История либерализма в 1762–1855 годах 15 глава

Антилиберальные круги стремились к тому, чтобы сохранить во что бы то ни стало особое положение крестьян и даже еще его усилить. Эти круги видели в крестьянстве и в его особом умственном складе наивернейшую гарантию самодержавия в России. В докладе Редакционной Комиссии министерства внутренних дел мы читаем: «Воспитанные в неустанном, упорном труде, привыкшие к исконной однообразной обстановке жизни, приученные изменчивым успехом земледельческих работ к сознанию своей зависимости от внешних сил природы и, следовательно, от начал высшего порядка, крестьяне, более чем представители какой-либо другой части населения, всегда стояли и стоят на стороне созидающих и положительных основ общественности и государственности и, таким образом, силою вещей являются оплотом исторической преемственности в народной жизни против всяких разлагающих сил и беспочвенных течений... Сельское население является сословным целым не по букве закона, но по своей внутренней крепости и сплоченности»⁶.

Как уже было сказано, 14 января 1902 года царь приказал, чтобы пересмотр законоположений о крестьянах исходил из начал, на которых основаны были освободительные законы. Надо сказать, что представители консервативных течений тоже прекрасно понимали, что запрет выкупа наделов из общинной собственности и превращения их таким путем в собственность частную, а также усиление ограничений права крестьян распоряжаться своими наделами независимо от общины, основаны на законе от 14 декабря 1893 года, т. е. на том законе, которым отменили знаменитую статью 165 Положения о выкупе. Как мы знаем, статья 165 предусматривала как раз возможность выхода крестьян из общины вместе со своими наделами, причем после этого крестьянин становился собственником надела и мог располагать им совершенно свободно, в согласии с постановлениями российского гражданского права. Редакционной Комиссии министерства внутренних дел ничего не оставалось, как утверждать, что закон 1893 года, правда, отклоняется от буквы освободительных законов 1861 года, но зато полностью соответствует основным началам освободительного законодательства и является их логическим развитием (стр. 11).

Ход рассуждений Плеве и его министерства соответствует уже известному нам мышлению антилиберального направления, которое нашло себе выражение как в законах от 1886 до 1893 годов, так и в постановлениях Сената. Земля, которую государство отобрало у дворян и предоставило крестьянам, согласно этому подходу представляет собой фонд для обеспечения существования крестьян. В этой цели видели прямое задание государства, вследствие чего вполне оправдан надзор и вмешательство государства в дальнейшие судьбы надельных земель (стр. 17). Из этого вытекало, что надел (предоставляемая крестьянину земля) не может быть приравнен к частной земельной собственности (стр. 17). А далее говорилось следующее:

«Надельные земли, имея государственное значение... не могут составлять предмет свободного оборота и потому не подлежат действию общих гражданских законов» (стр.19).

При этом пояснялось, что надо издать особые правила, которые определят способы использования надельных земель и распоряжения ими и в то же время будут гарантией тому, что земля эта будет сохранять свое первоначальное назначение (стр. 17 и далее). Правила эти должны в первую очередь предотвратить чрезмерное дробление надельных земель так же, как и сосредоточение их в руках немногих, поскольку это повело бы к возникновению сословия безземельных крестьян, что прямо противоречит той цели, которую преследовало правительство, приступая к наделению крестьян землей (стр. 18). Редакционная Комиссия далее объясняет: «Наделение крестьян землей за счет иного сословия обязывает правительство к бдительному надзору за тем, чтобы этот земельный фонд действительно удовлетворял той потребности, для коей он предназначен, — а именно обеспечивал существование крестьянства, взятого как сословие, т. е. в преобладающей его массе, а не только единичных его представителей. Ни закон, ни правительство очевидно не могут иметь в виду стеснять предприимчивость отдельных крестьян — сдерживать их приобретательную способность. Но тот же закон и то же правительство могут и обязаны наблюдать за тем, чтобы эти предприимчивость и способность не развивались за счет такого источника, который имеет особое, более обширное, общегосударственное значение — служить основой существования народных масс. Последние заключают в своей среде множество слабых элементов, не имеющих достаточно силы и прочности, чтобы устоять против натиска на них людей, одаренных большей энергией, а иногда и большей неразборчивостью в средствах к достижению намеченной ими цели» (стр. 14 и далее). По мнению Комиссии, такое урезывание экономической свободы членов крестьянского сословия не может иметь слишком отрицательных последствий, ибо законы дают возможность всем сильным личностям, всем тем, кто по своему умственному уровню превосходит уровень крестьянства, переходить в другие сословия (стр. 16). По мысли Плеве (Стишинского) всем тем, кто не нуждается более в государственной опеке, просто нет места в рядах крестьянства. Это не было «уничтожением кулачества как класса», однако это были предупредительные меры против возникновения кулачества — т. е. против повышения числа таких крестьян, которые не подчинены сельской общине, а экономически независимы и свободно владеют своей землей.

Но не только надельные земли должны были быть исключены из сферы действия общих гражданских законов. Введение гражданского права в крестьянский мир и подчинение имущественноправовых отношений среди крестьян X тому Свода считались вообще нежелательными (стр. 13). В другом месте Редакционная Комиссия подчеркивает: «Гражданский правооборот у крестьян образовался на основах порядка семейного и общинного... в ущерб началам индивидуальности и капитализма. Между тем именно на последних началах построено все содержание общего гражданского права» (стр. 67). Тем самым Редакционная Комиссия утверждает правильность того положения, при котором правоотношения крестьян принципиально подчинены только особому праву. Очень характерно, что Комиссия упорно настаивала на этом требовании, несмотря на то, что ей вполне ясно было несовершенство этого правообычая (мы уже на это указывали), и сама она неоднократно упоминала о том, как трудно бывает точно установить правовой обычай и как часто ссылки на обычай на самом деле прикрывают вторжение «в сферу гражданского права соображений общинного и фискального характера» (стр. 64). Комиссия также понимала, что со времени освобождения крестьян во многих местностях крестьянская жизнь усложнилась и видоизменилась до неузнаваемости и в ней возникли многочисленные правовые отношения, для регламентирования которых просто нет обычаев (стр. 63). Гражданский строй — одна из самых важных форм свободы; поэтому боявшиеся свободы реакционные элементы готовы были закрывать глаза на все недостатки так называемого обычного права и увековечивать несовершенство правового строя, которому подчинялись крестьяне, только бы помешать проникновению в крестьянский мир принципов гражданского строя (или капитализма, как они говорили полностью в унисон с социалистами⁷).

Исходя из таких общих позиций, Редакционная Комиссия приветствовала и существование особого сословного судебного ведомства, т.е. волостных судов, и особых административных органов, которым поручалась опека крестьян (т. е. земских начальников). Она высказывалась и за предпочтение сельской общины институту частной собственности, и за покровительство сельским общинам.

Комиссия сформулировала всеобщее обоснование для особых полномочий правительству, дававших ему право надзора и опеки над крестьянами. Она указывала на то, что установление»земельного фонда для обеспечения существования крестьянства государством является со стороны государства проявлением заботы и попечительства. И ныне государство продолжает свою попечительскую деятельность, все время расширяя, за счет казенных земель, предоставленный крестьянам земельный фонд и принимая и другие меры, направленные все на ту же цель. Редакционная Комиссия поясняет: «Тому, кто оказывает попечение, принадлежит и право надзора за пользующимися его попечительными заботами» (стр. 15). Эта фраза чрезвычайно характерна. Не открывается ли здесь подлинная, глубокая причина сопротивления превращению крестьянских земель в частную собственность? Министерство внутренних дел настаивало на ограничении прав крестьянства относительно земельной собственности потому, что такое ограничение предоставляло ему наилучшее обоснование для опеки и надзора за крестьянством.

На самом деле из особого правового характера крестьянской земельной собственности вытекала потребность хотя бы временно предпочесть собственность общинную — частной. Если надельная земля представляет собой фонд, который должен в государственных интересах обеспечить существование данного сословия, то вполне естественно временами перераспределять землю среди представителей этого сословия, во всяком случае в рамках общины. Впрочем и в тех случаях, когда земля была собственностью или, вернее, в пользовании не общины, а отдельных дворов, все же надо было заботиться о какой-то равномерности распределения земли среди крестьян. Комиссия высказалась за то, чтобы установлена была максимальная норма для земельной собственности отдельного двора, которую нельзя переступать.

Редакционная Комиссия отвергла точку зрения, согласно которой сельская община — одна из главных причин того, что у крестьян недостаточно развито «чувство законности и уважение к чужим правам», поскольку земля тут рассматривается как совместная, общая собственность (стр. 21). Комиссия считала, что развитию уважения у крестьян к чужим правам помешали в первую очередь те условия, при которых крестьяне жили во времена крепостного строя и которые продолжали оказывать влияние на их жизнь и впоследствии. В бытность свою крепостными крестьяне ведь получали от хозяина все необходимое для существования, как например, лес для строительства, дрова для отопления, корм для скота. Имущественно-правовое отделение хозяев от крестьян и дальше не помешало крестьянам пасти свой скот на лугах бывших своих хозяев, брать из их лесов дрова и даже обрабатывать хозяйские земли, смежные с их участками. Поскольку, как правило, все это продолжает оставаться безнаказанным, крестьяне начали то же самое делать не только по отношению к землям бывших хозяев, а и по отношению к землям всех других соседних землевладельцев (стр. 37 и далее). И вообще «...условия, в которых находились крестьяне до освобождения из крепостной зависимости, не могли их подготовить в достаточной мере к самостоятельной свободной жизни на правах собственников предоставленных им на выкуп надельных земель» (стр. 35 и далее)⁸. Кроме того, Комиссия считает, что «степень уважения к чужим правам находится главным образом в зависимости от уровня общего культурного развития, а также хозяйственной обеспеченности населения. Тот или иной взгляд на землю проистекает у народа не из пространства прав его на свою землю, а из того, насколько своя земля обеспечивает его существование» (стр. 23).Такой материалистический подход бесспорно удивительным образом напоминает социалистический взгляд. Соответственно, по мнению Комиссии, центральный пункт проблемы состоит не в «изменении юридического характера владения» (стр. 23), а в переходе к «хуторскому хозяйству», причем переход этот рассматривается как чисто техническое аграрное мероприятие. Однако, значит, Редакционная Комиссия признавала возможность выхода из сельской общины с правом для выходящего крестьянина получить свой надел единым участком земли.

Но выход из общины сильнейших крестьян не мог происходить без согласия или против воли большинства членов ее. Если бы крестьянин вышел из мира против воли большинства, это большинство возненавидело бы его; для того чтобы избежать такого положения, надо было прибегать к мероприятиям, которые возбудили бы у остающегося в общине большинства заинтересованность в уходе данного члена. Таким мероприятием могли быть податные льготы (стр. 95). Иными словами, большинство членов общины должно было получить вознаграждение за уход одного из своих крестьян по тому же принципу, как вознаграждены были помещики в 1861 году. При этом, однако, помещики получали возмещение не за освобождение крестьян (во всяком случае по идее было не так), а за землю, которая передавалась в распоряжение крестьянам, потому что земля эта признавалась их (помещиков) частной собственностью. О возмещении убытков за личное освобождение крестьян можно было говорить только в косвенном смысле, только в той мере, в какой в отдельных случаях выкуп, который помещики получали за землю, был больше рыночных цен на ту же землю. Наоборот, по предложению Редакционной Комиссии община, по-видимому, должна была получать возмещение убытков (под видом сокращения налогов) за личное освобождение своих членов: ведь крестьянин, выходя из общины, не мог получить земли больше, чем уже раньше ему причиталось, хотя и получал он ее в виде единого участка, в то время как в общине его доля раздроблена бывала на несколько кусков земли.

