История либерализма в 1762–1855 годах 2 глава

Я уже высказывал свое мнение по, поводу ухудшения положения крестьян в царствование Екатерины.

Согласно убеждению радикальных кругов в XIX веке отношение к французской революции — которая, по выражению В. Маклакова, в течение всего XIX века владела мыслями прогрессивной общественности в России и превратилась в своего рода миф, — было тем признаком, по которому отличали прогрессистов от реакционно настроенных людей²¹. Екатерина с самого начала отвергала французскую революцию и до конца оставалась к ней враждебно настроенной. Из этого выводили ее реакционность или, во всяком случае, ее постепенный отход от либерализма. Но из высказываний Екатерины не следует, что ее враждебная позиция по отношению к революции была основана на том, что она не принимала идею свободы или что она стала постепенно ее отвергать. Ее отрицательное отношение к революции было основано на том, что она видела в революции не осуществление свободы, а проявление анархической тирании и путь к абсолютистско-деспотическому строю²². Ее обижало, когда с революцией намеренно связывали Вольтера, которого она считала представителем идеи истинной свободы. В осуждении французской революции Екатерина была, по-видимому, одного мнения с Берком, который отвергал французскую революцию с позиций английского конституционализма. Берк, произведения которого Екатерина хорошо знала и высоко ценила, обратился к ней с письмом²³.

Тот факт, что либерал Лагарп продолжал оставаться учителем великого князя Александра, будущего Александра I, представляется чрезвычайно многозначительным. Когда великим князьям Александру и Константину рассказывали о темных сторонах существовавшего до тех пор в России государственного и общественного строя, это несомненно происходило с ведома Екатерины. Сама она обсуждала с пятнадцатилетним тогда Александром французскую конституцию и в частности Декларацию прав человека. Может быть именно влиянием бабушки можно объяснить то, что позднее император Александр предостерегал Людовика XVIII от реакционной политики. Этим же влиянием, по всей видимости, можно объяснить и очевидный контраст между принципиальной позицией императора Александра и позицией Меттерниха.

Меры, принятые Екатериной против Радищева, на первый взгляд кажутся непонятными, как будто именно здесь и проявился ее отход от первоначальных идей, так как сначала по очень многим вопросам она придерживалась абсолютно одинакового с Радищевым мнения. Так например, нет существенной разницы между взглядами Екатерины и Радищева по вопросам религиозной терпимости, смягчения наказаний и более гуманного судопроизводства. Принцип частной собственности и крестьянский вопрос также воспринимались обоими в общем одинаково²⁴. Они одинаково любили свободу и считали ее высшим идеалом. Радищев пишет: «Велик, велик ты, дух свободы, зиждителен, как сам есть Бог»²⁵. Екатерина называет свободу «Душою всего»²⁶.

Тем не менее, есть очень значительное различие в отношении Екатерины и Радищева к существующему правопорядку. Поэтому ее отрицательное восприятие взглядов Радищева кажется обоснованным. В «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев в литературной форме развивает то, что действительно можно назвать радикальной системой, хотя сам он при этом как будто никакой системы не предлагает. Во многих пунктах он оказался предшественником идеологии российской интеллигенции XIX в. Он рисует себе «проект будущего», неизвестного порядка, при котором должны осуществиться его идеалы и его теоретические представления. Именно этот будущий порядок является единственным предметом его интереса, во имя его он решительно отвергает порядок существующий и в большинстве случаев высказывается чрезвычайно враждебно по отношению к некоторым отдельным моментам этого порядка. В «Путешествии из Петербурга в Москву», заметил Пушкин, отражается как в кривом зеркале вся философия просветительного движения. Действительно, в произведении Радищева выразилась общая философия просветителей, которую ярко охарактеризовал Савиньи: «В это время по всей Европе прошла волна стремления к образованию, которая была абсолютно невежественной: было полностью утеряно чувство и понимание величия и самобытности других эпох, а также естественного развития народов и государственных систем, то есть было утеряно понимание всего того, что должно делать историю целительной и плодотворной. В то время стало преобладать безграничное ожидание всяких благ от существующей эпохи. Люди этого времени считали, что именно современная им эпоха призвана осуществить совершенную гармонию»²⁷. В кругах западноевропейских просветителей было особенно ярко выражено абсолютно отрицательное отношение к историческому прошлому России. Этим людям вся русская история представлялась варварским периодом, которому необходимо как можно скорее и самым коренным образом положить конец. «Мой дорогой аббат, — пишет де ля Ривьер аббату Реналь, — в этой стране /т.е. в России/ надо делать все. И выражаясь точнее, надо было бы сказать, что все необходимо уничтожить и сделать заново». Во всей русской истории некоторым уважением пользовался только Петр Великий. Но его приветствовали исключительно как монарха, который радикальным образом порвал с прошлым своего народа и который совершенно серьезно хотел именно «разрушать»:и «делать заново».

Екатерина II много лет переписывалась с Вольтером и Дидро, больше всего она уважала Вольтера, почитала его и часто говорила о нем как о своем учителе. Нет никакого сомнения, что она сама в какой-то мере находилась под влиянием просветителей. Но параллельно с реформаторскими и характерно просветительными идеями, в сознании Екатерины существовали также положительная оценка настоящего порядка и положительный подход к исторической реальности. Уже давно установлено, что эти элементы сыграли для нее большую роль. Петербургский историк права Сергеевич особенно это подчеркивал и объяснял такие тенденции в мировоззрении Екатерины влиянием учения Монтескье. Сергеевич пишет: «Рядом с энциклопедистами Екатерина Великая не с меньшим увлечением изучала Монтескье. Из его книги освоилась она с идеей о непроизвольности законов, о соответствии их с характером народа, страны и другими условиями человеческого быта»²⁸.

Действительно, правовые и государственные теории Монтескье, которые Екатерина ценила так высоко, должны были вызвать у нее убежденность, что новые законы ни в коем случае не должны вести к разрыву с существующим порядком. Напротив, новые законы должны создаваться с целью улучшения существующего порядка и совершенствования исторического института. Мы находим у Екатерины высказывания, которые подтверждают такую точку зрения. В одной из ее инструкций законодательной комиссии, состоявшей из избранных представителей почти всех сословий и занимавшейся сочинением проекта нового Уложения, Екатерина пишет: «Комиссия не должна приступать к выполнению своих заданий до того, как она будет полностью осведомлена о нынешнем положении в стране, потому что любое изменение не должно ни в коем случае стать самодовлеющим, а должно служить для исправления недостатков, когда такие недостатки есть; однако, все доброе и полезное надо оставлять и не менять, потому что оно должно всегда оставаться в силе». Еще определеннее выражен этот положительный подход к существующему в пометке на полях книги Радищева, сделанной Екатериной: «Если мы будем менять все то, что создано и устроено в мире вследствие долгого опыта и согласно требованиям всего прошлого, а не по слепому произволу, это поведет только к ухудшению, потому что “лучшее” — враг существующего “хорошего” и потому что лучше придерживаться того, что известно, чем открывать пути всему неизвестному». На этом убеждении, несомненно, зиждится и ее понятие о том, что «наибольшая опасность всегда связана с изданием новых законов»²⁹.

Екатерина отдавала себе ясный отчет в том, что для законодательства должны существовать границы. Она знала, что есть такие отношения, которые не только не могут управляться законами, но которые вообще ничем не управляемы. Эту мысль она выразила очень ясно в статьях 59 и 60 инструкции³⁰. «Законы суть особенныя и точныя установления законоположника, а нравы и обычаи суть установления всего вообще народа». «И так когда надобно сделать перемену в народе великую к великому онаго добру, надлежит законами то исправлять, что учреждено законами, и то переменять обычаями, что обычаями введено. Весьма худая та политика, которая переделывает то законами, что надлежит переменять обычаями». Поскольку все области народной жизни тесно связаны между собой, законы должны принимать во внимание не только нравы и обычаи народа, но также и привычное ему, созданное жизненной действительностью право, то есть законы должны быть приспособлены к тому праву, которое постепенно возникло в процессе истории и которое можно считать правом существующим.

Дело в том, что право такого рода тесно связано с нравами, т.е. с формами быта, на которые нелегко воздействовать путем законов. Поэтому законодательное, регламентирование надо вводить с чрезвычайной осмотрительностью даже там, где оно не противоречит природе вещей. Существующий порядок должен быть гарантирован от произвола правителя. Поэтому всегда надо отдавать предпочтение сохранению старых законов, которые согласованы с другими существующими законами и которые с течением времени скорее всего превращаются в неотъемлемую составную часть существующего порядка, благодаря последующим их толкованиям и применению на практике. В своем Наказе Екатерина предлагает некоторые мероприятия, которые препятствуют отклонению новых законов от уже существующих и тем самым должны служить подданным защитой от произвола правителя даже в том случае, если воля его выражена именно в форме нового закона³¹. Тут мы читаем: «Надобно иметь хранилище законов» (статья 22). «Сие хранилище инде не может быть нигде, как в государственных правительствах³², которые народу извещают вновь сделанные, и возобновляют забвению преданные законы» (статья 23)³³ Общий смысл этих учреждений состоит в том, «чтобы попечением их наблюдаема была воля Государева сходственно с законами, во основание положенными, и с государственным установлением»(статья 28) и чтобы народ был охраняем от «желаний самопроизвольных и от непреклонных прихотей» (статья 29) — тем, что «сии законы... суть делающие твердым и неподвижным установление всякого государства» (статья 21). Для того, чтобы достичь этой общей цели, государственным учреждениям предоставляется право старательно рассмотреть законы, полученные от монарха, и в случае если какой-либо указ найден противоречащим Уложению, то есть основным законам, если он «вреден, темен, что нельзя по оному исполнить» (ст. 21) — на это возражать; более того, учреждениям этим поручалось отказывать в записи тех законов, которые «противны Уложению и прочая» (статьи 24 и 25).

По этим вопросам Радищев стоит на совершенно иных позициях. В «Путешествии»:он пишет: «Не дерзай никогда исполнять обычая в предосуждение закона. Закон, каков ни худ, есть связь общества. И если бы сам Государь велел тебе нарушить закон, не повинуйся ему, ибо он заблуждается себе и обществу во вред. Да уничтожит закон, якоже нарушение оного повелевает; тогда повинуйся, ибо в России Государь есть источник законов»³⁴.

 

Это весьма значительное место. Здесь мы находим оба принципа, характерные для всех революционных направлений и представителей радикального мышления. Прежде всего, акцент на превосходстве закона над нравами и обычаями, а тем самым и над обычным правом. Типичная для революционного хода мыслей вера во всемогущество закона находит здесь себе выражение. Во-вторых, Радищев воспринимает закон как выражение воли носителя власти и законодателя. Вследствие такого подхода, при котором закону придается решающее значение, а в то же время полностью отрицаются и игнорируются традиционные, обычно-правовые источники существующего законодательства, Радищев и не усматривает никакой существенной разницы между новыми законами, новыми постановлениями законодательства и старыми законами, утвержденными временем и традицией, в которых воплощается существующее право. Поэтому ему абсолютна чужда волновавшая императрицу проблема проверки новых законов с точки зрения совместимости их с существующим, уже установленным правопорядком. Наоборот, ему представляется неоспоримым свойственное революционному мышлению убеждение в превосходстве новых законов и законодательных актов над существующим правом. В самом деле, этот принцип — неизбежное логическое заключение из предпосылки, согласно которой закон всегда выше нравов и обычаев. Преимущество существующего права над новоиздаваемым может ведь основываться только на признании преимущества обычного права над тем, которое предписывается государственной властью. Иными словами, тут необходимо признание правила средневекового канонического права «Закон должен соответствовать обычаям страны»³⁵, совместно с пониманием того, что, как показал Ориу, существующее право — даже в том случае, если оно изначально возникло в форме закона — со временем приобретает характер права обычного или во всяком случае может его приобрести³⁶.

