 |
Какая фамилия была у Моби? 18 глава
|
|
|
|
И, словно эта мысль подействовала на ключ, он нашелся в глубинах кармана, под мелочью. Я повесил его на кольцо с другими ключами, чтобы больше никуда не делся. Если придется бежать к «кроличьей норе» и возвращаться в прошлое еще раз, ключ останется при мне... хотя произойдет сброс на ноль всего, что я сделал за четыре с половиной года. И рукописи, которые сейчас лежали в банковской ячейке, затеряются во времени. Возможно, это следовало отнести к хорошим новостям.
Но точно так же затеряется и Сейди, а это была плохая новость.
Глава 22
Вторая половина десятого апреля выдалась теплой и солнечной, ощутимо повеяло летом. Я надел брюки и один из пиджаков, купленных в тот год, когда я учил деток в Денхолмской объединенной школе. Револьвер «Полис спешл» тридцать восьмого калибра, полностью заряженный, отправился в портфель. Нервозности я не помню. Теперь, когда время пришло, я напоминал человека в скафандре изо льда. Посмотрел на часы: половина четвертого.
Я вновь намеревался припарковаться на стоянке универсама «Альфа-Бета» на Уайклифф-авеню. Туда я попаду в четверть пятого, с учетом интенсивного движения в центре города, который мне предстояло пересечь. Потом обследую проулок. Если он окажется пуст – а ничего другого в такой час я и не ожидал, – загляну за доску, которая висела на одном гвозде. Если в записях Эла все правильно и Ли действительно привез винтовку заранее (пусть с месторасположением тайника Эл и ошибся), тогда там я ее и найду.
Потом посижу в автомобиле, наблюдая за автобусной остановкой на случай, если Ли приедет раньше. В семь часов, когда в мормонской церкви начнется служба для новичков, пойду в кофейню, где целый день кормят завтраком, и сяду у окна. Поем через силу, наблюдая за подъезжающими к остановке автобусами, чтобы определить, один приедет Ли или с компанией. Надеюсь, что не увижу огромного «Кадиллака» де Мореншильдта.
|
|
|
Такой план я составил на этот вечер.
Я взял портфель, еще раз взглянул на часы. Тридцать три минуты четвертого. Я заранее залил бак «шеви», автомобиль стоял наготове. Если бы в тот момент я вышел из дома и сел за руль, как и планировал, телефон зазвонил бы в пустой квартире. Но я этого не сделал, потому что кто-то постучал в дверь, когда я уже потянулся к ручке.
Я открыл дверь. На пороге стояла Марина Освальд.
Несколько секунд я только таращился на нее, не в силах ни двинуться, ни произнести хоть слово. По большей части сказалась неожиданность ее появления, но не обошлось и без еще одной причины. Пока она не встала прямо передо мной, я не осознавал, что ее большие синие глаза очень похожи на глаза Сейди.
Марина то ли проигнорировала удивление, написанное на моем лице, то ли не заметила его. Ей хватало своих проблем.
– Пожалуйста, извините, вы не видели моего муха? – Она прикусила губу и покачала головой. – Му-ша. – Попыталась улыбнуться – а с новыми зубами ее улыбка стала очень красивой, – однако не получилось. – Извините, сэр, не говорю хорошо английский. Я Бьелоруссия.
Я услышал, как кто-то – как потом понял, я сам – спрашивает, имеет ли она в виду мужчину, который живет наверху.
– Да, пожалуйста, мой муш. Мы жить наверху. Это наша malyshka... наш ребенок. – Она указала на Джун, которая сидела в прогулочной коляске у лестницы и с довольным видом сосала пустышку. – Он теперь все время уходит, после того как потерял работу. – Она вновь попыталась улыбнуться, но глаза сузились, в уголке левого налилась слеза и скатилась по щеке.
Ясно. Старина Бобби Стоуволл решил, что все-таки может обойтись без лучшего в фотолаборатории специалиста.
|
|
|
– Я не видел его, миссис... – «Освальд» едва не сорвалось с языка, но я сдержался. И хорошо, потому что откуда я мог знать их фамилию? На дом посыльные им ничего не приносили. На крыльце стояли два почтовых ящика, но их фамилия не значилась ни на одном. Как и моя. Я тоже ничего не заказывал на дом.
– Ос-вальд. – Она протянула руку, и я пожал ее, все больше убеждаясь, что это сон. Однако маленькая сухая ладошка была вполне реальной. – Марина Ос-вальд, сэр, и я рада познакомиться с вами, сэр.
– Сожалею, миссис Освальд, я не видел его сегодня. – Вранье, конечно, я видел, как он спустился по лестнице в самом начале первого, уже после того, как универсал Рут Пейн увез Марину и Джун в Ирвинг.
– Я тревожусь о нем, – призналась Марина. – Он... я не знаю... извините. Не хотела вас беспокоить. – Она вновь улыбнулась – самой нежной, самой грустной улыбкой – и вытерла медленно катящуюся по лицу слезу.
– Если я увижу его...
Теперь на лице Марины отразилась тревога.
– Нет-нет, ничего не сказать. Он не любит меня говорить с незнакомцами. Он придет домой ужинать, почти наверняка. – Она спустилась с крыльца и заговорила на русском с малышкой, которая засмеялась и протянула пухлые ручонки к матери. – До свидания, мистер сэр. Премного благодарна. Вы говорить ничего?
– Хорошо, – кивнул я. – Буду нем как рыба. – Она, кажется, не поняла, но кивнула и облегченно улыбнулась, когда я приложил палец к губам.
Я закрыл дверь, чувствуя, что весь вспотел. Где-то взмахнула крылышками не одна бабочка, а целое их облако.
Может, все это ерунда.
Я наблюдал, как Марина катит коляску с Джун по тротуару в сторону автобусной остановки, где, вероятно, она намеревалась подождать своего муша... который что-то задумал. Она знала, что задумал. Это читалось на ее лице.
Как только Марина скрылась из виду, я опять потянулся к дверной ручке, и тут зазвонил телефон. Я уже решил, что не буду брать трубку, но лишь несколько человек знали мой номер, и среди них женщина, которой я очень дорожил.
– Алло?
– Привет, мистер Амберсон. – Мужской голос с мягким южным выговором. Не уверен, что сразу понял, кто это. Не моху вспомнить. Но думаю, что понял. – Кое-кто хочет вам кое-что сказать.
В конце 1962 – начале 1963 года я жил двумя жизнями: одной – в Далласе, другой – в Джоди. Они слились десятого апреля, в три тридцать девять пополудни. Когда в трубке начала кричать Сейди.
|
|
|
Сейди жила в одноэтажном сборном доме на аллее Ульев, в одном из четырех или пяти кварталов однотипных домов, построенных в западной части Джоди. Сделанная с воздуха фотография этого микрорайона, размещенная в учебнике по истории 2011 года, могла бы называться «первое жилье[147]середины двадцатого столетия». Сейди приехала около трех пополудни, после собрания своих помощников-школьников. Я сомневаюсь, что она заметила красно-белый «Плимут-фьюри», припаркованный у тротуара чуть дальше, в этом же квартале.
На другой стороне улицы, в четырех или пяти домах, миссис Холлоуэй мыла свой автомобиль («Рено-дофин», на который подозрительно поглядывали соседи), и Сейди помахала ей рукой, когда вылезла из своего «жука». Миссис Холлоуэй ответила тем же. Единственные владельцы иностранных (и в чем-то инопланетных) автомобилей в квартале, они поддерживали друг друга.
Сейди пошла по дорожке к входной двери, на мгновение остановилась, нахмурилась, увидев, что дверь приоткрыта. Она так ее и оставила? Вошла в дом, закрыла дверь за собой. Замок не защелкнулся, потому что был выломан, но Сейди этого не заметила: она не могла оторвать глаз от стены над диваном, где ее же помадой трехфутовыми буквами было написано: «ГРЯЗНАЯ ДРЯНЬ».
Ей бы убежать, но отвращение и ярость переполняли Сейди, не оставив места страху. Она знала, кто это сделал, однако нисколько не сомневалась, что Джонни уже сбежал. Мужчина, за которого она вышла, сторонился физической конфронтации. Да, мог обругать, один раз отвесил оплеуху, но ничего больше.
А кроме того, на полу валялось ее нижнее белье.
И след этот вел из гостиной в спальню. Причем все – комбинации, нижние юбки, бюстгальтеры, трусики, корсет, который она крайне редко, но надевала, пусть он ей и не требовался, – искромсали ножом. Сейди увидела, что дверь в ванную в конце коридора распахнута, вешалка для полотенец с корнем вырвана из стены, а на кафеле красуется одна надпись, вновь ее помадой: «МЕРЗКАЯ ШЛЮХА».
|
|
|
Она повернулась к открытой двери в спальню. Вошла, не подозревая, что Джонни Клейтон стоит за дверью с ножом в одной руке и револьвером «Смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра модели «Виктори» в другой. Из такого же револьвера Ли Освальд убьет далласского полицейского Дж. Д. Типпита.
Маленькая косметичка Сейди лежала на кровати, содержимое – пудра, тени, румяна и прочее – валялось на покрывале. Складывающиеся двери стенного шкафа были распахнуты. Что-то из одежды сиротливо висело на плечиках, большая часть валялась на полу. Искромсанное ножом.
– Джонни, ты ублюдок! – Ей хотелось выкрикнуть эти слова, но потрясение было слишком велико. Она смогла лишь прошептать их.
Двинулась к шкафу, но не дошла. Рука обхватила ее за шею, стальное колечко вдавилось в висок.
– Не шевелись, не сопротивляйся. Если попытаешься, убью.
Она попыталась, и он ударил ее по голове коротким стволом револьвера. Рука сильнее сжала горло. Она увидела нож и перестала бороться. Напал на нее Джонни – но не тот Джонни, которого она знала. Он изменился.
Мне следовало прислушаться к нему, подумала Сейди, имея в виду меня. Почему я не прислушалась?
Он повел ее в гостиную, пережимая шею рукой, там развернул лицом к себе и отшвырнул на диван, на который она и плюхнулась, раскинув ноги.
– Одерни платье. Я вижу твои подвязки, шлюха.
Он надел комбинезон с нагрудником (от одного его вида у нее возникло ощущение, что ей все это снится) и покрасил волосы в странный оранжево-блондинистый цвет. Сейди едва не рассмеялась.
Он сел перед ней на маленькую скамейку, нацелив револьвер ей в живот.
– Сейчас мы позвоним твоему трахачу.
– Я не знаю...
– Амберсону, с которым ты играешь в «спрячем салями» в том публичном доме в Кайлине. Я все об этом знаю. Давно слежу за тобой.
– Джонни, если ты сейчас же уйдешь, я не буду звонить в полицию. Обещаю. Хватит того, что ты испортил всю мою одежду.
– Шлюхину одежду, – отмахнулся он.
– Я не... я не знаю его номера.
Ее адресная книжка, которую она обычно держала в маленьком кабинете рядом с пишущей машинкой, теперь лежала открытой у телефонного аппарата.
– Я знаю. Он на первой странице. Сначала я заглянул на букву «т», от трахача, но там не нашел. Сейчас я попрошу нас соединить, чтобы у тебя не возникло каких-то идей насчет телефонистки. Потом ты с ним поговоришь.
– Я не буду с ним говорить, Джонни, не буду, если ты собираешься причинить ему вред.
Он наклонился вперед. Его странные оранжево-блондинистые волосы упали ему на глаза, и он откинул их рукой с револьвером. Затем рукой с ножом снял трубку с рычага. Револьвер по-прежнему смотрел Сейди в живот.
|
|
|
– Вот что я тебе скажу, Сейди, – теперь голос звучал так, будто к Джонни вернулся разум. – Я собираюсь убить одного из вас. Второй может жить. Тебе решать, кто умрет.
Он говорил абсолютно серьезно. Она видела это по его лицу.
– А если... если его нет дома?
Ее тупость вызвала у него смех.
– Тогда умрешь ты, Сейди.
Наверное, она подумала: Я могу выиграть время. Как минимум три часа на дорогу от Далласа до Джоди, даже больше, если движение плотное. Достаточно для того, чтобы Джонни пришел в себя. Возможно. Или чтобы отвлекся, и я смогла бы бросить в него чем-то тяжелым и выбежать из дома.
Он набрал «0», не глядя в адресную книгу (числа он всегда запоминал без труда), и попросил соединить его с номером: «Уэстбрук 7-5430». Послушал. Потом поблагодарил телефонистку: «Спасибо вам».
Последовала пауза. Где-то, более чем в сотне миль к северу, звонил телефон. Она, должно быть, гадала, после какого гудка Джонни положит трубку и выстрелит ей в живот.
Выражение его лица изменилось. Он оживился, улыбнулся. Его зубы остались такими же белыми, как и прежде, и почему нет? Он их чистил не меньше шести раз в день.
– Привет, мистер Амберсон. Кое-кто хочет вам кое-что сказать.
Он поднялся со скамеечки и протянул Сейди трубку. А когда она поднесла ее к уху, ударил ножом, быстрый, как змея, вспоров ей щеку.
– Что ты ей сделал? – крикнул я. – Что ты ей сделал, сволочь?
– Успокойтесь, мистер Амберсон. – По голосу чувствовалось, что ситуация его забавляет. Сейди больше не кричала, но я слышал, как она рыдает. – С ней все в порядке. Сейчас кровь течет довольно-таки сильно, но скоро остановится. – Он помолчал, потом заговорил рассудительным тоном: – Разумеется, она больше не будет такой красивой. Теперь она выглядит, как ей и положено, – дешевой шлюхой за четыре доллара. Моя мама говорила, что она шлюха, и не ошиблась.
– Отпусти ее, Клейтон, – попросил я. – Пожалуйста.
– Я хочу ее отпустить. Теперь, когда пометил ее, хочу. Но есть одно условие, о котором я ей уже говорил, мистер Амберсон. Я собираюсь убить одного из вас. Из-за нее я лишился работы, знаете ли. Мне пришлось подать заявление об уходе и пройти в больнице курс электрошоковой терапии, а не то они собирались меня арестовать. – Он помолчал. – Я столкнул девушку с лестницы. Она попыталась прикоснуться ко мне. А виновата эта грязная сука, та самая, кровь которой сейчас льется ей на колени. Ее кровь и на моих руках. Мне потребуется дезинфицирующее средство. – И он рассмеялся.
– Клейтон...
– Я даю тебе три с половиной часа. До семи тридцати. Потом всажу в нее две пули. Одну в живот, другую в ее грязную манду.
До меня донесся крик Сейди:
– Не делай этого, Джейкоб!
– ЗАТКНИСЬ!– рявкнул на нее Клейтон. – ЗАКРОЙ СВОЮ ПАСТЫ – А потом добавил ровным голосом, словно в светской беседе: – Кто этот Джейкоб?
– Я. Это мое второе имя.
– Так она называет тебя в постели, когда сосет твой член, трахач?
– Клейтон, – обратился я к нему. – Джонни. Подумай, что ты делаешь.
– Я думал об этом больше года. Они лечили меня электрошоком, знаешь ли. Говорили, что это лечение избавит меня от кошмарных снов, но ничего подобного. Сны стали еще страшнее.
– Как сильно ты ее порезал? Позволь мне поговорить с ней.
– Нет.
– Если дашь мне поговорить с ней, я, возможно, сделаю то, о чем ты просишь. Если нет – точно не сделаю. После лечения электрошоком у тебя в голове так помутилось, что ты не можешь этого понять?
Вроде бы не помутилось. Из трубки донеслись всхлипывания. Потом голос, тихий и дрожащий:
– Все плохо, но не смертельно. – Она замолкла. – Он чуть не попал мне в глаз.
Тут трубку снова взял Клейтон.
– Видишь? Твоя маленькая шлюшка в порядке. А теперь прыгай в свой крутой «Шевроле» и гони сюда на полной скорости, ясно? И слушай меня внимательно, мистер Джордж Джейкоб Амберсон Трахач. Если ты позвонишь в полицию, если я увижу хоть одну синюю или красную мигалку, то убью эту суку, а потом покончу с собой. Ты в это веришь?
– Да.
– Хорошо. Я вижу уравнение, в одной части которого трахач, а во второй – шлюха. Я посередине. Я знак равенства, Амберсон, но решать тебе. Какую часть уравнения будем вычеркивать? Слово за тобой.
– Нет!– закричала она. – Не делай этого! Если ты приедешь, он убьет нас о...
В трубке воцарилась тишина.
До этого я говорил правду, не собираюсь отступаться и теперь, пусть буду выглядеть далеко не в лучшем свете: когда моя онемевшая рука клала трубку на рычаг, первой пришла мысль о том, что он не прав, что между этими двумя частями нельзя ставить знак равенства. На одной чаше весов – симпатичная школьная библиотекарша. На другой – человек, который знал будущее и мог – во всяком случае, теоретически – его изменить. На мгновение я подумал о том, чтобы пожертвовать Сейди и поехать на другой конец города, чтобы проследить за проулком между авеню Дубовый лужок и бульваром Черепаший ручей и выяснить, действовал ли в одиночку тот, кто изменил американскую историю.
Потом я сел в «шеви» и направился в Джоди. Как только выехал на автостраду 77, разогнался до семидесяти миль в час и не отпускал педаль газа. На ходу открыл замки портфеля, достал револьвер, сунул во внутренний карман пиджака.
Я понимал, что должен привлечь к этому Дека. Да, старого, да, уже нетвердо держащегося на ногах, но рассчитывать я мог только на него. Он захочет помочь, говорил я себе. Он любил Сейди. Я видел это по его лицу всякий раз, когда он на нее смотрел.
И он прожил жизнь, добавила рациональная часть моего разума. Она – нет. В конце концов, у него будет ровно столько же шансов на спасение, сколько этот псих даст тебе. Он не обязан помогать.
Но я знал, что он поможет. Иногда все складывается так, что предоставляемый выбор на деле вовсе и не выбор.
Никогда раньше я так не сожалел о том, что у меня нет мобильника, как в этой поездке из Далласа в Джоди. Но я нашел ему замену – телефон-автомат на автозаправочной станции на шоссе 109, примерно в полумиле от футбольного рекламного щита. На другой стороне провода телефон прозвонил три раза... четыре... пять...
И в тот момент, когда я уже собрался повесить трубку, раздался голос Дека, раздраженный и запыхавшийся:
– Алло? Алло?
– Дек? Это Джордж.
– Привет, парень! – Раздраженность в голосе нынешнего исполнителя роли Билла Теркотта (из популярной и не сходящей с подмостков пьесы «Муж-убийца») сменилась радостью. – Я работал в маленьком огородике у дома. Уже подумал, а пускай звонит, но потом...
– Помолчите и послушайте меня. Произошло что-то очень плохое. Сейди уже ранена. Может, тяжело.
Последовала короткая пауза. Когда Дек заговорил вновь, его голос звучал моложе, словно он стал крутым парнем, каким, безусловно, был сорок лет и две жены тому назад. А может, я только надеялся на это. Сегодня я мог рассчитывать лишь на надежду и на мужчину, которому оставалось не так много до семидесяти.
– Вы говорите о ее муже, так? Это моя вина. Думаю, я видел его, но много недель тому назад. И волосы у него отрасли гораздо длиннее, чем на фотографии в том ежегоднике. Цвет изменился. Они стали чуть ли не оранжевые. – Мгновенная пауза, а потом слова, каких я от него никогда не слышал: – Твою мать!
Я объяснил ему, чего хочет Клейтон и что я собираюсь сделать. План был прост. Прошлое стремится к гармонии? Отлично, пойдем навстречу его желаниям. Я знал, что для Дека это может закончиться инфарктом – как закончилось для Теркотта, – но меня это не останавливало. Меня вообще ничего бы не остановило. Речь шла о спасении Сейди.
Я ждал вопроса, а не лучше ли передать все в руки полиции, но, разумеется, Деку хватило ума его не задать. Дуг Римс, констебль Джоди, почти ничего не видел, носил ортопедический аппарат на одной ноге и появился на свет божий раньше Дека. Не спросил Дек и о другом: почему я не позвонил из Далласа в полицию штата? Если б спросил, я бы ответил, что серьезно отнесся к угрозе Клейтона убить Сейди, увидь он хоть одну мигалку. Сказал бы правду, но не всю. Я сам хотел разделаться с этим сукиным сыном.
Очень уж сильно он меня разозлил.
– Когда он ждет вас, Джордж?
– Не позднее половины восьмого.
– А сейчас... по моим часам, без четверти семь. То есть времени у нас чуть. Улица за аллеей Ульев... какая-то Яблочная. Точно не помню. Вы будете там?
– Точно в доме, который расположен за ее домом.
– Я могу встретиться там с вами через пять минут.
– Конечно, если будете гнать как сумасшедший. Встретимся через десять. И принесите с собой какую-нибудь большую миску. Что-нибудь такое, что он сможет увидеть из окна гостиной, если выглянет. Я не знаю, может...
– Керамическая кастрюлька подойдет?
– Да. Увидимся через десять минут.
Прежде чем я повесил трубку, он спросил:
– У вас есть оружие?
– Да.
Его ответ напоминал рычание пса:
– Хорошо.
За домом Дорис Даннинг находилась аллея Уаймора. За домом Сейди – проезд Яблоневого цвета. Дом 202 по аллее Уаймор продавался. На лужайке перед домом 140 по проезду Яблоневого цвета не было таблички с надписью «ПРОДАЕТСЯ», однако в окнах свет не горел, траву давно не косили, тут и там росли одуванчики. Я припарковался у тротуара и посмотрел на часы. Шесть пятьдесят.
Две минуты спустя в затылок моему «шеви» пристроился «Ранч-вэгон». Дек, в джинсах, белой рубашке и галстуке-шнурке, вылез из кабины, держа в руках керамическую кастрюльку с цветочком на боку. Со стеклянной крышкой, и в кастрюльке, похоже, лежали три-четыре кварты китайского рагу.
– Дек, не знаю, как мне вас благо...
– Я не заслуживаю благодарности, мне надо дать крепкого пинка. В тот день, когда я видел его, он выходил из «Уэстерн-авто». И это мог быть только Клейтон. Дул сильный ветер. Порыв отбросил его волосы назад, и я на секунду увидел глубокие височные впадины. Но эти волосы... длинные и другого цвета... да еще ковбойская одежда... Дерьмо. – Он покачал головой. – Старею. Если Сейди достанется, я никогда этого себе не прощу.
– Вы хорошо себя чувствуете? Сердце не болит, ничего такого?
Он посмотрел на меня как на безумца.
– Мы будем стоять здесь и обсуждать мое здоровье или попытаемся выручить Сейди из беды, в которую она попала?
– Мы не просто попытаемся, а выручим. Вы идете по улице к ее парадной двери. Я пройду через этот двор и продерусь сквозь зеленую изгородь во двор Сейди. – Само собой, я думал о доме Даннингов на Коссат-стрит, но, произнося эти слова, вспомнил, что во дворе Сейди тоже была зеленая изгородь. Я видел ее много раз. – Вы постучите и скажете что-нибудь веселое. Достаточно громко, чтобы я услышал. К тому времени я уже буду на кухне.
– А если дверь черного хода заперта?
– Она держит запасной ключ под нижней ступенькой.
– Хорошо. – Дек задумался, нахмурился, вскинул голову. – Я скажу: «Звонит «Эйвон», спецдоставка в кастрюльке», – и подниму ее, чтобы он увидел меня через окно гостиной, если выглянет. Сойдет?
– Да. Мне нужно, чтобы вы отвлекли его на несколько секунд.
– Не стреляйте, если возникнет опасность попасть в Сейди. Сшибите этого ублюдка с ног. У вас получится. Парень, которого я видел, тощий как щепка.
Мы неуверенно переглянулись. Такое могло сработать в «Дымке из ствола» или в «Мэверике», но не в реальной жизни. В реальной жизни хорошим парням – и девчонкам – иногда дают пинка под зад. Или пулю в лоб.
Двор за домом в проезде Яблоневого цвета отличался от двора за домом Даннингов, но кое-что общее нашлось. Во-первых, во дворе стояла будка, правда, без таблички «ДОМ ВАШЕЙ СОБАКИ». Вместо нее неуверенная детская рука вывела надпись «КАНУРА БУТЧА». Ну и детки не выкрикивали «сладость или гадость». Не тот сезон.
Зеленая изгородь выглядела точно такой же.
Я проломился сквозь нее, не обращая внимания на царапины, которые жесткие ветки оставляли на руках. Пригнувшись, перебежал двор и попытался открыть дверь. Заперта. Я сунул руку под ступеньку в уверенности, что ключа нет, потому что прошлое стремится к гармонии с самим собой и оно упрямо.
Но ключ был. Я достал его, сунул в замочную скважину и стал медленно надавливать. Когда защелка подалась, раздался глухой щелчок, и я замер, ожидая крика тревоги. Тишина. В гостиной горел свет, но голосов я не слышал. Может, Сейди уже умерла, а Клейтон ушел?
Господи, только не это.
Но, осторожно распахнув дверь, я услышал его. Он говорил громко, медленно и монотонно, совсем как Билли Джеймс Харгис, наглотавшийся транквилизаторов. Объяснял ей, какая она шлюха и как загубила его жизнь. А может, он говорил о девушке, которая попыталась прикоснуться к нему. Джонни Клейтон их не различал – обе были охочими до секса рассадниками болезней. Которых надо держать в узде. И в кровати, разумеется, отделять шваброй.
Я снял туфли и поставил на линолеум. Над раковиной горела лампа. Я проверил, куда падает тень, чтобы убедиться, что она не войдет в гостиную вперед меня. Достал из кармана пиджака револьвер и двинулся через кухню, чтобы встать у арки и ждать, пока не услышу: «Звонит «Эйвон», спецдоставка в кастрюльке». Тут бы я и ворвался в гостиную.
Только не дождался. Когда Дек заговорил, в его голосе не было ничего веселого. Только шок и ярость. И заговорил он не снаружи, а в доме:
– Господи! Сейди!
После этого все произошло быстро, очень быстро.
Клейтон взломал замок парадной двери, так что собачка не могла защелкнуться. Сейди на это внимания не обратила, в отличие от Дека. Поэтому, вместо того чтобы постучать, он толкнул дверь и вошел в дом с керамической кастрюлькой в руках. Клейтон по-прежнему сидел на скамеечке, нацелив револьвер в живот Сейди, но нож положил на пол рядом с собой. Дек – он сам потом об этом сказал – понятия не имел, что у Клейтона был нож. Я сомневаюсь, заметил ли он и револьвер. Потому что он видел только Сейди. Верхняя часть ее платья стала грязно-бордовой. Кровь залила руку и часть дивана. Но самое страшное случилось с ее лицом, повернутым к нему. Левая щека разошлась надвое, как разорванный занавес.
– Господи! Сейди! – Крик просто вырвался из груди. Его переполняли шок и ярость.
Клейтон повернулся, его верхняя губа вздернулась, обнажая зубы. Он поднял револьвер. Я это увидел, потому что уже проскочил арку между кухней и гостиной. И я увидел, как Сейди ударила по скамеечке ногой. Клейтон выстрелил, пуля ушла в потолок. Когда он попытался встать, Дек бросил в него керамическую кастрюльку. Крышка отлетела в сторону. Вермишель, мясо, зеленые перчики и томатный соус выплеснулись в воздух. Кастрюлька, наполовину опустевшая, угодила Клейтону в правую руку. Остатки китайского рагу полились на него. Револьвер упал.
Я видел кровь. Видел изуродованное лицо Сейди. Видел Клейтона, сидящего на корточках на заляпанном кровью и китайским рагу ковре. Я прицелился.
– Нет! – крикнула Сейди. – Нет, пожалуйста, нет!
Ее крик отрезвил меня, как пощечина. Если бы я его убил, то стал бы объектом полицейского расследования, какими бы оправданными ни казались мои действия. Тут же выяснилось бы, что никакой я не Джордж Амберсон, и я лишился бы шанса предотвратить ноябрьское убийство. Да и нашлось бы мне оправдание? Передо мной стоял невооруженный человек.
Я тоже так думал, потому что не видел ножа. Его накрыла перевернувшаяся скамеечка. Но и если бы нож лежал на самом виду, я мог его не заметить.
Я убрал револьвер в карман и рывком поднял Клейтона на ноги.
– Меня бить нельзя! – С губ летела слюна. Глаза остекленели, словно у него начался припадок. Он потерял контроль над мочевым пузырем: я услышал, как моча льется на ковер. – Я психически больной, я не несу ответственности за свои действия, не могу нести ответственности, у меня справка, она в бардачке моего автомобиля, я покажу ее...
Его хныкающий голос, абсолютный ужас, написанный на лице (теперь, когда его обезоружили), оранжево-блондинистые волосы, патлами падающие на глаза, даже запах китайского рагу... все это привело меня в ярость. Но прежде всего я разъярился, видя Сейди, съежившуюся на диване и залитую кровью. И ее волосы свисали вниз, а с левой стороны, рядом с жуткой раной, слиплись в комок. Из-за этого подонка ей предстояло ходить со шрамом, в том же месте, что и у Бобби Джил. Хотя у той шрам практически исчез – и это естественно, прошлое стремится к гармонии, а рана Сейди выглядела хуже некуда.
Я ударил его по правой щеке, достаточно сильно, чтобы слюна полетела из левого уголка рта.
– Это тебе за швабру, псих долбаный!
Следующая оплеуха пришлась по другой щеке, и теперь слюна полетела из правого уголка рта. Он издал горький, отчаянный вой, какой приберегают для самого худшего, для зла такого ужасного, что его невозможно исправить. Или простить.
– Это тебе за Сейди!
Я сжал пальцы в кулак. В каком-то другом мире Дек что-то кричал в телефонную трубку. Потирал ли он грудь, совсем как Теркотт? Нет. Пока еще нет. В том же другом мире стонала Сейди.
– А это за меня!
Я врезал ему, и – я говорил, что скажу всю правду, без утайки – хруст его носа, крики боли в моих ушах зазвучали музыкой. Я отпустил Клейтона, и он рухнул на пол.
Тогда я повернулся к Сейди.
Она попыталась встать с дивана, попыталась протянуть ко мне руки – не вышло. Они упали на окровавленное платье. Ее глаза начали закатываться, я уже не сомневался, что она лишится чувств, но ей удалось остаться в сознании.
– Ты пришел, – прошептала она. – Джейк, ты пришел, чтобы спасти меня. Вы оба пришли.
– Аллея Ульев! – кричал Дек в трубку. – Нет, я не знаю, какой дом, не помню номер, но вы увидите старика в туфлях, облепленных китайским рагу, который будет стоять на дороге и махать руками! Поторопитесь! Она потеряла много крови!
– Не двигайся. – Я шагнул к Сейди. – Постарайся не...
Ее глаза широко раскрылись. Она смотрела мне за спину.
– Берегись! Джейк, берегись!
Я развернулся, сунул руку в карман за револьвером. Дек тоже повернулся, держа трубку скрюченными артритом пальцами, словно дубинку. Но хотя Клейтон и поднял с пола нож, которым обезобразил Сейди, дни, когда он мог причинить кому-то вред, остались в прошлом. Как выяснилось, за одним исключением.
Прошлое вновь повторилось, эпизод, виденный мной на Гринвилл-авеню вскоре после приезда в Техас. Нет, из «Розы пустыни» не доносилась музыка Мадди Уотерса, однако компанию мне составляли другая раненая женщина и другой мужчина со сломанным носом, из которого текла кровь, в вылезшей рубашке, свисавшей почти до колен. Этот мужчина держал в руке нож, а не пистолет, но в остальном отличий я не находил.
|
|
|
