 |
События военного времени 3 страница
|
|
|
|
Они обходили опасности — другие корабли и всевозможные мины — и наконец за десять дней добрались до места. За мудрецом Джундриансом приглядывали Нуэрн и Ливилидо, двое здоровенных слуг-расцветников в аляповатых и мешковатых академических одеяниях. Их возраст позволял им и самим иметь слуг — тех было с полдюжины: крайне молчаливые, зрелые, похожие друг на друга, как шесть близнецов. Они были очень суетливыми, но почти до идиотизма застенчивыми.
Главный из двух старших слуг, Нуэрн (муэн по отношению к младшему на одну ступень сурлу Ливилидо), поприветствовал гостей, провел в их комнаты и сообщил, что его хозяин занят составлением каталога того, что осталось в библиотеках, — как и предупреждал Айсул, большая часть библиотечного фонда после несчастного случая с Валсеиром была роздана. Возможно, только из-за удаленности дома сюда не нахлынуло множество ученых, желающих покопаться в оставшихся материалах. Джундрианс, однако, пребывал в медленном времени, а потому, если они хотели говорить с ним, нужно было настроиться на его мыслетемп. Фассин и полковник согласились. Айсул заявил, что ему не до этих разговоров, и, взяв «Поафлиас», отправился исследовать окрестности — не найдется ли на кого поохотиться.
— Ваш долг состоит в том, чтобы дождаться нас, — проинформировала его полковник.
— Долг? — сказал Айсул, словно впервые услышал это слово.
У них ушло по меньшей мере около полдня, пока Джундрианс на своем экране читал послание о том, что к нему прибыли посетители. Если бы он принял их немедленно, они вошли бы к нему до наступления темноты. В противном случае это могло затянуться…
— Полковник, — сказал Фассин, — нам придется перейти в режим медленного времени. Айсулу пока лучше поразвлечься где-нибудь поблизости… — Фассин повернулся к Айсулу, чтобы подчеркнуть важность следующего слова, — чем бездельничать тут неизвестно сколько.
|
|
|
«Он нарвется на неприятности».
«Не исключено. А что, по-вашему, лучше — неприятности поближе к дому или подальше от дома? »
Хазеренс произвела какой-то грохочущий звук и сообщила Фассину:
— Тут идет война.
— Я проверил по сетям! — возразил Айсул. — До войны тут еще переть и переть!
— Правда? — спросил Нуэрн, встрепенувшись. — Она началась? Хозяин не позволяет никаких соединений в доме. Мы ничего не знаем.
— Началась с десяток дней назад, — сказал Айсул слуге. — Мы уже побывали в самой гуще. Едва избежали умной мины по дороге сюда. Мой слуга ранен, может, еще и умрет.
— Умная мина? Неподалеку отсюда?
— Вы правильно делаете, что беспокоитесь, мой друг, — торжественно произнес Айсул. — Наличие здесь такого оружия — еще одна причина, по которой мой корабль будет патрулировать тут поблизости.
— И ваш слуга ранен. Это ужасно.
— Я знаю. Ничего не поделаешь — война. Но, кроме этого, пока на театре военных действий почти без потерь. С каждой стороны повреждено по паре дредноутов. Предсказывать победителя еще рано. Буду смотреть и слушать во всю свою бахрому и дам вам знать, если что случится.
— Спасибо.
— Не за что.
«Вы правы, — шепотопросигнализировала Хазеренс Фассину, пока происходил этот разговор. — Пусть себе отправляется».
«Вы можете связаться с кораблем из вашего э-костюма, находясь в медленном времени? »
«Да».
«Отлично».
— Так вы будете поблизости? — спросил Фассин Айсула. — Не позволите «Поафлиасу» удалиться слишком далеко?
— Конечно нет! Клянусь! И я попрошу двух этих замечательных ребят оказывать вам гостеприимство так, как они оказывали бы мне!
Хозяин изъявил готовность принять посетителей сразу же. Нуэрн повел их в помещения библиотеки. Там была крыша из алмазного листа, смотрящая точно вверх — в багряно-темные небеса. Джундрианс сидел перед красным экраном за углубленным столом, почти в центре почти сферической комнаты. Стены вокруг него были уставлены полками; иногда промежутки между ними были просторными, шириной с двуспальную человеческую кровать, иногда — так невелики, что туда и ребенок не просунул бы палец. На полках стояли главным образом книги того или иного рода. Насаженные на валы карусели, закрепленные между стенами, а также между полом и сетью распорок наверху, хранили другие виды накопителей и систем — кристаллы статволн, голоскорлупы, пикокатушки и десятки совсем уж непонятных.
|
|
|
Они присоединились к Джундриансу за столом, подплыв к нему сквозь густую атмосферу. Нуэрн подтолкнул углубленные стулья, и они сели так, что Фассин оказался между Хазеренс и мудрецом. Джундрианс, конечно же, никак не показал, заметил он их или нет.
Они перешли в медленное время. Фассину сделать это было гораздо проще, чем Хазеренс, — он занимался этим веками, она же только тренировалась, но никогда не применяла эту методику на практике. Ей предстояло перенести дерготню и тряску, по крайней мере пока они не приспособятся к темпу мудреца.
Быстро стемнело, потом наступила ночь, которая продолжалась, по впечатлению, не больше часа. Фассин сосредоточился на том, чтобы замедление было ровным, но при этом чувствовал, что полковник ерзает на своем углубленном стуле. Мудрец Джундрианс вроде бы шевельнулся. На следующее быстрое утро что-то и в самом деле переменилось на его экране для чтения — следующая страница. День прошел быстро, следующая ночь — еще быстрее. Этот процесс продолжался, пока они не дошли до соотношения приблизительно один к шестидесяти четырем, при котором, как им сказали, Джундрианс был готов встретиться с ними — до их прибытия он находился в еще более медленном времени.
Они были на полпути туда, когда шепотосигнал проник в его маленький газолет:
«Вы принимаете мой сигнал, майор? »
«Да. А что? »
«Я только что обследовала экран чтения. До прибытия „Поафлиаса“ он работал в реальном времени».
«Вы уверены? »
«Абсолютно».
«Любопытно».
|
|
|
Наконец они прибыли и синхронизировали темпы жизни — свои и мудреца. Короткие дни превратились в медленное-медленное мелькание над ними, оранжево-пурпурные небеса за алмазным листом то светлели, то темнели. Но даже при этой скорости огромные высокие занавеси газа, казалось, висели в вышине без движения. Фассин испытал то же чувство, что и всегда при первом погружении в медленное время в ходе своих экспедиций, — тревожное ощущение, словно он потерял душу, оказался в какой-то странной тюрьме, пойман в клетку времени, тогда как жизнь снаружи, наверху, везде идет в более быстром темпе.
Джундрианс отвернулся от своего экрана для чтения и поздоровался с ними. Фассин спросил у него про Валсеира, но разговор непонятным образом перешел на темп жизни.
— Я полагаю, что быстрых жалеют, — сказал мудрец. — Они, похоже, плохо приспособлены к жизни во Вселенной. Расстояния между звездами, время, необходимое, чтобы попасть с одной на другую… Я уж не говорю о межгалактических путешествиях.
Брешь в разговоре.
— Конечно, — сказал Фассин, чтобы заполнить паузу.
«Неужели, старик, ты что-то вынюхиваешь? » — подумал он.
— Машины. Они, конечно же, были гораздо хуже. Как это невыносимо — жить так быстро.
— Понимаете, мудрец, они теперь большей частью вообще не живут, — сказал ему Фассин.
— Вот видите — все к одному.
— Мудрец, не могли бы вы рассказать нам еще о смерти Валсеира?
— Меня при этом не было. Я знаю столько же, сколько вы.
— Вы… довольно тесно общались с ним? — спросил Фассин.
— Тесно? Нет. Нет. Я бы так не сказал. Мы переписывались на тему текстуальной верификации и источниковедения, обсуждали на расстоянии многие научные вопросы и проблемы интерпретации, хотя и не очень регулярно. Мы никогда не встречались. Я бы не назвал это тесным общением, а?
— Вы правы. Я просто подумал — что вас сюда привело?
— Всего лишь возможность покопаться в его библиотеке. Взять для себя то, что можно. Вот это меня сюда и привело. Его слуги перед уходом взяли кое-какой материал, другие — главным образом ученые или те, кто так себя называет, — пришли и взяли то, что им приглянулось, но немало еще и осталось, и, хотя самые драгоценные вещи исчезли, много ценного все еще здесь. Было бы неверно не обращать на это внимания.
|
|
|
— Понимаю. А как насчет библиотек Валсеира? Насколько я понимаю, вы продолжаете их каталогизировать?
Пауза.
— Продолжаю. Да. — Казалось, старый мудрец в темном панцире пристально глядит в темный экран для чтения. — Гмм, — сказал он и чуть-чуть повернулся, чтобы взглянуть на Фассина. — Дайте-ка мне подумать. Ваше использование глагола «продолжать» в данном контексте.
— Насколько мне известно, Валсеир составлял каталоги своих библиотек. Разве нет?
— Он всегда был такой скрытный. Разве нет?
«Я принимаю утечки световой связи», — послала Фассину Хазеренс.
«Сообщите мне, не будет ли после этого взрыва».
— И медлительный. Хапуэрел всегда говорил: Валсеир скорее завоюет кубок Регаты всех штормов, чем закончит составлять свои каталоги.
Еще одна пауза.
— Именно так. Именно так. Да, Хапуэрел.
«Утечка. Хапуэрела не существует? »
«Он существует, но Джундриансу пришлось справиться об этом в другом месте. Не стоило этого делать».
— Я бы хотел сам осмотреть некоторые библиотеки. Надеюсь, вы не возражаете. Я вас не буду беспокоить.
— Ага, понимаю. Ну, если вы полагаете, что сможете проявить благоразумие… Вы ищете что-нибудь конкретное, мистер Таак?
— Да. А вы?
— Просвещения, только и всего. А что вы собираетесь искать, позвольте мне спросить?
— В точности то же самое.
Старый насельник помолчал немного. В реальном времени прошло около часа.
— Возможно, у меня есть кое-что для вас, — сказал он наконец. — Не хотели бы вы еще немного замедлиться? Я не сомневаюсь, что этот наш нынешний темп кажется вам исключительно медленным, однако я нахожу его для себя несколько затруднительным.
— Конечно, — ответил Фассин Джундриансу.
«Мне придется проститься с вами, майор».
«Вы счастливица. Я постараюсь вернуться поскорее».
«Удачи вам», — отправила Хазеренс.
— К сожалению, мне придется на этом с вами проститься, — сказала полковник мудрецу.
— Рад был с вами познакомиться, досточтимый полковник, — сказал ей Джундрианс. — Ну что ж, — сказал он Фассину. — Так, пожалуй, половина этого темпа, мистер Таак, устроит меня больше. А четверть — еще больше.
— Может, для начала попробуем половину?
Он вернулся всего через три дня. Хазеренс, простившись с Фассином и старым мудрецом, вернулась к нормальному темпу, приободрилась и оживилась. Когда Фассин нашел ее, она обследовала содержимое другой библиотеки. Помещение выглядело почти правильной сферой; окон не было, лишь через крышу падал круг тусклого света да мерцали призрачной зеленью биополосы, вделанные в каждую полку. Нагромождения полок, похожие на огромные, направленные внутрь лопасти, придавали помещению до странности органический вид, словно полки эти были ребрами какого-то громадного существа. Полковник парила вблизи одного из стеллажей в центре комнаты, и зеленые полоски расцвечивали ее э-костюм.
|
|
|
— Так быстро, майор? — сказала Хазеренс, возвращая тонкий голокристалл на полку, наполовину уставленную такими же кристаллами.
«У нашего друга не нашлось ничего интересного? » — одновременно послала она.
— Мудрец Джундрианс дал мне столько пищи для размышлений, что я решил вернуться к нормальной скорости и все обдумать, — ответил Фассин, после чего просигнализировал:
«Этот старый хрен ничего мне не дал. По сути, он пытается ставить нам палки в колеса».
— А я, пока вы беседовали, проводила тут исследования.
— Что-нибудь интересное?
«Все говорит о том, что здесь недавно прошла толпа насельников. Может, всего несколько дней назад».
— Домовые системы, похоже, полагают, что где-то тут должен быть каталог каталогов. Что где-то тут должна быть целая куча его копий.
— Каталог каталогов? — спросил Фассин.
«Толпа? »
— Первый из каталогов Валсеира. В нем перечислены каталоги отдельных работ, которые он тогда составлял.
«Может быть, десять, а то и двенадцать. И еще у меня создалось впечатление, что Ливилидо и Нуэрн — персоны более значительные, чем кажутся. По крайней мере, не те, за кого себя выдают».
— А что, иметь один каталог на всё было бы слишком просто? — спросил Фассин, а потом отправил:
«Я тоже не думаю, что они обычные слуги. Так где же вся эта куча копий? »
«Подозреваю, что они изъяты. Они могли бы стать ключом для начала методичных поисков», — ответила полковник, после чего сказала:
— Полагаю, такой способ представлялся ему самым целесообразным. Конечно, материала в избытке и сейчас, когда многое уже изъято. Иметь один каталог, я думаю, было бы слишком обременительно. — Полковник помедлила. — Конечно, еще более удобной и полезной была бы одна гигантская база данных со свободно переходящими в разные измерения подразделами, частично перекрывающими друг друга категориями и подкатегориями, иерархически масштабируемой гиперструктурой перекрестных ссылок и встроенными полуразумными обучающими программами.
Фассин посмотрел на нее.
— Возможно, он пришел бы к этому, составив каталог надлежащего, по его мнению, вида — сведя все к некоей стабильной форме, которую можно читать, не прибегая к аппаратным средствам.
— Наши друзья-насельники, похоже, в таких вещах истинные педанты.
— Когда живешь столько, сколько они, забота о будущем становится наваждением.
— Возможно, это их проклятие. Быстрые, живя во Вселенной, должны терпеть разочарование из-за того, что им кажется невыносимо сильным ограничением скорости, а медленные должны страдать от безумного темпа происходящих вокруг перемен и потому стремятся к некоей преувеличенной энтропии.
Фассин медленно подплывал поближе к Хазеренс. Остановившись от нее на расстоянии двух метров, он прикоснулся к ее э-костюму, чтобы дать ей понять — он смотрит на нее. Мерцающие биополосы на полках отбрасывали мягкие белесые блики на его маленький газолет.
— Как вы себя чувствуете, полковник? — спросил он. — Насколько я понимаю, там у вас температура и давление очень высоки.
«Полковник, как вы считаете, не теряем ли мы здесь попусту время? »
— Я в полном порядке. А вы?
«Очень трудно сказать. Здесь еще столько всего. Столько нужно просмотреть».
— Я тоже в полном порядке. Отлично отдохнул.
«Я вот что думаю. Нас могут вынудить потратить тут уйму времени в поисках того, что уже было изъято».
— Наверное, эффект медленного времени.
«Интересная мысль. У меня создается странное впечатление. Судя по следам на пыли и тому подобному, я вижу, что многие полки были заполнены — или заполнены заново — лишь недавно. А многие работы, на мой взгляд, кажутся совершенно ненужными, если учитывать сферу интересов Валсеира. Мне это показалось очень странным. Хотя если это нечто вроде ловушки для вас и для меня, чтобы мы тут застряли, то все происходящее обретает смысл. Но что еще мы можем сделать? Куда пойти? »
— Придется мне еще раз поговорить с мудрецом, — сказал Фассин. — Мне нужно его о многом порасспросить.
«Хотя на самом деле я приложу все мои силы, чтобы избежать разговоров с этим старым хмырем. Нам нужно связаться со всеми известными учеными, побывавшими здесь, и узнать, нет ли у кого каталогов или чего-нибудь вроде. Здесь две дюжины разных библиотек, и, даже если половина их фонда пропала, мы все равно можем застрять в них на десятилетия».
— Интересный персонаж. В нем видна умудренность.
«Несколько десятков миллионов работ, и при этом большинство из них никак не систематизировано. Я подам сигнал на „Поафлиас“, пусть они свяжутся с соответствующими специалистами. Кто, по-вашему, может чинить нам препятствия? »
— Он и в самом деле такой.
«Не знаю».
— Что ж, я, пожалуй, еще поищу на полках. Присоединитесь ко мне?
«Хотите присоединиться? »
— Почему бы и нет?
Они переместились к другому, хотя и близлежащему, нагромождению, принялись снимать с зафиксированных полок голокристаллические книги и читать их.
— Его кабинет? — переспросил Нуэрн. Мелькнувшая бахромка свидетельствовала о том, что он бросил взгляд на Ливилидо. Все они парили над столом.
Фассин и Хазеренс пригласили двух расцветников на полуофициальный обед в овальной столовой — огромном, сумрачном, гулком пространстве, вертикально подвешенном на множестве толстенных углеродных канатов, каждый из которых состоял из кордов все меньшего и меньшего диаметра, нитей и волокон, сплетенных между собой и перевязанных множеством узлов. Они словно оказались внутри какой-то громадной обтрепанной сети.
Джундрианс оставался глубоко в медленном времени и не собирался к ним присоединяться. Для полковника приготовили специальную пищу. Хазеренс принимала еду через газовый клапан на одной из сторон э-костюма. Фассин, полностью автономный в своем аппарате, только наблюдал, как едят другие.
— Да, — сказал он. — Где, по-вашему, может находиться его кабинет?
— Я полагал, что кабинетом ему служила библиотека номер один, — сказал Нуэрн, выбрав себе угощение из чего-то отливающего блекло-синим в центральной менажнице, а потом медленно повернул блюдо к сотрапезникам.
— И я тоже так думал, — сказал Ливилидо. Он посмотрел на Фассина. — А что, был еще какой-то кабинет? Может, он сместился немного вниз?
Фассин перед этим осмотрел все библиотечные сферы. Библиотека номер один являлась официальным кабинетом Валсеира, где он принимал коллег-ученых и других лиц, но его настоящий кабинет — его берлога, его частное пространство, куда допускались лишь немногие, — был в другом месте. Фассин почувствовал себя чрезвычайно польщенным, когда его пригласили в это похожее на гнездо обиталище, оборудованное Валсеиром внутри заброшенной трубы тучетуннеля: на ней был закреплен весь дом, когда Фассин приезжал сюда в последний раз, несколько столетий назад. Библиотека номер один выглядела как прежде, разве что в ней теперь отсутствовало несколько тысяч книг-кристаллов и большая цилиндрическая емкость, где поддерживалась низкая температура, — в ней Валсеир хранил бумаги и пластиковые книги. Ничто не указывало, что эта библиотека за время отсутствия Фассина стала кабинетом Валсеира. А теперь эти насельники делают вид, что не знают о логове Валсеира, о его подлинном кабинете.
— Мне казалось, у него был другой кабинет, — сказал Фассин. — А у него не было дома в этом, как его? Как называется этот город? Гулдренк?
— Ну да, конечно. Именно так, — сказал Нуэрн.
«Полковник, эти ребята ничего не знают».
«Я прихожу к такому же выводу».
Библиотека двадцать один (синктурия/облачники/разное) имела обманку — насельнический эквивалент двери, сделанной из книжного шкафа. Валсеир показал этот ход Фассину, лишь сведя с ним достаточно близкое знакомство после их первой встречи. Эта дверь вела внутрь, к центру пучка библиотечных сфер; по короткому проходу вы попадали в пространство между двумя другими наружными сферами, а оттуда — в открытый газ. Шутка (потайная дверь, секретный проход) состояла в том, что разного рода синктурии были аутсайдерами галактического сообщества, а книжный стеллаж, за которым скрывался секретный ход, содержал сведения по разделу «беженцы».
После еды Фассин сделал вид, что собирается уединиться в библиотеке и всю ночь рыскать по полкам. Вместо этого он просканировал системные установки дома вплоть до несчастного случая с Валсеиром на регате и его предполагаемой смерти. Он сделал нечто необычное, противозаконное по стандартам Меркатории и обычно бесполезное на Наскероне: ускорился, настроив компьютеры своего газолета и собственную слегка модифицированную нервную систему на максимально разрешенную скорость обработки данных. На это ушло около получаса, но Фассин все же нашел то, что искал: момент (десяток дней спустя после несчастья с Валсеиром), когда дом зафиксировал переориентацию потока энергии и ремонт вентиляции. Высотомер тоже зарегистрировал колебания — краткий бросок вверх, потом начало долгого, медленного спуска, не закончившегося и до сих пор.
Потом Фассину пришлось рассчитать, где может теперь располагаться тот сегмент тучетуннеля. Он должен был находиться за началом зоны сдвига, за тем местом, где вся атмосферная полоса сдвинулась одной огромной массой вниз — в полужидкие глубины. Последние двигались гораздо медленнее, чем газ над ними, а обладающие высокой плотностью эластичные моря переходных уровней увлекались, словно против желания, вихрями реактивных струй располагающейся выше атмосферы.
Все это было гаданием на кофейной гуще. На взгляд насельников, атмосферу следовало считать статичной, а глубины (не говоря уже об остальной части системы Юлюбиса, звездах и вообще вселенной) двигались. При наличии лишь воображаемых точек отсчета найти что-либо в глубинах было невообразимо трудно. По прошествии двух сотен лет эта часть тучетуннеля могла находиться где угодно: могла погрузиться в недостижимые области, разломаться или даже отдрейфовать на границу зоны, где ее мог затянуть в себя совершенно другой пояс, северный или южный. Все надежды Фассин возлагал лишь на то, что протяженность нужного ему участка трубы относительно велика. Безвозвратно потерять что-либо, имеющее сорок с лишком метров в диаметре, на пространстве в восемьдесят километров, было не так уж просто даже на Наскероне. И еще он полагался на то, что норма потери плавучести для тучетуннеля оставалась неизменной.
Объем, где мог находиться этот участок трубы (пусть и определенный с обескураживающей степенью гипотетичности), располагался тысячах в пяти километров, хотя и постоянно приближался, многократно обходя планету по кругу. Через десяток часов он снова мог оказаться прямо под домом. Фассин проверил расчеты. Да, это было осуществимо. На экран библиотечной двери он послал записку с просьбой не беспокоить его.
Фассин выдвинулся через потайную дверь приблизительно через час после того, как вошел в библиотеку. Он увеличил свой маленький газолет, выдавив наружу резервные пространства, чтобы создать вакуумные полости и приобрести раздутую, почти сферическую наружную форму: это обеспечило Фассину мягкий спуск при создании минимально возможного уровня турбулентности под домом. Потом он постепенно нарастил плотность, медленно съеживая стрелоид до его наименьших размеров и динамической формы, и нырнул, не включая двигателей, в темные глубины, через нечеткую границу почти неподвижного цилиндра неплотного газа — последнего остатка древней бури.
Фассин включил двигатель и ушел в глубину еще на двадцать километров, после чего продолжил движение по горизонтали, а в тридцати километрах от дома быстро поднялся, сделав горку, в постепенно охлаждающийся и медленно разжижающийся газ, пока не прошел сквозь мглистые слои и не вырвался в пространство над тучами. Фассин увеличил скорость до максимума, придав стрелоиду, насколько было возможно, форму, препятствующую его обнаружению. Газолет не предназначался для подобных выкрутасов, но за долгие годы Фассин с Хервилом Апсилом так модернизировали аппарат, что тот (хотя и не шел ни в какое сравнение с настоящей военной машиной) мог дать фору по незаметности практически всему, что двигалось в атмосфере газового гиганта (опровергая обычные хвастливые заявления насельников об их невидимых кораблях, безынерционных приводах и точечных суборбитальниках).
Маленький аппарат двигался под тонким желтым небом, и звезды наверху словно замедляли ход, а потом меняли направление движения, когда Фассин набирал скорость, большую, чем совокупная скорость вращения планеты и попутного газолету течения под ним.
Пролетев менее часа (в течение которого не было видно ничего ни на небосводе наверху, ни в небесах внизу, а это любого навело бы на мысль о том, что во вселенной, возможно, больше нигде нет жизни), Фассин сбросил скорость и стал падать — стрелоид без оси, устремившийся прямо в сердце планеты. Плотность газа нарастала, и Фассин выдвинул дополнительные элероны, чувствуя, как тепло от трения проникает сквозь корпус газолета в его собственную плоть.
Через верхнюю границу сдвига (определенную очень нечетко, шириной в несколько километров, подверженную медленным волнам, непредсказуемой зыби и внезапной тряске) он вошел в саму зону сдвига, начав круговое движение в разрушающей текучести сгустившейся атмосферы. Если интересующая его часть тучетуннеля все еще находилась в этом объеме, ее можно было найти именно здесь: она упала в глубины и продолжала медленное движение вниз, к точке, где вес и плавучесть сравняются под прессом постепенно сгущающегося до жидкого состояния водорода.
Не исключалась вероятность того, что она сместилась в другую сторону и поднялась к вершинам туч, но это было бы странно. Неиспользуемый тучетуннель с его ребрами вакуумных трубок должен был накапливать газ, а потому за тысячелетия осмоса — и дополнительный вес. Когда Фассин был здесь двумястами годами ранее, Валсеиру уже приходилось добавлять плавучести туннелю, чтобы тот не погружался слишком быстро и не тащил за собой дом и библиотечный комплекс. В любом случае, если бы заброшенная секция поднялась, то она должна была остаться в той же атмосферной полосе, а потому и присутствовать на какой-нибудь из карт «Поафлиаса», но ее там не было.
Фассин повел аппарат по спирали вверх на низкой скорости, включив сонар на минимальную мощность: а вдруг кто-нибудь да прослушивает окрестности. (Могла ли полковник последовать за ним незамеченной? Не исключено. Но зачем ей это? И тем не менее он чувствовал, что должен проявлять максимум осторожности. ) От света здесь было мало проку — стена тучетуннеля в этих условиях была бы почти абсолютно прозрачна, а потому незаметна. Пробы на радиацию и магнитное излучение тоже не принесли бы результата — никаких остаточных следов здесь не обнаружилось бы.
По прошествии двух часов, когда срок, на который Фассин, по его мнению, мог без опаски отлучиться, подходил к концу, и через несколько минут после того, как он послал ко всем чертям осторожность и включил свои активные датчики на максимум, он обнаружил одно из окончаний тучетуннеля: оно виднелось в густом тумане, напоминая гигантский темный рот. Фассин ввел свой маленький газолет в сорокаметровую пасть, не боясь теперь задействовать сонар на полную мощность — стены тучетуннеля надежно гасили сигнал. Увеличив до максимума и скорость, он помчался по огромной, чуть изгибающейся трубе, словно призрак давно умершего насельника.
Корпус кабинета был на своем месте — полая сфера, почти целиком заполнившая тучетуннель на середине его восьмидесятикилометровой длины, — но тут уже кто-то похозяйничал, оставив одни голые стены. Если здесь и были секреты, их уже похитили или выкинули на помойку.
Фассин включил наружные огни, чтобы осмотреться; здесь все было перевернуто, остались лишь пустые полки, обломки углеродных досок, алмазная пыль, похожая на кусочки льда, и потрепанные волокна, раскачивающиеся в волнах турбулентности от его газолета.
С помощью сонара он образовал небольшую полость, которая тут же разрушилась на его глазах, схлопнулась под сокрушающим давлением столба газа над ней. Хорошенькое место, не раздавило бы всмятку, подумал он и, тем же путем выбравшись из туннеля, медленно поднялся в дом, затем в библиотеку номер двадцать один.
Полковник была там. Она вздрогнула, когда Фассин вышел за ее спиной из потайной двери, хотя он и сообщил ей заранее, что собирается делать.
— Майор. Смотритель Таак. Фассин, — сказала она. Голос у нее был какой-то… странный.
Фассин оглянулся, но никого больше не увидел. Это хорошо, подумал он.
— Да? — сказал он, закрывая за собой дверь-стеллаж.
Хазеренс подплыла почти вплотную к нему и остановилась в метре. Ее э-костюм стал тускловато-серым — такого цвета она еще не демонстрировата.
— Полковник? — спросил он. — Вы здоровы? С вами ничего?..
— У меня… вы должны быть готовы… Я… очень сочувствую… Плохие новости, Фассин, — сказала она наконец взволнованным, срывающимся голосом. — Очень плохие новости. Примите мои соболезнования.
* * *
Архимандрит Люсеферус на самом деле не очень-то верил во всю эту философию Правды. Конечно, поднимаясь по иерархической лестнице Цессории, он всячески демонстрировал свою приверженность официальной вере и был талантливым проповедником и теологом, который много раз убедительно, с напором и аргументированно выступал за Церковь и ее взгляды. Нередко его порицали за это. В то время он видел, что производит впечатление на свое начальство, видел даже в тех случаях, когда оно не хотело ни ему, ни себе признаваться в том, что он произвел на них впечатление. У него был дар убеждать. И дар притворяться, лгать (если уж вы желали использовать такую грубую, лишенную нюансов терминологию), делать вид, что верит в одно, тогда как на самом деле плевать он хотел и на то и на другое. Ему всегда было совершенно безразлично, правдива Правда или нет.
Вера интересовала его, даже очаровывала, но не как интеллектуальная идея и не как концепция какого-то абстрактного теоретического построения, а как способ управлять людьми, способ понимать их и манипулировать ими. В конечном счете — как некий порок, что-то вроде изъяна: у других он есть, у него — нет.
Иногда он никак не мог поверить во все те преимущества, что другие, казалось, готовы были предоставить ему. Они веровали и потому готовы были на поступки, явно не соответствующие их непосредственным (а нередко и долгосрочным) интересам, просто из-за веры в то, что им говорили. Они испытывали альтруистические чувства, а потому совершали поступки, которые (опять же) не приносили им никакой пользы; у них имелась сентиментальная или эмоциональная привязанность к другим, а потому их снова можно было вынудить к поступкам, которых они не совершили бы в противном случае. И (вот это и было лучше всего, думал иногда он) люди поддавались самообману. Они считали себя храбрыми, а на самом деле были трусами, или воображали, что могут думать сами за себя, а на самом деле и близко ничего такого не могли, или верили, будто умны, а на самом деле всего лишь умели неплохо сдавать экзамены, или считали себя сострадательными, а на самом деле были всего лишь сентиментальны.
|
|
|