Таким образом, подход консервативного течения был следующим: крестьянство представляет собой сословие, правовой статус которого принципиально отличается от правового статуса всех других сословий. Самый важный момент этого правового статуса можно определить так: право крестьянина на земельную собственность не является субъективным правом в гражданско-правовом смысле, это лишь общественно-правовое требование к государству о наделении землей или даже, вернее, на обеспечение землей.

* * *

В качестве министра финансов Витте вынужден был серьезно заняться крестьянской проблемой. Он пишет: «Я мало знал коренную Россию, а особенно крестьянство. Я родился на Кавказе и работал на юге и на западе. Но сделавшись механиком сложной машины, именуемой финансами Российской Империи, нужно было быть дураком, чтобы не понять, что машина без топлива не пойдет... топливо это — экономическое состояние России, а так как главная часть населения — это крестьянство, то нужно было вникнуть в эту область». (Воспоминания, т.1, стр. 446).

Это высказывание Витте нельзя толковать в примитивно-финансовом смысле. Благосостояние крестьянства было необходимой предпосылкой для расширения внутреннего рынка, а следовательно и для индустриализации России⁹, к которой Витте настойчиво стремился. Поэтому было вполне естественно, что Витте посвящал все свое внимание проблеме повышения благополучия сельского населения. Эта автобиографическая заметка Витте важна еще и в том смысле, что из нее становится ясен подход самого Витте к крестьянской проблеме: он был одним из немногих, искавших решения этой проблемы без идеологической предвзятости, а исключительно с точки зрения экономического прогресса.

Уяснив самому себе суть крестьянской проблемы с экономической точки зрения, Витте убедился в том, что самый серьезный аспект ее носит не экономический, а правовой характер. По его мнению, экономическому развитию препятствовали не неблагоприятные общие экономические условия и даже не экономическая и общая культурная отсталость сельского населения. Развитию мешал своеобразный правовой статус, присущий крестьянству, — и не только мешал, а по сути просто делал всякий экономический прогресс невозможным. Витте нашел подтверждение этому своему пониманию проблемы в высказываниях местных комитетов, большинство которых придерживалось мнения, что «преуспеяние сельскохозяйственной промышленности ближайшим образом зависит от такого улучшения правового положения нашего крестьянства, которое содействовало бы развитию в нем духа хозяйственной предприимчивости и самодеятельности; вне этого, а также просвещения крестьянской среды, всевозможные меры в области экономики и техники сельского хозяйства принесут... лишь ничтожную пользу...»¹⁰

В записке своей Витте выставил программу, которая прямо противоречила всем требованиям консервативной программы. Витте считал в первую очередь необходимой отмену особых сословных органов судебного ведомства и администрации (стр. 10). Он считал также необходимой отмену особой системы наказаний для крестьян (стр. 31), а частноправовые отношения крестьян, по его мнению, должны были быть подчинены всеобщим гражданским законам (стр. 22 и далее). Крестьянину необходимо вернуть право на уход из общины, сохраняя при этом как личную собственность ту часть земельного надела, которая причитается ему в рамках общины (стр. 33). Земельная собственность дворов должна превратиться в частную собственность хозяев (стр. 37 и далее). Наконец все ограничения свободы передвижения и местожительства должны быть устранены.