Таким образом, в рассмотренных выше высказываниях Екатерины и Радищева мы находим основы миропонимания либерализма, с одной стороны, и радикализма, с другой. С точки зрения радикализма, новые законы — это в первую очередь способ для создания лучшего порядка, намеченных и желаемых отношений. Конечно, и с точки зрения либерализма новые законы — это возможность преобразовать и усовершенствовать существующий порядок. Однако либерализму полностью чужд свойственный радикальному мышлению оптимизм. Он заботится о гарантиях, которые должны защитить от произвола правителя существующий правопорядок, так же как и признанные и охраняемые этим порядком благоприобретенные права отдельных лиц. Поскольку свобода немыслима без гарантии существующих прав от произвола государственной власти, надо признать, что и тут Екатерина, отклоняя точку зрения Радищева, оставалась верна либеральному мировоззрению.

 

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 1

¹ Как раз в обратном смысле толкует этот указ Романович-Словатинский. См. Дворянство в России от начала ХVIII столетия до отмены крепостного права.

² Рассуждение опубликовано было в Русском Архиве в 1865 году. Однако этот печатный текст неполный. А. Флоровскому удалось найти еще два рукописных текста. Объем печатного текста соответствует примерно двум третям рукописного. Точные данные о рукописях у А. Флоровского: К истории экономических идей в России в ХVIII столетии, в Научных Трудах Русского Народного Университета в Праге, том 1, стр. 83 прим.

³ Рукописи, содержащие эти замечания Екатерины, также у Флоровского, там же, стр. 84, прим. 3.

⁴ Все выше приведенные замечания императрицы приведены по Флоровскому, там же, стр. 88 и далее.

⁵ Сборник Русского исторического общества, том 43, стр. 309.

⁶ Там же, том 36.

⁷ Жалованная грамота дворянству от 21 апреля 1785 года. Так же в Грамоте на права и выгоды городам Русской Империи от 21 апреля 1785 года содержатся гарантии права собственности городских жителей, особенно в ст. 4 и 88. В этой грамоте использованы некоторые постановления проекта Прав среднего рода людей.

⁸ Манифест от 28 июня 1782 года и Указ от 22 сентября 1782 года.

⁹ Это подтверждают также ее законы, направленные на гуманизацию системы наказаний и изданные в различные периоды ее долгого царствования.

¹⁰ К. Зайцев. Лекции по административному праву. Прага, 1923, стр. 157. В дальнейшем приводится К. Зайцев. Административное право.

¹¹ М. Владимирский-Буданов. Обзор истории русского права. Киев, 1915, стр. 237.

¹² Екатерина. Наказ. В изд. Чечулина, Пб, 1907. Вступление, Материалы для Наказа, стр. 76.

¹³ Екатерина. Наказ. Рига, 1769, по-немецки.

¹⁴ Там же, стр. 12.

¹⁵ Доказательством того, что в момент созыва законодательной комиссии придавалось большое значение и много внимания посвящалось проблеме права собственности крестьян, является то обстоятельство, что Свободное Экономическое Общество выписало премию за наилучшую работу на тему: «Что полезнее для государства: чтобы крестьянин обладал как собственностью землей или только движимым имуществом, а также до каких пределов распространяется его право в том и ином направлении?» Наилучшей признана была работа Поленова, которому присудили за нее золотую медаль. Поленов (1738–1816) по окончании занятий в Академическом Университете в Петербурге предпринял путешествие за границу. Он учился в Страсбурге и Геттингене (см. Коркунов. История философии права, Пб, 1908, стр. 255). Несмотря на такое признание, работа Поленова, в которой автор решительно высказывался против крепостного права, не была тогда опубликована, потому что многие из тех, «кто проверял не только содержание, а и стиль ее, сочли, что она содержит множество чересчур резких выражений, не приемлемых в существующих у нас условиях». Работа опубликована была лишь в 1865 году как исторический материал в Русском Архиве, № 3 за 1865 год.

¹⁶ См.: Котошихин. О России в царствование Алексея Михайловича. II, 3. Также Посошков. О скудости и богатстве. 7. Оба пассажа приводятся Градовским в его произведении «Начала русского государственного права», том 1, Пб, 1892, стр. 239 прим. 126, стр. 240 прим. 129.

¹⁷ Тем не менее развитие местного управления на основах самоуправления представляет собой — как я покажу в дальнейшем — выражение стремления к политической свободе.

¹⁸ Benjamin Constant. De l’esprit de conquête et de l’usurpation. Bern, 1942, p. 97.

¹⁹ Там же, стр. 108.

²⁰ Тэн также упоминает эти слова Наполеона.

²¹ В. Маклаков. Власть и общественность на закате старой России (Воспоминания современника). Рига, год не указан, стр. 1 и далее. В дальнейшем будет приводиться как Маклаков, там же.

²² Как известно, Екатерина предсказывала перерождение революции в абсолютную власть. В 1791 году она писала Гримму: «Когда во времена Цезаря галлы раздирали друг друга на части, точно так же, как сейчас, тогда Цезарь и подчинил их себе силой». «Когда появится этот Цезарь? Он придет, не сомневайтесь в этом!» И так далее в том же духе, а особенно в феврале 1794 года: «Если Франция выйдет из нынешних бед, то она будет сильнее чем когда-либо, а в то же время будет послушна и кротка, как ягненок. Но необходим необычайный человек, и стоящий над своими современниками, пожалуй и над всем своим временем. Родился ли он уже, или нет? Придет ли он? Все зависит от этого». Цит. по Штелину, том 2, стр. 729 и дальше.

²³ Интересны аргументы Берка, которые он приводил для того, чтобы укрепить Екатерину на ее антиреволюционных позициях. Берк пишет: «Августейшие предшественники Вашего Величества обязаны старинной европейской традиции, используя которую они цивилизировали великую империю. Долг этот может быть благородно возмещен сохранением этой традиции и защитой ее от безобразного изменения, которое ей ныне угрожает. Вмешательство России спасет мир от варварства и гибели». (Письмо от 1 ноября 1791 года).

²⁴ Радищев тоже («Путешествие») считал возможным лишь постепенное освобождение крепостных. (Радищев. Сочинения. Пб, 1907, том 1,стр. 156. Этого места нет в немецком переводе, изданном Штелином). Как и императрица, он представляет себе освобожденных крестьян мелкими самостоятельными собственниками. (Радищев. «Путешествие из Петербурга в Москву», немецкий перевод, Лейпциг, 1922, стр. 108).

²⁵ Радищев, там же, стр. 148.

²⁶ Екатерина. Собрание сочинений. Пб, 1907, том 12, стр. 615.

²⁷ Савиньи. О призвании нашего времени к законодательству и юридической науке. Гейдельберг, 1814, стр. 4 и далее.

²⁸ В. Сергеевич. Откуда неудачи Екатерининской Законодательной Комиссии. См.: Вестник Европы, 1878, том 1, стр. 198.

²⁹ Екатерина, там же, том 12, стр. 617. См. также следующие места в Наказе: «Законы, переходящие меру во благом, бывают причиною, что рождается оттуда зло безмерное» (ст. 65). И дальше: «Всегда, когда кто запрещает то, что естественно дозволено или необходимо нужно, ничего другого тем не сделает, как только бесчестными людьми учинит совершающих оное» (стр. 344).

³⁰ Тут важен французский текст, поскольку мысль менее ясно выражена в русском и немецком переводах. Вот он:

Les lois sont des institutions particulieres et précises du Législateur, les moeurs et les coutumes, des institutions de la Nation en général. Ainsi quand on trouve qu’il est nécessaire de faire des grands changements dans une Nation pour son plus grand bien, il faut réformer par des Lois ce qui est établi par des Lois, et changer par des coutumes ce qui est établi pax des coutumes. C’est une trés mauvaise politique de vouloir changer par des Lois ce qui doit être changé par des coutumes.

³¹ Екатерина неоднократно высказывает мнение, что законодательство должно соответствовать «духу нации», потому что, во-первых, «ничего мы не делаем лучше того, что мы предпринимаем свободно, добровольно, без принуждения и в результате собственной нашей склонности» (ст. 57), а во-вторых, «...естественные законы — это те, особое устройство которых ближе всего подходит склонностям того народа, для которого они сделаны»(ст. 5).

³² В русском тексте речь идет о «государственных правительствах», а по-французски о corps politiques (политические органы).

³³ В России место утверждения законов — Сенат.

³⁴ Радищев. Путешествие. Нем. перевод, стр. 78.

³⁵ Corpus Jur. Can. Decreti Prima Pars, C.2 Dist. IV.

³⁶ Ориу. Принципы. Стр. 17. См. также: Пертиле. История итальянского права, том 5, Рим, 1896, стр. 307 и далее. Пертиле, однако, рассматривает менее интересный случай, когда законы вследствие распадения той государственной структуры, в которой они возникли, получают значение и роль права, основанного на навыках; иными словами, тут речь идет о том, что законы исчезнувшего государственного порядка продолжают существовать и при заменившем его новом порядке в качестве привычного права. Ориу же как раз анализирует положение, при котором законы, продолжающие таковыми считаться и как таковые действовать, со временем вследствие долгого существования превращаются в привычное право, что означает, что устранение таких законов, глубоко укорененных в правовой традиции страны, вследствие революции или радикальной реформы, представляет собой не только отмену законов как таковых, но одновременно и насильственное устранение привычно-правовой традиции.

 

 

Глава 2

АЛЕКСАНДР I

Реакция при Павле 1. — Конституционные тенденции при Александре 1. — Мордвинов.

 

Царствование сына императрицы Екатерины, Павла I, подтверждает, что мысли Екатерины о проблемах правового порядка действительно имеют большое не только теоретическое, но и практическое значение. Эпоху Павла I можно определить как время радикальной реакции. Павел был убежден в патриархальной безграничности своей власти. Он старался все регламентировать, установить правила для образа жизни и даже для речи своих подданных, а нарушение этих правил вело к строжайшим наказаниям. Он не считал себя обязанным уважать права своих подданных. Чтобы привести наиболее яркий пример, скажем о том, как он указом отменил 15-ю статью Жалованной Грамоты дворянству, в силу которой дворяне освобождались от телесного наказания. Те же мероприятия его, которые, напротив, были направлены на спасение дворян от разорения (с этой целью Павел создал особый банк), основывались на том, что Валишевский называл «государственной химерой в роли всеобщего провидения»¹. С либеральной точки зрения нужно расценивать как положительный оборот истории тот факт, что эта эпоха реакции окончилась сравнительно быстро благодаря насильственному устранению Павла и что на престол взошел Александр I, унаследовавший от бабушки Екатерины либеральные идеи, которые объяснялись и излагались ему, когда он был еще юношей.

По выражению Карамзина, в отношении абсолютной монархии Павел достиг того же, чего добились якобинцы в отношении республики: он сделал ненавистным злоупотребление неограниченной властью². Естественно, что поэтому внимание окружения Александра I, а также и его собственный интерес, обратились к проблемам конституции. Александр I занимался этим вопросом еще до восшествия на престол и даже еще при жизни Екатерины. В письме от 10 мая 1796 года графу Кочубею, то есть в письме, написанном за шесть месяцев до смерти Екатерины, где он жаловался на беспорядок, царящий во всех государственных делах, Александр спрашивает: «...возможно ли одному человеку управлять государством, а тем более исправить укоренившиеся в нем злоупотребления?»³

Известно, что в России проблема конституции не была решена при Александре I, хотя в его царствование и были набросаны многочисленные конституционные проекты. О конституционном проекте Сперанского я расскажу в главе, посвященной этому государственному деятелю. Я также упомяну в дальнейшем о проекте Новосильцева. Здесь же я хотел бы указать на те планы, которые возникли непосредственно после воцарения Александра и в последовавшие за этим годы, которые воплощали в себе либеральные тенденции или, во всяком случае, были связаны с либерализмом, хотя эти планы и нельзя определить как конституционные проекты в подлинном смысле этого слова.

Прежде всего, предполагалось вместе с манифестом по поводу коронования издать торжественное подтверждение основных прав подданных. Следовательно, речь шла не о конституционных институтах и не о создании конституционного строя, а всего лишь о своего рода «декларации прав»⁴.

В этой декларации отражаются некоторые основные принципы либерализма: в ней указывается на необходимость ясных законов, которые обеспечивали бы неприкосновенность личности и частной собственности и одновременно смягчали бы уголовное право. В дальнейших статьях вновь торжественно подтверждается либеральное законодательство Екатерины и в первую очередь ее Жалованной Грамоты, а также восстанавливается то, что было отменено Павлом I. Вообще основная тенденция проекта декларации и состоит именно в возврате к законодательству Екатерины и к духу ее царствования. Это вполне естественно, поскольку сама идея грамоты исходила от графа Воронцова, старого либерала Екатерининской эпохи. По его мнению, законодательство Екатерины содержит ряд постановлений, в которых отражаются принципы либерализма. Он объясняет, что однако до сих пор постановления эти почти не принимались во внимание и поэтому чрезвычайно важно подтвердить их вновь и придать им таким образом новое значение. Воронцов подчеркивает в своих заметках, сопровождающих отдельные статьи (заметки к статьям 4, 5 и 6), что гарантии промышленности и торговли, свободного предпринимательства и частной собственности не представляют собой ничего нового. Мы их находим в инструкции Екатерины, а также в ее законах. Однако до сих пор «они не могли оказывать большего влияния на действительность чем прекрасные сентенции Сократа, Марка Аврелия, Цицерона и многих других...» Для того чтобы стать действенными, они должны были войти в состав Жалованной Грамоты. Но декларация должна не только подтвердить вновь либеральные постановления предыдущего законодательства, она должна к тому же принять либеральные принципы, которые можно перенять из законодательств других государств, учитывая при этом особенности России.

Такая склонность к принятию иностранного права, особенно либеральных постановлений заграничных законов, часто встречается у старых государственных деятелей Екатерининской эпохи. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, как широко сама Екатерина черпала у Монтескье и из других иностранных источников. В пользу принятия иностранного права высказывался граф Завадовский, которого Александр I поставил во главе законодательной комиссии. Он писал об этом в записке, составленной в апреле 1802 года, которая вообще представляет собой большой интерес⁵.

В 1804 году Розенкампфу, секретарю законодательной комиссии, которая именно в этом году была вновь организована, была поручена разработка проекта основных законов Российского государства. Проект этот содержит некоторые постановления, подчеркивающие либеральные принципы неприкосновенности личности и собственности (п. 35), и свободы частной инициативы (п. 46). Кроме того, в согласии с идеями либерализма проводится четкая граница между казной и частной собственностью монарха (п.п. 119, 121). Напротив, в проекте нет никаких постановлений, которыми давалась бы политическая свобода. Проект также никак не указывает на возможность возникновения хотя бы даже совещательного народного представительства. Напротив, в п. 11 подчеркивается, что не только вся исполнительная, но и вся законодательная власть сосредоточена в руках монарха. Макаров справедливо указывает на то, что этот проект не представляет собой проект конституции, а просто — проект основных законов абсолютной монархии⁶. Этот проект тоже не был утвержден.

Вообще, что касается осуществления либеральных принципов, надо сказать, что во время царствования Александра I было достигнуто если не слишком мало, то во всяком случае значительно меньше, чем можно было ожидать. Наверное, с одной стороны, это можно объяснить войной с Наполеоном, а с другой стороны, тем, что большой политический талант Александра I проявлялся в первую очередь во внешней политике, а не в области внутриполитических дел, которые были ему явно более чужды, чем дипломатическая деятельность. Кроме того, нужно принимать во внимание внутриполитическое развитие, которое я буду рассматривать в конце этого отдела. Итак, эпоха Александра I в первую очередь остается эпохой распространения в России либеральных идей, временем постепенного созревания либерального сознания высших сословий.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: