 |
Учиться военному делу настоящим образом
|
|
|
|
Наша военная подготовка проходила по завету Ленина: «Учиться военному делу настоящим образом!».
Мы жили, как одна дружная семья, но знали, что страна находится во враждебном окружении, что фашисты и капиталисты нас ненавидят. Да, мы готовились «к труду и обороне», готовились к войне и знали, что она вот-вот будет. Но когда, никто не знал.
Сразу скажу – готовились мы защищать СССР, а не порабощать кого-либо; отстаивать свободу и независимость любимой Страны Советов, а не навязывать кому-то оккупацию. Мы готовились к войне справедливой – за своё Отечество и против фашизма, против агрессоров, жаждущих нас уничтожить – с их хищнической капиталистической (читай: захватнической) политикой. Мы помнили интервенцию Великобритании, Германии, Франции, Японии, США, Турции в первый год после Октябрьской революции. Именно они (не забудем и двухсоттысячный чехословацкий корпус) разожгли огонь гражданской войны, снабжали белогвардейцев оружием и снаряжением. Они долгое время не признавали СССР, всегда его ненавидели, создавали военные конфликты, экономические блокады – всяческие препятствия для того, чтобы ослабить и, в конечном счёте, уничтожить нашу страну, изменить народную сущность социалистического государства.
Никакие «пакты Молотова-Риббентропа» не могли усыпить нашу бдительность. Мы по-прежнему считали гитлеровскую Германию самым потенциальным агрессором, не зря в школах усердно учили немецкий язык и массово сдавали нормы ГТО. Мы знали, что человеконенавистническая доктрина Адольфа Гитлера всегда будет чужда по нацисткой своей сути человеколюбивой советской идеологии, суть которой есть движение к всеобъемлющей справедливости, в первую очередь в интересах трудового народа и мира.
|
|
|
Я, также, как и большинство моих сверстников, с усердием изучал военное дело и мечтал быть военным. С увлечением помогал старшим делать авиамодели, разные военные игрушки и настоящие планёры. Все мы были бегунами, лыжниками, юными стрелками, санитарами – в рамках оборонно-спортивного комплекса «Готов к труду и обороне СССР». Входило в комплекс и изучение противогазов, ядовитых газов, таких как «иприт», «люизит», «хлорциан» – до сих пор помню эти названия. Мы учились метать гранаты – я, кстати, перед войной метал учебную гранату на сорок пять метров. Изучали винтовки-трёхлинейки, стреляли из мелкокалиберной винтовки в стрелковом тире. Я стрелял очень хорошо, глаз был острый.
Выполнившим нормативы вручались наградные знаки, получить которые стремились все: ЮВС – "Юный ворошиловский стрелок", ГТО – «Готов к труду и обороне», ПВХО – «Противовоздушная химическая оборона», ЮС – "Юный санитар" и другие.
Зимой ходили на лыжах в противогазах, определяли в лесах на местности стороны света без компаса. Могли определить и точное время суток без часов – по солнцу и звездам, и где поблизости находится вода, и как выжить в лесу, как быстро развести костёр, в том числе и в дождь. Обо всех навыках не напишешь – столько всего полезного мы узнавали от наших наставников. Я лично к 1941 году был награждён значками ЮВС, ПВХО, ГТО. Я очень гордился этим и честно выполнял все возрастные нормативы.
А как мы любили патриотические песни!
Нас не трогай – мы не тронем,
Но затронешь – спуску не дадим.
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим.
– стихи Лебедева-Кумача ну прямо про нас, бедовых. Любили мы такие песни, как «Гулял по Уралу Чапаев-герой», «Песня о Щорсе», «Каховка», «Дан приказ ему на запад…», «В степи под Херсоном» и многие другие.
По воскресеньям в детдом приезжали красноармейцы – они взяли шефство над детским городком – и давали совместно с детдомовскими «артистами» концерты, рассказывали о боевой подготовке, и диву давались военной подготовке детдомовцев.
|
|
|
В общем, нас учили не зря! Все знания и навыки пригодились на войне, на защите Родины.
Встреча Нового года
Заканчивался 1940-й. Что-то принесёт новый год…
А пока – готовились к празднику, к Новогоднему торжеству. Старшие вожатые Михаил Отряхин и Валентин Архаров строго предписали всем вожатым, чтобы никто не посмел обижать малышей под Новый год, а нас, младших, предупредили, чтобы никто не у кого не крал из-под подушек подарки, которые будут от Деда Мороза всем поголовно.
Один из старших вожатых и стал Дедом Морозом. В новогоднюю ночь вожатые ходили и клали каждому под подушку большой свёрток. И, что любопытно, ещё за неделю этого никто из нас не ожидал. А придумали всё они – комсомольцы-активисты. Оказывается, они организовали закупку подарков на деньги, которые накопили за работу в колхозе.
В эту волшебную ночь все мы ждали чего-то особенного, но удивительные подарки превзошли все наши ожидания. Подарки оказались неожиданно богатыми в полном смысле: в большом, склеенном бумажном пакете лежали два апельсина, два мандарина, плитка шоколада, орехи грецкие, китайские (арахис), лесные (фундук), шары шоколадные – в середине у них были игрушки, шоколадные бутылочки, шоколадные конфеты, ириски, печенье и вафли. А весом пакет был у каждого больше килограмма!
Утром все дети были зачарованы этим необычайным событием. Уж такой доброты от жёстко контролирующих порядок мы не ждали. Какую радость доставили нам в Новый год! Это было такое чудо, что до сих пор говорю: спасибо активу за невиданно щедрый подарок!
А днём первого января в просторном, бывшем музейном зале дворца были накрыты праздничные столы. На столах – пряники, пироги, печенье. В центре зала - огромная ёлка, украшенная как фабричными, так и самодельными игрушками. На ёлке висели конфеты, мандарины, орехи. Вокруг ёлки плясали ребята в костюмах зайцев, медведей, лис, волков, грибов и ягод. Ходил с посохом и развлекал детей добрый старик – Дед Мороз, рядом с ним – красавица Снегурочка. Деда Мороза узнали – это был Михаил Отряхин, а Снегурочка – Мария Морозова. Играл духовой оркестр, наш, детдомовский…
|
|
|
Праздник был неописуемо великолепен. Такого широкого размаха ещё никогда не видели бывшие сироты – глаза у всех горели, сердца в груди от радости колотились, мы объедались пирожками, конфетами, апельсинами, яблоками, орехами, ну просто «рай» для бывших беспризорников, вставших на путь истинный.
…Эх, если бы не война!
Праздник тот запомнился мне на всю жизнь. Запомнился и остальным. Тем, кто пережил грядущую в наступавшем году страшную беду.
Начало 1941 года
А пока продолжалась учёба, и всё тревожнее звучали сообщения на международные темы. В это время вокруг уже открыто говорили, что война с Германией неизбежна, только в газетах о том не писали.
Я учился в четвертом классе, учился хорошо, но не на «отлично», как, например, Мишка Пирогов. Но я занимался рисованием, ухаживал за лошадьми, посещал литературный кружок, который организовал учитель Петр Иванович Павловский. Под его руководством мы с Ваней Кармановым, Шурой Ивановой и другими воспитанниками регулярно выпускали красочные стенные газеты с нашими рисунками, стишками и рассказами.
По выходным дням мы уходили в дальние лыжные походы на сутки и более. Ночевали в лесу в десяти - тридцати километрах от детдома в палатках, учились выживать «на подножном корму», разжигать бездымные костры, оказывать первую медицинскую помощь.
Мы стали гораздо серьёзнее, теперь редко можно было увидеть драку между воспитанниками. Но если уж так случалось, то вставали двое старших ребят – за того и за другого. Это значит, что двое младших разрешат свой спор дракой, но строго «по закону» – пока кто не сдастся или до первой крови. И лежачего не били – это оставалось неписанным правилом.
Как я уже упоминал, у нас была необычайно широкая культурно-воспитательная программа. Нас даже группами возили в Москву. Мы посещали музеи, зоопарк, театры. В Большом театре, блещущим золотом, мне запомнился очень красивый спектакль «Руслан и Людмила» по сказке А.С. Пушкина. Яркие костюмы артистов, музыка М.И. Глинки, неповторимая театральная атмосфера создавали волшебный мир, которому мы внимали, открыв рты. Лозунг о счастливом детстве воплощался в жизнь.
|
|
|
Шла действительно счастливая детдомовская жизнь. Воспитателям и вожатым стало намного легче работать со своими питомцами. Теперь мы имели свои цели в жизни и стремились как можно успешнее постигать будущие профессии – токаря, маляра, портного, скотника, столяра и т.д.
К июню 1941-го я окончил четвёртый класс. Как оказалось, на этом закончилось моё школьное образование. Дальше учила лишь сама жизнь.
Война
Помнится субботний день перед 22 июня, перед тем, когда вся наша страна вынуждена была встать перед фактом агрессии гитлеровской Германии и её сателлитов, стран зарубежной Европы.
Итак, оставался один день до начала самой страшной, самой кровопролитной войны в истории человечества.
В ту субботу, как обычно, с утра мы выстроились на линейку — и комсомольцы, как организаторы, и пионеры. Раздались звуки горна, дробь барабана. Равнение – на флаг. Мы торжественно застыли, как всегда в такой момент. Прозвучали приветствия и начался развод – распределение заданий каждому отряду.
