История либерализма в 1762–1855 годах 17 глава

Другие мероприятия, также носившие либеральный характер, относятся уже ко времени после 17 октября 1905 года. 3 ноября, т.е. когда Витте был председателем Совета министров, отменены были — с вводом в действие с 1 января 1907 года — выкупные платежи (№ 26872). Тогда же, 3 ноября 1905 года, другим указом дарованы были новые полномочия крестьянскому банку, которые должны были облегчить проведение в жизнь мероприятий, направленных на расширение земельной собственности крестьян, недостаточно наделенных землей (№ 26873). Обоим указам предшествовал манифест, предвещавший эти мероприятия (№ 26871). Указом от 4 марта 1906 года (№ 27478) созданы были Землеустроительная Комиссия в Петербурге и подобные комиссии в губернских и окружных городах; впоследствии эти комиссии стали главными органами для проведения в жизнь столыпинской аграрной реформы. 27 августа 1906 года, когда Столыпин был уже председателем Совета министров, приказано было перевести часть казенных земель в собственность крестьян (П.С.З. № 28315). Этот указ по сути дела направлен был на улучшение экономического положения крестьян. Поскольку речь шла о превращении казенных имений в частную собственность, это мероприятие надо считать либеральным хотя бы в косвенном смысле. В конце 1905 года введено было послабление в запрет закладывать надельные земли. Оставался в силе и далее запрет закладывания частным лицам или предприятиям, однако отныне крестьянам разрешалось брать взаймы деньги у крестьянского банка под залог надельных земель (П.С.З. № 28547). Этому указу предшествовало два других чрезвычайно важных постановления: указ от 9 ноября 1906, положивший начало столыпинской реформе в более узком смысле, и связанный с нею указ от 5 октября 1906, которым в значительной степени устранялось сословное отделение крестьянства от остального населения империи.

Столыпинская аграрная реформа предусматривала осуществление исключительно широкой программы. Ряд мероприятий должен был послужить тому, чтобы улучшить экономическое положение крестьян, превращая крестьянские дворы в жизнеспособные сельскохозяйственные предприятия. Эту сторону вопроса мы можем не рассматривать здесь, тем более, что экономические проблемы столыпинской реформы проанализированы в блестящей работе на немецком языке³. В основе реформы лежало намерение дать крестьянскому вопросу либеральное решение. Она представляет собой значительный шаг вперед по направлению развития России в либеральном смысле. Поэтому мы должны указать здесь на те постановления столыпинских аграрных законов, в которых находит выражение либеральная тенденция реформы. Таких постановлений не слишком много.

Но мы начнем с того, что рассмотрим указ от 5 октября 1906 года (П.С.З. № 28392). Этот указ начинается с упоминания о том, что он направлен на дальнейшее развитие принципов и на завершение освободительной реформы 1861 года, которая первоначально ввела правовое равенство крестьян с другими сословиями. Далее в указе подчеркивается, что продолжение существования ряда ограничительных постановлений по отношению к крестьянам и к другим налогоплательщикам несовместимо с принципами манифестов от 6 августа и от 17 октября 1905 года. Поэтому данным указом немедленно отменяются все подобные постановления, тем более, что вследствие отмены круговой поруки и выкупных платежей они все равно стали в основном беспредметными. Кроме того указ оповещает, что вскоре будут представлены Думе на рассмотрение законопроекты с целью принципиальной реформы местного управления и судов в деревне.

В статье I постановляется, что всем российским подданным, за исключением инородцев, предоставляются в отношении государственной службы те же права, как и дворянам. Это несомненно значительный прогресс в смысле расширения на всех дворянских привилегий; как мы уже говорили, это должно было в конечном итоге повести к превращению дворянских привилегий в признанные права всех российских граждан. Статья II отменяет потребность согласия общины на поступление крестьянина на государственную службу, так же как и в высшее учебное заведение. Также больше не требуется, чтобы уходил из общины крестьянин, поступивший на государственную службу или получивший чин, аттестат, диплом или научную степень (статья III). Крестьянам разрешается свободно уходить из общин или, наоборот, в них входить. При этом вступление в новую общину не обязательно связано с выходом из той, к которой он до тех пор принадлежал. А при выходе крестьянина из общины не обязательно больше вхождение в другую. Крестьянин, прервавший связь со своей общиной, может просто быть причислен к волости (статья IV). Статья V разрешает выдавать крестьянам бессрочные паспорта, наравне с людьми других сословий, и вообще дает крестьянам право совершенно свободного передвижения и избрания местожительства. Статьей VII отменяются особые наказания, до тех пор применявшиеся к крестьянам. Также отменяется полномочие земских начальников присуждать крестьян к легким наказаниям или начинать против них административное преследование в случае невыполнения ими своих обязанностей (статья XI). Согласно статье XII, постановления общин могут быть отменены уездными съездами только в случае, если они противозаконны, а никак не в силу соображений об их целесообразности. Очень важна статья VIII. Ею отменяются постановления, введенные законом от 18 марта 1886 года и направленные на то, чтобы всячески затруднять деление подворного имущества между членами семьи. Кроме того крестьянам разрешается подписывать векселя даже в тех случаях, когда они не владеют недвижимым имуществом. Наконец устраняются некоторые ограничения предпринимательской деятельности крестьян.

Тут надо еще упомянуть, что статья VI говорит о праве крестьян отчуждать свой надел даже в том случае, когда они — члены общины. Статья не очень четко сформулирована, однако речь здесь очевидно идет не об отчуждении земельных участков, приобретенных крестьянами в частную собственность или принадлежащих к подворному имуществу, в пользу членов общины: такое отчуждение разрешалось уже законом от 14 декабря 1893 года и предвиделось статьей 19 Общего Положения (издание 1902 года). В статье IV речь идет, очевидно, об участках из общинной земли, которые крестьяне получают в надел при переделе. Статья эта звучит следующим образом: «Разрешить сельским обывателям, принадлежащим к составу сельских обществ... получать по отказе от участия в пользовании мирской землей или по отчуждении принадлежащих им участков таковой земли беспрепятственное увольнение из сельских обществ без соблюдения требований, означенных в статье 208 Общего Положения о крестьянах...» Если мое толкование правильно, то тем самым устранялось то препятствие выходу крестьянина из общины, о котором так настойчиво говорил Витте, считая его особенно опасным.

Это постановление естественно подводит нас к указу от 9 ноября, в котором сформулированы основные принципы столыпинской реформы. Указ этот состоит из вступления и четырех отделов. Принципы реформы выражены в первую очередь в следующих статьях этого указа: согласно 1-й статье первого отдела, каждый домохозяин в любое время может выйти из общины и требовать, чтобы она отдала ему его часть общинной земли в качестве его частной собственности. По сути дела это просто подтверждение статьи 36 Общего Положения 1861 года⁴. Как мы уже видели ранее, статья эта дает каждому члену общины право требовать от общины предоставления земельного участка, размеры которого соответствуют его участию в выкупных операциях, при условии, что весь выкуп полностью выплачен, т. е. что выкупленная земля стала окончательно собственностью общины; это означает, что земля эта превращается в частную собственность данного крестьянина. После отмены манифестом от 3 ноября 1905 года выкупных платежей было вполне естественно и нужно подтвердить общее вступление в силу статьи 36 Положения. Согласно 1-й статье третьего отдела, наделы, числящиеся как подворное имущество, превращаются в частную собственность домохозяина. Согласно статье 2 того же отдела, если ко двору принадлежат другие лица в качестве прямых наследников домохозяина, подворное имущество должно стать совместной собственностью всех членов двора, в согласии с X томом Свода. Иными словами, подворное имущество, понимаемое как собственность коллектива, вообще исчезает и заменяется частной собственностью. Усадебные участки — в том числе и внутри общины — также превращаются в частную собственность.

1-я статья второго отдела постановляет, что отчуждение наделов, бывших до тех пор подворной собственностью и превращающихся теперь в собственность частную, подчиняется постановлениям общегражданского права касательно отчуждения недвижимого имущества вообще. Статьи 12–14 первого отдела, кроме того, говорят о праве домохозяина требовать, чтобы община поменяла предоставленные ему отдельные участки земли на один цельный участок. Это постановление носит в первую очередь технически-аграрный характер и поэтому здесь не обязательно подробно им заниматься. Достаточно заметить, что в той мере, в какой создание цельного автономного имущества способствует независимости собственников друг от друга, а следовательно развитию индивидуализма, проведение в жизнь такого мероприятия должно было служить укреплению основ либерализма. То же самое относится и к закону о благоустройстве земли от 29 мая 1911 года, содержание которого тоже аграрно-технического характера, и направлено в первую очередь на то, чтобы устранить чресполосицу. В силу чего закон этот сочла конструктивным даже враждебно к столыпинской аграрной реформе настроенная кадетская партия⁵.

Столыпинский указ от 9 ноября 1906 года после некоторой обработки и дополнения со стороны Думы принят был Думой и стал законом 14 июня 1910 года. Закон этот озаглавлен «Об изменении и дополнении некоторых постановлений о крестьянском Землевладении». В общем, в законе сохранились все основные моменты указа от 9 ноября. В борьбе с сельской общиной он идет даже дальше указа. Закон постановляет, что во всех сельских общинах, в которых со времен наделения землей не происходило больше переделов, общинная собственность на землю сменяется на собственность наследную, т. е. частную (ст. I). Сначала Дума хотела распространить это постановление и на те общины, в которых не было переделов в течение последних 24 лет. Но здесь Дума наткнулась на сопротивление как Государственного Совета, так и правительства. Они хотели избежать всего того, что могло выглядеть как насильственное упразднение сельской общины. Правительство отклонило это предложение еще и потому, что с точки зрения технического выполнения оно представлялось нежелательным.

Вообще же интересны не столько отдельные изменения и дополнения, которые законодательные учреждения вносили в указ от 9 ноября 1906 года или в правительственный законопроект⁶, сколько дискуссия, имевшая место по этому поводу в Думе и в Государственном Совете, доводы, приводимые за — представителями правительства и партий думского большинства, и против — оппозиционными партиями. В этой дискуссии объяснены были содержание и суть столыпинской реформы и точно определились позиции как сторонников ее, так и противников.

* * *

Дебаты в Третьей Думе отчасти утрачивают интерес вследствие того, что правые, которые никак не могли симпатизировать законопроекту, тем не менее не хотели занять четкую позицию против него. Если бы они это сделали, то они оказались бы на деле союзниками левых сил и вдобавок к этому еще и выступили бы против правительства, а правительство в данном случае имело полную поддержку царя. Поэтому эти сторонники абсолютной монархии и враги конституционализма оказались бы в парламенте в оппозиции царской воле. Сразу после того, как законопроект внесен был в повестку дня, правая фракция поручила митрополиту Митрофану сделать заявление от имени всей группы, которое являлось не столько поддержкой законопроекта, сколько отказом от сопротивления ему. Тот факт, что заявление это поручено было сделать не нормальному представителю фракции, а самому высокому духовному лицу, входившему в состав их группировки, как будто указывает на желание партии подчеркнуть формальный характер этого заявления и тот факт, что в данном случае речь шла не столько о провозглашении принципиальной ее позиции, сколько о проявлении уважения к царской воле, которым и вызвана была их чисто тактическая позиция. Во всяком случае, подлинные настроения правой фракции нашли себе выражение в этом заявлении гораздо в меньшей мере, чем в том громком одобрении, которое правые неоднократно высказывали ораторам левой фракции — явление более или менее беспрецедентное в Думе вообще; а также в отдельных речах представителей крайне правых групп.

Совершенно противоположную позицию заняла самая важная из левых оппозиционных групп: кадеты. Они отклонили законопроект, но конечно не из принципиальных соображений, или во всяком случае принципиальные соображения не были решающими. Их позиция вызвана была также соображениями тактическими, т. е. их твердой решимостью при всех условиях оставаться в оппозиции. Этим объясняется слабость доводов, которые кадеты использовали в возражениях против законопроекта. Принципиальными врагами законопроекта и непримиримой оппозицией выступили трудовики (т.е. социалисты немарксисты). Их речи часто перенасыщены были революционной риторикой, и тон их был вызывающим и подстрекательским. Октябристы и другие группы, принадлежавшие к правительственному большинству, считали эти речи как бы неприличными и обычно реагировали на них только восклицаниями. Таким образом, и тут дискуссия по поводу столыпинской реформы в Думе не слишком обогатилась. Гораздо содержательнее были обсуждения в Государственном Совете, о которых скоро пойдет речь. Однако и в том, что говорилось в Думе, было кое-что и очень интересное и ярко освещавшее положение.

Подлинная позиция правой фракции выражена была наиболее четко в речи депутата Бакалеева. Бакалеев говорил: «Государственная Дума явно стала на путь не развития и дополнения, а на путь уничтожения существующих узаконений о крестьянах... Существующий закон... стоит на точке зрения неприкосновенности собственности вообще, а не только частной. Государственная Дума, изменивши в среде крестьянских обществ самый субъект собственности, заменивши собственника-общество собственником единоличным, Государственная Дума явно стала на путь нарушения неприкосновенности собственности, ибо... было доказано и справа и слева, что надельная земля была дана не отдельным лицам, а была дана обществам и семействам»⁷. Речь эта показывает, что правая фракция все еще не принимала отказа от законодательства 90-х годов и от сенатской практики, направленной к укреплению навсегда, в качестве нормального постоянного положения, того переходного состояния, которое создано было освободительными законами 1861 года, и что она считала нежелательным переход крестьянства от аграрного коллективизма к частной собственности. Речь эта отражала не только личное мнение Бакалеева, а в точности передавала преобладавший в рядах правых подход; доказательством может послужить то обстоятельство, что по окончании дискуссий в связи с третьим чтением законопроекта правая фракция предложила переходную формулу, в которой подчеркивалось, что новый закон соответствует принципам, сформулированным в манифесте от 23 февраля 1903 года: очевидно, это должно было обеспечить в будущем возможность ограничительного толкования закона. Левая оппозиция (Милюков) заявила, что такая формулировка противоречит фактам, а партии правительственного большинства со своей стороны признали ее неприемлемой. На самом деле, в свое время манифестом от 26 февраля 1903 года парализована была работа, которую проводили Витте со своим Особым Совещанием по аграрному вопросу, в то время как новый закон в значительной мере был осуществлением идей, высказанных Витте в его Записке.

Как уже указывалось, критическая позиция кадетов сильно осложнялась тем, что они ни в коем случае не отбрасывали принципа частной собственности как такового. Представитель партии кадетов, Шингарев, отчетливо указал на то, что его принципиальная позиция по вопросу частной собственности ничем не отличается от позиции представителя большинства и официального уполномоченного Комиссии, Шидловского. Он подчеркивал, что отвергает лишь рекомендуемые думским большинством «методы проведения этого института в народную жизнь», что он не принимает намерения «механически, насильственно вводить в крестьянскую семью этот институт, к которому она до сих пор оставалась чужда», что он отвергает попытку разрушить понятие семейной собственности путем революционного законодательства (там же, ст. 2871). Кадеты сопротивлялись не только тем постановлениям закона, которые должны были ускорить распад сельской общины, но даже еще больше тем, в силу которых семейная собственность объявлялась частной собственностью домохозяев. Шингарев говорил, что Комиссия сочла недостаточным объявить упраздненными те сельские общины, в которых долгое время не происходило передела земли; «Комиссия... пошла еще дальше и в этой форме желает установить принцип личной собственности домохозяина, т.е. такой принцип, который населению в этих районах совершенно чужд» (ст. 2855). И представитель большинства князь Волконский констатировал, «что ни против какого другого пункта настоящего закона не слышно столько возражений, сколько именно против этого» (ст. 2858). Но и те постановления, которые должны были служить ускорению процесса раздела сельской общины, с точки зрения кадетов были слишком радикальны и противоречили правосознанию народа. Как доказательство того, что постановления законопроекта, направленные против сельской общины, противоречат правосознанию народа по крайней мере в тех областях, где община сама еще не находится в состоянии распада, Шингарев ссылался на крестьянские письма, в которых крестьяне называют постановления указа от 9 ноября 1906 года (которые ведь уже были в силе) чужеземным игом и пишут, что они теперь думают о восстановлении сельской общины, которую — так им кажется — они необдуманно и слишком поспешно ликвидировали под первым впечатлением опубликования указа (2887).

Интересно, что во время дискуссии кадеты обвиняли в революционности законодательства и в революционном радикализме — правительство и партии большинства, которые всегда считали своей первейшей задачей борьбу с революцией. Это нетрудно объяснить тактическими соображениями кадетов. Ведь из этого должно было вытекать, что только они, стоящие между социалистическими и революционными партиями левой фракции и умеренноправыми, собиравшимися насаждать в России либерализм и частную собственность при помощи революционных законов, и могли считаться представителями идеи права и правопорядка. Шингарев многократно призывал партии большинства к тому, чтобы они приняли «спокойное и медленное разрешение вопроса» (2897), не увлекались идеей личной собственности и принимали во внимание реальность жизни, а в первую очередь, значит, народное сознание (2752 и далее), — причем в стенографическом отчете мы видим, что одобрение последовало не только слева, а и справа. И это, конечно, не случайно. Упрекая правительство и особенно партии большинства в том, что они рвут с существующим правом⁸ и с традиционным правосознанием крестьянства слишком радикально и слишком внезапно, кадеты и даже социалисты полностью соглашались с представителями крайне правой фракции. Шингарев также предупреждал партии большинства не пренебрегать народным правосознанием, так как иначе проведение в жизнь закона вызовет в народе только ненависть, горечь и сопротивление (2752).

Уполномоченный Комиссии Шидловский возражал на это следующим образом: закон не стремится к чему-то совершенно чуждому для народа и противоречащему естественному развитию. Наоборот, давно уже установлено, что у крестьян сильно стремление к институту частной собственности (чего и кадеты не оспаривали; см., например, Шингарев, ст. 2871). Таким образом, правительство своим законом выходит навстречу этой естественной тенденции (2867). Делая это, оно в точности выполняет ту функцию, которая нормально всегда свойственна правительству и должна быть ему свойственна. Утверждение, что закон насильственным образом вводит частную собственность, говорил Шидловский, является искажением действительности. Если несколько человек хотят иметь собственность сообща, закон им нисколько в этом не мешает, только такая совместная собственность должна быть основана на добровольно заключенном договоре, а не на уставе мира, поскольку сельская община конечно ни в коем случае не может рассматриваться как добровольное объединение: ведь общеизвестно, что сельская община представляет собой обязательное объединение, стоящее под защитой старых законов. Именно такая природа сельской общины делает неизбежным известное вмешательство законодательной власти в ее устранение. Другой представитель большинства, Танцов, с особым ударением на это указывал: «Говорят: предоставьте общину самой себе, пусть она живет или умирает по своим собственным внутренним законам. Всякое вмешательство законодательной власти признается насилием. (Шингарев с места: правильно!). Можно подумать, что община в том виде, как она существует, есть порождение свободно развивавшейся народно-хозяйственной жизни, что она ничем не обязана внешнему принудительному закону, так как только в таком случае позволительно было бы думать, что она может исчезнуть так же свободно и безболезненно, как она возникла. Но в действительности это не так. Всем известно, что государственная власть, желая сохранить патриархальное учреждение общины ради своих целей и, главным образом, ради своих целей фискальных, обратила ее в принудительный союз»⁹. Во вступлении я уже указывал на то, что методом либерализма является устранение или отмена тех институтов, которые созданы были предшествовавшим либеральному строю антилиберальным правительством и которые носят принудительный характер. Эти институты носят общественно-правовой характер и поэтому отмена их не может иметь место без особого распоряжения государственной власти, т.е. именно без «принудительных мероприятий». Вряд ли можно это оспаривать, хотя кадеты и пытались в Думе это сделать.

Далее, по мнению большинства, неправильно было стремиться к отмене сельской общины, но в то же время сохранять семейную (подворную) собственность. Зачем освобождать крестьян от уз большого коллектива и продолжать держать его в плену у коллектива меньшего? Ведь таким образом ему все равно отказывают в гражданской свободе, в пользовании теми гражданскими правами, которые даны всем другим гражданам, в правовом статусе свободного собственника.

В частности, кадеты предлагали, чтобы выход из общины был возможен только при проведении передела и только при условии, что выходящему будет отдана причитающаяся ему земля в едином участке. Большинство сочло оба предложения неприемлемыми. Оно указало на то, что первое требование поведет к переделам и там, где о них вообще не думали, и что эти как бы последние и окончательные переделы без нужды вызовут особо острую борьбу за землю между членами общины (Шидловский, стр. 2763). И второе предложение большинство отклонило, поскольку оно повело бы к ухудшению даже по сравнению с отмененной в свое время статьей 165 закона об освобождении. Согласно этой статье, все участки земли в пользовании данного крестьянина могут стать его собственностью после досрочной выплаты им выкупа. Временами сложно выполнимая процедура обмена этих земельных участков на один большой цельный участок не предусматривалась освободительным законом как необходимое условие для превращения пользования во владение. По предложению кадетов, обмен этот теперь именно должен был стать таким условием, чем, естественно, значительно усложнился бы выход из общины.

Самый веский аргумент против закона выдвинут был представителем «трудовиков» Кропотовым. Он сказал, что новый закон путем отмены коллективной собственности, как в виде общины, так и в виде двора, лишает возможности обеспечения землей всех тех, кто накануне вступления в силу закона не смог или не в полной мере сумел предъявить свое «право на землю», причитающееся каждому члену общины или двора (это могло относиться, например, к находящимся в отлучке крестьянам, работающим в городе, или к тем, кто в отсутствие передела получил бы добавочные участки земли для будущих членов семьи). Кропотов говорил: «Как местный обычай, так и законные требования и разъяснения Сената говорили о том, что каждый член общества имеет право требовать от общества наделения той землей, которая была дана этому обществу, и следовательно лишать их этого права — это то же самое, что отнять у помещиков землю» (ст. 2874). Насколько мне известно, Дума просто игнорировала эти слова Кропотова. Представители правительства тоже не реагировали на них. При этом бесспорно, что правительство должно было не обходить молчанием этот довод. Я не имею в виду столыпинское правительство в частности, а правительство вообще, как одно из ряда правительств Его Императорского Величества, за которыми оно следовало и которые десятилетиями все делали или во всяком случае позволяли, чтобы делалось все, чтобы помешать постепенному превращению общественно-юридического «права на землю» в субъективное право собственности. Именно поэтому правительство должно было обосновать отмену права на обеспечение землей.

Это было бы вполне возможно, если бы правительство изложило либеральную точку зрения, из которой в конечном итоге и исходила аграрная реформа. С либеральной точки зрения превращение крестьянского землевладения в частную собственность означало, что гражданский строй наконец становится всеобщим в России, как того требует сама его природа. Ведь именно вследствие такого мероприятия осуществилось бы то, что предусматривалось уже в 1861 году, а именно крестьянство было бы приравнено к членам других сословий, и устранены были бы все пережитки крепостного права. Но введение всеобщего гражданского строя должно было означать четкое отделение частного права от права публичного и с ним осуществилось бы и отделение власти экономической от власти политической, т. е. произошло бы и в России принципиальное разделение власти. Вследствие такого принципиального разделения власти (т. е. вследствие утверждения через конституцию автономности частно-правовой сферы, причем автономность эта означала бы в первую очередь признание принципа частной собственности, свободы частной инициативы и свободы путем договоров брать на себя обязательства) субъективные права в области признанной таким образом государством частно-правовой автономности приобрели бы ненарушимый характер. Таким образом, замена общественно-правовых требований субъективными правами является серьезной гарантией прав личности, гарантией независимости ее по отношению к государству. Но превращение удовлетворенных общественно-правовых требований в субъективные права невозможно, если при этом не отменены эти лишь потенциально существующие требования. Отмена общественно-правовых требований нужна для проведения в жизнь отделения власти политической от экономической, чтобы таким образом гарантировать личную свободу и независимость по отношению к государству. Устранение же частной собственности и вообще субъективных прав личности ведет к отмене разделения власти и к утверждению всемогущества государства.

Но правительство обошло молчанием высказывание Кропотова, и таким образом принципиальная позиция его по этому вопросу осталась необъясненной и необоснованной. По всей вероятности, представлялось самоочевидным, что общественно-правовое требование, по сути своей опирающееся исключительно на решение государства, которое одно может его узаконить, так же может быть в любую минуту тем же государством отменено.

Речь беспартийного депутата Сторчака (по-видимому, представителя крестьянства) по своему содержанию отличалась от речей других депутатов. Этот оратор обратил внимание на значение права выходящего из общины крестьянина свободно распоряжаться землей, которая вследствие его ухода становится его частной собственностью. Это особенно важно, говорил он, для тех, кто уходит из общины с намерением переехать в 'Сибирь, ибо возможность продать землю в Европейской России означает, что у такого человека будет хотя бы скромный начальный капитал для начала работы на новом месте. Сторчак призывал правительство к тому, чтобы оно возможно скорее принимало нужные меры для устранения всех еще существующих в этом направлении ограничений. Он указывал на то, что землевладелец-не крестьянин свободно может продать свою землю, даже находясь при этом за границей. Поэтому несправедливо отказывать в этом праве крестьянам, хотящим переселиться в Сибирь (ст. 2753).

Не только представители оппозиции, а и некоторые из октябристов критиковали отдельные статьи законопроекта. Так например, князь Волконский I указывал на то, что постановления законопроекта относительно определения размеров земельного участка, предоставляемого крестьянину при уходе из общины, являются ухудшением по сравнению со статьей 36 освободительного закона 1861 года. Дело в том, что законопроект предусматривал следующее: в тех общинах, где на основании закона от 8 июня 1893 года произошел передел, размеры участка, который получает при уходе из общины отдельный крестьянин, должны зависеть от числа отдельных наделов, принадлежавших к его двору в момент его ухода, в то время как в других общинах домохозяину отдается во владение вся земля, которая в момент ухода его из общины находится в его пользовании. Как известно, статья 36 освободительного закона, наоборот, постановляла, что размеры такого участка должны соответствовать участию данного двора в приобретении общиной земли (т. е. его участию в выкупе). В самом деле, очевидно, что с точки зрения принципов гражданского права ни принятые отдельными общинами, вследствие периодически проводимых переделов, участки, ни степень фактического пользования (в отличие от участия в выкупе) не могли представлять собой неоспоримых с юридической точки зрения титулов на собственность. Князь Волконский четко замечает: «...Ведь ст. 12, бывшая ст. 36, Положения 1861 года говорит: твое то, что ты оплатил. А мы говорим: твое то, что ты захватил» (ст. 2922). Эта фраза Волконского встречена была полным молчанием со стороны собственной его партии, но вызвала, наоборот, бурное одобрение со скамей оппозиции, как левой, так и правой.