 |
Осень 859 года от основания Рима 14 страница
|
|
|
|
Приск невольно зажмуривает глаза.
– Убью, – шепчет беззвучно.
Браслет можно украсть… Но вдруг Кориолла и дети у этого Амаста… Или просто убиты… Приск стискивает зубы так, что они скрипят… Я скажу… о да… я скажу… но вы не обрадуетесь моим словам…
– Раскали решетку, – приказал боксер палачу.
Ну надо же…Чего Приск боялся, угодив в плен к дакам, и чего с ним не случилось в Сармизегетузе, ему прочили здесь, в блестящей римской Антиохии.
«Если я, конечно, еще в Антиохии», – уточнил про себя пленник.
– Может быть, что-нибудь послабее? – предложил палач. – А то помрет и не сумеет нам все рассказать. В обширных ожогах мгновенно вспыхивает лихорадка. Пройдет несколько часов – а человек уже в беспамятстве. Я бы не стал его жечь, – заметил палач. – Во всяком случае – пока…
Умен. Или тянет время?
Надежда вспыхнула слабой искрой.
Время… Адриан наверняка уже ищет пропавшего. Тем более что два его телохранителя исчезли вместе с военным трибуном…
– Не успеет занемочь… – хмыкнул боксер.
– Я предупредил.
Палач говорил так холодно и так убедительно, что боксер заколебался.
– Тогда действуй как сам полагаешь.
– Руки, – приказал палач двум смуглым подручным. – Руки привязать сюда – и он указал на стоящий в углу длинный деревянный стол. – И настрогайте мне мелких лучинок…
Палач ухмыльнулся… Ему нравилась его работа.
Механический театр
Осень 866 года от основания Рима
Провинция Сирия
Филон как раз поутру устанавливал во дворе наместника новую, только что построенную машину – улучшенная модель той, что когда-то он применил зимой в Мезии и которая – воображал Филон – решила исход битвы в пользу римлян. Самострел, мечущий один за другим дротики. Он пытался отладить машину, увеличивая дальность стрельбы, но пока ничего не получалось… Казалось, механизм дошел до предела своих возможностей. Вот если бы под рукой у Филона был иной металл – и если бы из металла, а не из деревянных планочек можно было сделать цепную передачу… И если бы… Придумать можно многое, сложно – воплотить.
|
|
|
Когда Адриан вышел во двор своего дворца, рабы устанавливали мишень для проведения показательных стрельб. Филон – в зеленой тунике и ярко-желтом греческом плаще, расхаживал рядом, раздуваясь от гордости.
Однако первый залп не произвел впечатления на наместника.
– Эти машины нам не пригодятся, Филон, – заявил Адриан. – Легкие парфянские стрелки от них ускользнут – не хватит дальности, а катафрактариям это – как укус комара. Так что оставь свои игрушки и займись делом. На нашем пути… то есть на пути императора, – поправил сам себя наместник, – будет множество крепостей. И Траяну понадобятся штурмовые машины. Например, такие, как гелеполис. Надеюсь, ты сумеешь их построить…
– Да уж конечно… Мне ли не знать! Сооружают гелеполис таким образом, – с жаром принялся излагать Филон, – сбивают огромный штурмовой щит из толстых досок, скрепляя их длинными железными гвоздями; сверху щит покрывают воловьими кожами. А еще можно мокрой глиной, дабы обезопасить от огненных снарядов, – тут же принялся демонстрировать свои познания Филон. – Спереди насаживают отточенные трезубцы. Острия эти выковываются из железа, они очень массивны и сокрушают все на своем пути, гелеполис ставят на колеса, и солдаты, разместившись за ним, направляют машину с помощью канатов. Тут главное – выбрать слабый участок стены, и если защитники не в состоянии дать отпор, то эта машина сокрушает стены и открывает широкие проломы.
Адриан глянул на него рассеянно, нахмурился… Огляделся.
|
|
|
– А где Приск?.. – поинтересовался наместник. – Я бы хотел, чтобы военный трибун посмотрел на стрельбу. Он что, так и остался дрыхнуть у тебя дома?
– Вот беда… Мне это не нравится… совсем не нравится… – пробормотал Филон, отступая за свою машину. – Ты что-нибудь понимаешь? – обратился он к Марку, который помогал закладывать в приемное гнездо стрелы.
– Кажется, да… – прошептал Афраний, и голос его дрогнул. Он совсем забыл про поручение Приска и только сейчас вспомнил.
Юноша спешно засунул лишний пучок стрел назад в колчан и протянул руку за брошенным на базу мраморной статуи плащом.
– Господин… – испуганно проблеял Филон. – Военный трибун Приск не возвращался ко мне домой ни вечером, ни ночью, ни утром… Но я могу послать кого-нибудь, быть может…
– Что? Приск не вернулся? – встрепенулся Адриан и метнул быстрый взгляд на Зенона – вольноотпущенник, как всегда, был рядом. – Точно? Ты не ошибся?
– Именно так, – подтвердил Филон.
– И военный трибун не присылал никого с запиской?
– Нет, господин…
– Зенон! – повернулся к вольноотпущеннику Адриан. – Живо в храм Дианы! Надеюсь, наш бравый трибун еще там в объятиях какой-нибудь красотки. А если нет…
Адриан оборвал сам себя, мрачно глянул на Филона и еще более мрачно – на юного Декстра, повернулся и скорым шагом направился во дворец.
– Неужели первая же ловушка сработала?.. – пробормотал наместник тихо.
Ни Филон, ни Марк его не услышали.
И Зенон не услышал, потому что спешил на поиски.
* * *
– Мог ли Адриан убить трибуна Гая Остория Приска? – спросил свистящим шепотом Декстр у механика, когда Адриан уже скрылся во дворце.
Оба они стояли в растерянности подле машины.
– Убить? А… зачем? – не понял Филон.
– Не ведаю. Но мне показалось, военный трибун Приск в опасности. Я слышал, как отец в тот день, когда мы отправлялись в путь, сказал Максиму, что Приска попытаются убить.
– Кстати, а где Максим? – еще больше встревожился Филон.
– Не знаю… Я искал его утром, но не нашел. Он никогда не говорит, куда идет.
– А что тебе сказал Приск? – спросил Филон. У него внезапно застучали зубы. – Он что-то говорил тебе обо всем этом… или…
– Говорил – что Адриан может его убить… запросто.
– Значит – убил… Но за что?
|
|
|
Декстр огляделся.
Дворец наместника, нарядный, сверкающий полированным мрамором, показался в этот миг опасным, как вражеская крепость. Что… почему… Марк не понимал – тайный механизм движения огромного механического театра был скрыт от него, как в машинах Филона. Он видел лишь, как выскакивают и исчезают фигурки, как вздымаются и опадают искусно вырезанные из дерева волны, слышал, как гремит гром, но не мог распознать ни одной шестеренки, ни одной механической передачи, ни одного рычага или привода…
– Я должен вернуться в Рим, – прошептал Марк. – Так сказал мне Приск. Если он не вернется, я должен…
– Да-да, мой мальчик, конечно, возвращайся… – закивал Филон.
Сам он уже раздумывал над другим – как быстрее построить гелеполис, и каких размеров эта машина должна быть. Ему хотелось сделать нечто удивительное, хотя бы по размерам. Рассуждения о судьбе Приска только отвлекали.
А Декстр не стал больше рассуждать. В конце концов, трибун четко сказал, что делать в этом случае. Марк накинул плащ и торопливым шагом устремился вон со двора.
Филон же уселся на каменные плиты в тени своей машины.
«А меня точно так же, как Приска, если узнают про баллисты для Хатры…» – мелькнула непрошеная мысль.
Филону показалось, что удар уже нанесен, и он ощутил ледяную пустоту в груди – как будто невидимый клинок мгновение назад вошел под ребра. Вот только он понятия не имел, за что же Адриан мог расправиться с Приском и почему с такой скоростью удрал юный Декстр. А вот за ним, Филоном, вина числилась… Признаться – советовал Приск. Ну уж нет!
Тут прибежал мальчишка-раб из прислуги и пригласил Филона со двора во внутренний перистиль, где для него приготовили закуски и ложе.
«Кинжал или яд? » – подумал Филон обреченно.
Но пошел. Бежать не имело смысла. Куда он убежит от своей золотой Антиохии и от своих машин. Так что и вино, и закуски в перистиле он вкушал как в последний раз. Не забывая чертить на восковой табличке новую машину.
* * *
Зенон вернулся довольно быстро – ушел он пешком, а назад прискакал на шустрой тонконогой кобыле в сопровождении верхового центуриона.
|
|
|
Адриан уже был во дворе.
– Военный трибун Приск похищен, двое из конной охраны убиты, – доложил Зенон.
– Отыскать! – приказал Адриан. – Бери моих людей, бери городскую стражу. Пусть обыщут хоть все дома в городе, но Приска найдут. Ясно?
– Это невозможно, господин, совершенно невозможно… Это же Антиохия.
– Зенон, – голос Адриана наполнился холодной яростью. – Я не слышал твоего «невозможно». Ты найдешь Приска. Живого или мертвого. Лучше – живого. Ступай!
* * *
После того как Адриан отдал распоряжения страже, Зенон в сопровождении декурии всадников помчался в храм Дианы. Тот, кто похитил трибуна, наверняка следил за ним от Дафнийской рощи. Появление Зенона произвело некоторый переполох – девушки и жрицы еще спали. Да и охрана – несколько вялых толстяков с накрашенными глазами – не производила бодрого впечатления.
Жрица вышла к Зенону в просторных белых одеждах, с помятым лицом, ненакрашенная.
И не подумав даже отвечать на гневный протест, Зенон потребовал вызвать всех девушек из тех, что им вчера прислуживали.
– Всех до единой, – уточнил Зенон.
Их привели – правда, не сразу – девушки отсыпались после бурной ночи.
– Вы все причастны к похищению римского гражданина и военного трибуна! – объявил Зенон. – Если никто из вас не скажет мне ничего такого, что приведет меня к похитителям, то все вы – все без исключения – будете изображать в амфитеатрах империи Пасифаю, которая совокупляется с быком. Могу заверить – никакого удовольствия вы при этом не получите, даже если сильно захотите. Раскаленный бронзовый фаллос проткнет ваши внутренности до самого горла…
В ответ он услышал истошные вопли. Были крики, ползание на коленях, срывание и без того немногочисленных одежд – попытка тут же ему отдаться. Никакого эффекта. Если Зенон чем и мог упиваться – то своей абсолютной властью над беспомощными существами. Но и на это не было времени.
Он хотел добавить к угрозам что-то еще – уже совершенно запредельное, но тут в его руку вцепилась белокурая дакийка:
– Я видела одного человека. Вчера днем, до того, как здесь появились гости. Нос сломан, губы изуродованы, уши напоминали поджаренные колбаски. На щеке шрам. Потом он появился снова – уже на рассвете, разговаривал со старшей жрицей, пока военный трибун дремал, и указывал на господина несколько раз…
– Знаешь этого человека?
– Знаю, господин… – торопливо закивала дакийка. – Он много раз приходил сюда и всякий раз посещал нашу жрицу и одну прислужницу, которая ныне покинула храм. И меня он тоже посещал. Его зовут – Амаст. Он хвастался, что дом его стоит возле фонтана с тремя дельфинами. Будто у него в доме – самые большие домашние бани во всем городе. Только я почему-то думаю, что он лгал, – не может у такого человека быть такой дом. Он там прислуживает – и только.
|
|
|
Мышка – а это была она – не стала уточнять, что подслушивала нарочно. Ведь для того, чтобы Приск помог ей, надо было чем-то заплатить… А денег у Мышки не было.
В следующий миг Зенон выскочил из храма. В город мчался галопом. Фонтан с тремя дельфинами… Кажется, Зенон знает, где его искать.
Впрочем, долго рыскать не пришлось – выскочивший из тени портика человек ухватил коня Зенона за повод.
– Максим? – узнал вольноотпущенника Декстра Зенон.
* * *
Есть зрелища и зрелища. Наверное, было что-то театральное в том, как личная охрана наместника Сирии шла на штурм дома возле фонтана с тремя дельфинами. Как хозяин, дебелый, в шелковых одеждах, валялся в ногах у наместника Адриана. Как с визгом разбегались хорошенькие девочки и мальчишки, как причитала хозяйка, юная особа лет пятнадцати, как гонялись воины за павлинами в просторном перистиле, как рухнула мраморная статуя на плиты двора и разбилась, как упал один из телохранителей хозяина в бассейн, окрашивая воду кровью.
Театральным было и появление Сабазия – как он ворвался в дом, выкрикивая что-то яростно-злое на непонятном наречии, ворвался и тут же исчез где-то в аллеях, обсаженных кипарисами.
Уже не театральное, а цирковое действо было в том, как выволокли из подвала палача, как он визжал и отбивался чем-то жутким, металлическим, в засохшей крови, от наседавших на него воинов. В конце концов его скрутили, и тогда он снова визжал как свинья и умолял не убивать его, рыдал, бился в истерике и выкрикивал восхваления Траяну, уверенный, что, пока он славит наилучшего принцепса, его не убьют. Ради смеха его отпустили, и он полз к Адриану на коленях, целуя мраморные плиты. И уже совершенно ничего театрального не было в том, как вынесли на руках из подвала военного трибуна. Тело его напоминало восковую куклу – руки безвольно заламывались, голова, запрокинутая, мела волосами мозаичный пол. Кончики пальцев превратились в сплошные кровавые язвы. Кое-где под ногтями так и остались торчать загнанные щепы. Правая нога напоминала красный раздутый сапог… Адриан не сразу понял – что до середины голени кожа покрыта чудовищными волдырями, и многие из них полопались.
– Он жив? – спросил Адриан, невольно облизнув губы.
– Кажется, да, – отозвался не очень уверенно лекарь.
– Кто-нибудь ускользнул?
– Один человек… тот самый бывший кулачный боец Амаст, – шепотом сообщил Адриану Зенон. – Как-то он заметил, что твои люди окружают дом, и успел выскочить в сад. Похоже, был еще один выход из подвала, о котором знали немногие.
– Так ловите!
– Уже ловят, господин…
– Гермоген! – обратился Адриан к лекарю-греку. – Военный трибун не должен умереть!
– Не умрет, господин… его тело выносливо и справится с ранами…
– Где Амаст! Взять Амаста живым! – в следующий миг гремел голос Адриана в обширном саду за домом.
Но приказ запоздал. Амаста так и не нашли. И не взяли. Обыскали дом. Ни донесений, ни пергаментов, ни особых знаков. И все же театральное действо сработало. Один из актеров знал чуть больше, чем положено знать деревянным фигуркам. А деревянные фигурки боятся огня.
* * *
Пока люди Адриана метались по саду в поисках Амаста, Сабазий спустился в подвал, где пытали Приска. Здесь, на каменном полу, он долго сидел, сжимая в руке медный амулет в виде груженного мешками кричащего ослика и вдыхая запах горелого мяса. Вдыхал и касался пальцами изуродованной щеки. Пять лет назад его пытали в этом подвале. И он знал, что подземный ход за неприметной дверью, которую никто не удосужился открыть, ведет в сад – в аллею с кипарисами.
Человек, который сломал ему жизнь и изувечил лицо, час назад убежал этой дорогой. Он сказал Сабазию свое имя. Он обожал называться своим жертвам, чтобы те знали, кого им проклинать перед смертью. Но несмотря на бездумную дерзость, этот человек всегда ускользал. Когда-нибудь Сабазий его все равно настигнет. Когда-нибудь – когда придет время.
* * *
Адриан велел привести захваченного хозяина дома к себе во дворец и подержать одного в комнате часа два под охраной. Пить не давать. Вообще ничего не давать – только караулу греметь оружием да топать калигами по мрамору. Спустя два часа пленника вывели в перистиль. В колоннаде не поставили охраны – лишь Зенон, как всегда, находился подле Адриана.
Телохранители, введя пленника со связанными за спиной руками, удалились. Не было в этот момент в перистиле и секретаря наместника, который обычно записывал все происходящее особой скорописью. Адриан велел принести себе лишь немного вина с горячей водой.
Пленник стоял перед ним на коленях, изредка мелко вздрагивая. Шелковая одежда его была разорвана, но сам он не пострадал – если не считать пары синяков и царапины на щеке.
– Итак, расскажи о себе, – велел Адриан почти дружелюбно.
– Я – Каллист, господин, – охотно заговорил хозяин, – вожу в Рим дорогие шелка, есть у меня друзья и в Петре, и в Хатре, и в Селевкии на Тигре. Многие из них являются ко мне в дом и останавливаются на несколько дней. Так и этот ужасный Амаст, что пленил твоего трибуна, прибыл ко мне из Селевкии и остановился погостить. О том, что он задумал, что слуга его – ужасный палач, я и понятия не имел, сиятельный!
Каллист говорил с таким жаром, так стонал, так ломал руки, что впору и ему было выступать в каком-нибудь театре.
– И что же – ты не заметил, что к тебе в дом привезли связанного римского гражданина, военного трибуна! Что в подвале пытают человека, ты тоже не заметил. Видимо, дикие крики и запах горелого мяса – обычная вещь в твоем доме?
– О нет, господин… Нет, нет, нет! Как я мог заметить это ужасное злодеяние, если в столь ранний час еще сладко почивал и ничего не слышал и не видел! – с отчаянием воскликнул Каллист.
– Если ты спал… – Адриан сделал долгую паузу, – то откуда узнал, что трибуна привезли именно в ранний час, а не в глухую полночь? Я, когда спрашивал, время тебе не назвал.
Каллист побледнел так, что стал белее колонн из афродисийского мрамора, что украшали внутренний перистиль.
– О, сиятельный… – простонал он. На миг запнулся, закатил глаза… – Ну конечно же… за миг до твоего прихода мой управитель, глупый лентяй, наконец-то доложил мне, что на рассвете Амаст привез какого-то человека и спрятал в подвале. И управитель мой – я же сказал, глупый он, каких поискать, подозревает, что человек этот – свободный, и держать его пленником в доме нельзя… Вот потому я и сказал, что спал еще в то время…
– Спал, когда докладывали? – уточнил Адриан.
Зенон лишь качал головой, пока Каллист наспех сшивал лоскуты своих скороспелых выдумок, Адриан же слушал молча, не подавая виду, верит он или нет, будто окаменев. И чем больше каменел, тем бессвязнее и жарче становились оправдания Каллиста:
– Нет, нет, до того спал, а в тот миг уже проснулся… – Каллист извивался, всем своим видом стараясь изобразить преданность. – А потом, потом я услышал крики… и даже спросил и велел поглядеть – что там… думал, одного из рабов наказывают плетьми… я вчера приказал… Но тут появилась твоя охрана, наместник…
– Скажи мне, а с прежним наместником Сирии Корнелием Пальмой был ты дружен? – нанес наконец удар Адриан.
– О да, сиятельный! Очень дружен. В те дни, когда он добывал для Рима Набатейское царство, я поставлял его армии вино, финики, инжир и пшеницу… После победы, когда новое царство было добыто не без труда, Корнелий Пальма часто приглашал меня во дворец и сам бывал у меня в доме.
– Значит, ты лично знаком с Корнелием Пальмой?
– О да, наместник, – охотно закивал Каллист и даже оживился, в надежде, что это знакомство поможет ему выпутаться из страшной передряги.
Адриан и Зенон переглянулись.
Получалось, что враг установлен, но легкость этого открытия смутила Адриана.
– А в последнее время ты поддерживал с Корнелием Пальмой связи? Писал ему, к примеру?
– О да, сиятельный… – еще более охотно принялся излагать Каллист. – Посылал поздравления и серебряную чашу, когда Пальма почтен был триумфальной статуей на Форуме с разрешения нашего наилучшего принцепса. И еще посылал подарки всякий раз на его день рождения…
Зенон едва заметно отрицательно покачал головой: обычные подношения клиента своему патрону. Знаки преданности, и не более того.
Тут в колоннаде обозначилось какое-то движение, и два охранника ввели в портик Калидрома. А вместе с ними, оттеснив дородного грека хлипким телом и выступив вперед, явился секретарь Адриана.
– Сиятельный, ты велел доставить этого раба во дворец…
Адриан нахмурился – он совсем позабыл об условленном часе для бывшего повара Пакора, ибо распоряжения отдавал накануне, а события этого утра смешали все планы. Секретарь же, не посвященный в происходящее, действовал по записям, составленным вечером.
Заминка вызвала растерянность, в отлаженном механизме что-то заело. Фигурки застыли. И Зенон, и охрана, и секретарь ждали распоряжений наместника, сам же Адриан раздумывал, за какой рычаг потянуть, дабы вновь привести в движение нужные шестерни, чтобы фигурки вновь принялись двигаться в установленном порядке, друг за другом.
В этот момент Каллист, ощутив легкую слабину прежде жесткой тяги, обернулся к вошедшим в портик.
Калидром глянул на него…
– Это же Каллист! – воскликнул пекарь с радостным изумлением. – Я видел его многократно при дворе Пакора!
Две театральные фигурки, оставленные без присмотра, вдруг дернулись, столкнулись и застыли недвижно.
– При дворе Пакора? – переспросил Адриан.
– Ну да… – Теперь Калидром осмелился оттеснить секретаря и приблизиться к наместнику. – Каллиста многократно приглашали на пир, и он всегда хвалил мои пирожные с черным изюмом и медом. Я прежде всего пекарь. Но ныне могу готовить многие блюда – и мясные, и сладкие. Стоит тебе отведать мои пирожные, и ты сразу поймешь, что ничего лучше не пробовал в жизни.
У Каллиста вид сделался кислый, будто речь зашла о скисшем молоке, а совсем не о сладостях.
– То есть ты видел этого человека в Ктесифоне? – уточнил Адриан, уже понимая, что это означает, но все еще до конца не веря. Потому что подобного он никак не мог предугадать.
– Ну конечно… – радостно закивал Калидром. – Он не только приглашался на обед, но и затем – на возлияния и всегда располагался на полу возле самого изголовья царского ложа, а точнее, возле золотой ножки в виде львиной лапы. У него обширные лавки в Селевкии на Тигре, где торгуют шелком и пряностями, инжиром и финиками… Он – единственный, кого приглашали на возлияния царя царей и кто не принадлежал к знати.
– Пакор более не правит Ктесифоном… – проблеял Каллист и глянул уже не заискивающе, а зло. – Хосров ныне царь царей…
– Но ты смертельно не хочешь, чтобы римляне дошли до Селевкии и Ктесифона, [601] – вкрадчиво проговорил Адриан. – Особенно до любезной твоему сердцу Селевкии…
– О, сиятельный… – простонал Каллист. – В чем провинились несчастные торговцы… Мы всего лишь привозим для Рима шелк и пряности… О, боги, боги… Селевкия всегда была дружна с Римом… – Он примолк, не ведая, что еще добавить.
– Зенон, – обернулся Адриан к вольноотпущеннику, – мы ошиблись. Совсем не те люди стоят за этим похищением.
Вольноотпущенник понимающе прикрыл глаза, затем наклонился к самому уху господина и спросил, но спросил достаточно громко, так, что услышал Каллист:
– Позвать палача?
Адриан помолчал, прищурился. От этого взгляда у Каллиста окончательно отнялись ноги, и он растянулся на мозаичном полу перистиля.
– Господин… Сиятельный… – лепетал он немеющим языком. – Ты хочешь допросить этого раба… Калидрома…
– Нет, Каллист, я хочу допросить тебя.
Все не так
Осень – зима 866 года от основания Рима
Провинция Сирия
На другое утро рано на рассвете выехал из Антиохии посланец, вез он написанное тайнописью послание Афранию Декстру. Гонец был снабжен подорожной с приказом скакать день и ночь, дабы доставить письмо в Эфес, – Адриан полагал, что именно там сейчас находится центурион фрументариев – вместе с императором Траяном и его свитой.
Каллиста, приговоренного к смерти, распяли тем же утром. Впрочем, к кресту его пригвождали уже мертвым – так истерзал палач тело несчастного.
Далее все затихло.
Каждый день Адриан навещал Приска. Раненого наместник приказал разместить в одной из лучших комнат дворца с широким окном, в которое вливался свежий воздух – вещь совершенно необходимая для больного. А чтобы прохладный ветер не беспокоил, окно затянули шелком – той самой тканью, что привезли во дворец из дома Каллиста, чье имущество было конфисковано в пользу казны.
Гермоген изготовил самые замечательные мази для ожогов, но все равно пришлось на правой ноге ампутировать все пальцы, кроме большого, – так они были изуродованы пытками. Стопу же Гермоген сумел сохранить. Сохранились и пальцы на руках, только ногти с них сошли и принялись отрастать корявыми и кривыми. Восемь дней больной был без сознания и только на девятые сутки пришел в себя. Об этом тут же донесли Адриану, и он заглянул к больному.
Приск выглядел отвратительно. Лихорадка истрепала его за несколько дней так, что из мужчины во цвете сил превратила в старика – с запавшими щеками и сероватой щетиной на щеках. Волосы больному обрили – чтобы не путались колтунами во время долгой болезни, и теперь они отрастали частью черными, а частью – уже седыми.
– М-да… мы с тобой неудачно повеселились в Дафнийской роще… – заметил Адриан, пытаясь хорошей шуткой взбодрить больного.
– Кориолла… – прошептал Приск. Кажется, все это время, пока он метался в бреду, только эта мысль его и занимала. – Что с нею… и с детьми?
– Она в Италии.
– Этот человек… боксер… у него был браслет. Ее браслет.
– Давай поговорим о тебе.
– Нет писем… столько времени нет писем… Пошли почтаря. Немедленно.
Далее разговора не получилось – явился Гермоген и потребовал, чтобы наместник немедленно ушел, потому как больной еще слишком слаб, и лихорадка может вернуться.
– Я уже послал почтаря. Ответ скоро будет, – сообщил Адриан уже в дверях.
Он так и не понял – услышал его Приск или нет.
Издевка Фортуны
Осень – зима 866 года от основания Рима
Италия
Кориолла проснулась от стука – будто хлопнула дверь. Потом дуновение воздуха, странный скребущий звук. Вскрик. Опять кто-то рядом – задевает плечо – вновь хлопает дверь.
И где-то рядом – только снаружи – крик ребенка.
А потом визг няньки, заглушающий все.
Кориолла вскочила. Ледяной ужас залил ее мгновенно – как вода пустой сосуд.
Она ринулась вон из комнатки, где они ночевали, на галерею гостиницы – там висела на бронзовом крюке масляная лампа. Схватила, вернулась, осветила комнату. Флорис, только что проснувшись, беспомощно и испуганно озиралась. Нянька сидела, зажав рот рукой.
Мевии не было. Но главное – не было Гая…
Рука, держащая лампу, дрожала, прыгала вверх-вниз…
Почти механически Кориолла повесила лампу на крюк, шагнула к няньке…
– Где он? – прохрипела.
Та замотала головой и замахала руками.
Наконец выдавила:
– Забрали.
– Кто?
– Он… – Нянька икнула от страха.
В этот момент возникла на пороге Мевия.
– Где… где ты была? – повернулась к ней Кориолла.
– Выходила… проветриться да поглядеть, все ли в порядке.
– Гай… Его нет…
– Что? – Мевия огляделась. – Кто?
– Он! – замахала руками нянька.
Мевия ринулась вон из комнаты. Кориолла за ней, но на лестнице у нее подогнулись ноги, и она попросту уселась на ступени, не в силах сдвинуться с места. Этот человек… боксер… Амаст… Он унес ее ребенка…
Кориолла окаменела, как Ниоба, чьих детей расстреляли мстительные боги. О, боги, боги, за что ей после спасения такая беда? Будто над нею кто-то из всемогущих решил поиздеваться самым изуверским образом… Подал надежду и растоптал ее..
Так она сидела неведомо сколько, пока перед нею вновь не возникла Мевия.
– Похоже, Молчун пошел по следу мерзавца, – сообщила Мевия, тяжело дыша. – Молчун непременно настигнет этого гада – вот увидишь…
* * *
Но Молчун не настиг. Они прождали его в гостинице двое суток. Уже собирались двинуться в путь, как Молчун появился – верхом на взмыленной лошади. Он ничего не сказал – только отрицательно покачал головой.
– Ты потерял след?! – воскликнула Мевия. И вдруг закричала истошно, давая выход ярости. Одно бессловесное звериное: – А-а-а-а…
– Не совсем, – сказал Молчун, когда Мевия умолкла. – Я вызнал, куда едет этот парень. На юг, к Брундизию. А значит – на Восток.
– Почему вернулся?
– Одному такое дело не по плечу. У мерзавца – сообщники.
Кажется, только сейчас и Мевия, и Кориолла заметили, что льняной панцирь Молчуна изрядно перемазан – и особенно обильны бурые пятна.
– Гай ж-жив?.. – тихо спросила Кориолла.
– Жив.
– Хорошо… – решила Мевия. – Едем со мной на виллу, а потом снаряжаем погоню.
* * *
Когда ворота виллы закрылись за въехавшей повозкой, и Кориолле позволено было выйти и ступить на землю, она не испытала облегчения.
Мевия въехала верхом следом, спрыгнула с коня и объявила:
– Добро пожаловать в дом Афрания Декстра, Кориолла! За ворота ни ногой – или умрешь.
В тот миг больше всего Кориолле хотелось Мевию прикончить. Увы, не получится…
– Зачем? – только и спросила Кориолла, трясясь от ярости.
– Чтобы тебя не похитили другие.
– Но Гай украден!
– Его найдут. Непременно. Идем, я покажу тебе с Флорис комнаты. Тебе у нас понравится.
Кориолла взяла Флорис за руку и поплелась за Мевией.
* * *
– Мне по-прежнему нельзя выходить? – спрашивала Кориолла каждое утро.
– Ну почему же? Весь сад в твоем распоряжении. И сад, и бани. И маленькая пристройка. А завтра мы пойдем на море… Ты хочешь на море, Флорис?..
|
|
|