После общей линейки некоторые отправились в поход, в том числе и наш пионерский отряд. С ночевкой в лесу в палатках, у речки, с весёлым пионерским костром. Под мелодии гармошки мы пели наши любимые песни: «Взвейтесь кострами», «Каховка», «Картошка», «Три танкиста».
И никто из нас не предполагал, что это наша последняя мирная ночь на долгих четыре года, а для иных — навсегда.
…После отбоя мы спали крепким ребячьим сном — безмятежным, сладким. Что снилось в ту ночь, перед войной мальчишкам в палатках? Может, кому снилось, что наутро, в воскресенье, к нам снова, как это нередко бывало раньше по выходным дням, приедут наши шефы-красноармейцы. Виделось во сне кому-то, как они выступают у нас с концертом. А кто-то гонялся по полям с воздушным змеем или запускал планёр.
В воскресное утро мы, ни о чем не тревожась, возвратились в детский городок. После завтрака мы разошлись по разным кружкам — одни что-то мастерили, другие разучивали новые песни, третьи – танцы, кто-то занимался в радиокружке в сельской школе.
…А в это время тысячи вражеских самолётов уже бомбили наши города и сёла, на западных пограничных заставах уже гремели взрывы и выстрелы, под напором фашистской армады насмерть стояли наши бойцы и командиры. Пограничники вершили свой подвиг, сражаясь за каждую пядь родной земли…
Неожиданно звонкоголосый пионерский горн позвал нас всех на общедетдомовскую линейку, и многие удивились: почему вдруг в такое неурочное время? Кажется, и горн звучал тревожно.
|
|
|
Мы выстроились. Все стояли притихшие, словно предчувствуя недоброе.
Директор детского дома по фамилии Червонцев – он недавно сменил нашего Илью Кирилловича – подождал, пока мы угомонимся. Рядом с ним группировались почти все сотрудники. Но вот он сделал шаг вперёд и медленно произнёс:
– Сегодня, 22 июня, Германия напала на нашу Родину – Союз Советских Социалистических Республик. Гитлер вероломно нарушил пакт о ненападении. Фашисты атаковали наши границы…
Мы видели, как тяжело дались ему эти слова.
Тогда мы впервые увидели слезы на глазах у взрослых. И нас это удивило, не только потому, что плакать могут и взрослые люди, но и потому, что мы были уверенны в скором разгроме врага. У нас невольно сжимались кулачки — ими мы грозили Гитлеру и его своре, точно зная, что Красная Армия немедленно накажет агрессора.
Мы тогда еще и не предполагали, что многие из нас не вернутся с войны, кому-то за героизм в борьбе с врагом после войны поставят памятники. Другие станут героями труда и будут в тылу ковать Победу. Никто из нас в тот день не думал, что Победа будет добыта огромными жертвами в тяжелейшей, изнурительной битве, которая продлится 1418 дней и ночей.
Лето 1941 года
Мы, младшие воспитанники, поначалу не понимали, что такое война. Это было просто слово — пусть большое, грозное понятие, но относительно далекое. Старшие же жадно слушали сводки с фронтов, горячо обсуждали преимущества нашей Армии, верили, что временное отступление — это стратегический маневр.
Сразу после того, как нарком иностранных дел СССР В.М. Молотов объявил о нападении Германии на нашу Родину и была объявлена мобилизация, многие из работников и вожатых детгородка, не дожидаясь её, написали заявления в военкомат и ушли добровольцами на фронт. Кого-то не взяли по малолетству. Патриотический порыв был очень сильный.
Но и враг был очень сильный, на него работала практически вся Европа. В жестоких сражениях первых недель войны гитлеровские войска достигали стратегического успеха, вклиниваясь в оборону Красной Армии по всему фронту мощными танковыми силами, окружали наши части и соединения и рвались вперед. По плану «Барбаросса» вся кампания должна была завершиться в несколько месяцев. Напомню, Нидерланды капитулировали перед военной машиной Германии за шесть дней, Бельгия – за восемь, Югославия - за двенадцать, Греция – за двадцать четыре, Польша – за тридцать шесть, Франция – за сорок три дня. Да, был резон у гитлеровской своры. Тогда мы понесли очень большие потери погибшими и пленёнными, но именно в первые месяцы войны зловещий план гитлеровского командования был сорван упорным сопротивлением Красной Армии и всего советского народа.
…Тем не менее война приближалась к нам. К осени враг достиг Подмосковья. Бомбардировщики почти каждый день пролетали над детдомом в сторону Москвы, были слышны разрывы бомб, вдали за лесом алело зарево, ещё дальше горела железнодорожная станция Уваровка, на дорогах – военная техника, повозки, измождённые бойцы и беженцы.
Мы же сколачивали боевые группы и, никого не спрашиваясь, отправлялись в лес и вылавливали немецких диверсантов, которых «пачками» забрасывали по ночам с планёров на парашютах. Например, был такой случай. Мы, человек 10-12 дежурили в лесу и, заметив парашютный купол, устроили засаду. Как только немец спустился, мы все ринулись на него из кустов с дикими криками. У каждого были ножи, самопалы, палки. Фашист не ожидал такого налёта. На секунду замешкался и был тут же сбит с ног, избит и быстро связан. Он даже не понял, что произошло. Привели связанного врага в сельсовет - комендатуру, там его сдали военным.
В августе в детский городок зашла большая группа усталых отступавших бойцов-ополченцев. Их было около ста человек, с одним пулеметом да десятком винтовок. Они какое-то время размещались на нашей территории. Строем с песнями ходили к реке купаться и мыться. Пели: «Эх, пулемётчики, бравые молодчики…», «Если есть запас патронов, то товарищу отдай…» и другие песни.
Враг детдом не бомбил, лишь часто сбрасывал вместо бомб листовки с призывом ждать прихода «освободителей». Фашисты надеялись повернуть сирот против своих. Но они ошибались. Мы только смеялись над их глупостью. Мы были не просто сироты, а патриоты, преданные своей любимой Родине и готовые мужественно её защищать.
Эвакуация
В августе началась эвакуация детского городка и колхозного имущества. В тыл, куда-то за Москву, увозили материальные ценности, станки, скот. Хватало тут неразберихи, было и предательство.
В спешке готовили списки ребят. Это очень тяжёлое событие для воспитанников – уезжать в неизвестность из ставших родными стен. Многие рвались на фронт, но увы, их не брали. Малыши плакали, старшие проклинали фашистов, Гитлера и всю Германию.
Первую группу в 100-150 человек к началу учебного года вывезли ближе к Москве в город Пушкино, и разместили в детдоме под названием «Молодой рабочий». В эту группу попал и Спартак, и Гриша Пирогов. Как они вспоминали позднее, днём они учились, а ночью при налёте фашистских самолётов тушили зажигательные бомбы. В начале ноября их эвакуировали в Свердловскую область. Там в Каменск-Уральском районе их разместили в детдоме «Колчеданский».
Но другие, в том числе и я, ещё ждали своего часа. Военные действия уже подходили вплотную к селу Поречье, а, значит, и к Детскому городку имени Ленина.
Кто-то уже ушёл в леса сражаться с захватчиками, но большинство ждали эвакуации каждый день, но за нами никто не ехал.
Немцы по каким-то причинам начали обход Поречья слева и справа, в село же не заходили. Его почти не бомбили и не обстреливали. Лишь вражеские самолеты пролетали так низко, что можно было разглядеть летчиков, осматривавших территорию бывшей графской усадьбы. Немцы продолжали сбрасывать на детдом тучу листовок, как ни странно, адресованных именно детдомовцам. Говорилось в них примерно одно и тоже: что детям немцев не надо бояться; что всех их отправят в Германию, где будут хорошо кормить и красиво одевать.
На территории детдома продолжала находиться группа ополченцев. Вот только есть им было почти нечего. И мы делили с солдатами свой паек, благо хозяйство наше пока кое-как существовало.
Ещё до эвакуации брат со мной договорился, что если нас разлучат, то искать друг друга следует через тётю Пашу. Она была дальней родственницей по линии матери, жила в Москве и работала в кремлёвской столовой. Семья тёти Паши жила хорошо, её муж – офицер охраны, сама – повар, имели они двоих детей. Сироты тёте были не нужны, но всё же до войны ей пару раз приходилось привечать беглых племянников – меня да брата. Правда, с ворчанием, но и на том спасибо.
Только в конце сентября, когда немец был всего в нескольких километрах от Поречья, ночью из Москвы прибыла колонна автомашин НКВД с задачей эвакуировать всех оставшихся детей.
Нелегкая работа досталась чекистам и сотрудникам детгородка. В эту ночь на территории детдома и в округе были слышны и ругань, и плачь, и мат, и даже редкие выстрелы стрелков НКВД: некоторые старшие ребята никак не хотели ехать неведомо куда в тыл, все хотели сражаться с захватчиками, поэтому многие разбегались по окрестностям.
Но как бы то ни было, чекистам удалось большинство детдомовцев усадить в машины, и караван под покровом ночи ушел в сторону Москвы.
…Как бы далеко тогда от фронта нас не увозили, однако, всех нас война всё же вскоре достанет.
Казанский вокзал
Нас привезли на Казанский вокзал Москвы. Толчея тут стояла невообразимая. Но кто-то с этим худо-бедно справлялся. Нам отвели целый зал с креслами. Здесь были подростки и из других детдомов. Одни группы отправляли, появлялись новые группы детей.
Но вот раздали сухие пайки на целый день, все занялись едой. А я тем временем смылся. Пристроился к подходящему дядьке, и с ним незаметно вышел из дверей вокзала.
И вот вся Москва передо мной – и знакомая, и незнакомая. К тёте Паше идти было нельзя, и я бесцельно скитался по городу. Видел, как везли аэростаты (воздушные заграждения для вражеских самолётов), наблюдал, как прожектора ведут вражеский самолёт в ночном небе, а наши зенитчики расстреливают его. С чердака с ужасом видел, как взорвался и рухнул соседний дом. Наверное, большая бомба в него попала, а, может, и диверсантов работа. Прятался от бомбежек со всеми в убежищах или в развалинах.
Днём вылезал что-нибудь урвать, выпросить или украсть для своего желудка. Снова день, снова ночь. Приходилось избегать патрульных, милиционеров, дружинников. Так прошёл месяц октябрь, в жизни Москвы, пожалуй, самый тяжёлый и напряжённый, когда город был объявлен на осадном положении. Многие покидали свое жилье, бросали всё, лишь бы уехать на восток. Видел паникеров, диверсантов, мародёров, которых военный патруль расстреливал на месте. Порой было очень страшно, но куда ехать? Некуда, а здесь – Москва! Верилось, что её не сдадут.
Запомнился военный парад 7 ноября. С крыши какого-то здания сквозь летящий снег я видел, как проходили по Красной площади бойцы Красной Армии. Видел, как тяжело шли ополченцы, не попадая в ногу. Гордо и уверенно шли сибиряки в светлых добротных полушубках и белых маскхалатах, за ними – танки, пушки. Собак санитарных видел и тех, которые были выучены кидаться под танки, это я уже знал.
А днями позже меня всё же поймали и отправили в Даниловский детприёмник. После расспросов из Даниловки вскоре меня отправили по железной дороге по пути эвакуации нашего детдома. Погрузили в вагоны, говорили, что везут на Урал, в Челябинскую область. Помню, едва успели отъехать от Москвы, как состав был обстрелян двумя фашистскими истребителями. Крики, стоны, смерть…
Потом была Казань, опять в поезд и – до станции Катайск, село Улугуша. Здесь встретился с некоторыми своими односумами. Но большинство были из разных детдомов. Жили детдомовцы здесь не весело. Разместили их в большом, бывшем поповском доме и в ближайших домах. Пытались организовать школьное обучение, да учителей не хватало, к тому же голод, страшный холод. Учителя плачут: что делать, чем кормить? В селе колхозники сами полуголодные.
Первое время казалось, что о нас забыли. Нас никто не контролировал. Одна воспитательница – молодая девчушка – да вожатые на 150 человек двенадцати – пятнадцати лет. Резня, погромы, воровство и насилие. Писать об этом больно.
Голод заставил детдомовцев «громить» амбары, сараи, «добывать» пшеницу и горох из бывшей церкви, где хранилось зерно. Всё что находили, шло в пищу. Ночью воровали, варили, и полусырое съедали. Многие с голодухи объедались, болели дизентерией. Шестеро в эту зиму умерли.
На трудовой вахте
Нас, мальчишек, на фронт не брали. Но не было среди нас такого, который бы не мечтал о том, чтобы хоть что-нибудь делать для фронта, для победы над врагом. Поэтому решение о привлечении нас к работе на оборонном заводе большинство восприняли с энтузиазмом.
Нас привезли в город Зеленодольск, что недалеко от Казани. Там мы работали и обучались в школе ФЗО. Учиться рабочей специальности мне было легко, ведь я и так многое умел. Нас тогда называли фезеушниками, специальность осваивали не столько в учебных классах, сколько непосредственно в заводских цехах. Кто был постарше, так сразу встали к станку или верстаку, а мои одногодки сочетали работу на заводе с обучением. Сначала работали по четыре часа, учились тоже по четыре. Но уже через месяц работать пришлось по шесть-восемь часов, а учиться – почти ничего. Меня определили на слесарные работы, напильниками я владел виртуозно ещё в детдоме. Поэтому работа не казалась сложной. Поначалу нам поручили опиливать чугунные корпуса фугасных авиабомб. Работы было много, я бы сказал – нескончаемо много, бомбы – тяжёлые. Бывало от усталости голода слабели руки и ноги, во всём теле появлялась непонятная дрожь. Но глянешь по цеху – у верстаков с напильниками в руках стоят такие же пацаны как и ты, у конвейера – женщины. Стиснешь зубы – работаешь дальше!
Ростом я был невелик, поэтому, чтобы удобно было работать, приходилось стоять на деревянной подставке высотой сантиметров 20 - 25. Бывало заработаешься, увлечешься, оступишься и свалишься с неё на земляной пол. А отдыхать некогда, вставай, шагай и – вновь за болванку. Сколько я их опилил – не сосчитать, но какой-то урон фашисту нанёс. И так – каждый из моих названных братьев.
Это потом тяжкий труд назовут массовым героизмом тружеников тыла, а пока это был только тяжкий, но осознанный труд – «Всё для фронта, всё для победы!».
Скитания
Так прошла весна 1942 года. Мы работали, слушали сводки Совинформбюро и рвались на фронт. Многие из детдомовцев, имея за плечами прекрасную военную подготовку, полученную до войны, считали, что больше принесут пользы на фронте, а здесь, в тылу обтачивать снаряды да опиливать болванки любой сможет. Как бы то ни было, но в мае, когда солнышко пригрело и на огородах стали появляться первые корнеплоды, я сбежал из детдома. Не от работы, я её не боялся никогда. Я чувствовал, что могу делать что-то более важное, нужное, и был нацелен уйти на фронт. Но как? Не берут…
Добраться до фронта не получалось, бродяжничал по сёлам, деревням, питался, чем бог пошлёт. Скитаясь, забрёл в село Мамонино, что в двадцати пяти километрах от Казани. Здесь меня приютили колхозники, приодели и не хотели отпускать, ведь в селе остались одни старики, женщины, да малые дети. Уговорили остаться, даже в колхоз записали на должность подпаска. Хорошо (по сравнению с прежней жизнью) кормили, доверяли колхозных коней, коров, овец. Всё лето я провёл здесь, заработал триста семьдесят трудодней! Только не смог ими воспользоваться. Где-то в сентябре ушёл, оставив председателю записку, что иду на фронт.
Но каким-то образом судьба занесла меня в город Торжок Калининской области, где меня направили в Новоторжокское ремесленное училище. Вновь обучался по рабочей специальности слесарь-инструментальщик. До сих пор помню названия: штангенциркуль, кранциркуль, нутример, напильники: рашпиль, круглый, шершевый, драчовый, надфили. Здесь выдали красивую форму, предоставили место в общежитии. В Торжке я был принят в комсомол. Где-то там и поныне хранится моё комсомольское «дело».
Не доучился. Не смог оставаться в тылу, мое место было там, где героически сражается Красная Армия. И вскоре сбежал из «ремеслухи», хотя и знал, что это чревато в военное время серьёзным наказанием. Но сбежал-то я не в тыл, не от трудного и нужного Родине обучения, а на фронт, куда рвались миллионы мальчишек, но лишь немногим всеми правдами и неправдами это удавалось.
На фронте
Поскитавшись по прифронтовой полосе, избегая встреч с военными патрулями, я, кажется, в декабре 1942 г. прибился к одной из воинских частей, идущих на фронт.
Так начался фронтовой этап моей биографии. Я был уже повзрослевший, смышлёный, но такой же отчаянный и смелый. А трусам на фронте нечего делать. Также не любил подчиняться, был почти неуправляем командирами. За период нахождения в составе действующей армии, я, тринадцати-пятнадцатилетний подросток, своевольно менял подразделения, числился не во всех частях, в которых фактически находился. Я был воспитанником в двух разных дивизиях, в нескольких подразделениях: ухаживал за лошадьми в дивизионном ветеринарном лазарете, ходил в разведку с полковыми разведчиками, был связным в отдельной роте связи, стрелком-радистом средних танков в отдельной танковой бригаде. Участвовал в освобождении центральных областей России, Украины, Белоруссии, Литвы. Но это отдельная история.
Был трижды ранен, контужен. 4 ноября 1944 года в районе литовского города Мажейкяй во время боя танк Т-34, в экипаже которого я был стрелком-радистом, был подбит. Кто-то из экипажа успел вытолкнуть меня из объятой пламенем машины, но вражеские пули тут же прошили живот и раздробили ногу. Экипаж танка погиб, а я с тяжёлыми ранениями до конца войны оказался в госпиталях.
Я был отчаянным, но непослушным бойцом, командирам со мной было не легко. Но я с сыновьей благодарностью вспоминаю Матвея Яковлевича Карнаухова, Андрея Викторовича Зинченко, Бориса Николаевича Быкова, капитана Есина, старшину Дядюшкина и многих других, которые уберегли меня от гибели.
После ранения
...Сначала передвижной госпиталь «Лесные палатки», затем дивизионный госпиталь в Шауляе, потом - в Иваново. Перенёс несколько операций на правой ноге: у меня было раздроблено колено, берцовая кость. Военные хирурги чудом спасли ногу. Молодой организм победил, кости, сложенные хирургом Л.С. Хавкиным в Ивановском эвакогоспитале, срослись, и в начале мая 1945 года я был направлен на долечивание в Москву. Почему в Москву? А куда можно было выписывать инвалида войны 2-й группы? Мне уже исполнилось 16 лет, да и детдома нет. А в Москве проживала моя тётка.
Вот и дали путёвку к тёте Паше Фроленковой. Жила она на ул. Воровского, дом 27, квартира 9. Всю войну работала, как я уже писал, поваром в кремлёвской столовой, под землёй. Тогда это было засекречено.
Рано утром 9 мая 1945 года я на костылях, в сопровождении медсестры прибыл из Иванова в Москву, на Ярославский вокзал. Был я в военной форме, сшитой в госпитале по моему росту. Юный герой войны, боец РККА, а не беглый детдомовец. Это и предопределило моё дальнейшее пребывание в семье у тёти Паши. Она приняла меня хорошо, помогла устроиться на долечивание в госпиталь, который располагался в бывших кельях Новодевичьего монастыря. Там я лечился более месяца. Лето жил у тёти Паши в двухкомнатной квартире, а её дети младшего школьного возраста находились в это время в пионерском лагере на станции Сходня.
В один из летних месяцев через тётю Пашу я был приглашён в этот пионерский лагерь, где как воспитанник Красной Армии, участник войны, выступал перед пионерами. В отутюженной форме, с наградами на груди, в начищенных сапогах, опираясь на палочку, я выглядел героем. Примечательно, что вместе со мной выступала перед детьми Анна Попова – прообраз Анки-пулемётчицы из 25-й Чапаевской дивизии. Она была в платье, тоже с наградами на груди, выглядела обыкновенно. Полноватая, в возрасте, на меня она не произвела большого впечатления, на вид - простая женщина. Однако, она рассказывала увлекательно. И ей, и мне пионеры, расположившиеся прямо на траве, много аплодировали. А пионеры были не простые – дети кремлёвских работников.
В августе тётя Паша помогла мне устроиться в пошивочные мастерские при Военной академии им. М.В. Фрунзе. Здесь я стал профессионально обучаться портняжному и сапожному делу. А главным и для тёти Паши, и для меня было то, что мне официально дали прописку и место в общежитии академии, которое располагалось по адресу: Москва, Земледельческий переулок, дом 20.
Комната в общежитии была на шесть человек. Для меня не было каких-либо проблем в общении с соседями, среди которых были работники и сотрудники академии. Жили в общежитии и слушатели академии – боевые офицеры, прошедшие фронт, со многими орденами на кителях. А вот мальчишек, бывших сынов полка, не припомню. Как правило их с фронта направляли в суворовские училища. И мне предлагали, сам командующий 1-м Прибалтийским фронтом генерал армии И.Х. Баграмян. Но я отказался, а потом - тяжелое ранение, инвалидность…
Этим же летом у тёти Паши появился и брат Спартак. Он всю войну проработал токарем на крупнейшем военном заводе «Уралмаш» в Свердловске. Рассказал, что с семнадцати лет просился на фронт, но его не брали, он был на броне. Работал честно, много, тяжело. Получил медаль «За трудовое отличие». Но моей судьбе, не скрывая эмоций, удивился. Мы ведь всю войну друг о друге ничего не знали. Писем не писали, до них ли. Мы повзрослели, заматерели в суровое время: многое нам, как и всему народу пришлось испытать – и горе, и потери, повидать и геройство, и трусость, и смерть… Но где-то глубоко в душе мы оставались мальчишками, какими и были когда-то. Нам так хотелось быть беззаботными подростками, хулиганить, шутить, смеяться. Война украла наше детство. А как нам не хватало этих лет!
Снова в Поречье
Почти сразу по приезде Спартака мы поехали с ним в Поречье. Как-то перенёс войну наш детский городок, остались ли кто их наших, ведь в детдоме работали многие местные?
Приехали под вечер, прошли к главному зданию, к бывшим спальным корпусам, а там – одни стены. Никого, ничего. Разрушения нас потрясли. Всё осталось в прошлом. В помещениях полуразрушенной оранжереи обнаружили жилые комнаты. В одной из них жила кастелянша Рускова Анастасия. Переночевали у неё.
На следующий день в селе нашли и других бывших работников детдома. Остановились в доме бывшей воспитательницы Шестаковой Надежды Владимировны и физрука Шестакова, её мужа. Они жили в небольшом уцелевшем доме. Была, кажется, у них дочь, четырёх лет. Они нас накормили. Многое порассказали, да и мы тоже. Вспоминали довоенное время, сотрудников, воспитанников. Всех война разбросала. Кто-где – неизвестно.
В Поречье мы провели несколько дней. Казалось бы, прошло четыре года, но они вместили в себя столько событий, что обычно за всю человеческую жизнь их происходит меньше. Мы многое пережили, многое повидали, мы изменились. Надо было входить во взрослую жизнь, но детство не отпускало. Своей сказочностью, светом былых надежд на счастье, когда, казалось, было всё предельно ясно, и будущее манило чем-то радостным, праздничным. Теперь уже навсегда несбыточным. За эти четыре года мы повидали слишком много крови, смерти, горя, нечеловеческого напряжения сил народа, обмана, мужества, лжи и самопожертвования. Мы не могли не измениться. Мы повзрослели на беде и на преодолении беды.
Но как бы война нас не ломала, мы оставались романтиками. Хотя и слова-то такого тогда не знали. Многого не знали во «взрослой» жизни. Потому нам было сложно начинать размеренную, самостоятельную жизнь. Из детства мы попали в войну, из войны вышли героями, но всё теми же несколько наивными детьми. С верой в справедливость, в Отечество, внутренне честными, чистыми, духовно богатыми и щедрыми. Но с переломанными военным лихолетьем судьбами, с большим знаком вопроса: кем быть по жизни, как жить дальше? А дорог было и много, и мало. Как всегда.
Но несмотря на все жизненные перепитии, что-то нас вывело в люди. Поставило твёрдо на столбовую дорогу жизни. Я уверен – довоенное детдомовское воспитание. Вот где мы получили закалку и твёрдость, уверенность и духовные скрепы, которые не позволили нам развалиться в самых чудовищных, какие только можно представить, ситуациях и условиях. Будь то фронт, где смерть, кровь и ужас, либо тыл, где голод, неимоверный труд и дикая усталость.
Многое в те несколько порецких дней сорок пятого мы с братом обговорили, словно вновь предвидя разлуки и новые испытания на прочность. С грустью поняли тогда, что детдома, нашего дома уже нет. Дальше надо идти по жизни самостоятельно, без оглядки. Не на что и не на кого было оглядываться. Живи, как знаешь…
Поречье в лихую годину
Как я узнал гораздо позднее, в середине октября 1941 года в Поречье вошли немецко-фашистские воинские части. Оккупация продолжалась до 24 января 1942 года. Ущерб, нанесённый врагом, был огромен, вели они себя жестоко, варварски. В период оккупации и при отступлении гитлеровцы сожгли и разрушили уваровский дворец с флигелями, скотный двор, каретный сарай, дом В.А. Жуковского, оранжерейный комплекс, сельскую школу. В оранжерее погибли все растения, в том числе уникальные южные и вековые, за которыми и графья, и, мы, детдомовцы, заботливо ухаживали.
Жители окрестных деревень оказывали раненым бойцам и командирам Красной Армии большую помощь. Подбирали их на поле боя, лечили и укрывали от фашистов. 20 января 1942 года фашисты сожгли соседнюю деревню Старая Тяга – все 78 домов. И это в разгар зимы… Более 25 жителей Поречья погибли в годы Великой Отечественной войны. Горькой памятью о войне остались братские могилы воинов, погибших на поле боя и умерших в госпиталях, которые в 1942-1943 гг. располагались в жилом корпусе оранжереи и в Порецкой сельской больнице. В двух братских могилах захоронено более 11 тысяч бойцов и командиров Красной Армии. Вечная им память!
По воспоминаниям жителей Поречья в течение лета 1942 года в огороженном колючей проволокой западном флигеле на его восстановлении работали пленные немецкие солдаты. А уже осенью 1943 года в нем открыли школу для порецких детей, которая работала здесь до конца войны.
Так же в это время на территории усадьбы размещались и белорусские беженцы.
Во время войны Поречье и усадьбу посещал важный государственный деятель, в будущем Председатель Совета министров СССР А.В. Косыгин, его приезд местные жители долго помнили и всем об этом рассказывали.
А в 1950-м в западном флигеле была открыта вспомогательная школа-интернат на 150 человек для умственно отсталых детей.
А наш Детский городок им. В.И. Ленина прекратил своё существование навсегда. Война разбросала сотни бывших воспитанников по всему свету. Многие не пережили нашествие фашистских стервятников. Но все внесли свой вклад в разгром оккупантов и в достижение Великой Победы над германским нацизмом, посягнувшим на нашу свободу, наши жизни. Враг был наголову разбит, исчадье человечества уничтожено в его логове.
Первые встречи
Больше десяти лет прошло после во
|
|
|
