 |
Песни южных славян
|
|
|
|
1. С песнями южных славян, в частности Болгар – Помаков, русскую общественность ознакомил С. И. Веркович в 1881 году. В это время вышла его книга " Веда славян", в которой песни напечатаны на староболгарском языке. Вероятно, в силу отсутствия перевода, они не получили широкой известности. Надо думать, что ученый мир отнесся к трудам Верковича с подозрением. В издании его книги не участвовал ни один научный редактор или рецензент. Она никак не привязана к знаниям вопросов балканского фольклора своего времени. Со временем, книга Верковича была забыта.
Почему сам Веркович не решился дать пусть не поэтический перевод хотя бы одной песни на русский язык – остается загадкой. Он объясняет это тем, что не нашел для этого поэта. Зато Веркович нашел в России сотни представителей света и полусвета, которые скинулись кто по сотне, а кто по десятку рублей на издание его книги. Сам царь дал 300 рублей. Каким же надо быть гипнотизером, насколько пронырливым и целеустремленным человеком, чтобы совершить такое дело. А поэт, знающий болгарский и русский, при этом не нашелся!
В наше время, Бус Кресень позаимствовал из книги Верковича словосочетание: " звездная книга", которое связывается с комплексом песен, исполнявшихся помаками на коляду.
Болгары – помаки, у которых Веркович записывал песни, были мусульманами. Тем не менее, в колядных песнях, приведенных Верковичем, находим фрагмент:
И язъ ти са мольба моле
Да ги добра держишь,
Да ги даришь три дукати
Три дукати нищенлие:
Перва дуката Вишну Бога
Вторая дуката Коляда Бога
Третья дуката Бела Бога
Ану ми са, царю, замлевашъ
Чи ги дабра даришъ,
Как‑ то странно звучат эти: Вишну, Коляда, Белбог. В других песнях, посвященных следующему за колядой празднику Мръсни – день (? ), находим:
|
|
|
Съестъ тебя Жива Юда
Жива Юда самувила
Такая возможность действительно подтверждается южнославянским фольклором. Но странным выглядит совмещение двух тождественных слов Юда самувила. Мы ведь никогда не говорим, например: лобаста водяница, (в вятской земле, русалок и водяниц звали лобастами).
На праздник Сурова дня (? ) в песенном материале встречаем такие слова
На трапеза Суровъ Бадникъ
Суров Бадникъ и Бадница
Сурова, Сурова, Сурица!
Де си Сурова, де си
На небе ли на земле?
Да си Сурова на небе,
Мольба ти се молиме
Вот фрагмент из песни на Власин – день (на 10 февраля)
Власа ма Бога учиъ,
Училъма Бога на небе,
Да си паса волове‑ те,
Волове‑ те и крави‑ те,
Понять – насколько Веркович действительно точно воспроизвел текст и не добавил в него имен богов от себя, в принципе возможно специалисту по болгарской этнографии. Мы не можем этого сделать, и наше отношение к трудам Верковича такое же, как и к " Велесовой книге" Миролюбова. Ясно одно: никаких серьезных истин из представленных Верковичем песен не следует. И это удивительно, если судить по песням, которые мы приведем ниже. Поэтому едва ли данные Верковичем песни надо рассматривать как бесценный, священный материал, как это поторопился сделать В. Данилов в книге " Сварожий круг", вероятно, эти песни толком не читав.
Если Веркович и занимался вставками в древние тексты, то поступал как жрец, в задачу которого входило обратить внимание своего народа на древнюю славянскую веру. Такое его стремление звучит в самом придуманном им названии: " Веда славян". При этом если бы Веркович представил к текстам переводы на русский, то «Веды» выглядели бы весьма бледно.
Если собранные Верковичем песни действительно содержат осколки веры славян, то остается не понятным вековое невнимание к его труду. Он не мог не попасть в поле зрения ученых. В конце девятнадцатого века славянские древности исследовались очень активно.
|
|
|
2. Обратимся к песням, почерпнутым из других источников. В основном будем пользоваться доступной книгой " Песни южных славян" из серии " Библиотека всемирной литературы". Среди них песни мифологического содержания составляют лишь малую часть, а корпуса песен увязанных с календарной системой, как у Верковича, вообще не обнаруживается. В нашу задачу входит осмысление языческого содержания песен и их применимость к нашему, русскому, язычеству. Поэтому, сперва обратимся к древнейшей славянской истории.
В пятом – шестом веках славяне пришли из Южнорусских степей на Балканы, и стали соседями греков. Они прошли через Карпаты, равнины Дакии и Паннонии. В это же время славяне подходят к Рейну с востока, а к верховьям Днепра и к Ильмень‑ озеру с юга. На двух этих направлениях лежат основные славянские святилища. Это оси: Дунай – Висла – Эльба – Рюген, и Дунай – Днепр – Западная Двина – Ильмень.
Надо понимать, что на это время в славянском мире пришелся пассионарный взрыв, которым завершилась эпоха праславянского единства. В последующие века встречные потоки других народов разделили славянские земли на части и нарушили связь между разошедшимися племенами. Так началась эпоха самостоятельного бытия братских славянских народов. Попытку объединения славян в единое государство, как известно, предпринял Святослав в девятом веке, когда стремился сделать центром своей державы город на Дунае. Но затея не удалась, и оказалось, что тогда, в шестом веке, славянские народы окончательно разошлись по Европе, и вместе с потерей единства их судьбы перестала быть единой и их вера.
В отличие от нас, южные славяне в большей степени сохранили доведические религиозные представления, в которых за дождь, гром и молнии отвечают боги – змеи, которые иногда живут в облаках, а иногда являют себя на земле в облике обычных змей. У южных славян так и не появился Перун – бог, подобный ведическому Индре, который побил в облаках змея Волоса – Вриту.
|
|
|
Кроме змеев, в небе живут женские божества – самовилы. Верования южных славян в самовил и облачных змеев отражают самый ранний пласт наших верований. По крайней мере, их песни выглядят как архаичный аналог некоторых наших сказок и былин более позднего происхождения.
3. Приведем содержание нескольких песен. Начнем с песен про самовил. Это небесные девы. Их отношения с людьми очень сложны. Самовилы родственны вилам, дивам и самодивам, которых еще иногда зовут юдами. Все они красивы, имеют крылья и легкую одежду. Умеют плясать и пляшут по весне как и наши русалии, но имеют так же и черты валькирий. Если похитить их одежду или крылья, то их можно взять в жены. Но жены из них выходят плохие. Они коварны, и норовят вернуться обратно в свою воздушную стихию. Они рождают детей и могут быть убиты оружием, и это делает их как бы биологическими существами. Но с другой стороны они выступают как духи или малые божества. Подобием жены – самовилы выступает жена – русалия в записанной Афанасьевым сказке " Данило Бессчастный".
Приведем в пример песню " Терем самовилы", записанную в Болгарии. Ее, и другие песни, будем записывать в строку, памятуя, что эта песня – устное творчество, а разбивка на строки – условность, она делается тем, кто ее записывает. Перевод ее с родственного болгарского языка на русский дает минимальную потерю содержания. В Болгарии и Югославии, среди интеллигентов есть певцы, которые хранят память о том, как надо петь эти песни. Во всех словах песен очень плавно начинает произноситься первый слог, а последний произносится очень четко. У нас, в России, так говорить и петь не умеют.
" Возводила самовила, возводила стройный терем, между небом и землею возводила в черных тучах. Как она столбы вбивала, что ни столб – юнак пригожий. Как закладывала стены, бревна – девы‑ белолички. Как стропила городила – черноглазые молодки. Крыла кровлю, но не тесом, а младенцами грудными, а старушки в белых юбках стали кольями ограды. А дверными косяками – старцы с белой бородою.
|
|
|
Но семидесяти младенцев недостало самувиле, чтобы свой достроить терем. И послала самовила, в Прасково наказ послала; " Дайте прасковцы, мне выбрать в людных селах придунайских семьдесят грудных младенцев, чтобы свой достроить терем! "
Собрались тогда крестьяне, собрались и порешили: не позволим самовиле забирать детишек малых в людных селах придунайских. Пусть она берет планину, пусть туда приходит с бурей, там ей хватит стройных елей, стройных елей, крепких сосен. И пускай свой терем строит!
Осерчала самовила, полетела на планину, три дня дует, три дня валит. Наломала стройных елей и достроила свой терем".
Вот другой фрагмент песни про Муржо‑ свирельщика и Юду. Суть ее в том, что юда спрашивает пастуха Муржо: " Вот уже прошло три года как пасешь ты на моей планине, а мне податей не платишь! Как с тебя мне взять выпас? " Муржо обещает заплатить, но Юде не нужны ни скот, ни деньги: " Коль брала бы я деньгами, гору бы посеребрила и пасти бы было негде… Ты сыграй на медовой свирели, я спляшу частое хоро. Коль меня ты переиграешь, то возьмешь на счастье гору, коль тебя перепляшу я, то возьму черного Муржо за пастьбу твою в уплату". Так, что платой оказывается жизнь пастуха.
Он играл, а она плясала целых три дня и три ночи. Юда пляшет, а Муржо просит: " Пошли, боже, мелкий дождик, пусть намочит юде крылья! " Юда с мокрыми крыльями не смогла плясать, и Муржо взял себе полонину.
Заметим, что в русской былине Алеша Попович так же просит бога намочить крылья змея Тугарина. Если юда могла деньгами посеребрить гору, то это означает, что срок жизни ее очень велик. Но она не вступает в отношения купли‑ продажи, явно их игнорируя. Остается до конца не ясно – зачем ей Муржо? Если бы она хотела взять его в мужья, то повела бы себя иначе. Известно, что юды могут забирать части тел, могут возвращать их, передавать от человека к человеку. Юда намеривалась забирать Муржо и с душой и с телом, но почему‑ то не могла сделать это без повода, и выдумала его в согласии со своими эстетическими представлениями. За Муржо она должна была перед кем‑ то отвечать? На все эти вопросы мы не имеем точных ответов.
Еще одна песня про Рабро‑ юнока и старую юду (северо‑ восточная Болганрия). Рабро похитил платье у юды, которое она стирала. Юда кричит ему в след, обещает стать ему названной матерью, названной сестрою. Рабро отвечает, что есть у него и названная мать и названная сестра. Тогда юда обещает стать ему первой любовью, (т. е. женой). " Рабро – юнак остановился. Перед ним была не старая юда, а юная стояла девица, первая любовь его стояла. И повел ее, отвел девицу к матери своей, к отцу родному". Этот сюжет так же знаком нам по нашим сказкам.
|
|
|
Вот еще одна песня про Йоана Попова и самовилу, записанная в Македонии.
" Собрался Йоан Попов на Велик день, собрался землю пахать. (На такое дело у нас есть религиозный запрет) Едва пол пути проехал, навстречу ему самовила. Встала поперек дороги: " Воротись Йоан Попов, на Велик день землю не пашут, лучше б ты остался дома". Йоан ей хорошо отвечает: " Прочь с пути моего, самовила, а не то я сейчас спешусь, и твою русую косу вокруг кулака обмотаю, а то к коню приторочу, за хвост привяжу к борзому, и как борону потаскаю". Рассерчала тут самовила, распустила русую косу, на борзого коня напала, чтобы выпить черные очи…" Но Йоан победил самовилу, и привез ее домой как самовильскую невесту. Она прожила у него три года и родила ему сына. Кум спросил: " Не спляшет ли самовила хоро? ". Самовила отвечает: " Пусть отдаст мне Йоан правое крыло, без него хоро не спляшешь". Крылья ей отдали, но заперли все окна и двери. Самовила одела крылья, и вылетела в трубу. Через некоторое время она выкрала своего ребенка и сказала: " Ой, же ты Йоан Попов, как же это ты придумал в доме держать самовилу, чтоб любила тебя самовила".
Такая же история случилась и с пастухом Стояном, который похитил одежду самовилы, без которой она не могла летать, и сделал ее своею женой. Обманом она уверяет вернуть одежду. " И вытащил он одежду, вытащил и жене подал. А Марийка взвилась вихрем, да из трубы – наружу, а там на крыше уселась, по самовильски свищет, и говорит Стояну: " Ведь я тебе говорила, самодива хозяйкой не будет! " Плеснула она в ладоши и высоко взлетела, и далеко улетела, в дремучие лесные чащи, где живут самодивы, где девичий источник. Там искупалась Марийка, девичество к ней вернулось, и к матери воротилась".
Закончим разбор песен про вил сюжетом хорватской песни " Худо жил, горше того помер". " Девушка в лесу цветы собирала, встретились ей в чаще, повстречались три волка – три гайдука лесные, и поцеловать ее хотели". Беспомощная девушка оказывается вилой. Ее целует гайдук Иван против ее воли, и за это она его проклинает – столь значима для нее неприкосновенность. И вот, с неба с дождем выпадает на землю змея, которая обвивается вокруг шеи Ивана и душит его в течение года. Иван понимает, что его заколдовали вилы.
Подведем итог. Из этих данных не следует традиционного сухого этнографического вывода о том, что вилы – духи, способствующие, например, земледелию. Это научное толкование крайне прагматично и ограниченно.
Мы видим, что вилы, самовилы, юды вступают с человеком не в производственные, а скорее в родовые отношения. Сам их образ не однозначен. Вилы оказываются противниками людей, воительницами (у них есть луки и стрелы), охранителями природных законов, хозяйками лугов и лесов, оказываются с одной стороны духами, с другой плотскими сексуальными объектами и недотрогами. Вилы могут забирать у людей части тела, здоровье, но могут и отдавать обратно.
Последняя песня о гайдуках и девушке в лесу может быть понята самым естественным образом. Женщины, отказывавшиеся от патриархальных традиций, уходили жить в лес по традициям матриархата. Такие женщины представлялись южным славянам вилами, владеющими опасным магическим знанием.
4. Теперь поговорим о змеях. В песнях они оказываются то дождями, бурями, огнями, то существами в образе змей или людей. Змеи есть обоих полов, и с ними вступают в разные отношения. В песне " Бранко юнак и лютая змея" (район Софии) находим обращение к змее: " Не любить я сюда тебя явился, не губить я тебя приехал, просто мимо ехал в загорье…" Но Бранко хитрил. Коварством он обманул змею и зарубил ее. " Погубил он лютую змеиху, рассек ее на две части. Понеслось (украденное ею) молоко потоком, до селения струя дохлестнула, до одной деревни в Загорье…" Песня эта в значительной степени повторяется нашей былиной " Добрыня и змей".
Подлинно вредоносным является не змей, а ламя. Это образ градоносной тучи, который персонифицируется в женское змеевидное существо. Она же способна поглощать в себя людей, животных и целые свадебные поезда.
Змеи могут одаривать человека. В песне " Благодарная змея", за свое спасение змея дает пастуху дар – дерево, на котором растут монеты. Начало песни похоже на нашу сказку «Мартынка». В песне, змея горит в лесу и обращается к сироте – Георгию: " Подай, Георгий, свой посох. По посоху поползу я и спасусь от пожара".
Приведем большие фрагменты содержательной для нас песни из Эгейской Македонии " Мирчо‑ воевода, два змея и ламя".
" Ездил‑ ездил воевода Мирчо по ровному полю, да гонялся он за серым оленем. Не поймал он того оленя, а изловил он хворого змея… Вынимает саблю, чтоб изничтожить того хворого змея.
И говорит ему змей хворый: " остерегись Мирчо – охотник, коня не шпорь, не вытаскивай саблю, ведь я же не проклятая ламя, я хворый змей, воевода Мирчо. Нас в этом месте трое братьев. Один охраняет ваше селение. Другой охраняет Костурское поле, я же хранитель Пиринской вершины. Замешкались мы на ровном поле и мелкий заморосил дождик, темная мгла на поле упала, и не видел я как меня прибили. Здесь остался я лежать хворым. Езжай на коне, поигрывай саблей, пойдем со мной к Пиринской вершине! Там (теперь) живет проклятая ламя. Только начнет моросить дождик, выходит она белым виноградом полакомиться, белую истреблять пшеницу.
Нас, ты знаешь, трое братьев: первый как загремит, как треснет! Второй напустит легкий дождик. Третий темную мглу напустит. Тогда выйдет проклятая ламя есть виноград и портить пшеницу. А ты разыграй коня получше и обнажи свою острую саблю, и погуби проклятую ламю. Хватит ей нажираться пшеницей, хватит есть виноград белый, хватит зло причинять людям…".
Мирчо победил ламю и отвел в лесную избу хворого змея. После того, как змей излечился, он побратался с Мирчо.
Люди представляют для змеев сексуальный интерес, как и вилы. В этом нет ничего удивительного. Змеи и вилы являются первопредками и основателями родов. Но как общение с вилой оказывается бесполезным, так и контакт со змеями часто идет не на пользу здоровью. По песне, к Тодору – пастуху ходила змеиха, и он возвращался в деревню бледным. Матери он отвечал: " Лицом хороша змеиха, когда на нее глянули, лицо ее светит как солнце. Стан у нее тонкий, коса у нее золотая".
Матушка искупала Тодора в ненавистных для змей травах (это желтый донник и тонкая горечавка), и змеиха " прочь от него побежала, в чащу она полетела так, что лес отозвался эхом. Всех пастухов разбудило".
Рассмотрим лирический сюжет " Рада и два змея". Он записан в восточной Болгарии.
" По воду Рада ходила, а был колодец змеиный, змеиный колодец, заклятый. Пошла она и ворочалась. Навстречу идут два змея, огонянника два навстречу. Старший прошел мимо Рады. Младший остановился, и напился из кочарги. И говорит он Раде: " Ты Рада, милая Рада, ко мне, что ни вечер, приходишь, всегда цветы мне приносишь, а нынче ты без цветочков". Ответствует рада змею: " Змей же ты, змей – огнянник, пусти меня, дай дорогу, дай мне пройти поскорее. Матушка захворала, терпит она от хвори, но дважды терпит от жажды".
Змей говорит Раде: " Обманывай, Рада, другого, а меня ты не обманешь: змей летает высоко, и видит вокруг широко. Летел я над вашим домом, в углу твоя мать сидела, сидела и колдовала. Ведь мать твоя – колдунья, колдунья и волховница. Шьет для тебя рубашки, разные травы вшивает, мне ненавистные травы, злые травы отсушки. Чтоб я тебя возненавидел. Ведь мать твоя чаровница, лес и воду околдовала! Живую змею схватила, в новый горшок положила, белым шипом подколола. Змея по горшку вилася, металась она, верещала, а мать твоя колодовала: " Как эта змейка вьется, так пусть вьются вокруг Рады лучшие парни. Пусть змей ее возненавидит, возненавидит и бросит".
Покуда она колдует, я унесу тебя, Рада! Едва это змей промолвил, взял он Раду и поднял, поднял высоко в небо, до самых скал высоченных, в широкие пещеры".
Впрочем, не всегда змеи являлись как умыкатели. Их сватовство могло быть вполне официальным. В окрестностях Тырнова была записана песня про Раду и змея с другим исходом – змей вынужден был уйти восвояси ни с чем. Начинается песня так:
" Ты меня сватаешь, мама. Сватаешь, а не спросишь: хочу ли я пойти замуж? Змей меня любит, мама. Змей любит, возьмет меня в жены. Под вечер ко мне приходит и нынче придет под вечер. Змеи на иноходцах. Змеихи в златых колясках. Змееныши в пестрых повозках! Как через лес поедут, лес без ветра поляжет. Как через поле поедут – без огня затрепещет поле. Как они к дому подъедут – дом наш пламенем вспыхнет, но ты огня не пугайся! ".
Такую картину без веры и живого впечатления написать едва ли возможно.
Песни южных славян говорят нам, что змей может быть и родственником и хранителем родной земли, оказываясь через это божеством и первопредком.
В узле, посвященном грозовом мифу мы говорили, что на Руси, Белоруссии и в Литве сохраняются следы доброго отношения к дающему богатство змею. Но в поздней русской традиции любовью змеев уже тяготятся. Чтоб змей не летал к женщине и не мучил ее, она втыкает в порог и во все щели избы траву мордвинник, и говорит: " Как мертвому из земли не вставать, так и тебе ко мне не летать, утробы моей не распалять, а сердцу моему не тосковать".
5. Закончим узел сербской колядной песней " Три брата", в которой совершенно очевидно говорится о богах. В своих фрагментах она оказывается похожей на колядные песни Белоруссии и Украины.
" Два могучих поссорились ветра, замутили реку, переправы. Лишь колодец царский пощадили. На колодце том сидит султанша, а при ней три сына – одногодка:
Одного звать Солнце от Востока, сын второй зовется Ясен месяц, Третий сын, любимый: Частый Дождик.
Молвит старший – Солнце от Востока: Любят все меня и почитают, больше всех же нищие в лохмотьях". Говорит брат средний – Ясный Месяц: " Любят все меня и почитают, больше всех же путники в дороге". Говорит брат младший – Частый Дождик: " Любят все меня и почитают, больше всех же травы и пшеница".
Наконец, есть много песен посвященных Солнцу, которое выступает то как женщина, то как мужчина. По одним песням, девушка соревнуется с Солнцем своей красотой. То Солнце находит девушку красивее, то делает ее лицо и руки темными. По другим, Солнце – жених забирает на небо невесту. По весне опускаются на землю качели, и когда девушка садится качаться, качели подымаются на небо.
Отметим еще раз, что песни южных славян сохранили в себе один из древнейщих пластов нашего язычества, который принадлежит матрической культуре. Он дает ключ к пониманию мистических и религиозных идей, с которым вошли в шестой век наши предки.
В позднейших песнях, мы находим вил, помогающих бороться славянам с турецким нашествием. Вилы выслеживают врага, растят коней, дают людям свое вильское оружие, воспитывают из детей воинов. Языческие божества защищают свой народ, как это и должно быть в этнических традициях.
|
|
|
