Вторая клиническая иллюстрация

ВТОРАЯ КЛИНИЧЕСКАЯ ИЛЛЮСТРАЦИЯ

СЛУЧАЙ ХУАНА

Эта виньетка сильно отличается от предыдущей тем, что представляет не такое сильное расстройство. Хуан обратился по поводу диффузной тревоги и сложностей с концентрацией. Он был совершенно не заинтересован в своих собственных делах. Хуан демонстрировал состояние потерянности в своих же собственных установках и целях, иллюстрируя это тем, что он начинал изучать психологию без достаточной убежденности в том, это ему нужно, или тем, что он добивался успеха с различными «подругами» (как он их называл), но ни с одной не создал значимой эмоциональной связи не смотря на то, что стремился к этому.

Он чувствовать себя «странно» с членами своей семьи, поэтому старался избегать встреч с ними дома, и искал «убежища» в домах родственников и друзей. Он скрывался в этих «убежищах» по ночам, а днем возвращался в свой дом, но старался не находиться там в то время, когда родители были дома. Его родителям было по 45 лет и у них было еще два сына – 2 и 4 лет.

Я пытался понять происхождение его отдаления от своей семьи. Два года тому назад Хуан закончил колледж, но в отличии от своих сверстников, которые продолжили образование в университете, он решил работать, жить в доме своих родителей, но не зависеть от них материально. Он фантазировал, что будет тратить свои деньги на короткие путешествия, иногда с друзьями, а иногда в одиночестве, только чтобы отдалиться. Он интересовался мини-туризмом и поэтому (как он говорил) интересовался маленькими городками и туристическими лагерями.

Хуан начал свой анализ с двух сессий в неделю. Одну оплачивал он, одну – его родители, он это назвал - «рывок моих родителей». Его история не показывала никаких особых ситуаций, которые стоили бы того, чтобы их как-то особо выделить. Мое внимание привлекли рассказы о его бабушках, дедушках, которые искали утешения (убежища) в отношениях друг с другом, когда его родители уезжали в свои частые путешествия.

В процессе своего обучения в колледже Хаун видел себя самого в состоянии «всегда с готовой сумкой, на случай если придется остаться в доме своих друзей». Его последней «историей» были отношения с девушкой, которую он оскорблял словесно, но при этом чувствовал себя «непонятым в этих отношениях». Он не мог объяснить причину своего поведения. В некоторые моменты он испытывал желание совершить насилие, чувствовал желание ее ударить, но не делал этого. У девушки были навязчивые идеи ревности в отношении Хуана, поэтому он предпочитал держаться подальше от любых компрометирующих отношений.

С самого начала наши встречи протекали в приятной атмосфере. Я не скрывал свой интерес к его деятельности, что контрастировало с отсутствием интереса к нему в его окружении. Каждый раз он приходил с интересом и я внимательно слушал его. Это сохранялось с самого начала до конца терапии. Наши встречи были для него уникальны по причине не проходящего интереса, чего не было в его жизни (он и сам терял ко всему интерес спустя какое-то время).

Мне хочется отметить, что мы оба ждали сессий. Нам обоим нравились наши диалоги. Тематика отражала мир Хуана, но модальность бесед не сильно отличалась от социальных коммуникаций, она была легкой и дружественной. Это заставляло меня часто задумываться над тем - что происходит и над тем, что так устойчиво вызывает у меня приподнятое состояние. Негативные аспекты переноса не появлялись не смотря на то, что я внимательно присматривался ко всем деталям, рассказываемых мне историй. ⁴⁾

В процессе наших диалогов, Хуан стал мало по малу наводить порядок в своей учебе (которая подходила к концу), в своих делах и в отношениях с подругой. Я выстраивал различные гипотезы относительно эффективности этой терапии, но никакие мои объяснения в отношении того, что происходило не были убедительны.

Случилось так, что я узнал, что спустя годы симптомы не вернулись – ни тревожности, ни навязчивости, и что его жизнь значительно улучшилась. Можно сказать, что эта терапия была успешной. Однажды, на одной из последних сессий, я попросил его высказать соображения относительно того, что происходило на сессиях, что я говорил ему за эти годы, что он получил, что понял. Я спросил: «Что было наиболее значимым – то, что я говорил тебе, то, что ты делал, то, что ты стал воспринимать что-то иным образом или то, что поменял какие-то свои внутренние позиции? »

Его ответом было: «вы не говорили мне что-то особо интересное или я это уже не помню… в действительности, я не знаю… не знаю, единственное, что я могу сказать об это то, что каждый раз, когда я говорил, вы слушали меня молча, а потом (это он потом подчеркивал многократно) говорили со мной об этом. Реально, это были диалоги! »

Меня потряс его ответ и я вспомнил, как он говорил ранее: «Папа и мама никогда не разговаривали а режиме диалога, они либо ругались, либо молчали». «В нашем доме никогда не было диалогов». «Никто никогда не слушал меня, как вы здесь. Это всегда было для меня чем-то новым, и я думаю, что именно потому мне лучше, это для меня что-то новое». ⁵⁾ Полагаю, что именно эти слова помогли мне понять этот случай.

Отдельно стоящим фактором от многих других, способствующих постепенному улучшению состояния Хуана является это наблюдение пациента. Для Хуана диалог не был чем-то известным и существующим в его жизни. Так сложилось, что в модели взаимодействия между людьми в его семье истинный диалог не существовал. Вместо этого было примитивное, но достаточно хорошо адаптированное использование «псевдодиалога», в котором слова использовались для образования связей между людьми, но не для того, чтобы разделять что-либо, в особенности если дело касалось сферы чувств.

Его опыт общения в анализе позволил воссоздать (хотя, было бы правильнее сказать «создать») новый способ образования связи с другим человеком. Подавленные воспоминания или знания, которые мы получали в процессе анализа и изучали, показали значительные сложности во взаимоотношениях и в способности вести диалог у членов его семьи, что существует и поныне.

Не предлагая это как стратегию, в отношении случая Хуана (который просил меня всего лишь дать ему возможность быть свободным и доступным в той степени, в которой ему это было нужно) я понимаю, что в этой терапии я следовал словам Cesar Aira (“Las conversaciones”, p. 76, Viterbo, editora): «Как для меня были важны повествование! Моя задача была – лишь слегка его касаться, чтобы прийти к дружественности, игре реплик и понимания, жестов и тона голоса, другими словами – все, что я выражал было соображением (на тему сказанного) и разделением (этого)».

Для меня очевидно, что живой опыт пациента на сессиях позволил ему создать (в своей психике) нечто не существующее ранее, и это мне кажется ключом для понимания случая Хуана.