Книга вторая

7.

Оба эти ребенка выросли быстро, и блистали они красотой много ярче, чем дети простых поселян.

9.

[Исполняя волю богов, родители Дафниса и Хлои посылают детей пасти стада
овец и коз. ]

То было начало весны; во всей красе цвели цветы, и в зарослях лесов, и по ковру лугов, и те, что склоны гор покрывали. Уже воздух был полон жужжанием пчел, гомон стоял от птичьего пения, и прыгали, резвясь, рожденные недавно козлята и ягнята. Овцы, взбираясь, скакали в горах, пчелы жужжали, летая в лугах, и птицы пеньем своим наполняли густые заросли кустов. При всеобщем веселье цветущей весенней природы Дафнис и Хлоя, юные, нежные, сами они подражали тому, что слыхали, тому, что видали: слыша пение птиц, они сами пели; глядя, как прыгают овцы, сами они легко скакали и, как пчелы, цветы собирали; ими они себе грудь украшали, другие же в веночки сплетали и нимфам в дар посвящали.
[Далее Лонг говорит о том, как у Дафниса два козла вступили друг с другом в бой. Дафнис стал их разнимать, побежал за одним из козлов, чтобы отогнать подальше, и во время бега попал в волчью яму, которую поселяне вырыли, чтобы
поймать волчицу, похищавшую овец. ]

12.

Оба падают в яму, первым козел, а за ним следом и Дафнис. Это для Дафниса было спасеньем: при падении поддержкой ему козел послужил, и вот он в слезах ожидал, не придет ли кто, чтоб наверх его вытащить. Хлоя же, видя все, что случилось, бегом помчалась к яме, и, увидав, что Дафнис жив, она на помощь позвала с соседних пастбищ пастуха, гонявшего быков. Придя, он стал искать длинной веревки, чтоб, за нее схватившись, наверх поднялся и вышел бы Дафнис из ямы. Но не случилось веревки под рукой. Тут Хлоя, развязав свою ленту с волос, дает ее пастуху спустить к Дафнису в яму. И вот они, стоя у края, его тащили. Потащили они и козла злосчастного, оба рога сломал он себе; его они пастуху подарили в благодарность, как дар за спасенье, чтоб в жертву его принести, а домашним решили сказать, что волки напали, если кто об нем расспрашивать станет. Севши на ствол дубовый, Дафнис и Хлоя осматривать стали, - в яму свалившись, не ободрался ли Дафнис до крови. Ничего у него не было ранено и ничего окровавленного, но запачканы были землей и грязью волосы и тело все остальное. И было решено, чтобы Дафнис обмылся, пока не узнали Ламон и Митрала о том, что случилось.

13.

И войдя вместе с Хлоей в пещеру нимф, где ручей был, он отдал Хлое стеречь свой хитон и сорочку, а сам, став у ручья, омывал свои кудри и тело. Кудри его черные, пышные, тело же смуглым сделал от солнца загар, и можно было бы подумать, что тело окрашено тенью кудрей. С восхищением Хлоя смотрела - прекрасным казался ей Дафнис, и, так как впервые прекрасным он ей показался, причиной его красоты она купанье считала. Когда спину и плечи ему омывала, то нежная кожа легко под рукой поддавалась, так что не раз украдкой она к своей прикасалась, желая узнать, которая будет нежней,
Солнце было уже на закате, тогда свои стада домой они погнали, и с тех пор ни о чем не мечтала уже более Хлоя, лишь о том, что хотела вновь увидеть, как купается Дафнис. С наступлением дня, когда на луга они пришли, как обычно, сидя под дубом, Дафнис играл на свирели, а вместе с тем и за козами он наблюдал; они же лежали, как будто его напевам внимали. А Хлоя, севши рядом, глядела за стадом своих овец, но чаще на Дафниса взор направляла. И вновь, на свирели когда он играл, прекрасным он ей показался, и опять причиной его красоты звуки песен считала она, так что, когда он кончил играть, она и сама взялась за свирель, надеясь, что, может быть, станет сама она столь же прекрасной. Она убедила его опять купаться пойти и вновь увидала его во время купанья и, увидавши, к нему прикоснулась и пришла опять в восхищенье, и восхищенье это было началом любви. Каким она мучилась чувством, - не знала юная дева: ведь она воспиталась в деревне, ни разу она не слыхала, никто не сказал ей, что значит слово " любовь". Томилась ее душа, и взоры ее рассеянны были, и часто и много она говорила о Дафнисе. Есть перестала, по ночам не спала, о стаде совсем забывала, то смеялась, то горько рыдала, то засыпала, то вновь подымалась, лицо у нее бледнело, то вновь, как зарево, ярко горело. Меньше волнуется телка, когда ее овод ужалит. И раз, одна когда осталась она, такие вот речи пришли ей на ум:

14.

" Сколько раз терновник царапал меня, и я не стонала, сколько пчел меня жалило, и я мед есть продолжала. То же, что теперь мне сердце ужалило, много сильнее всего. Дафнис красив, но и цветы красивы; прекрасно звучит его свирель, но так же прекрасно поют соловьи, а ведь о них я не думаю. О, если б его свирелью была я сама, чтобы дыханье его в меня входило. Или козой у него, чтобы пас он меня. О злой ручей! Ты только Дафниса сделал прекрасным, я же напрасно купалась в тебе. Гибну я, милые нимфы, но и вы не даете спасенья девушке, вскормленной здесь на ваших глазах! Кто же вас венками украсит, когда я умру, кто будет кормить моих бедных ягнят, кто будет ходить за моей цикадой болтливой? Ее я поймала с большим трудом, чтобы возле пещеры меня усыпляла пеньем своим, но Дафнис теперь лишил меня сна, и напрасно поет цикада".
[В Хлою влюбляется пастух Доркон. Он затеял спор с Дафнисом, кто из них красивее. Судьей выбрана была Хлоя, которая должна была поцеловать того из
юношей, кого она считала более красивым. ]

17.

Хлоя не стала уже более ждать, но, вспыхнув от радости, слыша его похвалу, да и сама давно желая Дафниса поцеловать, быстро вскочила и его наградила своим поцелуем, бесхитростным, безыскусственным, но таким, что он смог в нем всю душу зажечь. В горе быстро ушел Доркон и другого пути стал искать для любви.
Дафнис же, будто его не поцелуем одарили, а больно укусили, тотчас мрачным стал; часто вздрагивал он, и сердце билось его, и не мог он его сдержать. И смотреть он на Хлою хотел, а как взглянет он - краской лицо заливалось его. Тогда в первый раз он увидал с восхищением, что золотом кудри ее отливают и глаза у нее огромные, волоокие. А лицо у нее -так поистине молока его коз белее. Как будто тогда впервые глаза он раскрыл, а до тех пор у него они были как будто слепыми. И ел он - только что пробовал; и пил он, если кто предлагал - только что губы мочил. Стал молчалив он, - а прежде болтливее был он цикад; вялым он стал, - а раньше резвее был коз; перестал он о стаде заботиться, свирель свою он забросил; пожелтело лицо у него как трава, летним зноем сожженная. Об одной только Хлое он мог говорить. И если один без нее оставался, он так сам с собой, как в бреду, говорил:

18.

" Что сделал со мной Хлои поцелуй?
Губы ее нежнее роз, а уста ее слаще меда, поцелуй же ее пронзил больнее пчелиного жала. Часто я целовал козлят, целовал нежных щенят и телку, подарок Доркона, но ее поцелуй - что-то новое. Дыхание у меня захватывает, сердце хочет выскочить, душа тает, как воск; и все же опять я хочу ее поцелуя. На горе себе я тогда победил, небывалая раньше охватила болезнь, и имя ее я даже назвать не умею. Собираясь меня целовать, не отведала ль Хлоя трав иль питья ядовитого? Как же она не погибла сама? Как поют соловьи, а свирель у меня все время молчит! Как весело скачут козлята, а я недвижимо сижу! Как ярко цветы цветут, распустившись, а я венков не плету! Вон фиалки, вон гиацинт цветы свои распускают, а Дафнис уже увядает. Неужели Доркон станет скоро красивей меня? "
Так говоря, страдал и томился Дафнис прекрасный; ведь впервые вкусил он от дел и слов любовных.
[Дафнис и Хлоя страдают от вспыхнувшего чувства, которое сами они определить
не могут, не зная, что такое любовь. ]

23.

Заставляла пылать их и самая года пора. Был конец весны и начало летней жары, и было все в полном расцвете сил. Деревья в плодах, равнины в хлебах, нежное всюду цикад стрекотанье, плодов сладкое благоуханье, овечьих стад веселое блеянье. Можно подумать, что самые реки сладостно пели, медленно воды катя, а ветры как будто на флейте играли, ветвями сосен шелестя; и яблоки будто в томленье любви падали с веток на землю; и солнце - любитель нагой красоты - всех заставляло снимать одежды. И распаленный всем этим Дафнис в реки бросался; он то окунался, то за рыбами гонялся, игравшими возле него, и часто глотал он холодную воду, затушить как будто желая пылавший внутри его пожар. Хлоя же, выдоив овец и большую часть коз, для сыра должна была заквасить молоко; но мерзкие мухи мешали ей, жаля, когда их отгоняли. Затем, уже вымыв лицо, она надевала венок, сплетя его из веток сосновых, и, накинув на плечи шкуру от лани, чашу вином с молоком наполняла, готовя питье для себя и для Дафниса вместе.

24.

А с наступлением полдня время уже начиналось, когда их глаза были в плену очарованья: когда Хлоя нагого Дафниса видела, ее поражала его цветущая краса, и млела она; ничего в его теле не могла она упрекнуть. Он же, видя ее одетой в шкуру лани, с сосновым венком в волосах, как она подавала ему чашу с питьем, думал, что видит одну из нимф, обитавших в пещере. И вот он похищал сосновый венок с ее головы, сначала его целовал, а потом на себя надевал; и она, когда он омывался в реке, снимая одежды, надевала их на себя, сама их сначала целуя. Иногда они друг в друга яблоки бросали и головы друг другу украшали, пробором волосы деля; Хлоя говорила, что волосы его похожи на мирты, так как темными были они, а Дафнис лицо ее сравнивал с яблоком, так как оно было белым и розовым вместе. Он учил ее играть на свирели, и, когда она начинала играть, он отбирал свирель у нее и сам своими губами проводил по всем тростникам. С виду казалось, что учил он, ошибку ее поправлял, на самом же деле посредством свирели нежно и скромно Хлою он целовал.

25.

Как-то раз в полуденную пору, когда он играл на свирели, а их стада в тени лежали, незаметно Хлоя заснула. Это подметив, Дафнис свирель свою отложил и ненасытным взором всею он ей любовался; ведь теперь ему нечего было стыдиться; и тихо он сам про себя говорил: " Как чудесно глаза ее спят, как сладко уста ее дышат! Ни у яблок, ни у цветов на кустах нет аромата такого! Но целовать ее я боюсь: ранит сердце ее поцелуй и, как мед молодой, безумным быть заставляет. Да и боюсь поцелуем своим ее разбудить. О болтливые цикады! Громким своим стрекотаньем вы не дадите ей спать; а вот козлы стучат рогами, вступивши в бой; о волки, трусливей лисиц! Чего вы их до сих пор не похитили! "

26.

Когда он так говорил, цикада, спасаясь от ласточки, хотев* шей ее поймать, вскочила к Хлое на грудь, а ласточка, преследуя ее, схватить ее не смела, но, гоняясь за ней, близко так пролетела, что крыльями щеку Хлои задела. Она же, не зная, что такое случилось, с громким криком от сна пробудилась. Увидав же ласточку, - близко еще летать она продолжала, - и видя, что Дафнис смеется над испугом ее, от страха она успокоилась и стала глаза протирать, все еще дальше хотевшие спать. Тут цикада из складок одежды на груди у Хлои запела, как будто благодарность за спасенье свое приносила. И вновь громко вскрикнула Хлоя, а Дафнис опять засмеялся. И под этим предлогом руками он груди коснулся у ней и оттуда извлек милую эту цикаду; она даже в руке у него петь продолжала. Увидевши ее, в восхищенье Хлоя пришла, на ладонь ее взяла, целовала и вновь у себя на груди укрывала, а цикада все петь продолжала.
[Тирийские пираты пристали к берегу Лесбоса, недалеко от Митилены, и захватили в плен Дафниса, а Доркона убили, загнавши его быков на свой корабль. Хлоя начинает играть на свирели Доркона, и быки этого пастуха, привыкшие к зову свирели, бросились с корабля в море, перевернув судно. Вооруженные пираты погибли, а Дафнис, босой и полунагой, выплыл и, сев на
спину быка, добрался до берега. ]

31.

Таким-то образом спасся Дафнис, сверх всякой надежды избегнув двух опасностей сразу: и от разбойников он ускользнул и в кораблекрушении не потонул. Выйдя на берег, он Хлою нашел: она и смеялась и плакала разом. Бросившись ей на грудь, он спрашивать стал, с какой целью она на свирели играла. А она ему все рассказала: как она бросилась к Доркону бежать; к чему были быки приучены; как было велено ей на свирели играть; рассказала, что умер Доркон; только скрыла она, застыдясь, о своем поцелуе. И решили они почтить своего благодетеля. И вместе с родными его пошли хоронить Доркона несчастного. Высокий холм из земли над ним они навалили, много растений, растущих в садах, они посадили и начатки от всяких трудов в его честь на них прикрепили; а затем молоко над ним пролили, виноградные грозди тут раздавили и много свирелей разбили. Слышно здесь было также быков печальное мычанье, и можно было увидеть, как в беспорядке с мычаньем они метались. В среде пастухов, пасших коз и овец, это так и считалось, что плач это был быков по умершем своем пастухе.

32.

Схоронивши Доркона, омывает Дафниса Хлоя, к нимфам его приведя и в пещеру его введя. И сама впервые тогда обмыла тело свое на глазах у Дафниса, белое, красотой без изъяна сияющее. Для такой красоты незачем было воды; а затем, собравши цветы, что цвели по полям тою порою, увенчали венками статуи богинь, а Доркона свирель прикрепили к скале как дар богам, как им посвященный. И после таких очищений они пошли и коз и овец осматривать стали. Они на земле все лежали; не паслись они, не блеяли они, но, думаю я, так как не было видно Дафниса с Хлоей, о них тосковали они. Когда ж они показались, и раздался обычный их окрик, и на свирели они заиграли, овцы тотчас же встали и стали пастись, а козы стали скакать, зафыркали, как бы радуясь все спасенью привычного им пастуха. А вот Дафнис не мог заставить себя быть веселым: когда увидал он Хлою нагою и красу ее, прежде сокрытую, увидел открытою, заболело сердце его, будто яд какой-то его снедал. Дыханье его было частым и скорым, как будто кто гнался за ним, то совсем прекращалось, как будто силы свои истощив в беге своем предыдущем. И можно сказать, что купанье в ручье для него оказалось страшнее, чем в море крушенье. Он полагал, что душа его все еще остается во власти разбойников. Простой и наивный, как мальчик, не знал он еще, что в жизни страшнейший разбойник - любовь.

КНИГА ВТОРАЯ

⇐ Предыдущая52535455565758596061Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: