 |
СТАРЫЙ ЗАВОД 6 страница
|
|
|
|
– К сожалению, сегодняшним вечером я занята. У Мая день рождения, и мы идем в «Мещеру».
– Мне туда нельзя?
– Нельзя.
– Тогда привет Маю.
– До связи, конструктор.
Аларика кивнула, и виом опустел.
Поговорили…
Филипп несколько минут рассматривал пустой объем работающего вхолостую аппарата и ни о чем не думал. Чувство внезапной потери подхватило его на гребень отрицательных эмоций, оглушило, потащило в бездну памяти. Ситуация повторялась. Но если Аларика не запретила звонить, значит, не все еще потеряно? Правда, некогда было разбираться, есть ли что терять… впрочем, есть, не надо обманывать себя. Отчего все его беды? Он никогда не страдал от избытка решительности, умения настоять на своем. Может быть, в этом все дело? Вперед под девизом «Проснись, мужчина! »?
Филипп вспомнил разговор с Томахом, происходивший почти четыре года назад, когда он признался другу в том, что потерял любимую. Станислав тогда впервые вспылил.
– Постой, постой, – угрюмо сказал он в ответ на признание. – Ты плачешь, мальчику больно… Но разве ты пытался изменить ход событий?! Пытался вернуть ее, убедить в своей любви, в мужестве, в красоте, в силе, наконец?! Нет! Ты просто сделал красивый жест: прощайте, сударыня, коль я вам неугоден, будьте счастливы. Браво, какой благородный жест! А о ком ты думал, когда хлопал дверью? О ней? Ты думал о себе! Так чего же ты хочешь, отказавшись от борьбы? Чего ждешь от меня? Сочувствия? Да разве мое сочувствие спасет тебя от самого себя?
– От самого себя, – тихо повторил Филипп. – Ты прав, Слава, от самого себя не спасет.
Он очнулся, бросил взгляд на циферблат универсальных часов – шел третий час дня – и, потянувшись так, что хрустнули кости, побежал в душ.
|
|
|
Сумматор моды выдал ему вечерний туалет для осеннего сезона Европейской географической зоны, и Филипп долго не мог прийти в себя от изумления. Он даже повторил заказ, но получил тот же костюм: сплетенный из темно‑ серых нитей, с искрой, пиджак, золотистую рубашку и такие же брюки, но плетенные из широких лент. Дополняли костюм туфли, мерцающие огнями.
Вздохнув, Филипп облачился в костюм, несколько минут рассматривал себя в зеркале и, в общем, остался доволен. Модельеры, несомненно, знали свое дело: костюм был строг и гармоничен, Филипп в нем выглядел прекрасно.
Он уже собирался уходить, когда мягкий звон вызова заставил его подойти к виому. Это был Ивар Гладышев, загорелый до черноты.
– О! Красавец мужчина! Ты куда это собрался?
– По делам, – смутился Филипп. – Что, плохо?
– Нет‑ нет, – засмеялся Гладышев. – Я же говорю – выглядишь соблазнителем женских сердец, костюм превосходный. А я хотел пригласить тебя к нам. Кира сдала последний экзамен, и теперь она мастер по эстетической организации замкнутых пространств. Звучит? Будет работать в Лунном Институте видеопластики. Кстати, вместе с Аларикой, как говорили раньше – с невесткой Мая Реброва. Помнишь?
– Помню? А‑ а… да, конечно.
– Ага. – Гладышев понимающе кивнул. – Мне показалось, что у тебя легкая потеря памяти, с волейболистами это бывает. Значит, не придешь? Жаль, будут все наши: Журавлев, Павлов, Сережа, Кристо… Не жалеешь, что ушел в СПАС‑ службу?
Филипп покачал головой.
– Некогда жалеть.
– Однако счастливым ты не выглядишь.
– Смотри глубже, о всевидящий! – Филипп усмехнулся. – Проглядишь главное. Просто у меня поменялась полярность счастья. Если честно, я словно рыцарь на распутье. Знаю только, что идти надо в ту сторону, где можно или все найти, или все потерять. Что гораздо легче.
– Понятно. Вижу, в советах ты не нуждаешься, но все же прими по старой дружбе один: не бойся выйти в чемпионы мира по ошибкам, а не ошибается только тот, кто ничего не делает. Ну, желаю удачи. Надумаешь – приходи, будем рады.
|
|
|
Ивар улыбнулся, и его изображение растаяло.
– Еще один наставник… – пробормотал Филипп, однако произнес он эти слова не раздраженно, а задумчиво. Советы Гладышева никогда не были менторскими, навязчивыми, как и его доброта. Ивар обладал редким даром понимать другого человека, проникаться его мыслями и чувствами, сострадать, сорадоваться, сопереживать, и души его хватало на всех…
Без пятнадцати минут шесть Филипп покинул стоянку такси и смешался с толпой людей третьего метро Рязани. Кратчайший путь в знаменитый рязанский банкетный зал «Мещера» шел именно от этого метро. Конечно, Ребров и его спутники могли избрать и другой путь, более длинный, но Филипп почему‑ то был уверен, что рационализм Мая Реброва не позволит тому отклониться от самой короткой и проверенной «траектории». Поскольку перед этим Филипп узнал точное время банкета, он заранее рассчитал, когда Ребров может прибыть в Рязань.
Поток людей постепенно увеличивался. Многие возвращались с работы – те, кто имел обыкновение начинать ее поздно или поздно заканчивать или шел на дежурство и возвращался с него, но в основном все спешили по личным делам, как и Филипп. На него посматривали искоса, с доброй усмешкой, все‑ таки до вечера было еще далеко, и его костюм выделялся на общем деловом фоне.
Он встал возле входа в распределительный зал, чтобы сразу увидеть Аларику, когда она появится в дверях. В зале было сто сорок восемь кабин, люди входили и выходили непрерывным потоком, и приходилось напрягать внимание, надеясь на свою реакцию и память жеста.
Он не ошибся. Ребров появился в четверть седьмого под руку со своей женой, похожей на него строгим лицом. Аларика шла сзади, ведя под руки двоих молодых людей, в одном из которых Филипп с неудовольствием узнал Хрусталева.
Она всегда одевалась со вкусом, вот и сейчас на ней был строгий костюм: дымчато‑ голубой жакет с черным поясом и палевые брюки, напоминающие кружевную ткань клена. Этот костюм делал ее изящной, тонкой, женственной и до боли желанной… Едва ли обнаженное женское тело сказало бы Филиппу больше, чем костюм женщины, и он стоял и смотрел, волнуясь, пока не заметил, что на Аларику засматривается не только он один. Тревожное чувство неустроенности, проистекающей из того факта, что Аларика оставалась далекой и чужой, охватило его душу.
|
|
|
Она прошла рядом, в двух шагах, не заметив его, и оставила тонкий и нежный запах маттиолы, запах, многие годы мучавший его, заставлявший в толпе искать любимую.
Филипп пошел сзади, стараясь не отстать и одновременно не показываться на глаза всей компании. В таком порядке проследовали к стоянке такси – от метро до «Мещеры» было около десяти минут лета. Компания стала рассаживаться по машинам, Аларику тянули сразу в две стороны, она смеялась, оглядывалась на что‑ то говорившего ей Реброва, и в этот момент Филипп с риском сшибить кого‑ нибудь на пути подогнал свой миниатюрный пинасc с открытым верхом вплотную к женщине, чуть не сбив с ног Хрусталева, потянул Аларику за рукав, и та от неожиданности села, почти упала на сиденье. Пинасс тотчас же взмыл в воздух, оставив онемевших от изумления друзей и приятелей Аларики, и спустя несколько секунд здание метро скрылось из глаз.
– Интересно, – очень спокойно проговорила Аларика, поправляя волосы. – Я так и думала, что ты что‑ нибудь выкинешь.
Филипп задал курс киб‑ пилоту и повернулся к ней, молчал, не отводя взгляда. Она так же молча смотрела на него. Потом едва заметно улыбнулась.
– Ты стал неразговорчив.
– Это достоинство или недостаток?
– Пока не знаю. Раньше ты говорил больше. Тебе не кажется, что ты позволяешь себе слишком многое? Впрочем, это не важно. – Она вздохнула. – Поворачивай и вези меня обратно.
Он отвернулся, пробормотал:
– Нет.
– Нет? – удивилась она. – У тебя хватит решимости не послушаться меня?
– Хватит.
– Тогда мы поссоримся.
Теперь улыбнулся Филипп.
– Я считал, что наши ссоры канули в прошлое.
Аларика прикусила губу, с интересом оглядела Филиппа, словно видела его впервые.
– Так. Похищение, значит. Похищение века! И куда же ты меня везешь, похититель? В свой родовой замок? В замок людоеда, который ты отнял у несчастного?
|
|
|
– Нет, на завод.
– На завод?! – Аларика не могла скрыть растерянности и засмеялась. – Ну и фантазия у тебя, пан спортсмен.
– Это не совсем завод, как бы памятник заводу. Ему уже лет двести, и он не работает, законсервирован. Я часто прилетаю туда, помогает думать.
– Ты уверен, что мне нужно думать?
– Нет, – помолчав, сказал Филипп, – не уверен. Но мы пролетели уже полпути.
Аларика откинулась на сиденье, искоса наблюдая за лицом Филиппа. Покачала головой и улыбнулась, представив, что сейчас творится у метро Рязани.
– Меня будут искать.
– Хрусталев?
Молчание.
– И он тоже. Наблюдательность? Или ревность?
– И то, и другое.
Они посмотрели друг на друга и засмеялись. В этот момент пропел трезвучный сигнал вызова.
– Слушаю, – отозвался Филипп с заминкой, ткнув пальцем в сенсор связи.
– Аларика? – раздался характерный, глуховатый, но твердый голос Реброва. – Аларика с вами, Филипп?
Женщина зажала Филиппу рот ладонью и наклонилась к пульту.
– Я здесь, Май. Не беспокойся, скоро вернусь, похититель жизнь мне гарантирует.
Тишина и дыхание фона в приемнике.
– Хорошо. Ждем.
Звонок конца связи.
Они продолжали сидеть в том же положении, пока пинасс несся над облаками в коридоре скоростных трасс. Потом Филипп поцеловал ее ладонь, и Аларика убрала руку.
– Однако быстро он нашел нашу волну! Не ожидал такой оперативности!
– Он все может, ты плохо его знаешь. Скоро там твой завод, похититель? Как ты на него набрел? Кстати, мне действительно надо быть в «Мещере», хотя бы через час, иначе Май обидится.
– Я понимаю, не волнуйся, твое возвращение в «Мещеру» я тоже гарантирую. Что касается того, как я набрел на завод, то тут все просто: мне показал его отец, когда мне было всего восемь лет. Его деды работали в промзоне, на этом заводе, а он хранил память…
Несколько минут прошло в молчании. Филипп изредка ловил на себе взгляды Аларики, но в ее сторону не смотрел, боялся спугнуть минутное свое счастье. «Пытка ожиданием, – думал он, каждой клеточкой тела ощущая присутствие Аларики. – Самая мучительная из пыток! Недаром кто‑ то из предков увековечил ее словами: „Если бы люди строили Дворец Счастья, самым большим залом был бы в нем зал ожидания“. [22] Я уже просидел в этом зале по своей вине несколько лет, сколько еще осталось? »
Наконец пинасс, ведомый киб‑ пилотом, достиг Каховского моря и остановился в воздухе, предупредив пассажиров гудком, что дальше пути не знает. Филипп взял управление на себя.
Пинасс спикировал на свободную от леса площадку, мелькнули в стороне странные конструкции и пропали за старой тополиной рощей. Филипп лихо посадил машину на поляну возле заросшей ивняком и лозой просеки. В той стороне, куда уходила просека, виднелись какие‑ то здания серого цвета, четыре громадных конуса из металлических плит и ферм, высокие закопченные трубы и мачты.
|
|
|
Аларика, с интересом оглядываясь, прошлась по поляне, почти лишенной растительности, нагнулась.
– Странно… Почему здесь не растет трава?
– Потому что под нами не земля, а бетонная площадка, этому бетону уже два века, видишь, как потемнел?
Филипп подал Аларике руку и повел за собой к просеке, обходя кусты и молодые тополя. Через несколько минут они выбрались на свободное пространство перед высокой, черно‑ коричневой, в ржавых потеках стеной одного из корпусов завода. Все видимое пространство у стены и в просветах между деревьями занимали шедшие параллельно земле пучки труб от тонких, толщиной в руку, до громадных, двух– и трехметровых в диаметре.
Аларика споткнулась о какой‑ то ржавый выступ, тянувшийся довольно далеко и исчезавший в стене подступающего вплотную к зданиям леса. Рядом параллельно первому тянулся второй такой же выступ.
– Что это?
Филипп оглянулся.
– Это рельсы, железная дорога.
– Они такие… я не узнала. Как здесь странно пахнет…
Филипп кивнул. У стен корпуса витал неистребимый запах ржавого железа, мазута, асфальта и угля, весь комплекс заводских запахов двадцатого века, хотя завод не работал, по крайней мере, полтора столетия, с тех пор как вступили в строй заводы матричной репликации, вынесенные в космос. Но запахи продолжали жить, напоминая об ушедших в прошлое веках железа, пара, стали и каменного угля. Конечно, металлы использовались человеком и сейчас, и в гораздо большей степени, чем сто и двести лет назад, но, во‑ первых, современные металлургические заводы‑ автоматы ничем не напоминали прежние, они представляли собой самостоятельные комплексы с замкнутой технологией по добыче и переработке руд, установленные прямо в местах этой добычи, во‑ вторых, металлы ушли из быта людей в космос, под землю, в лаборатории, а основную тяжесть обихода приняли на себя полимеры и активные композитные материалы.
«Экскурсанты» медленно прошлись вдоль стены корпуса, огибая выходящие из бетонных колодцев трубы, антенны, заглядывая в распахнутые двери. Один раз даже зашли в ворота, из которых выходили нитки ржавых рельс. В темноте смутно угадывался громадный объем цеха, решетчатые пролеты кранов, лестницы, фермы под потолком на высоте добрых полусотни метров, едва освещенные сочившимся сквозь запыленные ряды стекол светом. Цех был длинным, чуть ли не километровым, и по мере того, как глаза привыкали к полутьме, в его чреве постепенно проступали контуры каких‑ то застывших машин, конструкции, круглые туши ковшей для разливки стали, колонны изложниц – Филипп не первый раз посещал завод и успел изучить названия его оборудования.
– Пойдем, не бойся, – сказал он, обнимая Аларику за плечи. Голос гулко взлетел под шатер цеха и вернулся басовитым уханьем. Аларика не отстранилась.
– Прохладно здесь… и страшно.
– Чего же тут страшного? – удивился он. – Никого нет.
Они подошли к одной из конструкций высотой в два десятка метров, сработанной из металлических швеллеров, громадных цилиндров, положенных на бок и утопающих в мешанине труб, лесенок, загородок и настилов.
– Мартен, – сказал Филипп. – Устройство для выплавки стали, последний из оставшихся, остальные вымерли, как динозавры.
Аларика посмотрела вверх и потянула его за рукав.
– А это, над нами?
Филипп проследил за ее взглядом.
– Это мостовой кран, видишь крюки? На них вешали ковш и перемещали расплавленную сталь к другим установкам цеха.
С крюков свешивалась железная цепь, Филипп толкнул ее от себя, раздался металлический скрип.
Аларика поежилась, оглянулась.
– Мне почему‑ то кажется, что за нами кто‑ то наблюдает.
Филипп рассмеялся, хотя ему тоже стало не по себе.
– Будет шутить, никого здесь нет. Завод обычно пуст, экскурсии посещают его редко, тогда здесь бывает шумно. А сейчас… – Он замолчал. Показалось, что вверху, под потолком, возникла зеркальная плоскость, изогнулась пузырем и лопнула. С минуту прислушивался к грустной тишине цеха, чувствуя вздрагивающий локоть Аларики.
– Тебе показалось. Под крышей гнездятся птицы, вот и все.
Он привлек Аларику к себе, поцеловал в губы, потом стал целовать плечи, шею, руки, пока она вдруг не оттолкнула его, выдохнув:
– Нет!.. – И чуть тише еще раз: – Нет, Филипп… не надо, прошу тебя.
Он стоял, опустив руки, и эхо шуршало из всех углов гигантского помещения обрывками слов: нет, нет, нет…
Потом Аларика взяла его за руку, робко, как никогда раньше.
– Не сердись, пожалуйста, и прости… я сама дала повод… Ты помнишь стихи? «Не прилепить отрезанный ломоть, снег прошлогодний ходит в небе тучей…»
– Помню, – хрипло ответил Филипп. – Я помню. Правда, я помню и другие стихи… Идем?
Через несколько минут они тихо вышли из сумрака пустого здания наружу. Аларика вздохнула полной грудью и спокойно улыбнулась.
– На воле все же лучше. Нет‑ нет, – остановила она попытку Филиппа оправдаться. – Ты ни при чем. Я вижу, ты во многом изменился, но… понимаешь, мне есть с кем тебя сравнивать. И, боюсь, идти тебе далеко, лучше бы ты не брался за это… А вообще, честное слово, было очень интересно! Я никогда не видела старых заводов, а на экскурсию прийти сюда и не подумала бы. Знаешь, он уж и не такой маленький по сравнению с современными, да?
– Не маленький, – подтвердил Филипп. – Может быть, ты не хотела этого, но, ставя точки над «i»…
– О Господи! Сколько раз ты ставил точки над «i»! Неужели я ошиблась и ты все такой же?
– Подожди с выводами, я неудачно выразился. Просто ты вдруг дала мне шанс, и я подумал, что сделала это нарочно. Не так ли?
Аларика ковыряла носком туфли сухую землю, потом посмотрела прямо в глаза Филиппу.
– Нарочно. Я хотела бы, чтобы ты достиг той вершины, которая даст тебе право… на то, что забыто… если только это возможно… но лучше бы тебе не ворошить пепел…
Аларика вздрогнула, словно от холода, посмотрела на окошко видеобраслета.
– Расскажи что‑ нибудь еще о заводе… и пойдем отсюда. Мне пора возвращаться.
Филипп с трудом преодолел в себе приступ отчаяния и стал рассказывать все, что знал о заводах прошлых столетий, не вдумываясь в суть сказанного. Наконец увлекся и заговорил о том цехе, что они видели.
– Мы с тобой посмотрели только один из цехов, а таких на заводе около десятка. Да это, кстати, и не самый крупный завод из всех известных, в Кривом Роге и в Запорожье заводы побольше, я был там. Так что масштабы деятельности предков достаточно велики. Но я прихожу сюда не восхищаться размахом строительства дедов – здесь очень хорошо думается. Впечатление старины заставляет работать память.
– Да, ощущения старины и мне, наверное, не хватало. Так и кажется, будто внутри этого покинутого людьми гиганта пульсируют столетия… Где находится завод?
Они шли через пустырь к лесу.
– В Днепропетровске, – пробормотал Филипп, приглядываясь к неожиданно возникшей преграде на пути. – Часть древнего металлургического комплекса, одного из самых больших на Земле… Знаешь, странно все это…
– Что именно?
– Да вот, перед нами…
Пустырь, по которому они шли, начинался от торца цеха, заросший травой и пустырником, ни деревья, ни кустарник на нем почему‑ то не росли. Филипп обычно доходил до этого места, любовался лесной полосой за пустырем, горой ярко‑ синих контейнеров одинакового размера в конце пустыря, на каждом из которых стояла эмблема космических колонистов – скрещенные серп и кирка в венке звезд (он как‑ то проверил), – и шел обратно. Теперь же Филиппа осенило: контейнеры лежали здесь, сколько он себя помнил, лет двадцать! И никому до них не было дела. Странное безразличие к общественному добру со стороны его владельцев. Кто же оставил контейнеры у завода? И зачем? Или они пусты?
Филипп обошел гору контейнеров, принюхался: запах здесь стоял какой‑ то незнакомый, вернее, знакомый, но чужой, чужой пустырю, лесу и старому заводу. Постучал по стенке крайнего параллелепипеда – звук глухой, явно не пустая скорлупа. Интересная деталь…
– Наверное, будут что‑ нибудь строить, – продолжила Аларика, не понимая его недоумения. – Вот и сбросили груз.
– Он лежит здесь с тех пор, как отец показал мне завод, двадцать лет, если не больше. Да и что тут можно строить? Территория завода не подлежит застройке. К тому же и эмблема у строителей другая… Не нравится мне это. Почему‑ то кажется, будто я уже встречал подобные контейнеры… Но где?
Аларика нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
– Потом вспомнишь.
Солнце уже застряло в зубастой пасти леса, готовясь кануть в небытие ночи. С севера росла грозного вида туча, постепенно заволакивающая небосвод.
– Пошли, Филипп, – уже сердито проговорила Аларика. – Потом вернешься или лучше сообщи в информцентр, они тебе все объяснят и найдут владельца.
– Дело, – согласился Филипп. – Ну, бежим, а то попадем под ливень.
Не удержавшись, он погладил шершавую поверхность контейнера и вдруг увидел глубоко в щели между контейнерами мерцавшую искру света: красная, желтая, зеленая, голубая вспышки, две секунды темноты и снова та же гамма.
«Черт возьми, „звезда Ромашина“, моя звезда! Здесь? На пустыре, у завода? »
Приблизив лицо вплотную к щели, Филипп застыл от изумления, смотрел на равномерно мигающую «звезду» и вспоминал недавние свои приключения в космосе. Опомнился только после оклика Аларики, не понимавшей, почему он медлит.
Взявшись за руки, они побежали к пинассу, так и не встретив на территории завода ни одной живой души, хотя рядом, в двух километрах, кипела жизнь города на Днепре. Старым заводам не суждено было служить памятниками цивилизации, хотя они могли многое поведать уму и сердцу потомков тех, кто их строил. А в голове Филиппа поднялся кавардак, вызванный появлением странной «звезды», встреченной им впервые в десятках парсеков от Земли, знака, не похожего ни на одну из эмблем космических служб человечества и относящегося к проблеме появления «зеркал».
Дождь начался, когда они уже взлетели.
Всю дорогу до Рязани молчали, вслушиваясь в струнное гудение ветра в оперении пинасса; о том, что добраться быстрее можно было бы из Днепропетровска на метро, никто из них не подумал. Аларика была спокойна и задумчива, Филипп окаменел в одной позе, накрыв своей ладонью руку женщины. Вернулись они спустя полтора часа после «похищения».
Прощаясь у голубого кристалла «Мещеры», Аларика задержалась у двери, то и дело вбиравшей новые порции прибывающих гостей.
– До связи, похититель. Передавай привет Кириллу Травицкому, мы с ним знакомы.
– Я не работаю в Институте ТФ‑ связи, – ровным голосом сообщил Филипп.
– Вот как? А где же ты работаешь?
– В настоящее время стажер отдела безопасности.
Аларика несколько мгновений смотрела на него как‑ то странно, недоверчиво и радостно‑ испуганно, потом вдруг поцеловала и исчезла за полупрозрачным занавесом двери. На губах Филиппа остался тающий горьковато‑ нежный привкус. Ему хотелось плакать и смеяться одновременно, но он только глубоко вздохнул и пошел к стоянке такси, никого и ничего не видя.
Человек, помоги себе сам…
На следующий день Филипп вспомнил о находке на территории завода, соединился с информационной службой Днепропетровска и попытался хоть что‑ нибудь выяснить об оставленных неизвестно кем и неизвестно когда контейнерах. Однако операторы украинского информцентра ничем не смогли ему помочь, кроме регионального поиска, который ничего не дал: ни за одной организацией Днепропетровского региона означенные контейнеры не числились.
Тогда Филипп разыскал Станислава Томаха и осторожно поведал ему о своем открытии. Томах отнесся к его сообщению серьезно, не преминув, правда, вставить странную пословицу, знатоком которых он был.
– Какая, говоришь, там была эмблема? – спросил он погодя, хмуря выгоревшие брови.
– Серп, кирка и венок из звезд.
О том, что он заметил еще один знак, «звезду Ромашина», Филипп решил не говорить, а показать ее на месте.
– Да, это эмблема колонистов. Странно… Ну хорошо, спасибо за сигнал, я узнаю и позвоню. Или лучше ты позвони после дежурства, часов в семь.
– Позвоню, – кивнул Филипп и погрустнел. – Завтра наши будут играть на первенство Системы, первая встреча со сборной Луны‑ главной…
– Вот те раз! – удивился Томах. – Ты говоришь так, будто сам не играешь.
– Играю, но, понимаешь… не хочу. Не хочу, вот что удивительно! Перегорел? Или возраст?
– Возраст здесь ни при чем. Первенство отыграть ты обязан, а там посмотрим, откуда растут ноги твоего настроения. Кстати, тебя искала Аларика.
– Искала Ала… – Филипп замер. – Так что же ты молчал? Когда? Не мог позвонить?
– Сегодня утром. – Томах помолчал, разглядывая Филиппа проницательными глазами. – В этом деле ты тоже игрок или всерьез? Я к тому, что женщина она редкостная… «Ом мани падме хум». «Драгоценный камень в цветке лотоса», – перевел он.
– Шел бы ты, Слава, – пробормотал Филипп. – Вместе с лотосом.
– Ага, благодарю, очень доходчиво. Уже иду.
Виом погас.
Филипп некоторое время мерил шагами комнату, потом набрал индекс информатора культуры и искусства и узнал программу вечера в Большом театре. В программе стоял Шекспир «Укрощение строптивой». Филипп поспешно заказал два места в тринадцатом ряду партера. Вежливый голос автомата сообщил ему номера мест, и Филипп суеверно сплюнул через левое плечо – по приметам начиналась полоса удач.
На одиннадцать утра в малом зале олимпийского комплекса была назначена тренировка, но Филипп прилетел туда почти на час раньше, лелея надежду успеть насладиться предгрозовой атмосферой будущих соревнований. К его удивлению, почти вся команда была в сборе, а Ивар Гладышев развлекал ребят своими знаменитыми голографическими слайдами глубокоатмосферного мира Юпитера. Филипп уже смотрел их в свое время и тихонько удалился из комнаты психомассажа в пустой зал, задумавшись над той тайной притягательности, которая кроется в любой игре. Человек выдумал огромное количество игр, каждая из них находила своих поклонников и каждая была для игроков не только средством развлечения, но и поводом к полету мысли, к интеллектуальному напряжению, которое в конце концов и рождало в человеке жажду самовыражения, стремление к самосовершенствованию и наслаждение борьбой, возвышая его до уровня творца. В конечном итоге игра – это моделирование той ситуации, с которой человек нередко сталкивается в жизни, и разве риск правильного решения игровой ситуации не является творчеством?..
Филипп так задумался, прохаживаясь по прохладному залу, что не заметил появления Хрусталева. Тот вошел и остановился возле стены, засунув руки в карманы. Филипп очнулся лишь тогда, когда Леон заступил ему дорогу.
– Привет.
– А, это ты?.. Привет.
С минуту они рассматривали друг друга: рассеянно‑ задумчиво Филипп, усмехаясь чему‑ то, Леон Хрусталев.
– Ну? – сказал наконец Филипп. – Ты что‑ то хотел сказать?
– Да, – высокопарно кивнул Леон. – Имею честь предупредить вас: не стойте у меня на пути!
Филипп с иронией посмотрел на его пышную шевелюру, покачал головой.
– По‑ моему, это ты стоишь у меня на пути.
Хрусталев хмыкнул.
– Ты что, в самом деле не понимаешь? Я говорю об Аларике.
– А‑ а… – протянул Филипп, теряя интерес к разговору. – Но это же, по крайней мере, несерьезно. Даже во времена оны соперника не отговаривали свернуть с пути, а грозили, предупреждали, протыкали шпагой.
– Я пошутил. – Хрусталев вздохнул. – Хотя… не вовремя ты появился на сцене. Дар у тебя, что ли, особый? Понимаешь, я ведь знаю Аларику уже больше двух лет… а тут пришел ты и все разрушил!
– Может, не я, а кто‑ то другой?
Хрусталев улыбнулся безнадежной улыбкой.
– Я же не слепой. Сначала я тебя ненавидел… даже обрадовался тогда на СПАСе, что погибнем оба… прости дурака! А потом понял, что дело не во мне…
– В ней самой.
– Да, к сожалению. Только не думай, что мне некому поплакать в жилетку, кроме тебя. Ей‑ Богу, был бы я посмелее, вздул бы тебя по первое число!.. Ладно, живи!
Филипп засмеялся.
– Ну, спасибо.
– Друзьями мы, наверное, не станем, – продолжал Леон, – но, во всяком случае, будем хотя бы искренними. Я искренне желаю тебе сломать шею на пути к Аларике. Шучу.
Филипп пожал протянутую руку и проводил сгорбившегося Хрусталева взглядом. «Как в один миг может поменяться мнение о человеке, – подумал он. – Леон, оказывается, неплохой парень, и так же раним, как и я. Только вот в части наших с Аларикой отношений он ошибается. Все чертовски зыбко, расплывчато… Что это был за человек, Сергей Ребров, если она до сих пор считает его эталоном?.. Интересно, зачем она меня искала? Звонок вежливости? Впрочем, у меня теперь есть предлог увидеть ее. Пусть попробует отказаться пойти на спектакль…»
– Сегодня в основном электронная тренировка, – сказал им Май Ребров, когда игроки сборной разделись и построились в зале. – Разминка, стандартные тесты на реакцию и прокручивание игровых положений. Противник у вас завтра не самый сильный, но отыграть встречу надо будет в полную силу, ибо на старте турнира обычно и случаются неприятные сюрпризы.
Размявшись в зале, спортсмены приняли электродуш и разбрелись по местам в зале электронного моделирования.
Филипп удобно устроился в кресле, надел эмкан и расслабил мышцы, ожидая команды. Программы индивидуальной электронной подготовки составляли психомоделисты с Ребровым во главе, а также инженер‑ кибернетик центра спортивной подготовки. «Включившись» в тренажер, игрок как бы оказывался на площадке и проигрывал ту ситуацию, которую моделировал компьютер, повинуясь заложенной в него программе. В сборной Земли основной функцией Филиппа была игра в третьем номере, он выполнял работу подыгрывающего нападающего, который отвлекал игроков противоположной команды на блок и тем самым давал возможность нападающим своей команды провести удар без помех. В то же время, если пас шел ему, он был обязан завершить атаку в десяти случаях из десяти, то есть сыграть безошибочно, и, несомненно, играть подыгрывающим первого темпа было трудно.
– Включаю, – донесся сквозь наушники тихий голос Реброва, и Филипп оказался на площадке, среди игроков, словно это были не иллюзионные призраки, вызванные хитроумными аппаратами в его мозгу, а реальные люди.
|
|
|
