Глава IV. Глава V. Глава VI. книга шестая

Глава IV

 

Одно из положений Акта восстания предоставляло Высшему совету полномочия избирать ввиду несчастных случаев нового генералиссимуса на место Костюшко. Наибольшее количество голосов набрал Томаш Вавжецкий. 12 октября 1794 года Высший совет назначил его преемником Костюшко.

Об этом назначении дивизионные генералы проинформировали солдат и офицеров в своих подразделениях. Армия поклялась в верности и повиновении. Новый генералиссимус вполне устраивал и гражданское население. А вот тот, на кого пал выбор, долго сопротивлялся. Из-за своей скромности Вавжецкий никак не мог поверить, что у него хватит умения и таланта, чтобы достойно заменить действительно выдающегося предшественника, которого оплакивала вся нация.

И все же увещевания друзей, уговоры добрых людей сделали свое дело, и 16 октября Томаш Вавжецкий дал клятву. В воззвании к народу, опубликованном через неделю, Вавжецкий страстно и проникновенно говорил о невосполнимой утрате, только что постигшей Польшу, и о своей глубокой признательности за оказанное высокое доверие, которое он должен оправдать своим усердием и безграничной преданностью интересам страны. Армию он призывал отомстить за плененного Костюшко, а гражданское население убеждал удвоить усилия и жертвовать всем для освобождения от вражеского гнета.

Новый военачальник искренне и трогательно признавался, что не располагает необходимыми качествами и дарованием, чтобы занимать такой важный пост, и умоляет судьбу помочь ему нести груз новых обязанностей. Вавжецкий подчеркивал также, что получая высшее воинское звание генералиссимуса, он видит свой новый долг в том, чтобы еще ближе быть к народу и участвовать вместе с ним в борьбе с врагом вопреки всем опасностям, которые неизбежны в противостоянии с превосходящими силами противника.

Между тем наступило время, когда Варшаве уже следовало опасаться не осады, а штурма. По этой причине было принято решение сконцентрировать все силы в самом незащищенном и уязвимом месте.

Генералы Домбровский и Мадалинский получили приказ немедленно выдвигаться к столице. Генералу Мокрановскому было велено оставить Литву и идти на соединение с армией генералиссимуса. Генерал Зайончек разбил свой лагерь перед Прагой, а князь Понятовский занял позиции под Варшавой на левом берегу Вислы.

Независимо от социального положения все гражданские лица были задействованы на строительстве оборонительных сооружений в районе Праги. Для координации боевых операций был создан военный совет под председательством генералиссимуса. Варшавяне получили право выбирать местных руководителей, пользовавшихся их доверием, и ни один человек не получил свобождения от обязанности защищать город.

Все общество пребывало в глубочайшем потрясении. Изо дня в день в Варшаве нарастали страх и отчаяние. Кое-кто уже начинал во всеуслышание говорить о необходимости сдаться на милость победителя. Но какого? И тут мнения расходились. Торговцы и наиболее состоятельные люди отдавали предпочтение пруссакам, люди, приближенные к королевскому двору – русским, а простой народ, который не строил никаких корыстолюбивых планов на будущее, видел себя только в борьбе с врагами родины.

14 октября из русского лагеря в Варшаву прибыл курьер с визой Костюшко и вручил королю Польши письмо от барона де Ферзена. Вот его содержание:

 

«Милостивый государь! Практически полный разгром польской армии, против которой я имел честь сражаться, пленение огромного количества солдат, офицеров, военачальников и даже верховного главнокомандующего и вождя революции 1794 года – таковы, государь, результаты событий 10 октября.

Будучи уверенным, что Ваше Величество и Речь Посполитая Польша восстановили ваши полномочия и все прежние права, я обращаюсь к законному правительству с просьбой освободить русских генералов, офицеров, солдат, служащих, сотрудников дипломатического корпуса и членов их семей, а также мужчин и женщин, которые вопреки праву народов до настоящего времени находятся под арестом.

Я хотел бы, чтобы все указанные лица были направлены в расположение армейского корпуса под моим командованием. Рассчитываю на незамедлительное исполнение этой просьбы и со своей стороны обязуюсь предпринять все имеющиеся в моем распоряжении меры для оказания содействия данным лицам.

В надежде на то, что такие шаги, не приносившие в прошлом никаких результатов, обеспечат Польше спасительный и прочный мир, и я уже в конце этого года смогу лично выразить свое почтение Вашему Величеству, заранее прошу принять уверения моего высокого уважения и т. д. и т. д.

Барон де Ферзен».

 

Это письмо было расценено не более как предлог, которым русская сторона решила воспользоваться для того, чтобы прозондировать обстановку в польском правительстве и приступить к переписке в надежде на то, что она могла бы дать благоприятные результаты. Король передал это послание в Высший совет и после консультаций с самыми доверенными лицами дал следующий ответ:

 

«Милостивый государь! Каким бы печальным не стало поражение части польской армии 10 октября, какой бы горестной не явилась утрата достойнейшего человека, заложившего основы независимости нашего государства – все это, однако, не смогло поколебать стойкость и твердость тех, кто торжественно поклялся победить или погибнуть в борьбе за свободу.

И вы нисколько не удивитесь, милостивый государь, что мы не можем принять ваше предложение об освобождении русских пленных, которых мы рассматриваем как залог для поляков, чья судьба находится в ваших руках.

Если вы действительно желаете содействовать обмену ваших пленных на наших, мне было бы весьма приятно сотрудничать с вами в этом направлении.

Станислав Август».

 

Со своей стороны Высший совет в письме к Костюшко сообщал о готовности отпустить на волю всех русских военнопленных в обмен на его личное освобождение. Совет заверял бывшего главнокомандующего в том, что все средства, за исключением тех, которые могли бы нанести ущерб интересам родины, будут использованы для того, чтобы он вновь обрел свободу. В письме говорилось также о том, что польские власти высоко ценят заботу и внимание, которыми окружен Костюшко в стане врага, и в ответ постараются по возможности облегчить участь русских пленников.

Тем временем в рядах бойцов польской армии стали преобладать упадочные настроения. Почти все военные операции давали очень слабый эффект. Прусский генерал Гюнтер разбил отряд повстанцев на переправе через реку Нарев. 24 октября в Остроленке еще один отряд попал в окружение и сдался прусским войскам под командованием князя Гольштейна-Бека. Только генералам Домбровскому и Мадалинскому удалось прорваться через неприятельские ряды и без боя и потерь направиться в сторону Варшавы.

После вывода армейских формирований, поддерживавших повстанцев, революционное движение в Великой Польше пошло на спад. В связи с этим прусский король отменил свой приказ об отправке с берегов Рейна в Польшу корпуса под командованием князя Гогенлоэ. Остальным войскам было приказано наступать на Варшаву. Фридрих Вильгельм надеялся опередить русских и, если возволит время, занять польскую столицу.

Генерал Суворов разгадал эти намерения и ускорил продвижение своей армии. 26 октября, соединившись с войсками генералов Ферзена и Денисова, Суворов атаковал поляков на подступах к Праге и вынудил их отступить к оборонительным сооружениям. Наступление русских не прекращалось, а 29 октября в Варшаве послышались первые залпы канонады.

Предместье Варшавы Прага, расположенное на правом берегу Вислы, было укрыто оборонительными сооружениями и батареями, насчитывающими более ста орудий. Лучшие силы польской армии, национальная гавардия, тысячи и тысячи отважных варшавян оказали врагу неистовое сопротивление. В этот решающий момент все командиры, офицеры и солдаты сражались в едином порыве, не думая об отчаянии и безнадежности. Во всех шеренгах раздавался единственный клич: «Победа или смерть! »

3 ноября поляки начали артиллерийскую подготовку. По первому же сигналу тревоги все вооруженные граждане Варшавы явились на оборонительные сооружения. Канонада продолжалась целый день, но не принесла каких-либо ощутимых результатов.

4 ноября на рассвете русские пошли в атаку на левобережные оборонительные сооружения и через несколько часов разбили их, понеся немалые людские потери.

За этим первым успехом последовали страшные кровавые сцены. В бою смешались русские и поляки. Со всех сторон лились потоки крови. Восемь тысяч поляков с оружием в руках пали на поле брани. Русские захватили всю артиллерию. Погибли генералы Ясинский и Грабовский. Генерал Зайончек, осуществлявший общее командование, был ранен. Генерал Майен и большинство штабных офицеров попали в плен.

Это сражение, продолжавшееся значительно меньше времени, чем можно представить, стало настолько смертоносным и привело к такой массовой гибели поляков главным образом потому, что русские подожгли мост через Вислу, соединявший Прагу с Варшавой. Данное обстоятельство весьма затруднило и сделало фактически невозможным отступление наших войск. Огромное количество офицеров и солдат, которые не смогли предотвратить поджог моста, нашли свою смерть в водах Вислы, пытаясь ее переплыть. Двенадцать тысяч мужчин и женщин, стариков и детей были истреблены в Праге. Русские подожгли предместье со всех четырех углов, и через два – три часа от деревянных домов (а из них в основном и состояла Прага) остались лишь дымоходы да кучи пепла.

Эта жуткая картина на фоне полного разгрома армии вселяла ужас в сердца варшавян, у которых не оставалось никакой надежды, что с ними обойдутся лучше, чем с мирными гражданами предместья.

В центре польской столицы от бомб загорелось несколько зданий. Высший совет принял, наконец, решение о капитуляции и направил в русский лагерь Игнация Потоцкого. Однако Суворов отказался принять его, заявив, что не желает вести переговоры ни с кем из руководителей восстания. И добавил, что его императрица воюет не с польским народом, а с повстанцами.

После возвращения Игнация Потоцкого в Варшаву ведение переговоров решили поручить магистрату, куда и было адресовано настоящее письмо:

 

«Высший совет считает, что для спасения Варшавы от нависшей опасности президент города от имени магистрата направляет несколько депутатов в сопровождениии трубача к русскому генералу с целью получить от него официальное заявление о том, что будет обеспечена безопасность варшавского населения и его имущества. В случае, если такие гарантии не будут предоставлены, все варшавяне без исключения встанут на защиту родного города.

Варшава, 4 ноября 1794 года.

Кохановский, президент».

 

Магистрат назначил трех полномочных депутатов, а король дал согласие оказать посреднические услуги в переговорах с русским генералом о сохранении столицы.

5 ноября генерал Суворов прислал предварительные условия капитуляции:

 

1. Оружие должно быть сложено за городом, в месте, которое будет выбрано по обоюдному согласию.

2. Все артиллерийские орудия и боеприпасы должны быть доставлены в то же самое место.

3. Мост должен быть восстановлен немедленно. Русские войска войдут в город и возьмут под защиту всех жителей.

4. Именем Ее Величества императрицы гарантировалось, что все военные могут оставаться в своих имениях либо направляться в другие места по своему желанию. При этом их имущество будет находиться в целости и сохранности.

5. Как и прежде, король Польши будет пользоваться почтением и должным уважением.

6. Именем Ее Величества императрицы России торжественно заявлялось, что остаются в забвении былые обиды, гарантируется спокойствие и обеспечивается неприкосновенность жизни и имущества граждан.

7. Войска Ее Величества императрицы России вступят в город Варшаву сегодня после обеда либо завтра утром, в случае, если ремонт моста не будет завершен сегодня.

Совершено в лагере под Прагой, 5 ноября 1794 года.

 

Многие члены Высшего совета уже выехали из Варшавы, однако совет еще не был распущен и продолжал работу. Он в основном одобрил условия капитуляции и направил в магистрат Варшавы ответ:

 

«Ознакомившись с условиями капитуляции, выдвинутыми русским генералом магистрату города, и желая совместить стремление варшавян получить гарантии безопастности и сохранения их собственности с нашим долгом поддерживать акт национального восстания и отстаивать свободу и независимость родины, мы сочли целесообразным довести до сведения магистрата наше мнение об условиях, предложенных генералом Суворовым.

Совершено в Варшаве на заседании Высшего совета 5 ноября 1794 года.

Игнаций Закжевский».

 

Вот текст документа Высшего совета, который был передан магистратом генералу Суворову:

 

1. Город Варшава доставит оружие в место, выбранное по взаимному согласию.

2. Город Варшава не располагает собственной артиллерией и боеприпасами.

3. Мост будет отремонтирован в самое ближайшее время, и русские войска возьмут город, равно как и его жителей под свою защиту.

4. Город Варшава не в состоянии выполнить четвертое условие генерала Суворова и содействовать тому, чтобы польские войска были выведены за пределы столицы, так как городские власти не имеют права и полномочий вмешиваться в дела армии.

5. Город Варшава нисколько не сомневается, что король Польши везде и всегда будет пользоваться почтением и должным уважением.

6. Безопасность варшавского населения и его имущества рассматривается как первооснова для всех остальных условий при соблюдении Россией гарантий предать забвению все случившееся до настоящего времени.

7. Восстановление моста за сегодня и завтра едва ли возможно. Мы согласны с тем, что русские войска вступят в город как только польская армия оставит его пределы, на что потребуется восемь дней. В течение этого времени между русскими и польскими войсками соблюдается перемирие.

В случае, если войска Ее Величества императрицы сочтут уместным продлить сроки перемирия, это встретило бы наше согласие.

Граждане Варшавы просят оставить в обращении бумажные деньги, банковские и казначейские билеты с сохранением их номинальной стоимости.

Игнаций Закжевский.

 

Генерал Суворов, ознакомившись с этим документом Высшего совета, 6 ноября дал свой окончательный ответ, который и завершил все дискуссии.

 

1. Все оружие, полученное от граждан Варшавы, на лодках должно быть доставлено в Прагу. Оружие, находящееся на складах, должно быть передано в магистрат.

2. Городские власти обязуются осуществить необходимые меры для того, чтобы арсенал, а также запасы пороха и боеприпасы, сосредоточенные в Варшаве, оказались в распоряжении русских войск сразу же после их появления в городе.

3. Городские власти должны принудить польские войска сдать оружие согласно условиям, изложенным ранее. Лица, воспротивившиеся исполнить данное указание, обязаны немедленно покинуть город.

4. Последний срок восстановления моста и передачи оружия назначен на утро 8 ноября. Русские войска также принимают участие в ремонтных работах.

5. Все русские военнопленные должны быть освобождены утром 7 ноября. В это же время выйдут на свободу арестованные жители Праги, Варшавы и другие граждане Польши.

6. Граждане города Варшавы должны просить Его Величество короля Польши своим авторитетом оказать поддержку городу и повелеть солдатам сдать оружие либо оставить город. Исключение здесь составит лишь королевская охрана из шестисот пехотинцев и четырехсот кавалеристов для несения службы в замке.

7. При вступлении русских войск в город магистрат во главе с президентом должен находиться на мосту для вручения ключей. Все дома, расположенные вдоль улиц, по которым будут двигаться войска, должны быть заперты.

8. Магистрату предписывается разыскать архив посла России и все остальные документы.

 

После того, как все вопросы о капитуляции были согласованы генерал-аншеф Суворов распорядился издать следующеее уведомление:

 

«Я с удовольствием узнал, что обе стороны по взаимному согласию определили и приняли условия капитуляции, и прошу варшавян оказать дружественнную встречу войскам моей милостивой императрицы. К польским военным, которые, возможно, еще будут находиться в Варшаве, я также обращаюсь с просьбой не препятствовать спокойному продвижению наших войск.

В то же время я повторяю самые торжественные заверения в том, что гарантируются спокойствие, неприкосновенность жизни и имущества граждан и предается забвению все былое, как об этом и сказано в шестой статье предварительных условий капитуляции.

Совершено 6 ноября 1794 года».

 

После этого Высший совет сразу же был распущен. Генерал Вавжецкий снял с себя все полномочия и передал их в руки короля. Таким образом был восстановлен прежний порядок вещей, в котором страна пребывала до начала восстания.

Лидеры революции, генералы, офицеры и солдаты, не пожелавшие сложить оружие, 8 ноября вышли из города и через Пясечно двинулись в сторону Пилицы. Следом за ними тремя колоннами устремились русские войска под командованием генералов Ферзена и Денисова. Как только русские стали по пятам преследовать поляков, часть наших солдат разбежалась. Многие солдаты и офицеры оставили боевые ряды под Опочно. А 18 ноября, в Радошице, что в двадцати трех лье от Варшавы, сдались все польские бойцы. Там же остались боеприпасы и сто двадцать два орудия.

22 ноября генералиссимус Вавжецкий и генералы Домбровский, Гедройц, Неселовский и Гелгуд были доставлены в штаб Суворова. Генерал Мадалинский распустил своих подчиненных по домам, а сам пытался скрыться, но попал в плен к пруссакам.

Канцлер Коллонтай покинул Варшаву намного раньше польских войск. В Галиции он был задержан и заключен в крепость Олмутц.

Игнаций Потоцкий, Закжевский, Мостовский и Мокрановский остались в столице, доверив свою судьбу на милость победителя.

Армия под предводительством князя Юзефа Понятовского и различные воинские формирования, откомандированные для борьбы с прусскими войсками, также сложили оружие, а солдаты отправились в родные места. Лишившись всякой поддержки и опоры, восстание в Великой Польше вскоре потерпело поражение.

Теперь императрица России, восстановив свое владычество в Польше, где к тому же было покончено и с революцией, столь беспокоившей ее, довольствовалась тем, что повелела заточить в петербургские тюрьмы и сослать в Сибирь всех, кто оказался в руках русских и вызывал хоть малейшее подозрение. Однако в остальном царица сдержала свое обещание о забвении прошлого: ни в Варшаве, ни по всей территории страны никто не подвергался гонениям и преследованиям.

А вот в Пруссии дела обстояли совсем по-иному. Там после того, как на захваченных польских землях были сформированы прусские властные структуры, начала работать специальная комиссия по осуждению и наказанию участников восстания.

24 октября 1795 года был подписан договор о разделе Польши, в соответствии с которым пруссаки заняли Варшаву 1 января 1796 года. О границах Краковского воеводства Пруссия и Австрия смогли договориться лишь 21 октября 1796 года.

В результате этого третьего и последнего раздела Польши Австрия получила самую большую часть Краковского воеводства, Сандомирское и Люблинское воеводства, часть Хелмского уезда, а также части Брестского, Подляшского и Мазовецкого воеводств, расположенные вдоль левого берега Буга. Все эти территории составляли примерно восемьсот тридцать четыре квадратных лье.

К Пруссии отошли земли Мазовецкого и Подляшского воеводств на правом берегу Буга, части Трокского воеводства и Жемайтского староства на левом берегу Немана и уезд Малой Польши в составе Краковского воеводства – в общей сложности около тысячи квадратных лье.

Россия расширила свою территорию приблизительно на две тысячи квадратных лье за счет еще остающейся в составе Польши части Литвы до Немана и до границ Брестского и Новогрудского воеводств, большей части Жемайтии, Хелмского уезда на правом берегу Буга, части Волыни, а также Курляндии и Семигалии.

Еще в ходе обсуждения условий третьего раздела Речи Посполитой Россия настаивала на том, чтобы король Польши отрекся от престола. 25 ноября 1795 года Станислав Август, зависящий все годы своего господства от прихотей и капризов императрицы Екатерины, подписал акт о сложении с себя королевских полномочий и согласился на ежегодное жалованье в двести тысяч дукатов и оплату всех долгов, что, собственно, и гарантировалось тремя участниками раздела Польши. После этого бывший король отправился в Гродно, а затем, по пришествии на трон императора Павла, выехал в Петербург, где и отошел в вечность 12 февраля 1798 года.

 

Глава V

 

После того, как русские заняли Вильну, 18 августа я вернулся в Варшаву, где вел довольно праздный образ жизни вплоть до того самого дня, когда король Пруссии отвел свои войска от столицы. пережившему все тяготы и треволнения, к которым я не привык, и при отсутствии перспектив, не сулящих ни надежд, ни утешения, мне необходимо было отдохнуть. Я развлекался тем, что почти каждый день по несколько часов проводил в нашем лагере, где до снятия осады города постоянно кипела жизнь.

Отступление короля Пруссии в ночь с 5 на 6 сентября я воспринял с удивлением. Однако я вовсе не был склонен разделять искреннее или фальшивое умиление тех, кто расценивал этот демарш Фридриха Вильгельма как шаг к разъединению Пруссии и России и усматривал в этом некие положительные последствия для Польши.

Полмесяца я провел в Варшаве в ожидании увидеть какие-либо результаты от снятия осады и затем обратился к генералиссимусу за разрешением посетить свою деревню Соколув, что по дороге на Гродно, в четырнадцати лье от столицы. Я легко получил этот документ, так как не состоял на военной службе в качестве добровольца и в связи с полным бездействием нашей армии на дистанции от Гродно до Белостока.

Недолго отдыхал я в деревне, где и узнал о поражениях наших войск под командованием генерала Сераковского в Крупчицах и под Брестом. Но я совершенно ничего не знал о том, что Костюшко лично взял на себя командование армией Сераковского, и даже не догадывался, что Суворов со своим многочисленным войском уже идет на Варшаву.

12 октября вся округа забила тревогу, и мне сообщили, что отряд из пятисот казаков приближается к моей деревне с целью захватить кассу и товарные склады, доставленные сюда из уездного города Дрогичина, а также арестовать меня со всеми членами комиссии по поддержанию порядка, собравшимися в моем доме. В планы казаков входил и арест молодого Исидора Красинского, лечившегося от ран в трех лье от нашей деревни.

Вначале я подумал, что это ложная тревога, но комиссия получила официальное донесение о том, что казаки были уже в двух лье от нас. Члены комиссии спешно покинули мой дом и, погрузив на складах все, что можно было увезти с собой, уехали в город Венгрув, расположенный всего в двух лье от деревни. Там я и догнал коллег через несколько часов. В ту ночь с 13 на 14 октября нам было не до сна от тревожных криков и паники беглецов, которые стремились встретиться с комиссией и уберечься от преследования казаков.

Впрочем, у самих членов комиссии уже почти не оставалось времени на спасение. Своим освобождением из этой ловушки я обязан только почтмейстеру Майснеру. Этот человек, рискуя всем, в том числе и собственной жизнью, нашел способ скрытно вывести меня из дома и дал мне ямщика. Окольными путями через дремучий лес он провел меня на варшавскую дорогу. Без такой предосторожности мне было не избежать опасности, так как все выезды из города уже были перекрыты казаками. К тому времени один казацкий разъезд успел добраться до Лив, в одном лье от Венгрува. Там казаки устроили засаду на мосту, миновать который никак невозможно, если ехать по главной дороге.

Ночная тьма и быстроногая лошадь помогли мне незаметно проехать пикеты в окрестностях города. Одним махом проскакав добрых пять лье, я решил передохнуть и тотчас же увидел несколько экипажей с женщинами и детьми. За ними следовал отряд казаков, посланных для моей поимки. Времени на раздумье не было. Я вскочил на лошадь, доехал до города Кобылка, где и смог пару часов отдохнуть. До Варшавы оставалось три лье.

15 октября на заставе под Прагой я узнал от бригадного генерала Лазнинского о поражении наших войск под Мацеёвицами. Эта новость удручила меня больше, чем все мои ночные злоключения.

Не стану здесь описывать печальную картину, представшую перед моими глазами на улицах Варшавы. Об этом шла речь в предыдущей главе, когда я рассказывал, с какой скорбью жители столицы восприняли весть о пленении Костюшко. Но не могу обойти молчанием волнения, смуту и порождаемые ими зловещие предзнаменования, царящие в различных слоях общества.

Разлад среди членов Высшего совета свел на нет все надежды найти пути к сплочению людей и выработать какой-то план решительных действий перед лицом неотвратимой опасности.

Одни проповедовали идею сдержанности, монолитности и согласия всех классов общества как единственный способ спасения родины. Другие, более экзальтированные люди, критиковали эту идею, утверждая, что именно сдержанность обрекла на неудачу революцию, поддержать которую могло только кровопролитие. Они предлагали лишить короля короны, принести в жертву дворянство во имя интересов народа, идти на любые крайности, чтобы поднять боевой дух нации.

Король, разумеется, знал о проектах ультрареволюционеров и, сознавая опасность своего положения, старался делать все для укрепления своих позиций.

Разногласия в Высшем совете оказывали тлетворное воздействие на общественное сознание. Более того, трения стали проявляться и в руководстве армии. Словом, налицо были все предпосылки уже близкого кризиса с самыми непредсказуемыми последствиями.

Будучи свидетелем агонии революции, я не поддерживал ни одну из сторон: ни те, ни другие были не в состоянии добиться единства сил, движения и действий во имя победы над врагом. А это и была единственная цель, о которой всегда следовало помнить. Своего неодобрительного отношения к полемистам я не скрывал. Тем не менее как раз об этом меня расспрашивали каждый день.

Генерал Ясинский – славный патриот и храбрейший человек – несколько раз заходил ко мне отобедать и переговорить с глазу на глаз. Как-то он предложил мне вступить в клуб якобинцев, добавив, что, в случае отказа меня могут повесить, и это его безумно огорчило бы… Я ответил, что знаю лишь один клуб, который ратует за объединение всех граждан для защиты родины, и я горжусь, что состою в этом клубе и готов сражаться до последней капли крови за свою страну. А что касается угроз, то они меня никогда не волновали, и запугать меня ничем не удастся.

Немного погодя генерал вновь наведался ко мне и пытался доказать, что спасти Польшу можно лишь расправившись с дворянством. Улыбаясь, я заметил, что и он, и я – мы оба дворяне, и если дело дойдет до расправы, то не сносить нам головы обоим, что едва ли входило в планы Ясинского. Я также дал понять, что нелепо обвинять во всех грехах целое сословие, но если в этом сословии есть люди, совершившие преступления и заслужившие наказание, то их следует предать суду, независимо от социального положения и происхождения, с чем, собственно, и согласился мой собеседник.

Через несколько дней немного грустный, немного мечтательный Ясинский опять посетил меня и предложил прогуляться по Парижу, так как в Польше, мол, остались одни только предатели да слабаки, с которыми нечего делать. В ответ я сказал, что если дело обстоит именно так, то стоит ли совершать столь длительное и утомительное путешествие из-за каких-то недостойных соотечественников, и не лучше ли взять в руки оружие, чем оставлять родину, заботясь лишь о собственной безопасности.

«Вы правы, – холодно отпарировал генерал, – я последую вашему совету», – и молча ушел… Восемь дней спустя он погиб в лагере под Прагой, на батарее, которой сам и командовал.

Люди, приближенные к королю, тайно предупредили меня, что 28 октября партия якобинцев намерена организовать народный бунт, низвергнуть короля и уничтожить всех, кто подозревался в сотрудничестве с королевским двором. Для охраны короля и предотвращения кровопролития, последствия которого были бы самые гибельные для Варшавы и Польши, мне было предложено связаться с группой вооруженных людей, чья преданность не вызывала никаких сомнений.

Все эти факты заставили меня обратиться к генералиссимусу Вавжецкому за разрешением выехать в одно из формирований наших войск, воюющих с Пруссией. Я предвидел, что под напором войск неприятеля Варшава не сможет долго сопротивляться. У меня были серьезные опасения оказаться в плену у русских. После моего похода на Динабург мне доложили, что за мою голову назначено вознаграждение и меня сошлют в Сибирь.

Вавжецкий охотно отозвался на мою просьбу и распорядился направить меня в лагерь генерала Гедройца, который дислоцировался в Тарчине, в пяти лье от Варшавы. Мы сразу же уехали и уже на следующий день продвинулись вперед на три лье. В Старовесе мы присоединились к корпусу из шести тысяч человек под командованием генерала Домбровского, который согласно приказу возвращался из Великой Польши.

Генерал Гедройц поручил мне возглавить отряд примерно из трехсот пятидесяти офицеров из народного ополчения, преимущественно дворян. Среди них было немало полковников, майоров и т. п. Теперь эти офицеры ожидали нового назначения, так как ранее вверенные им воинские подразделения были распущены либо включены в полки регулярных войск.

Ранним утром 4 ноября я собирался провести инспекцию своего отряда. В это время послышались мощные артиллерийские залпы. Канонада продолжалась около трех часов, и я подумал, что идет бой между польскими и прусскими войсками в нескольких лье от нас. Однако в два часа пополудни из Варшавы прибыл вестовой с сообщением, из которого следовало, что русские атаковали наши оборонительные сооружения под Прагой и взяли их штурмом. Поляки были вынуждены отходить. Чтобы помешать их отступлению, русские подожгли мост. Пожаром охвачена вся Прага. Вестовой также доставил приказ: генералу Гедройцу следовало возвращаться в Тарчин и двигаться к Варшаве, а генералу Домбровскому предписывалось оставаться для передышки в Старовесе и ждать новых указаний.

Вечером мы двинулись в путь. В глубокой печали я шел во главе колонны вместе с генералом Франковским. Генералы Гедройц, Неселовский и Гелгуд покинули лагерь немного раньше.

На нашем пути встречалось несметное количество семей, оставивших в Варшаве свои дома и все имущество. Люди шли пешком, ехали верхом, в роскошных и убогих экипажах. В этом скорбном людском потоке царило гробовое молчание, и только изредка оно нарушалось рыданием женщин и детей.

С наступлением ночи я все чаще и чаще стал слышать, как люди повторяли мое имя и интересовались не нахожусь ли я в колонне Гедройца. Приблизившись к ним, я узнал многих членов Высшего совета. В основном это были литвины. Они вкратце поведали мне, что произошло в Праге. Никто из них уже не сомневался, что все пропало и Варшава не сегодня-завтра капитулирует. Мои собеседники очень настоятельно рекомендовали мне по дороге в Варшаву не выставляться и быть вместе с ними, хотя и сами не знали, куда идут и какая судьба их ожидает.

Я, конечно же, не мог уехать из армии, не предупредив Гедройца. С ним я встретился в Тарчине и попросил выдать мне пропуск. Через несколько минут я держал в руках этот документ с указанием всем военным властям оказывать мне содействие в следовании в Сандомирское воеводство, куда, как предполагал генерал, я направлялся с секретной миссией.

 

Глава VI

 

Вместе с бригадным генералом Лазнинским, без прислуги, в ту же ночь мы выехали из Тарчина и через сутки уже были в расположении корпуса генерала Домбровского в Томчице. Сообщения о событиях под Варшавой до глубины души потрясли Домбровского, но он не терял надежды на спасение родины и посвятил нас в свой план, который уже находился на рассмотрении генералиссимуса. Теперь оставалось только ждать положительного ответа главнокомандующего да уверенности, что у поляков хватит мужества и сил для осуществления этого плана.

По расчетам Домбровского во всех наших войсках теперь под ружьем было около сорока тысяч человек, плюс две сотни орудий и десять миллионов польских флоринов в кассе государственного казначейства. Генерал давал понять главнокомандующему, что в таком состоянии армия вполне могла оказать определенное сопротивление неприятелю, выйти из Варшавы не с пустыми руками и сформировать центральное правительство на территории, подконтрольной польским войскам.

Домбровский был убежден, что король должен быть вместе с армией и не следует связывать судьбу всей страны и народа исключительно с защитой города Варшавы.

Генералу хотелось, чтобы наши объединенные вооруженные силы через Пруссию пошли на сближение с французской армией. С этой целью он составил карту, маршрут и план возможных военных операций польской армии. По мнению военачальника, на преследование наших войск русские не могли бросить все свои силы, часть которых непременно должна оставаться для поддержания порядка в захваченных провинциях, и в особенности в столице, где обстановка была накалена до предела. Домбровский нисколько не сомневался, что русская армия в двадцать – тридцать тысяч штыков не сможет препятствовать нашему отступлению. Он также считал, что и прусские войска не будут создавать помехи для продвижения поляков к французской армии, которая, получив известие о таком смелом решении руководства нашего правительства, конечно же, окажет нам всевозможную помощь: дело у нас теперь общее, и сотрудничество с Польшей пойдет только на пользу Франции. Впрочем, Домбровский допускал и такой поворот событий: в случае, если польским и французским войскам не удастся соединиться из-за огромного расстояния, которое их разделяло, Россия и Пруссия, стремясь восстановить общественный порядок и спокойствие в Польше, пожелают вступить с нами в переговоры. Генерал был уверен, что сорокатысячная польская армия, король и руководители правительства являли собой подлинное народное представительство, заслуживающее достойного уважения и положения. В результате переговоров мы могли получить выгодный мир для всей страны, а не с позором сдаваться врагу и идти на постыдную капитуляцию, единственной целью которой стала бы кратковременная свобода одного города Варшавы.

Мы до утра читали и обсуждали этот план и были в таком восторге, что я перестал думать о выезде за границу при условии, конечно, что предложения Домбровского получат поддержку в Варшаве. 7 ноября утром посыльный Вавжецкого доставил долгожданный ответ: представленный на рассмотрение Военного совета план Домбровского был одобрен и поддержан, но тем не менее признан неосуществимым ввиду того, что король по своей воле не мог выехать из Варшавы. Оказывается, люди захватили все выходы из королевского замка и угрожали всеобщим восстанием, в случае, если будет совершена попытка силой вывезти монарха из столицы. Кроме этого в ответе высказывались большие сомнения в боеспособности польской армии, солдаты и офицеры которой деморализованы от неудач и потеряли доверие к своим командирам. В конце ответа Вавжецкий сообщал, что он вместе со всеми военными, которые пожелают следовать за ним, покидает Варшаву и приказывал Домбровскому прибыть вместе со своим корпусом в установленное им место.

В предыдущей главе было показано, как отступление из Варшавы и объединение войск, следовавших за Вавжецким, завершились полным распадом польской армии в Радошице.