 |
Осень 859 года от основания Рима 15 страница
|
|
|
|
– Да, госпожа.
– Умничка… Жаль, у меня нет дочери – только сыновья.
Сыновья… лучше бы она этого не произносила! Где ее Гай, ее любимец… Сами собой из глаз потекли слезы.
– Молчун его непременно найдет, – обещала Мевия, но в голосе ее не слышалось уверенности.
Каждый раз разговор заканчивался ссорой.
– Я слышу это уже много дней! Верни мне моего сына! У меня похитили сына, ты слышишь или нет! Из-за тебя! Из-за твоего Афрания! – кричала Кориолла.
– Слышу. Молчун…
– И я слышу – Молчун!
– Он справится.
После очередного обещания Кориолла начинала рыдать…
– А теперь держат как в тюрьме… – бормотала сквозь слезы.
– Конечно. Но только в этой тюрьме у тебя есть шанс сохранить жизнь.
– Я хочу написать мужу.
– Нет. Обо всем ему расскажет Декстр.
– А если мой Приск не поверит? Если решит…
– Не поверит Декстру? – усмехалась Мевия.
Кориолла стискивала зубы. С этим доводом трудно было не согласиться.
– И как долго я пробуду здесь?
– Пока Афраний не разрешит тебе уехать. А он пока не разрешал.
– Мевия…
– Нет, и не проси.
– Ты стала так на него похожа, Мевия…
– Я всегда была плохой девчонкой! – смеялась бывшая гладиаторша. – И не забывай, что из-за тебя я живу здесь на вилле как в осаде, а не наслаждаюсь жизнью в своем роскошном доме в Риме.
– Мой сын…
– Он вернется.
Вилла была шикарной, и Кориолле здесь нравилось. Особенно сад с фонтаном, крытыми портиками и настоящим лабиринтом из подстриженных туй. Кориолла бы могла привыкнуть к этому заточению… могла бы. Если бы маленький Гай был рядом… Его ищут – заявляла Мевия. Ищут – но не могут найти. Он исчез, как будто провалился в Тартар вместе со своим похитителем и с теми, кто поспешил к нему на выручку. Сколько дней прошло с тех пор, как уехал Молчун с двумя вольноотпущенниками? Безумно много… Кориолла содрогалась, как только вспоминала – в чьих руках оказался ее ребенок. У нее темнело в глазах от злости, когда она вспоминала, что Афраний и Мевия пытались поймать Амаста, рискуя жизнью Кориоллы, ее детей и слуг… Они так поздно пришли на помощь! Прим, ее верный Прим погиб. Кориолла потребовала… настояла… упросила, чтобы двоих из людей Афрания послали отыскать тело и привезти на виллу для погребения. Потом она поставит надгробие с положенной надписью.
|
|
|
Те трое суток, пока Кориоллу с детьми и слугами везли день и ночь в неизвестном направлении, были, наверное, самыми страшными в ее жизни. Ну не считая того дня, когда она узнала, что почти вся ее прежняя семья погибла… И того дня, когда исчез маленький Гай… О, теперь у нее есть с чем сравнивать боль потерь, – ужас при мысли об исчезнувшем малыше перевешивал все. Одна надежда, что Молчун не отступится и выследит мерзавца. Гаю ничто не угрожает – уговаривала себя Кориолла… Он нужен похитителям живым – чтобы добраться до Приска. Ничто не угрожает, кроме болезней и дурных людей, в руках которых малыш оказался.
Кориолла чувствовала себя игрушкой, которую злобный ребенок спрятал в ямке с песком и забыл об этом.
Гай, Гай! Приди, откопай меня, вытащи на свет и солнце.
Все не так
(продолжение)
Осень – зима 866 года от основания Рима
Провинция Сирия
– Я получил известие, – еще через два дня сообщил Адриан Приску. – Кориолла на вилле Афрания Декстра с Мевией.
– С ней все хорошо?
– Все отлично.
– Почему она ничего мне не написала?
– Скоро напишет…
– А я не могу…
– Продиктуй моему секретарю.
– Этот человек, Амаст, что захватил меня… Он послан парфянами… – прошептал Приск. – Парфия стоит за всем. Нет никакого второго претендента. Царь Парфии хочет завладеть завещанием.
|
|
|
– Да, я уже обо всем догадался. – Адриан уселся у постели больного. – Тем более что ты оказал мне неоценимую услугу.
Приск лишь дернулся – мол, не понимаю, о чем ты. Ах да, конечно, я послужил приманкой, и треклятый парфянский лев кинулся на меня, как кидается голодный зверь на венатора, едва откроется клетка на арене. Только мне не дали ни меча, ни копья, не поставили плетеной корзины, в которой можно укрыться, как будто я был приговорен к казни… Меня изувечили, я едва остался жив.
Так он мог бы сказать, но ничего не произнес, лишь гримаса боли скривила губы.
– И это тоже, – ответил Адриан на не прозвучавшие упреки. – Но главное… – Наместник сделал значительную паузу: – Главное то, что ты привез с собой этого пекаря Калидрома. Он печет, а вернее – творит удивительные сладости. Боюсь, через месяц все обитатели дворца поправятся на десяток фунтов…
Приск попытался улыбнуться.
– А если серьезно, – сказал Адриан, – именно Калидром опознал в торговце Каллисте одного из приближенных к царю царей человека. Совсем не тот зверь сидел в зарослях, подкарауливая нас с тобой, мой друг. За этим заговором стоит Парфия. И они не собирались ничего подделывать в завещании императора или куда-то его подбрасывать. Их цель – уничтожить само завещание. Чтобы после смерти Траяна наследники сцепились друг с другом, как звери на арене, и в Риме началась новая гражданская война. Самого же Траяна в Парфии, судя по всему, не опасаются. Считают, что император слишком стар для войны.
– Он в самом деле не молод, – заметил Приск.
– Да, император не молод, – согласился Адриан. – А мы ошиблись, пытаясь вычислить врагов. Вот почему в Риме после твоего отъезда не предпринимались более попытки завладеть завещанием. Об этом я получил письмо и уже не удивился, прочитав… – Адриан не уточнил, от кого послание, но Приск был уверен, что от Декстра. – Парфянские агенты прекрасно знали, куда делся пергамент. Возможно, они планировали убить тебя и выкрасть завещание по дороге – но просчитались. Они поджидали тебя на пути в Антиохию, а ты отправился в Никомедию. Спустя какое-то время псы вновь взяли след, но напасть не решались: рядом все время были гладиаторы и атлеты. Потом ты опять их обманул, свернув на виллу и создав из гладиаторов хорошую защиту.
|
|
|
«Зато ты, Адриан, исполнил их волю, когда уничтожил пергамент», – мог бы сказать Приск. Но, разумеется, ничего не сказал.
Но Адриан опять понял его без всяких слов – заметил, как сошлись на переносице брови раненого, а потрескавшиеся губы скривились в очередной раз в болезненной гримасе.
– О том, что пергамент уничтожен, знают только трое: я, ты и Зенон, – продолжал наместник. – Ты ведь понимаешь, четвертый эту тайну не должен узнать.
– Почему ты не дал мне умереть? – напрямую спросил Приск.
Мысль, что Адриан может его уничтожить, с некоторых пор преследовала его неотступно, как овод несчастную корову Ио. О, как же давно он не читал «Метаморфозы»! Зачем ему все это? Зачем?.. Погоня за призрачной властью, за мечтой тайно управлять ходом событий? Глупец…
– Я тебе доверяю точно так же, как Зенону, – ответил Адриан почти весело.
Что же его всегдашняя подозрительность? Неужто не нашептывает скрипуче: Приск опасен?
«Зачем-то я нужен ему… Не просто нужен, а необходим…» – решил военный трибун, хотя и не понял, в чем именно важность его особы.
– У парфян обширные планы… – сказал Адриан. – И, поверь, войну они собираются выиграть совсем не на полях сражений. Поправляйся, Приск… И поправляйся скорее. У меня есть для тебя поручение.
– Ожоги заживают долго, – ответил Приск.
– Ничего, мой Гермоген скоро поднимет тебя на ноги. А ты теперь у нас военный трибун, так что изувеченная стопа не помешает тебе воевать… Я подберу тебе отличного коня, резвого, но послушного, не слишком молодого, но еще полного сил.
– Ты не спросил, что я сказал под пыткой… – прошептал Приск.
– Мне не нужно спрашивать. Я и так знаю, – отозвался Адриан.
– Если честно, я мало что помню… – признался военный трибун. – Кажется… – Он замолчал.
– Да, именно так. Ты сказал, что в завещании мое имя, и пергамент хранится у меня в тайнике. Ты повторял это снова и снова.
– Когда жгут огнем, вранье получается самое примитивное… Я придумал эти две фразы до того, как все началось.
|
|
|
– Отличная версия. – Адриан вновь сделался весел. – Мне она нравится.
Приск еще хотел о чем-то спросить… Но никак не мог вспомнить, о чем. Лишь когда Адриан покинул комнату, а Гермоген в который раз дал выпить раненому приготовленную собственноручно настойку, военный трибун вспомнил, что же именно он хотел узнать: уехал ли юный Марк Декстр из Антиохии. Или нет…
«Мне надо отправить письмо… как можно скорее… немедленно…» – хотел он крикнуть вдогонку, но губы лишь беззвучно шевельнулись.
Тренировка кавалерии
Зима 866 года от основания Рима
Провинция Сирия
С утра Адриан выехал за город. Тренировки вообще всегда лучше проводить поутру – после завтрака, не слишком плотного, но и не скудного. Дышится легко – зима, не так уже жарко, а после дождей – воздух прозрачен и свеж.
Адриан примчался к месту тренировки верхом на отличном аланском жеребце, которого держал для охоты. Накануне наместник лично принимал участие в тренировке, и вороной жеребец, на котором весь день «провоевал» Адриан, совершенно выдохся. Выносливость лошадей была одной из главных проблем кавалерии. Но поскольку аланец был скакуном для охоты, а не для боя, то сегодня Адриан предполагал лишь наблюдать за маневрами.
На прямоугольном поле была выровнена площадка – и не просто выровнена, но и перекопана так, чтобы убрать и камни, и твердые комья земли. А после этого землю разгладили и утрамбовали в меру. С северной стороны построили каменную трибуну, на которую и поднялся Адриан, а вслед за ним – декурион Антиохии с сыновьями, военный трибун Флавий и вездесущий вольноотпущенник Зенон. С ними явились еще два десятка горожан из богачей – поглядеть на действо. Антиохийцы вообще лакомы до развлечений, а уж тренировки кавалерии для них – праздник. Впрочем, для антиохийцев любое действо – развлечение, так что за границами плаца всегда собиралась толпа зевак – потому как зрелище в самом деле было занятное.
Два десятка мальчишек забрались на ветви росших у границ площадки деревьев. В первый день тренировки Адриан попытался прогнать всех лишних – и мальчишек, и зевак, но вскоре понял, что дело это безнадежное.
– Начинать? – спросил военный трибун Флавий.
– Что? Ах да! Конечно! – энергично кивнул Адриан.
Вчера и за два дня до того командиры выводили на учение по четыре декурии всадников – каждую со своим значком. Но сегодня на поле вышли две турмы. [602] Турмы появлялись из-за трибуны, как из-за укрытия, и выезд каждой сопровождался приветственными воплями зрителей. Чтобы различать их, первая была одета во все багряное, вторая носила цвета гиацинта. Вслед за турмами выехала декурия всадников в пестрых одеждах – у этих щиты были прочнее прочих, а на лошадях – двойные попоны. Всадники из дополнительной декурии должны были изображать для багряных и гиацинтовых цели.
|
|
|
Все всадники были в шлемах, командиры турм – в позолоченных, остальные – в обычных, железных. В бою всадники надевают открытые шлемы, но на учениях положены металлические маски с прорезями для глаз, отчего всадники казались не совсем людьми, а некими механизмами, вроде игрушек Филона. Опять же головы лошадей прикрывали налобники с наглазниками из ажурной проволоки – чтобы ни одного скакуна нечаянно не поранили дротик, копье или щепы.
Уже для одной красоты к шлемам крепились желтые султаны. В самом деле чудесное зрелище! Сыновья декуриона смотрели, открыв рты, как колебались перья всадников под налетевшим ветром. Вместо железных панцирей воины надели льняные стеганки, те, что называют киммерийскими. Опять же для тренировок использовались овальные щиты, гораздо легче боевых, из вертикальных тополиных планок. Склеенные и скрепленные кожаными ремешками, они при точном ударе тупого дротика или копья разлетались на щепки. Зато выглядели красиво, учитывая пеструю раскраску, да и двигаться с таким щитом было не в пример легче, чем с боевым. Лошади вместо коротких чепраков, какие берут для боя, укутаны были в широкие стеганые попоны, закрывавшие весь корпус и даже ноги скакунов до колен.
Кавалеристы сначала устроили торжественный выезд, демонстрируя красоту оружия, знаменосцы несли не только вексиллумы, но и «драконов» на манер дакийских – когда всадник стоял неподвижно, казалось, он держит на древке пестрые лоскуты, но чуть разгонялся – тканый хвост «дракона» начинал извиваться подобно змее и выть на ветру. Лошади подобраны всадникам под стать, набрали рослых коней, а то накануне какой-то великан, взгромоздившись на клячу, доставал ногами чуть ли не до земли.
Адриан надеялся эти две турмы вывести перед Траяном, дабы показать, каковы его всадники, и потому гонял немилосердно.
После выезда началась сама тренировка.
Турмы построились напротив трибуны. Одетая в багряное – против зрителей, гиацинтовая – слева, вплотную к краю площадки. Кони стояли плотно, всадники держали щиты за спинами так, чтобы образовать сплошной ряд, закрывая воинов от ударов. Как и в пехоте, такое построение называлось черепахой. После этого из дополнительной декурии, что встала от трибун справа, выехали двое и заняли место между турмой багряных и трибуной.
Тогда началось.
Гиацинтовые поскакали в атаку первыми – неслись по дуге, стараясь не приближаться к багряным, но при этом – промчаться перед трибуной как можно ближе к целям и осыпать недвижно стоявших всадников дротиками. Дротики для тренировок тяжелее, нежели для боя, но с утолщениями вместо боевых железных наконечников. В щит недвижного всадника полагалось метнуть дротик на полном скаку – ну а всадник-цель при этом обязан удержаться в седле, принимая на щит град ударов, и не позволить коню стронуться с места.
Но и это все было лишь частью учебы. Как только сорвался с места первый всадник гиацинтовых, тут же помчался наперерез ему и багряный – чтобы помешать «противнику» достигнуть цели. Бросок дротика багряного… Отличный бросок! Но первый в строю был одновременно первым по доблести и по умению – так что гиацинтовый почти без труда отбил дротик «противника» щитом и полетел дальше к цели. Зато второй гиацинтовый прикрыться щитом не сумел, ловко брошенный дротик свалил его с коня на галопе. Да уж – удержаться в седле во время боя – не так-то просто. [603]
Точный бросок был встречен одобрительными криками на трибуне.
Но Адриан смолчал. Хотя и поднял руку в знак одобрения.
Далее было самое сложное – багряный проскакал вперед (надобно было багряным всем собраться рядом с трибуной слева, а гиацинтовым – справа). Но теперь гиацинтовый, уже третий, разогнавшись на кипящей пылью дуге, швырнул дротик «сопернику» в спину. Однако багряный и в этот раз оказался на высоте. Не только прикрылся щитом, но, развернувшись, свой дротик метнул назад. Назывался этот прием особым термином – петринос, – то есть метание дротика над крупом коня. Тут при броске полагалось очень сильно развернуть корпус и при этом не только удержаться в седле, но и прикрыться от противника щитом – все искусство всадника проявлялось как на ладони в этом броске. Но если прием отработать, тогда в бою всадник не подставит противнику спину, а продолжит сражаться.
Накануне днем Адриан таким же броском над крупом выбил «противника» из седла. Метал он дротик вполсилы – но даже такой удар расколол щит кавалериста на бесполезные щепы. Бросил бы в полную силу – убил.
Выведенные турмы демонстрировали неплохую выучку. Вся беда была в том, что они еще ни разу не бывали в настоящем бою. Одно дело тренировка, когда тебе в худшем случае угрожают падение с лошади на мягкую землю и пара синяков, а другое – когда враг осыплет тебя градом стрел или бросит в атаку тяжелую конницу. Хорошо бы в каждую алу хотя бы три-четыре турмы поставить из тех, кто знает, что такое настоящий бой.
– А наместник сам не хочет показать свое искусство? – Голос декуриона так и сочился лестью, как соты медом.
Почему бы и нет? Один раз проскакать – исполнить петринос так, чтобы у остальных потекли слюнки, – для этого и аланский конь сгодится.
Вот только панциря подходящего нет. Ну ничего – в тунике даже сподручнее, все равно никто не попадет в Адриана – это уж точно.
…Он встает за багряных. Несется. Мечет дротики. Два мощных броска – и два всадника на песке. Теперь отбить дротик щитом и поворот корпуса…
Если бы не аланец… тот дернулся, и Адриан слишком рано начал маневр, развернул корпус, и… пущенный твердой рукой дротик гиацинтового пробил щит насквозь, обращая защиту в груду тополиных дощечек… Остро отточенный наконечник дротика прошел над предплечьем руки, что держала щит, вспорол на груди тунику и рассадил кожу…
Остро отточенный наконечник вместо тупого тренировочного…
Телохранители Адриана уже тащили багряного с коня и валили на землю… Значит – поверили Приску парфяне. Нет ничего убедительнее, чем вопль человека, которого жгут огнем. Парфянская партия, не сумев уничтожить завещание, решила ликвидировать наследника… Не ведая, что эта фигурка фальшивая.
Или все-таки нет?
Адриан отбросил изуродованный щит и усмехнулся.
Иногда твои враги могут стать союзниками, если ты достаточно для этого умен. О покушении пусть немедленно узнают в Риме. В Риме, из которого уехал император…
Птицы в клетке
Зима 866 года от основания Рима
Италия
Если бы маленький Гай не исчез, Кориолла могла бы привыкнуть к жизни на вилле. Тем более что места здесь чудесные. Но день проходил за днем, а о малютке Гае и его похитителе не было никаких вестей. Кориолла все больше осознавала себя пленницей, птичкой в клетке, пускай эта клетка и просторна, и полна вкусных зерен и свежей воды.
Молчун не возвращался и ничего о себе не сообщал.
Кориолле запрещено было писать Приску, хотя она каждый день заявляла, что должна поведать мужу о случившемся. Но в том-то и дело: именно об этом Приску знать не полагалось. На все просьбы Мевия в ответ требовала, чтобы письмо писалось под диктовку, чтобы Кориолла сообщила, что решила приехать на виллу к Мевии, что чувствует себя замечательно, что дети здоровы, а она, то есть Кориолла, – полна сил и надежд. Кориолла всякий раз наотрез отказывалась.
Письма Приска, направленные в Комо, почтарь Афрания уже дважды доставлял на виллу.
Приск писал редко и как-то странно. То о каких-то делах… то о том, что повредил руку и потому вынужден диктовать послания секретарю Адриана. Спрашивал, как она себя чувствует… как дети… Значит – ничего не знает. Ни-че-го.
На второй день пребывания на вилле Кориолла попыталась сбежать вместе с Флорис, но была остановлена у ворот. Мевия заперла пленниц на три дня безвыходно в комнате. А потом напомнила сухо, что угроза убить – не пустые слова. И что-то было в ее словах, а главное в глазах, такое, что Кориолла ей поверила.
Порой вечером, лежа в постели, она планировала бегство – оставить Флорис у Мевии и рвануть в Антиохию к Приску. Вместе они отправятся на поиски Гая. Прежняя дерзкая натура пробуждалась в матроне и требовала действий… Но следом накатывало бессилие, сознание того, что одной в такое путешествие пускаться – безумие. А главное – от Мевии ей не ускользнуть. Тогда начинало казаться, что с Гаем они уже не встретятся. Ни-ког-да. Это слово Кориолла произносила все чаще и чаще.
Однажды вечером Кориолла, наплевав на все угрозы, начала собирать вещи, потребные в путешествии, но тут в спальню к матери ворвалась Флорис и начала ей рассказывать о том, как она сегодня читала учителю текст и ни разу не сбилась…
И Кориолла понимала, что никуда уже не убежит, что Гая ей в одиночку не найти и оставить Флорис одну – пускай и в доме Мевии – нельзя. И эта мысль держала ее теперь прочнее всех решеток, цепей и колодок.
Она спрятала собранный узел в сундук, понимая, что в другой раз достать его будет еще сложнее…
И однажды, уже не противясь, она написала Приску, что живет на вилле Афрания, что с нею все-все хорошо. И Флорис – с нею тоже все замечательно… Гай здоров. Мевия внимательно следила за каждым словом, что писала Кориолла. Но, прежде чем запечатать, Кориолла успела смазать слово «здоров» – и рядом с именем Гая образовалась пустота. Приск должен заметить. Обязательно…
Часть IV
ВОЙНА НАЧИНАЕТСЯ
Траян отправляется в поход
Осень – зима 866–867 годов от основания Рима [604]
Рим – Киликия
Осенью 866 года, а именно в шестой день до календ ноября, [605] императорская трирема вышла из порта Остии. На борту – император Траян со свитой. Его жена Плотина и племянница Матидия отправлялись вместе с императором на Восток. Накануне Матидия долго спорила с дочерью. Дело дошло до крика, бросания посуды и пощечин. Сабина наотрез отказывалась ехать в Антиохию к мужу, как того требовала мать.
– Если тебе так нравится мой муженек, можешь сама с ним спать! – орала Сабина, за что получила еще одну оплеуху, третью по счету.
– Да нет, он на тебя не польстится… ты слишком стара…
Четвертая пощечина вызвала приступ едкого смеха.
– Зачем я должна ехать? Траян его ненавидит. Разве ты не знаешь? Это вы с Плотиной его обожаете…
Эта фраза заставила руку Матидии замереть в воздухе.
– Кто тебе это сказал? – спросила Матидия.
– Что сказал? Про обожание? Или про ненависть? – спросила Сабина язвительно.
– Про ненависть… – тихо сказала Матидия.
– Так видно… Мне лично – очень даже.
Мать больше не настаивала на поездке – лишь заметила, что Адриан шлет из Сирии такие прелестные подарки всем женщинам из императорской семьи, что Сабина могла бы что-то послать в ответ…
– Младенца? – хмыкнула та.
Да уж, порадовался бы Адриан, ничего не скажешь, учитывая, как давно он уехал из Рима!
* * *
Море уже бурлило по-зимнему, грозя штормами, но это, кажется, не смущало императора. Вслед за Траяном погрузились на корабли его преторианская гвардия и конная стража. Кука, очутившись на борту следующего за императорской триремой корабля, сжал под плащом крошечную фигурку Нептуна – амулетом он запасся заранее. С каждым годом Кука становился все суевернее. Как будто в переплетении многочисленных примет и поверий пытался отыскать путь, на котором можно избегнуть опасностей. Это не было трусостью – всего лишь осмотрительность старого солдата, который поставил себе целью вернуться с очередной войны. После нескольких лет в Риме, спокойной жизни и не хлопотной службы Кука как-то отвык от тревог военного пограничья и долгих кампаний.
Про Парфию Кука знало мало, а вернее, не знал ничего, и это его смущало. Точно так же когда-то неведомая Дакия преподнесла Траяну свои сюрпризы и погубила многих легионеров. Почему-то все чаще преторианец вспоминал погибших – Квинт Марий, Скирон, Крисп, центурион Валенс и юный Корнелий, брат Кориоллы… Парфия наверняка добавит имен к этому списку.
Но Парфия обещала и другое – контироны Пятого Македонского встретятся вновь. Контироны – они ведь как братья зачастую. Кука своих братьев из Неаполя видел всего один раз, с тех пор как поступил на службу, – когда получил отпуск во время перевода из легиона в гвардию. Старшие смотрели на младшего, что явился в квартирку над мастерской в новеньких доспехах преторианца, с завистью и неприязнью. Двух дней хватило, чтобы напиться, подраться, помириться и расстаться почти без сожаления. А вот Приск, Тиресий, Фламма, Малыш, Молчун и Оклаций – Куке вроде как братья… Нет, Оклаций не совсем, конечно, как брат… Но остальные – точно ближе тех, кто родня по крови. Хотя Фламма и не контирон. Но этот недостаток библиотекарю можно простить.
На борту триремы в первый же день Кука столкнулся с Марком Афранием Декстром. Тот был в доспехах центуриона – как и много лет назад, когда Кука впервые повстречался с Афранием в Нижней Мезии. Ну что ж, известная практика – во время военной кампании вновь призывать под значки ветеранов.
– Ха… и ты тут… – ухмыльнулся злорадно Кука. – А я уж думал: ты-то наверняка останешься в Риме. Погоди, сколько у тебя миллионов?..
– Новая война – новая служба, – кратко отвечал центурион фрументариев, пропустив мимо ушей вопрос про миллионы. – Так что я при деле.
Слова Афрания можно было счесть за некий каламбур – потому что было совсем не ясно, о каком деле говорит фрументарий.
Попытки поймать на живца – то есть на несчастного библиотекаря Фламму – таинственного соперника не увенчались успехом. Скорее всего, противник оказался умен и быстро сообразил, что свиток, даже если и был у Фламмы, давным-давно уже не у него.
Посему Фламма напрасно дрожал от страха, выходя на улицу: никто за ним не следил и на его жизнь не покушался. Афраний даже пару дней подержал охрану Фламмы на солидном расстоянии, предоставив библиотекарю самому заботиться о своей драгоценной жизни. Но и это «предложение» никого не заинтересовало. Фламма напрасно вздрагивал при каждом толчке, обливаясь потом, отступал в тень портиков, завидев какого-нибудь здоровенного сирийца, спешащего с поручением хозяина. Нет, Фламма никого более не интересовал. Решив, что более разыгрывать спектакль не стоит, Афраний позволил Фламме делать все, что тот пожелает, и несчастный библиотекарь заперся в библиотеке Афрания, наотрез отказываясь выходить из дома. Он читал книги с утра до вечера, обжирался до икоты и каждый день напивался неразбавленным вином – только так он мог заснуть.
В итоге Афраний счел за лучшее взять Фламму с собой – в качестве писца.
А вот от Мевии пришли тревожные известия: Амаст, похитивший Кориоллу и ее детей, человек, несомненно, причастный к убийству Павсания, опять ускользнул. Мало того – ускользнул дважды. И еще сумел выкрасть маленького сына военного трибуна. Молчун отправился за похитителем в погоню, но сумел ли догнать или потерял след – не сообщалось. Вот это было плохо. Очень… Молчуну Афраний доверял, потому и взял к себе бенефициарием. Но – возможно – Амаст этот Молчуну попросту не по зубам.
Адриан добился перевода Тиресия центурионом в Шестой легион Феррата. Малыш должен был прибыть с вексилляцией Пятого Македонского легиона из Троезмиса вместе с другими фабрами. Для них на грядущей войне работы найдется немало – как и на любой войне Рима.
Траян призывал на новую войну ветеранов Дакийских войн.
Все были уверены в быстрой победе, на свою долю добычи рассчитывал каждый, а после дакийских кладов парфянские мерещились совершенно несметными.
Что касается Афрания, то он трезво оценивал перспективы – на этой войне потерь будет больше, нежели приобретений.
* * *
В Афинах императора встретило посольство от царя царей Парфии Хосрова. Во главе посольства прибыл зять Хосрова, он умолял императора о мире и еще умолял, чтобы Рим утвердил нового царя Армении Партамазириса, которого выбрал Хосров. Император выслушал посольство с видимым раздражением, не удосужился даже ответить Хосрову на послание. Драгоценных даров, что выложили перед ним послы царя царей, не принял. Траян явился на Восток завоевывать царства, а не раздавать короны. Хосров, так старательно враждовавший с Пакором и с Вологезом Вторым, собственными руками подготовил падение Парфии. Междоусобицы ослабили некогда могучее царство, от грозной прежде армии остались разрозненные отряды. Плод созрел, осталось только протянуть руку и сорвать. Лазутчики и послы даже не знали точно, кто ныне правит в Ктесифоне. Послы Хосрова уверяли, что именно Хосров. Но незадолго до этого и от Пакора являлись посланцы и тоже уверяли, что именно Пакор владеет Ктесифоном и чеканит в столице монету. Как никогда их распри были на руку Риму.
Из Афин Траян отправился дальше на восток – по морю в Эфес, где сделал остановку почти на две нундины.
Здесь он принял несчастную Кальпурнию, вдову Плиния, которая вошла в город пешком, неся в руках урну с прахом своего обожаемого супруга – как это некогда сделала Агриппина, возвращаясь из Сирии с прахом Германика. Тиберий, подозревавший во всем зломыслие, счел безутешное горе нарочитым, да и не горем вовсе, а заигрыванием с подлым плебсом. Траян, к счастью, нравом ничуть не походил на Тиберия и воспринял поступок Кальпурнии так, как только и можно было его воспринять, – как нестерпимое отчаяние, ибо свое горе римляне, скорбя о человеке достойном, всегда выставляли напоказ.
Кальпурнию Траян и Плотина приняли у себя, беседовали с нею часа три, не меньше. Больше всего Плотину поразило то, что дерзкий поступок какой-то служанки лишил столь достойного человека жизни.
Августа [606] вдруг подумала, что так всегда и бывает – какой-нибудь озлобленный раб, или гладиатор, или смотритель двора вдруг схватится за кинжал или яд…
Тут она вспомнила, что один из преторианцев говорил ей, будто знает прорицателя, способного в снах увидеть будущее. Преторианца звали Кука, и Плотина на другой день велела немедленно его позвать. Выспросить имя провидца оказалось делом нетрудным. И когда Тиресий явился к ней, Августа спросила, не было ли у того видений о грядущей войне и о здоровье императора.
Тиресий ответил, что видение было. Что видел он город на холме посреди пустыни, что стена высока и построена по кругу. К городу подступила римская армия и ведет осаду. Высятся штурмовые башни, скачет конница, саперы копают траншеи. В стене уже сделан пролом, император со свитой скачет, чтобы поглядеть поближе на укрепления. Он без шлема, волосы его сверкают серебром на солнце. По гордой осанке и седине его узнают, тут же выпущенная из катапульты стрела убивает едущего рядом адъютанта, а конь под императором встает на дыбы и сбрасывает Траяна на землю.
|
|
|