Витте был убежден, что все отдельные пункты этой программы неразрывно связаны друг с другом. По его мнению, особенно важно было отменить все ограничения свободы крестьян, главной причиной которых он считал соображения, направленные на обеспечение интересов казны. Витте настаивал на отмене всех формальных условий, затруднявших получение крестьянином паспорта на длительное пребывание вне общины, а также на устранении всего, что препятствует уходу из общины. Однако Витте было совершенно ясно, что одни эти мероприятия — недостаточны. Он считал, что крестьянин связан со своей общиной главным образом тем, что не имеет права требовать от общины передачи ему в собственность его части надельной земли. Витте говорил, что крестьянин не может уйти из общины в первую очередь потому, что ему закрыты все законные пути для ликвидации его земельного надела (стр. 42 и 44). Надо предоставить ему такую возможность, но никак нельзя ее связывать с отменой всех законных постановлений, направленных на защиту мелкой земельной собственности. Как и многие представители местных комитетов, на которых он ссылается, Витте придерживался мнения, что надо сохранить те мероприятия, которые служат такой защите, как например запрет приобретения крестьянских земельных наделов людьми из других сословий, установление максимальной нормы собственности на надельную землю, запрет продажи надельной земли для того, чтобы оплатить долги, устройство дешевого сельскохозяйственного кредита (стр. 86). Витте считал, однако, что надо «нормировать общегражданскими началами отчуждение земель крестьянами между собой» (стр. 55). Это означало, что семейная собственность должна уступить место собственности частной. Пока не произойдет переход к частной собственности, субъект права распоряжения остается невыясненным (стр. 55), вследствие чего дело часто может доходить до неразрешимых конфликтов между домохозяином и другими членами двора (стр. 95). Только частная собственность и может обеспечить «ясность и определенность в частноправовых отношениях», которая необходима в интересах нормального правового оборота (стр. 93). Поэтому нужно подчинить правовые отношения между крестьянами постановлениям общегражданского права и таким образом придать практическое значение праву ухода из сельской общины, т.е. признанию права на свободное передвижение.

Право на свободный уход из общины, говорит Витте дальше, со временем конечно сможет повести к полному исчезновению общинной собственности и даже очень вероятно, что именно к этому оно и приведет. Витте, однако, считал, что о таком развитии не приходится сожалеть. Все то, что принято подчеркивать как преимущества мира, на самом деле просто не существует. Часто утверждают, что сельская община предохраняет крестьян от пролетаризации. Это утверждение не соответствует действительности. В тех областях, где преобладает общинная земельная собственность, пролетариат представляет собой вполне нормальное явление (стр. 83). Вообще сельская община нисколько не предотвращает процесс дифференциации крестьянства. Есть много общин, в которых большинство беднеет все большее и больше, в то время как очень маленькое меньшинство обогащается путем бессовестной эксплуатации земли и других членов общины (стр. 86). Витте указывает, что, наоборот, в Западной России, где преобладает частная собственность и «капиталистическая энергия» гораздо сильнее, чем в других областях империи, не встречается сосредоточения собственности в руках немногих, а крестьянская земельная собственность проявляет себя весьма прочно и стойко (стр. 86). Вдобавок к этому несправедливо и утверждение, что сельская община представляет собой основу для развития кооперативных форм. Сельская община есть форма коллективизма, в то время как «основанием земледельческих коопераций... является твердое право собственности» (стр. 84).

Значит, сельская община не представляет тех преимуществ, которых от нее ожидают, и даже напротив, существование ее надо считать просто вредным. То обстоятельство, что положение собственности крестьянина зависит от решений большинства на сельской сходке, в большой мере препятствовало развитию гражданского правосознания (стр. 87). А сознание это Витте считал необходимой основой для всякого здорового экономического и даже вообще культурного развития (стр. 93). Раз именно общинная собственность отражается отрицательно на умении крестьян уважать чужие права, говорил он, это значит, что она тем самым способствует распространению революционных и социалистических течений. На заседании Особого Совещания Витте высказался следующим образом: «И мне представляется, что если идея воспитания крестьян в условиях уравнительного землепользования и вообще в условиях, отдаляющих их от общего правопорядка, будет и далее проводиться с таким же упорством, то Россия может дожить до грозных исторических событий».

Революция 1905 года еще усилила это убеждение Витте. Он пишет в своих воспоминаниях: «...одна и может быть главная причина нашей революции — это запоздание в развитии принципа индивидуальности, а следовательно и сознания собственности и потребности гражданственности, а в том числе и гражданской свободы»¹². Поэтому Витте удивлялся, что большинство министров внутренних дел из соображений полицейского характера считали необходимым покровительствовать общине и даже доходили до того, что в мире видели защитный вал от революции. Чем выше поднималась революционная волна, тем упорнее министерство внутренних дел держалось за это представление. Витте пишет: «После проклятого 1 марта (дня убийства Александра II) реакция окончательно взяла верх. Община сделалась излюбленным объектом министерства внутренних дел, по полицейским соображениям прикрываемым литературою славянофилов и социалистов»¹³. Дальше Витте отмечает: «С административно-полицейской точки зрения община также представляла более удобства: легче пасти стадо, нежели каждого члена стада в отдельности»¹⁴. Но что в этих полицейско-технических преимуществах, спрашивает Витте, по сравнению с тем обстоятельством, на которое усиленно указывает Чичерин, — что сельская община «представляет самое удобное поприще для распространения социалистических понятий»¹⁵.

Существование сельской общины было тем опаснее, что, по мнению Витте, уже освобождение крестьян проведено было при условиях и в форме, которые были чрезвычайно неблагоприятны для развития и укрепления гражданского правосознания в России. Витте подчеркивает, что значительное по своим размерам изъятие земли, принадлежавшей помещикам и впоследствии данной в надел крестьянам, противоречит гражданскому самосознанию, «как оно укрепилось со времен римской империи». Конечно, тогда оказалось неизбежным принести принцип собственности в жертву политической необходимости, причем, однако, не удалось избежать и отрицательных последствий этого шага, т. е. ослабления принципа собственности¹⁶. Но не только это отчуждение помещичьих земель отрицательно отразилось на принципе собственности. Сам способ предоставления крестьянам этой земли (в порядке обеспечения) и всеобщий подход к крестьянству (с позиций опеки) помешали развитию у крестьян гражданского сознания. Наоборот, эти формы способствовали развитию у крестьян умственного склада, чуждого гражданскому правосознанию и принципам гражданского строя. Витте пишет: «...если правительство взяло на себя роль, выходящую из сферы присущей правительству в современных государствах, роль полицейского попечительства, то рано или поздно правительство должно было вкусить прелести такого режима... Раз ты попечитель (рано или поздно должно было сказать ему крестьянство) и я голодаю, то корми меня... Раз ты меня держишь на уздечке, не даешь свободы труда и лишаешь стимула к труду, то уменьшай налоги, так как нечем платить. Раз ты регулируешь землевладение и землепользование так, что мы не можем развивать культуру, делать ее интенсивнее, то давай земли по мере увеличения населения. — Земли нет. — Как нет, смотри сколько ее у царской семьи, у правительства (казенной), у частных владельцев? — Да ведь это земля чужая. — Ну так что же, что чужая. Ведь Государь-то Самодержавный, неограниченный. Видно, не хочет дворян обижать, или они Его опутали. — Да ведь это нарушение права собственности. Собственность священна. — А при Александре II не была священна, захотел да и отобрал и нам дал. Значит (Николай II) не хочет. Вот те рассуждения, которых держится крестьянство»¹⁷.

Витте считал в высшей степени опасными эти рассуждения, на которые толкали крестьянство с одной стороны тупая правительственная политика, с другой — революционная агитация. Его глубоко беспокоил умственный склад крестьянства, лежащий в основе таких рассуждений, поскольку этот умственный склад препятствовал устранению последних остатков крепостного строя в деревне и возникновению гражданского строя в крестьянской среде, а именно это Витте считал единственным правильным решением крестьянской проблемы. Этот ход мыслей у крестьянства благоприятствовал отчуждению частной земельной собственности и дополнительному наделению землей крестьян, а Витте видел в этом лишь лже-решение вопроса. Наконец, по мнению Витте, такой образ мышления должен быть наиболее отзывчив на революционную агитацию. Витте подавлен был тем, что реакционные круги не хотели признать этой опасности, а наоборот обвиняли в революционных наклонностях Особое Совещание под предводительством Витте только потому, что оно высказалось против сельской общины и за частную собственность¹⁸. Дело в том, что эти круги были глубоко убеждены, что крестьянство, сохраняющее свои устарелые жизненные формы, обязательно верно царю¹⁹. Поэтому они настаивали на продолжении старой политики опеки, верности понятию обеспечения, защиты старых крестьянских форм коллективизма — сельской общины и двора — и твердо намеревались и дальше придерживаться всего того, что по мнению Витте должно было способствовать укреплению этого вредного хода мышления.

 

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 5

¹ Министерство Внутренних Дел. Том I, стр. 7.

² МВД, стр. 9. Витте, ук. соч., том I, стр. 478; эта ревизионная работа вызвана была еще и упомянутым уже указом от 14 января 1902 года. Но крестьянский отдел МВД приступил к работе лишь после назначения Плеве на пост министра. Об этом мы читаем у Гурко: «Когда Плеве назначен был министром внутренних дел в мае 1902 года, предварительная работа еще не продвинулась за пределы обмена письмами с министерством финансов по вопросу денежных ассигнований на работу и — если память мне не изменяет — сумма, о которой шла речь, была достаточно велика: 120000 рублей в год, на пять лет. Министерство финансов сочло сумму эту чрезмерной и вступило в оживленный спор с МВД. Кроме этого, было одно только еще начинание, сделанное Крестьянским отделом, который подготовил набросок проекта мирских сборов». (Гурко, ук. соч., стр. 131 и далее). Вообще в воспоминаниях Гурко есть интересные подробности о ревизии крестьянского законодательства в МВД.

³ Витте, ук. соч., том I, стр. 479.

⁴ По всей вероятности это и заставило обычно так хорошо обо всем осведомленного Маклакова предположить, что Особое Совещание уже тогда было официально закрыто. См. ук. соч., стр. 303.

⁵ Особое Совещание под председательством Витте закрыто было официально указом от 30 марта 1905 года. Одновременно создано было другое Совещание под председательством известного своими антилиберальными позициями Горемыкина. Большинство членов этого Совещания тоже принадлежало к тому консервативному течению, что и председатель. Как говорит Витте не без иронии, Совещание это ничего не достигло (см. Воспоминания, том 1, стр. 482) и закрыто было после 17 октября 1905 года, после того как Витте стал председателем Совета министров.

⁶ МВД, стр. 12.

⁷ До сих пор недостаточно принималось во внимание, что ограничительные мероприятия по отношению к евреям в основном вытекали из той же антикапиталистической тенденции. Совершенно ясно, что эти мероприятия отнюдь не вытекали из расовой дискриминации. В те времена понятие расы вообще никого в России — кроме специалистов по этнологии — не интересовало. Эти мероприятия скорее могли быть основаны на соображениях религиозного характера, но и последние не были решающими в этом отношении, во всяком случае, уже не в XIX веке. Решающим был страх усиления капиталистических элементов, которые могли бы эксплуатировать крестьян и вообще трудовой народ. В источниках можно найти многочисленные тому доказательства. Возьмем, например, обсуждение этих мероприятий в комитете министров в апреле 1882 года. Министр внутренних дел граф Игнатьев, предлагающий эти мероприятия, не говорит, что евреи — враги Христа или что-либо подобное, а называет их «пиявками, сосущими кровь честного трудящегося населения, и в первую очередь настаивает на том, чтобы издать запрет покупки или взятия в аренду поместий евреями. Министр финансов Бунге и государственный контролер граф Сольский высказались против предложенных министром внутренних дел мероприятий. Последний требовал, чтобы права евреев были защищены от всяких нарушений так же, как права всех других подданных. Председатель комитета министров Рейтерн присоединился к нему и заявил: «Нужно защищать всякого от всяких незаконных посягательств. Сегодня травят и грабят евреев, завтра перейдут к так называемым кулакам, которые нравственно суть те же евреи, только христианского, православного вероисповедания. Потом может очередь дойти до купцов и помещиков. Одним словом, при подобном бездействии властей возможно ожидать в недалеком будущем развития самого ужасного социализма». (Перетц. Дневник. М., 1927. Стр. 133 и далее). Это высказывание чрезвычайно интересно. Оно представляет собой предупреждение о том, что не играет никакой роли, с какой группы населения начинается нарушение гражданских прав и устранение гражданской свободы. Конечный результат неизменно будет одинаков: упразднение гражданской свободы вообще и социализм. Немецкий эксперимент 1933-1945 годов подтверждает эти слова Рейтерна.

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: