6. Заключение

Что же это за личность, из какого именно сора растут ее стихи? Ненависть " М" к 'не-я' начинается с нелюбви к собственному 'я', у которого (в согласии с Фрейдом) было тяжелое детство: В детстве, может, на самом дне, // десять найду сносных дней (ср. также излюбленную жалобу-похвальбу: Меня вот // любить П учили // в Бутырках; Мы диалектику учили не по Гегелю; Я обучался азбуке с вывесок). Недовольный самим собой, " М" обрушивается с обвинениями на окружающее и сознательно культивирует свою злобу: Но дыханием моим, сердцебиеньем, голосом //... дырами ноздрей, гвоздями глаз, //... дословно — всеми порами // в осень, в зиму, в весну, в лето, // в день, в сон // не приемлю, ненавижу это // все. Даже воспеваемый социализм дается ему через силу (... помереть не трудно. // Сделать жизнь значительно трудней). Даже творчество воспринимается как тяжелый труд, растрата энергии (А что, если я десяток пегасов // загнал за последние 15 лет?! //... машину души с годами изнашиваешь //... Приходит страшнейшая из амортизаций — // амортизация сердца и души), ибо оно сопряжено с насилием над языком, поэзией, читателем и самим собой.

При таком мировосприятии жизнь становится непереносимой, и в конце концов оказывается, что " выходов нет" (слова из предсмертной записки). Но сначала представляется, что спасение возможно — путем проповеди убийства других, то на футуристических, то на революционных началах. Комплекс неполноценности можно также преодолеть путем небывалого успеха, утверждения своей исключительности, привлечения всеобщего внимания. Отсюда самовозвеличение и новаторство — ненасытное стремление ошеломлять, таящее опасность самоисчерпания (см. примечания 4 и 15). Подгоняемый демоном неприятия реальности, неверия в осуществимость гармонии, поэт как бы не может ни на чем остановиться и вынужден писать нарочито " иначе" , то есть плохо.

Этот перманентно-революционный стиль сродни духу Октября, каким он видится Юрию Живаго, Сначала Живаго восхищается " великолепной хирургией" революции (Пастернак 1959, с. 226), " безоговорочностью [ее]... языка и прямотой мысли" . Но за этим следуют " на протяжении долгих лет не меняющиеся шалые выкрики и требования, чем дальше, тем более нежизненные, неудобопонятные и неисполнимые" (с. 443). " Пора было прийти к чему-нибудь, А выяснилось, что для вдохновителей революции суматоха перемен и перестановок — единственная родная стихия... их хлебом не корми, а подай что-нибудь в масштабе земного шара. ... Суета этих приготовлений — от отсутствия готовых способностей, от неодаренности. Человек рождается жить, а не готовиться к жизни... " (с. 348). Для Живаго и Пастернака " искусство, в том числе трагическое, есть рассказ о счастье существования" (с. 528); для " М" (прототипа Стрельникова, который " с ложно направленным самолюбием... разобиделся на что-то такое в жизни, на что не обижаются" ; с. 470) — средство переломить свое несчастье.

Переломить его можно, лишь слившись с чем-то большим, чем ты сам. " М" готов примкнуть к футуристам, большевикам, рапповцам, отдать себя атакующему классу — в обмен на право быть частицей мощной силы, говорить " мы" , потрясать краснокожим мандатом; ему хочется идти, приветствовать, рапортовать, получать задания от Госплана и даже чтобы над мыслью времен комиссар // с приказанием нависал¹⁷, а в конце работы завком // запирал мои губы замком. Лишь бы не быть предоставленным самому себе, нелюбимому. Даже отчитывая женщину, " М" сочетает замашки митингового оратора с интонациями ребенка, ожидающего родительской похвалы: Я эту красавицу взял и сказал: // — правильно сказал или неправильно?..

Три компенсаторные установки — на величие, новаторство и партийность — полны взаимных противоречий: между гигантскими претензиями индивидуалиста и слиянием с массой; между оригинальностью новаторства и его приеданием; между " неодаренностью" революционных выкриков и талантом воплощающего их поэта. А главное, на порочном круге построен самый максимализм " М" : в неисполнимости своих притязаний максималист находит подтверждение своего исходного пессимизма (так называемое confirmation of position). Эту ловушку подсознание " М" подстраивает себе на каждом шагу. На женщину " М" обрушивает столь исключительную любовь, что она не может ей соответствовать, чем и создает уважительные причины для ненависти. То же — в моральном и политическом утопизме " М" : идеал столь недосягаем, что относится в феерическое будущее, чем вымащиваются дороги в ад собачьей злобы на все сущее¹⁸.

Итак, недовольный собой и окружающим, " М" бросает миру двоякий вызов: с одной стороны, он отрицает мир и бога и обрушивается на них всеми доступными ему средствами, от издевательств до кастета, а с другой — выдвигает невыполнимую программу, где он сам подменяет бога, наука, техника и коммунизм подменяют социальный прогресс, идеальная любовь и эротические фантазии — реальные проблемы любви и брака, а эксперименты со стихом — естественное движение поэтического голоса. Поскольку успех — абсолютный, немедленный, " хирургический" — не приходит, " М" обращается к террору, пытаясь навязать себя женщине, жизни, литературе — к " внедрению себя... силою в общественном сознании" (Пастернак 1990а [1956], с. 229). Когда проваливается и это, остается литературно оркестрованное самоубийство, совмещающее отрицание себя и мира с последней апелляцией ко всеобщему вниманию, попыткой достичь вечной молодости и славы одним прыжком¹⁹ и предоставлением финального слова маузеру.

Герой этого сюжета за последние сто лет получил разнообразное освещение в искусстве. Недаром писалось о родстве Маяковского с Базаровым и Раскольниковым, к которым можно добавить Ивана Карамазова, Антипова-Стрельникова, а также Адриана Леверкюна, связанного, в свою очередь, с Ницше. Менее возвышенная линия пройдет через Смердякова, Петра Верховенского, Шарикова, героев " Механического апельсина" и лимоновского Эдичку. Таким образом, " М" предстает как рупор современного экстремизма — авангардизма — терроризма. В " реальной действительности" этот тип бесплоден — ввиду неодаренности: " Бездна духовной пустоты всегда стоит за риторическими ходулями... идет ли речь о воспевании человека (" Человек — это звучит гордо" ) или о мистике сверхчеловеческой морали… Кое-кто из лидеров социал-демократии, с одной стороны, и Ницше, с другой, стремились стать поэтами или музыкантами и потерпели неудачу. Тогда они в ярости и отрицании начали потрясать мировые устои. В них нашла свое крайнее выражение, так сказать, нетворческая часть образованного европейского общества на грани прошлого и нынешнего столетий" (Пастернак 1990а [1959], с. 292).

В опровержение мифа о несовместности гения и злодейства Маяковский поэтом стал. Из смеси духовной пустоты, риторических ходулей и воспевания человека (= себя), из ярости, отрицания и потрясания мировых устоев выросли трагические стихи о любви, гротескные обличения традиционных ценностей, остроумное снижение и пародирование классики, иронически-гиперболическая метафорика, маршеобразный гул революционной поэзии, языковое и стиховое новаторство, а вместе с тем — литературные воплощения примитивности, злобы, мучительства, мегаломании, демагогии и позерства — почти сто томов партийных книжек.
1985