Глава 10 Америка и остальной мир

Глава 10 Америка и остальной мир

Меняющееся окружение

В последние десятилетия двадцатого века окончание «холодной войны», коллапс СССР, переход множества стран к демократической форме правления, а также существенное увеличение международного товарооборота, стремительное развитие транспорта и средств коммуникации радикально изменили внешнее окружение Америки, что имело как минимум три важнейших последствия для американской идентичности.

Во-первых, распад Советского Союза и гибель коммунизма лишили Америку не только конкретного врага, но и – впервые в американской истории – врага «вообще», в противостоянии с которым происходила бы самоидентификация американского народа. На протяжении более чем двухсот лет либерально-демократические принципы «американской веры» являлись ключевым элементом американской идентичности. Как американские, так и европейские исследователи часто указывали на этот элемент как на сущность «американской исключительности». Сегодня же исключительность обернулась универсальностью, а либеральная демократия все шире распространяется по миру, по крайней мере в теории, делаясь единственно возможной легитимной формой правления. С уходом с политической сцены фашизма и коммунизма не осталось иной светской идеологии, способной бросить вызов демократии.

Во-вторых, увеличение международной активности американских деловых, академических и политических кругов, «интернационализация» бизнеса, области массмедиа и сфер деятельности некоммерческих организаций снизили значимость национальной идентичности в глазах представителей элиты, которая ныне все чаще идентифицирует себя и свои интересы с транснациональными, глобалистическими целями и задачами. Как мы видели, часть американской элиты также придает большее значение субнациональным ценностям и идеалам. И транснациональный, и субнациональный подходы, впрочем, не разделяются большинством населения Америки. Можно сказать, что глобализация денационализировала американскую элиту, тогда как население США в массе своей осталось, по всем признакам, настроенным националистически.

В-третьих, уменьшение значимости идеологии привело к возрастанию роли культуры как источника идентичности. Коллективным «ответом» на неуклонно увеличивающееся число «полуселенцев» с двойными лояльностями, двойным гражданством и двойными идентичностями стало увеличение численности и влияния диаспор. Это культурные сообщества, «пересекающие» границы двух и более государств, одно из которых обычно рассматривается как «отеческое». Этнические группы иммигрантов, лоббирующие собственные интересы в рамках американского общества, стали возникать в Америке с середины девятнадцатого столетия. Сегодня иммигрантам значительно проще, благодаря развитию транспорта и средств коммуникации, поддерживать связи с «отеческим» социумом; именно по этой причине к концу двадцатого столетия диаспоры приобрели столь существенное влияние на экономическую и политическую жизнь как Америки, так и своих «отеческих» стран.

Отсутствие «врага вообще», распространение демократии, денационализация элит и возвышение диаспор размыли границу между национальными и транснациональными идентичностями. Как известно, идентичность нации определяет ее национальные интересы. Уменьшение значимости национальной идентичности по сравнению с идентичностями транснациональными имеет принципиальное значение для определения национальных интересов и внешней политики Америки в начале двадцать первого века.

В поисках врага

В 1987 году Георгий Арбатов, советник президента СССР Михаила Горбачева, предостерегал американцев: «Мы осуществляем нечто, действительно ужасное для вас, – мы отбираем у вас врага»⁴³¹. Так и случилось, и последствия этого, как и предупреждал Арбатов, были для США весьма серьезными. Однако Арбатов не упомянул о последствиях подобного развития событий для СССР. Избавив от врага Америку, СССР и сам лишился врага; как показали несколько следующих лет, Советскому Союзу враг был нужнее, чем Америке. С самого возникновения СССР его руководители провозглашали свою страну лидером мирового коммунистического движения в непрерывной борьбе с «гидрой капитализма». Когда борьба неожиданно завершилась, СССР утратил идентичность, raison d’etre^[25], и быстро распался на шестнадцать независимых государств, каждое со своей собственной идентичностью, определяемой в основном через историю и культуру.

На США утрата внешнего врага оказала иное воздействие. Советская идеологическая идентичность объединяла представителей разных национальностей посредством революционной диктатуры, то есть насаждалась государством. Американская же идеологическая идентичность принималась американцами более или менее добровольно (исключая тори времен революции и южан перед Гражданской войной) и коренилась в общей англо-протестантской культуре. Тем не менее распад СССР создал проблемы для американской идентичности. В 84 году до н. э. Рим победил своего последнего серьезного соперника, понтийского царя Митридата, и Сулла спрашивал: «Раз у нас не осталось во всем свете больше врагов, что же будет с республикой? » В 1997 году историк Дэвид Кеннеди задался вопросом: «Что случается с национальной идентичностью страны, когда враги повержены и уже не представляют ни малейшей угрозы существованию нации? » Через несколько десятилетий после того, как Сулла высказал свою обеспокоенность, римская республика пала к стопам Цезаря. Ожидает ли Соединенные Штаты та же участь? На протяжении сорока лет Америка была лидером свободного мира и возглавляла борьбу против «империи зла». С гибелью этой империи возник вакуум идентичности. Как выразился Джон Апдайк: «Теперь, когда «холодная война» окончена, какой смысл быть американцем? »⁴³²

Распад СССР затронул также и союзников Америки и те общественные институты, которые создавались для отражения советской угрозы. В начале 1990-х годов на заседаниях совета НАТО часто можно было услышать отрывки из стихотворения Константиноса Кавафиса о древней Александрии:

Зачем на площади сошлись сегодня горожане?
Сегодня варвары сюда прибудут…


Однако что за беспокойство в городе?
Что опустели улицы и площади?
И почему, охваченный волнением,
спешит народ укрыться по домам?


Спустилась ночь, и варвары не прибыли,
А с государственных границ нам донесли,
что их и вовсе нет уже в природе.


И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход^{433 [26]}.

Возникает вопрос: «хоть какой-то выход» для чего? Внешние войны могут приводить к противоречиям и конфликтам внутри страны и оказывать иное дестабилизирующее влияние. С другой стороны, если «варвары» и вправду угрожают или могут угрожать существованию страны, эта угроза может иметь более позитивные последствия. «Именно война превращает народ в нацию», – заметил Генрих фон Трейчке. В Америке так и произошло. Революция создала американский народ, Гражданская война – американскую нацию, а Вторая мировая война стала кульминацией единства нации и страны. Во время больших войн авторитет и возможности государства существенно укрепляются. Крепнет и национальное единство – по мере подавления межнациональных антагонизмов перед лицом общей угрозы. Социальные и экономические различия нивелируются. Экономическая эффективность (если речь не идет о физическом уничтожении народа) значительно возрастает. Как показали Роберт Патнем и Теда Скопол, американские войны и войны, в которых американцы принимали участие, в особенности Вторая мировая война, стимулировали общественную активность, вовлеченность граждан в дела государства и увеличение «социального капитала», равно как и обострили чувство национального единства и приверженности интересам нации: «Мы все в этом заодно». Три крупные американские войны также привели к грандиозным достижениям в обретении расового равноправия. Бремя «холодной войны» придало дополнительный импульс движению за отмену сегрегации и расовой дискриминации⁴³⁴.

Если война, по крайней мере – в отдельных случаях, может иметь позитивные последствия, способен ли мир обернуться последствиями негативными? Социологические теории и исторические факты свидетельствуют, что отсутствие внешнего врага нередко приводит к разобщению нации. Поэтому неудивительно, что завершение «холодной войны» принесло с собой возрастание роли субнациональных идентичностей как в Америке, так и во многих других странах. Отсутствие значимой внешней угрозы уменьшает потребность в сильном национальном правительстве и в единстве нации. Окончание «холодной войны», как предостерегали двое ученых в 1994 году, чревато «эрозией национального политического единства и нарастанием этнических и групповых противоречий», что «затрудняет переход к социальному равенству и равноправному предоставлению социальных льгот, одновременно возрождая классовые и сословные барьеры»⁴³⁵. В 1996 году профессор Пол Петерсон заявил, что окончание «холодной войны» приведет, среди прочего, «к размыванию национальных интересов, избавит многих от желания жертвовать собой во имя страны, снизит доверие к правительству, ослабит приверженность нации и потребность в профессиональном политическом руководстве». В отсутствие внешнего врага интересы личности непременно встанут над интересами общества:

«Не спрашивай, что твоя страна может сделать для тебя; спроси, что ты можешь сделать для своей страны». Эти слова кажутся устаревшими, почти шовинистическими в эпоху, когда твоя страна перестает защищать добро от зла… Где-то на пути между Корпусом мира и поколением Х патриотизм начал трактоваться как шовинизм, скауты ушли в прошлое, а добровольность превратилась в лозунг избирательных кампаний. «Тысячи огней» Джорджа Буша – совсем не то, что приснопамятное «Читайте по губам – никаких новых налогов»^[27]. Если план администрации Буша не осуществится, никто об этом не вспомнит и никто не пожалеет. А вот когда обещание относительно налогов оказалось ложью, народ возмутился»⁴³⁶.

Последним внешним врагом Америки, представлявшимся публике с «расовой» точки зрения, была Япония. Как писал Джон Дауэр, «на японцев фактически «навесили» все те расовые стереотипы, какими европейцы и американцы оперировали на протяжении столетий, будь то образы обезьян или теории о недочеловеках, дикарях, детях природы или безумцах». Господствовавшее в обществе времен Второй мировой войны отношение к японцам прекрасно выражают слова одного морского пехотинца: «Я бы хотел драться с немцами. Они ведь люди, вроде нас. А джапы, они все равно что звери». Если же отвлечься от «расовой концепции» врага, во всех войнах двадцатого столетия Америка рассматривала своих противников (и Японию в том числе) как врагов идеологических. В каждой из трех крупнейших войн двадцатого века с участием американцев противник изображался врагом принципов «американской веры». Дэвид Кеннеди писал: «Немецкий кайзеровский режим в Первой мировой войне, японский милитаризм во Второй мировой, русский коммунизм в «холодной войне» – все они в глазах американцев, благодаря пропаганде, воплощали образ врагов либерально-демократических ценностей»⁴³⁷. Кульминацией идеологического противостояния явилась, безусловно, «холодная война». Советский Союз, эта «империя зла», трактовался как олицетворение коммунизма, а его единственной государственной целью называлось утверждение коммунизма во всем мире; понятно, что СССР как нельзя лучше подходил на роль идеологического врага Америки.

На рубеже двадцатого и двадцать первого столетий в мире по-прежнему существует достаточное количество недемократических, авторитарных режимов, прежде всего в Китае, но ни один из них, в том числе и Китай, не пытается пропагандировать в других странах недемократическую идеологию. Демократия сегодня осталась в одиночестве, лишилась сколько-нибудь значимых конкурентов, а США утратили важнейшего противника. Среди американской политической элиты исход «холодной войны» вызвал эйфорию, прилив гордости и высокомерия – и чувство неуверенности. Утрата идеологического противника породила утрату цели. «Нациям необходимы враги, – прокомментировал окончание «холодной войны» Чарльз Краутхаммер. – Заберите одного – и нация тут же подберет себе другого»⁴³⁸. Идеальным врагом Америки следует считать общество, отличающееся от США расово и культурно, исповедующее идеологию, которая противоречит американской, и достаточно сильное в военном отношении, чтобы представлять собой угрозу американской безопасности. В 1990-х годах американские политики и дипломаты были поголовно озабочены поисками такого врага.

Участники этих поисков предлагали друг другу и стране множество вариантов, ни один из которых, впрочем, не встретил общего одобрения. В начале 1990-х годов некоторые специалисты-международники утверждали, что советская угроза возродится в образе авторитарной националистической России, обладающей всем необходимым – природными и человеческими ресурсами и ядерным оружием, – чтобы вновь бросить вызов американским принципам и угрожать безопасности Америки. К концу десятилетия стало ясно, что экономическая стагнация, сокращение населения, военная слабость, разъедающая общество коррупция и хрупкая политическая стабильность на неопределенное время устранили Россию из списка потенциальных врагов Америки.

Диктаторы наподобие Слободана Милошевича и Саддама Хусейна демонизировались американской пропагандой, называвшей их убийцами и истребителями собственных народов, однако никто из них не мог встать рядом с Гитлером, Сталиным и даже Брежневым в качестве олицетворения угрозы американским ценностям и национальной безопасности США. Отсюда обращения к более расплывчатым сущностям – «государствам-изгоям», террористам или наркомафии – и к потенциально катастрофическим процессам – распространению ядерного оружия, кибертерроризму и «асимметричному вооружению». Американская идентичность заставляет классифицировать и ранжировать другие государства по степени их вовлеченности в «дурные дела», будь то подавление гражданских прав и свобод, поддержка наркоторговли и террористической деятельности или преследование людей, исповедующих иную веру. Единственная из всех государств мира, Америка регулярно публикует списки своих врагов: это террористические организации (36 на 2003 год), страны, поддерживающие терроризм (7 на 2003 год), «страны-изгои» (выборка из списка «стран, вызывающих озабоченность» 2000 года), а также современная (2002 год) «ось зла» – Ирак, Иран и Северная Корея, к которым Государственный департамент присовокупил Кубу, Ливию и Сирию⁴³⁹.

Потенциальным врагом остается Китай, коммунистический по идеологии (но не по экономической практике), по-прежнему представляющий собой диктатуру, не уважающую политических и гражданских прав и свобод личности, страна с динамично развивающейся экономикой, страна с обостренным чувством культурного превосходства и национальной идентичности, страна, многие представители военной элиты которой воспринимают США как врага, страна, стремящаяся к доминированию в Восточной Азии. Наибольшую угрозу безопасности Америки в двадцатом столетии составляли вражеские союзы – Германии и Японии в 1930-х годах, СССР и Китая в 1950-х годах. Сложись подобная коалиция сегодня, Китай почти неминуемо окажется во главе. Впрочем, такое развитие событий в ближайшее время представляется маловероятным.

Некоторые американцы считают врагом США группы исламских фундаменталистов и в целом ислам как религиозно-политическое движение; конкретным воплощением этой угрозы называют Ирак, Иран, Судан, Ливию, Афганистан при талибах и, в меньшей степени, другие мусульманские государства, а также радикальные исламские террористические группировки – «Хамас», «Хезболла», «Исламский джихад» и сеть «Аль-Кайеда». Террористические атаки на Всемирный торговый центр, на казармы американских войск в Ливане, на посольства США в Танзании и Кении, нападение на эсминец «Коул» и прочие, успешно отраженные или предотвращенные вылазки террористов, несомненно, создают постоянную угрозу национальной безопасности Америки. Пять из семи стран, занесенных США в список спонсоров терроризма, относятся к мусульманскому миру. Исламские страны и организации угрожают Израилю, который многие американцы воспринимают как ближайшего союзника. Иран и – до 2003 года – Ирак олицетворяют собой потенциальную угрозу снабжению Америки и остального мира нефтью с Ближнего Востока. В 1990-х годах Пакистан получил в свое распоряжение ядерное оружие; неоднократно сообщалось, что Иран, Ирак, Ливия и Саудовская Аравия ведут разработки ядерного оружия, пытаются приобрести «грязные» и «чистые» атомные бомбы и технологии по их производству. Культурная пропасть между исламом и христианством, в особенности господствующим в Америке англо-протестантизмом, усиливает демонизацию ислама. А 11 сентября 2001 года поиски врага завершились благодаря Усаме бен Ладену. Атаки на Нью-Йорк и Вашингтон привели к войне с Афганистаном и с Ираком, а также к неопределенной «войне с терроризмом во всем мире» и превратили воинствующий ислам в главного врага Америки в начале двадцать первого века.

⇐ Предыдущая54555657585960616263Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: