 |
Глава четвертая МАРТ – МАЙ 1919 10 глава
|
|
|
|
Евреи занимали главенствующую роль в торговле продуктами крестьянского хозяйства на Украине. Так, например, процент евреев, торгующих живым скотом, к общему количеству торговцев этим товаром равнялся в Киевской губ. 78,1%, в Подольской — 89,8%, в Херсонской — 71,9%, а в Таврической — всего лишь 10,8% и в Екатеринославской — 21,1%. В торговле зерновыми продуктами в Киевской губернии евреи составляли 98% всех торговцев зерновыми продуктами, в Подольской 98,5%, в Херсонской — 82,5%, а в Таврической — лишь 44,6% и в Екатеринославской — 72,6%.
Крестьянин, везя продукты своего труда в город или местечко, мог в некоторых губерниях продать их только еврею. Естественно, что в этих губерниях, где евреи-торговцы составляли 3/4 всех торговцев или даже 98%, классовый и групповой антагонизм находил свое выражение в безудержном шовинизме; и здесь крестьянство действительно было охвачено таким шовинизмом. Торговый капитал, разорявший крестьянина низкими ценами на продукты сельского хозяйства, нажившийся за счет разорения крестьянской массы, персонифицировался в сознании крестьянина в фигуре еврея-торговца, бывшего почти монополистом на рынке с.-х. товаров.
Торговую посредническую функцию по скупке крестьянских товаров и продаже им продуктов города нес еврей-торговец. Отсюда росли корни антисемитизма в крестьянском движении[440]...
В вопросах политических еврейская община была замкнута сама в себе и почти всегда занимала позицию сильного, угнетая и эксплуатируя слабого. Но все же, если сравнить происходящее на территории нашего влияния — Екатеринославщине, с остальной Украиной, то можно уверенно сказать, что знамя интернационализма в махновщине развевалось высоко.
|
|
|
Чтобы оценить происходящее, сошлюсь на исследование Гусев-Оренбургского, который описал еврейские погромы на Украине в 1919 году на 160-ти страницах.
«Мы знаем о свирепых погромах эпохи Хмельницкого в середине XVII века; о страшной гайдаматчине средины XVIII века. Многие из нас пережили погромы 1881/82 годов. Отлично помним мы октябрьские деяния черносотенцев в 1905 году.
Теперь проходит перед нашими глазами пятое по счету массовое кровавое действо.
В революционные эпохи 1881 и 1905 годов еврейские погромы были кратковременны, они налетали как мгновенный шквал. Теперь — это сплошное, непрерывное бедствие. Теперь по евреям, распластанным на украинской наковальне, ударяет не один молот, не два, а все молоты, какие только работают на этой дикой и злой почве. Они бьют без устали, днем и ночью, летом и зимою...
Мы знаем только часть, и притом, вероятно, не большую, всех погромленных мест... До сих пор нам известны 402 погромленных пункта.
Тут есть и большие губернские города, как Житомир, Киев и Екатеринослав, есть и мелкие села и деревни с несколькими еврейскими семействами, проживающими в них с незапамятных времен.
| Распределяются эти пункты по губерниям: | ||
| Киевская | ||
| Волынская | ||
| Подольская | ||
| Херсонская | ||
| Полтавская | ||
| Черниговская | ||
| Екатеринославская | ||
| Итого: | ||
Да и само понятие “погрома”устарело. Раньше “погром”понимали, как нечто внезапное и скоротечное, что длится час, день, два и — прекращается, но прежняя практика не предвидела такого состояния, когда город или местечко в течение недель или месяцев находится в состоянии погрома, или когда данный пункт поочередно громится каждой входящей в него попеременно неприятельской стороной.
Общее число погибших от погромов никоим образом нельзя исчислять меньше, чем в 100 000.
До нынешнего погромного шквала обычными формами еврейских погромов в России были разгромы имущества: излюбленный прием — выпускание пуха из подушек, грабежи, избиения, изнасилования; лишь в исключительных случаях — убийства и в еще более исключительных — изощренные зверства при умерщвлениях. Нынешняя эпидемия погромов отличается от прежних, кроме безмерной своей продолжительности, — девятый месяц сплошных погромов, еще особой, из ряда вон выходящей свирепостью и безграничной утонченностью мучительства»[441].
|
|
|
Гусев-Оренбургский так описал Уманскую трагедию:
«Умань — уездный город Киевской губернии с населением в 60–65 тысяч человек. Из них евреев 35–40 тыс., украинцев и русских тысяч 20 и поляков около 3 тыс. Евреи составляют подавляющее большинство в городе, занимая центральные улицы и весь охватывающий их район.
Революция 1917 года вначале содействовала улучшению отношений, но уже в дни власти Директории отношение к евреям было полно ненависти и желания мстить. Власть обвиняла их в том, что они сплошь большевики. Гайдамаки издевались на улицах над евреями, избивали их, грабили при полнейшей безнаказанности.
В кругах отсталых и темных распускались слухи о том, что вся власть принадлежит «жидам», что они закрыли православные церкви, превратив их в конюшни, что большевики — это почти исключительно «жиды», и что они отберут у мещан всю их собственность.
В деревне же шла организация восстания против Советской власти, ее вели агенты Директории и вообще крестьяне. Велась антисемитская агитация и среди уманского гарнизона. Штогрин и Клименко, левые эсеры, были ее руководителями.
В середине апреля они подняли вооруженное восстание гарнизона, арестовали Исполком, сместили евреев-комиссаров. Но карательный отряд из Винницы разоружил гарнизон и установил порядок. Штогрин и Клименко бежали в уезд, где своей агитацией в короткий срок восстановили против Советской власти все селянство Уманщины. Неизменным козырем этой агитации являлось указание на то, что власть над народом захватили «чужеземцы», «пришлые», «жиды».
Штогрин, сам уманец, учившийся в училище садоводства, был видным политическим деятелем и пользовался симпатиями, как защитник интересов крестьян. Он требовал предоставления левым эсерам мест в Исполкоме и вообще реорганизации Совета и Исполкома так, чтобы в большинстве был представлен крестьянский элемент. Не добившись этого, сделался руководителем повстанцев. Впоследствии на допросе в ЧК ему ставили обвинение, что он вел антисемитскую агитацию.
|
|
|
Его спрашивали:
— Неужели вы не понимали, что это может вызвать еврейские погромы? Он заявил, что действительно звал крестьян на погром.
— Ибо иначе поднять их нельзя было.
Его расстреляли, но повстанческое движение после его смерти усилилось, поднялись крестьяне почти всех окрестных деревень и под предводительством Клименко пошли на город. Вскоре стало ясно, что слабым отрядам не справиться с ними, ибо число их росло, восстания охватили всю Уманщину. Получив известный антисемитский универсал Григорьева, повстанцы присоединились к нему и общим штурмом пошли на город. Советские войска отступили.
Повстанцы хлынули в беззащитный город со всех сторон. Первая волна состояла из деревенских крестьян, начиная от подростков и кончая бородатыми стариками. Многие были вооружены косами, граблями, а то и просто длинными палками... Еврейское население в панике попряталось по домам, чердакам и погребам. Многие нашли приют у знакомых христиан-интеллигентов, благодаря чему избавились от грабежа, избиения или смерти...
Бегая по учреждениям, крестьяне искали:
— Коммунистов.
Потом стали врываться в частные квартиры, преимущественно еврейские, и кричали:
— Выдавайте коммунистов!
Искали только оружие или коммунистов, не грабя и не убивая никого.
Так было, однако, до 5 часов 12 мая...
Рассыпавшись по городу, отдельные толпы обходили квартиры, где производили обыск и осмотр людей и документов, ища коммунистов; обыски неизменно кончались открытым грабежом, избиениями и убийствами.
Требовали:
— Коммунистов и оружия — или к стенке!
Или начинали с крика:
— Денег, денег, жиды!
И истязали и убивали до и после получения денег...
Студента К. тащили уже к расстрелу, требовали каких-то два револьвера, и никакие убеждения и просьбы не помогали. С ним вели еще двух молодых людей. Вдруг один из них упал в обморок, произошла заминка. Громилы их оставили в покое и хотели уйти. Но через некоторое время вернулись за студентом. Увидев, что тот не убежал во время замешательства и готов с ними идти, они с удивлением констатировали:
|
|
|
— А вин не утик.
И оставили его в покое...
Три дня шли убийства — 12, 13 и 14 мая...
Достаточно было иногда, по свидетельству большинства евреев, чтобы христианин удостоверил, что он знает данных евреев как благонадежных людей, и бандиты никого не трогали...
Четырнадцатого массовый погром кончился, и в приказе главнокомандующего писалось:
— «Жидовська влада скинута».
Разрешено было похоронить убитых...
Всего убито до 400 человек...
Резня в Умани кончилась, но раскинулась по всей Уманщине.
Везде евреев громили, убивали, причем процент убитых и разгромленных в селах и местечках неизменно был выше процента пострадавших в городе. В резне и погромах принимали главное участие бродившие по уезду повстанческие банды...
Самым тяжелым видом преследования был отказ окрестных крестьян и местных торговцев и торговок продавать что бы то ни было евреям, особенно съестные припасы.
— Уморим жидов голодом!
Часто на базаре отказывались продавать хлеб христианкам, с виду похожим на евреек.
— Мабуть жидiвка.
В то время часть штаба Клименко и повстанцев была недовольна им за то, что он запретил погромы и резню евреев; открыто обвиняя его, зло говорили:
— Продался жидам...[442]
Мы уже тогда были наслышаны и видели вероятность подобного у себя. Поэтому прилагали максимум усилий для недопущения погромов и имели в этом сравнительный успех. Кстати, в Екатеринославской губернии довольно высокий процент еврейского и немецкого населения, которое живет не только по городам и местечкам, но и отдельными изолированными колониями (поселками).
Станция Розовка, Зачатьевка и Хлебодаровка были заполнены беженцами из г. Юзово (Донецк), переходившего из рук в руки. Эти несчастные ютились, где только можно было: в залах вокзалов, на перроне, насыпи, в посадках. Ранее нам удавалось в немецких колониях организовать столовые и беженские комитеты, которые снабжались продовольствием от боеучастка. В течение двух месяцев немцы-колонисты кормили десятки тысяч женщин, детей и стариков, шахтеров из Юзово и окрестностей. Но в последнее время стало невмоготу и немцам, которым, что называется, объели уши. Я отдал распоряжение станционным комендантам отправлять беженцев дальше в тыл, чтобы разгрузить прифронтовую полосу. Они не уходили и, продолжая сидеть, ожидали, когда мы отобьем Юзово, чтобы вернуться домой.
|
|
|
Красные полки 13-й армии, особенно 13-й полк, изнуренные боями, а главным образом, отсутствием продовольствия и патронов, в панике из Рутченково–Юзово бежали на наш участок в надежде укрыться от деникинцев. Так было раньше, три раза, так стало и в четвертый.
Соседняя 9-я дивизия 13-й армии всегда вызывала у нас сомнение и недоверие.
По поводу создавшегося положения и «странного»поведения комбрига 9-й резервной дивизии Берзилова командарм 2 сообщил командукра:
«... Он (Берзилов. — А. Б.) вдруг присвоил себе звание комгруппой и, вразрез оперативному приказу, отдал словесные распоряжения — двигаться к Суходольской. Из-за него 13-й, 3-й резервн., 79-й, 81-й и особый железнодорожный бежали до Полог...»[443]
На станции Волноваха и В. Анадоль было настоящее столпотворение вооруженных винтовками красноармейцев, бежавших из Юзово. Мой начштаба поспешил выставить завесу к северу, сколачивая роты из бежавших, снабжал их хлебом и патронами.
Таким образом, наше положение было безвыходное, и мы с Куриленко решили ударить по всему участку, чтобы отвлечь внимание от Юзово белых. Было отдано полкам распоряжение, и они, перейдя в наступление, к утру 16 мая заняли станцию Моспино, Кутейниково, Николаев, Степановскую, Григорьевскую, Василевскую и Еланчинскую на реке Еланчик. Одновременно с тем — двумя бронепоездами мы наступали к северу и заняли, при помощи пришедших в себя красноармейцев, Еленовку, Доля, Мандрыкино, Рутченково и Широкую. Юзово вновь было занято 13 полком.
Уставши за ночь, я вернулся в штаб бригады. Махно меня ожидал у аппарата в Гуляйполе. Он передал сводку армии на 16 мая: «...14-го отбиты у Григорьева г. Кобеляки, Черкассы, Кременчуг, Золотоноша. Окружившие г. Чернигов бандиты разогнаны. 15 мая у Григорьева отбит Екатеринослав.
Оперсводка венгерского фронта на 15 мая: Красная Армия Советской Венгрии заняла линию фронта на румынском участке: Берек, Миносликола–Фальва, Анатфальва, но отошли из железнодорожного узла Фюлес. На чехословацком фронте наши атаки продолжаются»[444].
— Двадцать два успеновских погромщика, — продолжает Махно, — мною расстреляны. Возвращаясь из Бердянска, так же расстрелял одного коменданта станции В. Токмак. Сволочь такая, парень был хороший, помнишь, мы, по занятии Бердянска, назначили его комендантом. Теперь он вывесил плакат с лозунгом: «Бей жидов, спасай революцию, да здравствует Батько Махно!»Я его коцнул.
Есть отписка на наш протест на статью «Долой Махновщину!»Принимай телеграмму:
«Срочно вне всякой очереди. Нач. штаба тов. Озерову
Штаб 3-й бригады комиссар Бурдыга.
входной 2212 дело 10/ 9/У – 1919
Никто не отрицает храбрости повстанцев и красноармейцев из отрядов тов. Махно, однако дисциплина сильно страдает и Советская печать отзывается на те бесчисленные жалобы, которые слышатся отовсюду.
Нр 1114
Предсовнаркома Раковский»[445].
Только получил из Харькова от Каменева партию однозарядных, как берданки, винтовок, и к ним 200 000 патронов «Гра». Немного посылаю тебе, Куриленку и Платонову, высылаю тебе из Бердянска кавдивизион, а остальные пошлю Куриленку. Из Полог в твое распоряжение вышел 1-й Советский полк, посланный Скачко.
Сегодня Рощин Каменеву послал следующую телеграмму, посылаю тебе для сведения:
«Каменеву по нахождению.
Злостная, черная рука сеет ложь. Тов. Махно не только держит фронт, но успешно наступает. Реакционеры упорно говорят о связи Махно с Григорьевым. Это ложь, гнусно и хитро задуманная. Сообщение о расстреле политических комиссаров во главе с Колосовым есть отвратительная ложь. Все на своем посту. Вчера взяты важные пункты: Кутейниково, Моспино, которые пришлось снова сдать врагу из-за отсутствия патронов и снарядов. Немедленно высылайте патроны, высылайте вагон плоской бумаги для газет и воззваний. Вышлите 16 миллионов рублей. Неполучение денег, бумаги, патронов, явится серьезным препятствием в борьбе с контрреволюцией.
Рощин»[446].
— Как думаешь? — спрашивал Махно.
— Хорошо! — ответил я. — Но враки, что Кутейниково снова занято белыми!
— Ну да ладно, надо что-нибудь писать!
Я нарисовал общее положение фронта, обращая его внимание на активность в последнее время противника и просил ускорить мобилизацию. На мое предложение, чтобы для этой цели использовать Советские военкоматы, штаб мне ответил: «Это невозможно, ибо у нас имеются свои отделы формирования, которые вполне управятся с делом.»
Но, это были слова, не больше. Я знал, что на тыл рассчитывать нельзя, ибо он продолжал болеть организационной лихорадкой. Особенно в последнее время, в связи с восстанием Григорьева политические страсти не утихали. Группа «Набат»настаивала перед штабом на разрыве с большевиками. Конфедерация собиралась перенести к нам свой орган, обещал приехать из харьковского подполья и ее секретариат. Анархический отряд Чередняка[447](200 человек) перебросился из Харьковщины в Гуляйполе, за ним прибыл и отряд Шубы[448](300 человек), оперировавший с апреля 1919 г. в Екатеринославском и Новомосковском уездах. Они получили директиву секретариата конфедерации «Набат»относительно того, что должны ожидать в Гуляйполе приезда секретариата и ни в коем случае не выступать на фронт, не распылять своих бойцов.
Бои на фронте начали принимать угрожающий характер. Деникин, имея в своем тылу хорошо организованный аппарат формирования, бросал на фронт всё новые и новые полки.
На Украине к этому времени безнаказанно гуляли петлюровские отряды, организуя кулацкие восстания на Подолии, Волыни, Киевщине, Черниговщине и в других губерниях.
Григорьев одерживал легкие победы над большевиками в местных Советах депутатов, которые не имели в то время на Украине ни авторитета, ни силы.
Картину происходящего в г. Николаеве рисует в своем докладе Реввоенсовету 17 мая 1919 года Председатель временного рабоче-крестьянского правительства Бессарабии И. Криворуков:
«В. Секретно. Сведения, полученные от товарища В., приехавшего из Николаева.
9-го сего мая к 7-ми часам вечера по Николаеву были расклеены объявления Военно-Морского Комиссариата, за подписью Комиссара Белова о том, что город объявлен НА ОСАДНОМ ПОЛОЖЕНИИ и что все пропуска должны быть заменены в Комиссариате новыми. Тов. В., работавшей в Советской организации до 12 часов ночи ежедневно, явился в Военно-Морской Комиссариат за получением нового пропуска. Помощник Белова дословно заявил ему следующее: “никаких пропусков советским служащим не даем и все, что было до сих пор, можете забыть”. Слухи шли, что это объявление вызвано Григорьевской авантюрой.»
12 мая было созвано пленарное заседание Николаевского совета депутатов и представителей партий и союзов, которое было прервано явившимися на собрание десятью матросами Николаевского экипажа. Считая Григорьева авантюристом, они заявляли, что пойдут навстречу его войскам, которых считают не бандами, а хорошими товарищами, выручившими их в свое время из-под владычества добровольцев. Не дав выступить товарищам Скляру (Уполномоченному Украинского С. Правительства), Соколову (Председателю Исполкома) и Ряпо (Комиссару Просвещения), матросы потребовали разоружения и разгона Чрезвычайной Комиссии, всех коммунистических ячеек.
13-го мая в 5 часов утра началась перестрелка между матросами и отрядами ЧК и в результате были раненые и убитые с обеих сторон, а также среди мирного населения (случайные жертвы). К 7-ми часам утра власть в городе перешла к матросам, которые начали арестовывать коммунистов и представителей Исполкома. К 12-ти часам рабочими-коммунистами был созван митинг, на котором пытавшемуся выступить товарищу Скляру матросы запретили говорить и разогнали митинг...[449]
В отличие от нашего неспокойного тыла, за Деникиным было численное преимущество и лучшее вооружение. На Маныч он бросил свежую конницу, в Донбассе — кубанское формирование, а против махновцев — Шкуро и стрелковые полки генерала Виноградова. Вся эта масса непрерывно атаковала наши участки, стараясь удержать за собой не только Донбасс, но и вытеснить нас из Левобережной Украины и Дона. Но мы не падали духом. По всей Украине шла мобилизация рабочих, призывалась молодежь на действительную службу. Григорьевщина начала разлагаться, и те красные советские дивизии, которые были брошены на ее ликвидацию из резерва, а частично сняты с деникинского фронта, должны были прийти к нам на помощь.
13-го мая к нам прибыл 1-й советский стрелковый полк под командованием Чайки[450]. Полк формировался в Мелитопольском уезде и состоял из молодых крепких тавричан. В этот момент Шкуро особенно напирал на Юзово, и как только на ст. Волноваху прибыл 1-й полк, я выехал с ним на участок Моспино и с вагонов бросил его на позицию, в помощь 9-му Заднепровскому и 55-му (бывш. 15-му) Украинскому полкам, ведущим горячий бой. Шкуровцы колоннами переходили в атаку и при поддержке трех бронепоездов, вооруженных шестидюймовыми морскими орудиями, и двух танков, после жестокого сопротивления, потеснили нас на линию Бешево–Караванная. Мы оставили Моспино и Кутейниково.
В этом бою понесли большие потери 9-й Заднепровский и особенно 55-й полки. В последнем выбыл из строя почти весь комсостав, а в полку осталось около 500 бойцов[451]. Я поспешил на помощь и выехал на Волноваху.
Махно слово сдержал. Под вечер 17-го мая он выслал 1 000 винтовок «Гра», и из Бердянска прибыл кавдивизион. Винтовки были немедленно розданы запасному батальону 2-й бригады, высланному на разъезд Доля для подкрепления 1-го советского полка.
— Ну посмотри, Виктор, — сказал Долженко, только что приехавший из Гуляйполя; у его ног лежала груда воззваний.
Долженко начал читать листовку:
«Рабочие, крестьяне и повстанцы!
В тяжелые дни реакции, когда положение украинского крестьянства было безвыходным, Вы первые восстали, как непоколебимые, бесстрашные борцы за великое дело освобождения трудовых масс. Это был самый красивый и радостный момент в истории нашей революции, ибо Вы выступили тогда против врага с оружием в руках, как сознательные революционеры, воодушевленные великой идеей свободы и равенства... Но в ряды Ваши стали вкрапливаться отрицательные преступные элементы. В революционных песнях, среди дружественных напевов о приближении освобождения трудящихся, стали раздаваться тяжелые, душу раздирающие крики несчастных забитых евреев-бедняков... На светлом, ярком фоне революции появились темные несмываемые пятна запекшейся крови бедных мучеников-евреев, которые в угоду злой реакции являются теперь, как и раньше, напрасными, невинными жертвами, завязавшейся классовой борьбы... Творятся акты позора. Происходят еврейские погромы.
Крестьяне, рабочие и повстанцы! Вы знаете, что в страшной пропасти бедноты прозябают одинаково рабочие всех национальностей: и русские, и евреи, и поляки, и немцы, и армяне и т. д. Вы знаете, что тысячи еврейских девушек, дочерей народа, покупаются и бесчестятся капиталом, наряду с куплей женщин других национальностей. В то же время, Вы знаете, как много честных, искренних евреев-борцов революционеров погибает за свободу России в течение всего нашего освободительного движения...
Революция и честь трудящихся обязывает всех нас крикнуть громко, так, чтобы содрогнулись все темные силы реакции, о том, что мы ведем борьбу с одним общим врагом — с капиталом и властью, одинаково угнетающей тружеников: русских, поляков, евреев и т. д. Мы должны объявить всюду, что нашим врагом являются эксплуататоры и поработители разных наций: и русский фабрикант, и немецкий заводчик, и еврейский банкир, и польский помещик... Буржуазия всех стран и национальностей объединилась для жестокой борьбы против революции, против трудящихся масс всего мира и всех национальностей.
Крестьяне, рабочие и повстанцы! В настоящий момент, когда на русскую революцию обрушился интернациональный враг — буржуазия всех стран и сеет в рядах трудовых масс национальную рознь, чтобы подорвать революцию и пошатнуть главный фундамент нашей классовой борьбы — солидарности и единения всех трудящихся. Вы должны выступить против сознательных и бессознательных контрреволюционеров, за правое дело освобождения трудового народа от капиталла и власти. Ваш революционный долг — пресечь в корне всякую национальную травлю и беспощадно расправляться со всеми виновниками еврейских погромов. Путь к освобождению трудящихся лежит через объединение трудящихся всего мира.
Да здравствует интернационал труда!
Да здравствует свободная, безвластная анархическая коммуна!
Исполком Военно-Революционного Совета Гуляй-польского района.
Гуляй-польская группа анархистов “Набат”.
Командующий армией повстанцев-махновцев Батько Махно.
Начштаба армии повстанцев-махновцев Б. Веретельников
Село Гуляй-поле 15 мая 1919 г.»[452].
— Ну, что нравится? — спросил он.
— Да, отсюда следует, что Махно — командарм, — ответил я.
— 17-го приехала комиссия от Григорьева, помнишь мы посылали? — продолжал Долженко. Вот мы и собрались в штабе дивизии послушать доклад. Рассказывал член комиссии А. Чубенко:
— Мы отправились в Григорьевский лагерь, чтобы на месте убедиться в его политической физиономии. В Нижнеднепровске встретили Пархоменко[453], командующего екатеринославской группой красных войск против Григорьева, накануне прибывшего из г. Харькова. Екатеринослав в третий раз переходил в руки Григорьева. Мы просили пропустить нас в город, в надежде встретить Максюту[454], от которого надеялись узнать, чем дышит Григорьев. Но Пархоменко не пропускал через фронт, тормозил. Мы написали Григорьеву письмо, в котором уведомляли о своей миссии и спрашивали, во имя чего он поднял восстание. Но Пархоменко категорически отказался передать пакет, и мы не знали, что делать. 15 мая Пархоменко выгнал из Екатеринослава григорьевцев и лично убил Максюту, мы отправились смотреть жертвы. Григорьевцы убили на Чечеловке три еврейские семьи; в Кайдакских оврагах нашли 13 трупов: 11 евреев и 2 рабочих. В Брянской покойницкой было 70 трупов, в железнодорожной больнице — 19, в александровской — 15. 75% из числа убитых были евреи.
— А может быть они убиты в бою? — уточнил Озеров.
— Нет, по всему видно, это мирные жители, — возразил Чубенко.
Лицо погромщика начало принимать все более определенный облик, но по одному Екатеринославу нельзя было судить о целом движении. Мы снова просили Пархоменко пропустить через фронт, но, как и в первый раз, нам было отказано. Тогда мы решили телеграфировать Каменеву, и Пархоменко получил указание:
«Предоставьте делегатам возможность перейти или переехать линию огня. Примите меры для обеспечения их безопасности, если это нисколько не в ущерб нашим боевым действиям. Так, или иначе, вы, разумеется, никакой гарантии им дать не можете. Они должны действовать на свой страх и риск. Митинговать можно только по ту сторону фронта, но ни в коем случае не в наших частях.
Каменев»[455].
— Григорьевцы бежали, и нам невозможно было за ними угнаться. В Мироновке, возле ст. Верховцево, нашли 59 изуродованных трупов евреев и одного русского рабочего. В некоторых окрестных деревнях крестьяне открыто заявляли, что они григорьевцы. Пленные григорьевцы говорили, что им приказано идти бить жидов и что они за Советскую власть. Каждого десятого пленного григорьевца большевики расстреливают...[456].
16 мая в Екатеринославской тюрьме, переполненной пленными, политическими, уголовными и другими заключенными, произошло восстание, в результате которого тюремщики были разогнаны и город был захвачен освободившимися из тюрем...[457]
Вобшем мы выяснили, что григорьевщина — это петлюровщина, — закончил Чубенко.
— Эсерам доклад комиссии не понравился, и они разводили руками, не зная, что делать, — продолжал Долженко.
Собрание решило Григорьеву объявить войну. Была выделена коллегия для составления против него воззвания, которое 18 мая во множестве отпечатано листовкой, а на 4 июня намечено опубликовать в газете «Путь к Свободе»№ 3. Молодцы Аршинов и Махно, право молодцы члены коллегии! Ты только почитай и убедишься, — протягивая мне другое воззвание, говорил Долженко.
«Кто такой Григорьев?
Братья трудящиеся! Когда мы год тому назад вступили на путь беспощадной борьбы с гетмано-австрийским нашествием, с гетманщиной, а затем с петлюровщиной — мы ясно отдавали себе отчет в этой борьбе, и с первого же дня пошли под знаменем, на котором написано, что освобождение трудящихся есть дело самих трудящихся. Эта борьба привела нас к многочисленным победам глубокого смысла — мы изгнали германцев, сбросили гетмана, не дали утвердиться мелко-буржуазному царству Петлюры и приступили к созидательной работе на освобожденной земле. Одновременно с этим мы постоянно предупреждали широкие массы народа о том, чтобы они зорко следили за тем, что делается вокруг них, что многочисленные хищники рыскают вокруг народа, высматривая удобный момент, когда бы они могли захватить власть и укрепиться на народной спине. Такой хищник сейчас объявился в лице атамана Григорьева, который, каркая народу о его бедствиях, труде и угнетении, на самом деле несет ему старый разбойничий порядок, при котором труд народа будет порабощен, бедствия его возрастут, неволя закрепится, права упадут. Обратимся к самому атаману Григорьеву...
Что говорит нам атаман Григорьев? С первых слов своего универсала он говорит, что Украиной управляют люди, распявшие Христа, и люди, пришедшие из московской “обжорки”.
Братья! Разве вы не слышите в этих словах мрачного призыва к еврейским погромам? Разве вы не чувствуете стремления атамана Григорьева порвать живую братскую связь Революции Украинской с Революцией Российской?..
Григорьев говорит, что он борется против комиссаров, за подлинную власть Советов. А в том же самом Универсале он говорит: “Я атаман Григорьев... вот вам мой приказ — избирайте своих комиссаров”. И далее, заявляя, что он против пролития крови, Григорьев в том же Универсале объявляет мобилизацию и рассылает гонцов на Харьков, на Киев и пишет: “Приказ мой прошу исполнить. Все остальное сделаю сам”. Что это? Подлинная власть народа?..
Братья крестьяне, рабочие и повстанцы! Многие из вас будут задаваться вопросом, — как же быть с теми многочисленными повстанцами, которые честно сражались за Революцию, а теперь, благодаря предательству Григорьева, очутились в его позорных рядах. Считать ли их контрреволюционерами?
Нет! Эти товарищи являются жертвой обмана. Мы уверены, что здоровое чутье революционеров подскажет им, что Григорьев обманул их, и они уйдут от него вновь под знамена Революции. Поэтому мы считаем по-прежнему революционерами повстанцев, которые завтра же будут бороться с нами против русской и мировой буржуазии.
Мы должны сказать, что причины, создавшие все контрреволюционное движение Григорьева, заключаются не только в самом Григорьеве, но в большей степени в том беспорядке, который установился у нас на Украине последнее время. Со времени восстановления у нас Советского строя у нас установилась диктатура партии большевиков. Как партия государственная, партия большевиков всюду настроила государственные органы, для управления революционным народом. Все должны подчиниться этим органам и жить под их бдительным оком, и всякое сопротивление, протест, или даже самостоятельное начинание пресекались Чрезвычайными Комиссиями. Вдобавок, все эти органы в большинстве составлены из лиц далеких от труда и от Революции. Таким образом, создалось положение, при котором весь трудовой и революционный народ был отдан под надзор и управление людей невежественных и склонных к произволу и насилиям над широким населением. Это создало в массах озлобление, протест и враждебное настроение к существующему порядку. Этим воспользовался Григорьев в своей авантюре. Григорьев — предатель революции и враг народа. Но партия большевиков своей безответственной диктатурой создала в трудовых массах озлобление, которым сегодня и воспользовался Григорьев, а завтра воспользуется какой-нибудь другой авантюрист. Поэтому изобличая атамана Григорьева в предательстве революции, мы в то же время выражаем протест против безответственной большевистской диктатуры, простирающейся даже на рабочие массы и на революционнейшее крыло рабочего класса — революционный анархизм. Мы еще и еще раз напоминаем трудовому народу, что избавление от окружающего его гнёта, насилия и нищеты, народ может достигнуть только своими народными усилиями. Никакая смена властей не поможет ему в этом. Только через свои рабочие и крестьянские организации трудящиеся могут достигнуть берегов социальной Революции — полной свободы и подлинного равенстве.
|
|
|
