 |
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 10 глава
|
|
|
|
Тина закричала, громыхнуло, черное небо перечертила ослепительная-белая молния, хлынул дождь — апокалипсис начался...
Она, задыхаясь, бежала по набережной, на мгновение останавливалась, всматривалась, вслушивалась в зыбкую темноту и снова бежала. Высокие каблуки мешали, она сбросила туфли на бегу, дальше помчалась босиком. Правую ступню что-то больно кольнуло. Ерунда! Только бы успеть, только бы найти его...
Тина попробовала кричать, звать Яна, но что-то случилось с ее голосом, кричать не получалось. И этот гром...
Сколько она уже пробежала? Пятьсот метров, километр? Он должен был уже выплыть, выбраться на берег, а его все нет...
Впереди в пелене дождя показался черный силуэт.
— Ян?! — Отчаяние придало ей сил, выпустило голос на волю. — Ян!!!
— Пташка! — С его голосом тоже что-то творилось, если бы он не назвал ее Пташкой, она бы его не узнала. — Пташка, я здесь...
Тина замерла, первое, что она почувствовала, это облегчение, такое невероятное и такое сильное, что задрожали коленки. Ян выплыл, он жив, и он ее не бросил! Спасибо тебе, Господи! Но почти сразу же, не дав опомниться и отдышаться, Тину захлестнула слепая ярость.
Как он мог?! Как он только посмел поступить с ней так жестоко?! Она же его просила, умоляла, а он взял и прыгнул. И утащил с собой в Сену ее бедную душу. Она целую вечность была без души. А это так страшно...
— Пташка?! — тонкий, едва различимый силуэт замер в нескольких метрах от него. Ян слышал частое, сбивчивое дыхание. Бежала. Пока он плыл, она бежала вслед за ним по набережной. — Пташка, я здесь!
Она шагнула навстречу, точно материализовалась из пронизанной дождем и электричеством темноты.
— Ненавижу тебя! — Она швырнула ему под ноги его туфли, развернулась, чтобы уйти.
|
|
|
Ян поймал ее в самый последний момент, ухватил за тонкое запястье, прижал ее горячее, извивающееся тело к своему мокрому и уставшему, нашел ее губы.
— Ненавижу, — шептала его девочка-пташка, — ненавижу, ненавижу...
Ян гасил ее ненависть поцелуями, прижимал к себе все сильнее, боялся, что если в этой кромешной тьме она вырвется, то он ее больше не найдет, чувствовал, что его пташка готова улететь насовсем.
— Прости меня, прости...
Ее платье пропиталось дождем и речной водой, прилипло к телу. Ян согрелся, теперь ему было даже жарко, а она замерзла, ее била крупная дрожь. А может, это и не от холода вовсе, а от волнения и страха, оттого, что из нее выходила ненависть?..
— Как ты мог? — Она больше не вырывалась, не делала попыток улететь. — За что ты так со мной?
— Прости! — Так же, как она, там, на мосту, твердила свое «не надо», он сейчас повторял свое «прости».
Конечно, он виноват, он только сейчас начал понимать, что, случись непоправимое, Тина осталась бы совсем одна. Нельзя было с ней так...
— Пусти! — Она отстранилась. — Тебе нужно обуться.
Смешная, зачем обуваться, когда кругом сплошная вода?
— Ты не уйдешь? Пообещай, что не уйдешь.
— Обещаю.
Пока Ян торопливо обувался, Тина стояла рядом, зябко обхватив себя руками за плечи. В темноте он не видел ее лица, не мог понять, о чем она сейчас думает, на что смотрит. Он все исправит. Он даже знает, что нужно сделать...
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Ничего особенного — для летней грозы это вполне нормально. То, что Тина босая, Ян увидел, только когда они вышли под тусклый свет фонарей. Мало того, ее правая нога была в крови.
— Что это? — спросил он испуганно.
Она пожала плечами.
— На каблуках бежать было неудобно.
— А кровь?
— Наверное, поранилась.
До такси он нес ее на руках. Это самое малое, что он мог для нее сделать. Тина больше не вырывалась, наверное, устала. Даже удивленные взгляды редких прохожих оставляли ее равнодушной, даже испуганные охи мадам Розы, увидевшей ее пораненную ногу. Девушка молчала, когда он обрабатывал ее рану и снимал с нее мокрое платье. Даже когда он занимался с ней любовью, она не проронила ни слова, а когда все закончилось, уткнулась носом ему в плечо и уснула. Какой-то невидимый предохранительный клапан открылся только глубокой ночью: Тина металась, звала сначала его, потом какого-то Пилата, умоляла их не прыгать...
|
|
|
Пилат... это еще кто такой? В сердце заворочалась ревность, за месяц Ян привык считать Тину только своей. Его пташка, его готическая девочка. А у девочки, оказывается, тоже есть тайна...
От жесточайшего приступа хандры и ревности его спасли воспоминания: то, как она, босая, бежала за ним по набережной Сены, то, с какой болью и нежностью шептала свое «ненавижу», то, как прижималась к нему всем телом. В этих воспоминаниях не было места какому-то Пилату. В этих воспоминаниях она принадлежала ему одному. Ян улыбнулся, поцеловал Тину во влажный висок, сказал шепотом:
— Я больше так не буду, Пташка. Я тебя больше никогда не обижу...
* * *
В дедовой квартире было темно и пахло затхлостью. Тина включила свет, настежь распахнула окна, поставила на плиту чайник. Ну вот она и дома! Точно и не произошло в ее жизни никаких перемен, и сказки про Золушку тоже не было. Если повезет, можно будет прожить здесь в тишине и уединении достаточно долго. Тетеньки из социальной службы, наверное, про нее уже и думать забыли, а отцу она не нужна. Скорее всего он даже вздохнет с облегчением, когда узнает, что она сбежала...
Пока Тина распаковывала свои нехитрые пожитки, вскипел чайник. Она заварила крепкий черный чай, еще из дедовых запасов, переоделась в домашнее, присела к столу. Странно, не была дома всего два дня, а уже успела соскучиться. И квартира стала такой родной, и мебель, и даже старая дедова одежда. Здесь все не так, как в отцовском доме. Здесь она сама себе хозяйка и никто больше не будет ей указывать, как жить и в каком виде выходить к столу.
В дверь позвонили. От неожиданности Тина вздрогнула, схватилась за сердце. Кто там в такую рань?..
К двери она подошла на цыпочках, заглянула в глазок и вздохнула с облегчением. В коридоре нетерпеливо пританцовывала баба Люба. В руках она держала швабру.
|
|
|
— Открывайте, ироды! Я щас милицию вызову! — заорала она во все горло.
Тина торопливо распахнула дверь и едва успела увернуться от швабры.
— Баба Люба, это я! — взвизгнула она и на всякий случай отпрыгнула в глубь прихожей.
— Тинка, ты, что ли?! — Соседка подслеповато сощурилась.
— Я. Да не шумите вы так, весь подъезд перебудите.
— А я слышу, шастает кто-то. — Соседка переступила порог, аккуратно прикрыла за собой дверь. — Решила, что воры забрались. И вправду хотела милицию вызывать. А ты чего вернулась-то? Неужели про иродов этих узнала?
— Про каких иродов?
— Вот не зря ж люди говорят про Божий суд, — затараторила баба Люба, — за злодеяния каждому воздастся. А что это мы на пороге стоим? Хоть на кухню пригласи соседку-то.
— У меня только чай, — сказала Тина рассеянно.
— А мне другого не надо, мне и чай сгодится. — Баба Люба поставила швабру в угол прихожей, расправила складки на юбке, шмыгнула в кухню.
— Отомстил за твои страдания-то Боженька! — послышался оттуда ее дребезжащий голос.
— Кому отомстил? — Тина прошла на кухню, присела к столу.
— Так тем гадам, что тебя покалечили, и отомстил, прибрал к себе неразумных. Аккурат в тот день, как ты уехала, и прибрал. Их только под утро нашли, холодненьких, всех пятерых...
— Почему пятерых? — переспросила Тина, сжимая чашку враз озябшими руками.
— Так пятерых! Мишку твоего и дружков его закадычных. Угорели они, как есть угорели. Водку пили в каптерке, той, что при старой школе, в печке огонь разожгли, а заслонку не открыли. А там же нора, а не каптерка, окон нет, только дверь...
Тина испуганно всхлипнула. Она знала эту каптерку, сама там не раз бывала вместе с Мишкой. И старую закопченную печурку помнила прекрасно. Да, иногда они ее разжигали, чтобы согреться. Но не в июне!..
— Если бы хлопцы не поупивались, так все бы живы остались. — Баба Люба покачала головой. — Эх, водка эта проклятущая! Что с людьми творит?! А в каптерке той, рассказывают, шесть пустых бутылок потом нашли. Стало быть, каждому по бутылочке и еще сверх того. Это ж доза, я тебе скажу...
|
|
|
Тина не дослушала, бросилась в ванную. Ее рвало долго и мучительно, так, словно это она только что выпила «по бутылочке и даже сверх того».
— Ну, горемычная, как ты там? — В дверь поскреблась баба Люба.
— Нормально. — Тина умылась, вытерла лицо полотенцем.
Упились, зажгли печку в июне, угорели... все до единого, и Миша с ними. Божья кара...
Из ванной Тина вышла с твердым намерением бежать. Не важно куда, да хоть куда глаза глядят, только бы как можно дальше отсюда...
На сборы ушло пять минут. Ничего не понимающая баба Люба путалась под ногами и тихо причитала. На объяснения не оставалось времени, надо уносить ноги. Она напишет бабе Любе письмо, может быть, как-нибудь потом.
— Да куда ж ты собралась, оглашенная?! — Старушка мертвой хваткой вцепилась в ее руку. — Ведь только ж приехала. Пойдем-ка ко мне, я тебе яишенку пожарю.
— В другой раз! — Тина чмокнула бабу Любу в щеку. — Мне надо бежать.
...Она не успела, опоздала всего на каких-то пару минут. За дверью ее ждал дядя Вася и двое незнакомых мрачных парней.
— Доброе утро, — сказал дядя Вася и вежливо поклонился бабе Любе.
Тина предприняла отчаянную попытку прошмыгнуть мимо него. Попытка успехом не увенчалась — не переставая улыбаться, дядя Вася поймал ее за шиворот, легонько встряхнул.
— Далеко собралась?
— Не ваше дело! — она попыталась вывернуться.
— А что это ты с дитем так обращаешься?! — Неустрашимая баба Люба потянулась за шваброй.
— Успокойся, мать, — сказал дядя Вася миролюбиво, — ничего плохого я ей, — он снова встряхнул Тину, — не сделаю. Знаешь, что она натворила?
— Что? — спросила баба Люба.
— Удрала из дому, от родного отца.
— Да что ты говоришь?! — ахнула старушка и с укором посмотрела на Тину. — А я-то гляжу, приехала одна ночью, вся какая-то взвинченная. Я ж думала, что это из-за похорон, а она вона что, сбежать надумала.
— Я сейчас закричу! — Тина изловчилась и пнула дядю Васю по колену. Другой бы от боли взвыл, а этому хоть бы хны, только зыркнул сердито да зубами скрипнул.
— Кричи, — сказал он после недолгих раздумий. — Только учти, будешь орать, я церемониться не стану, у меня от твоего отца есть все полномочия, даже на воспитательно-показательную порку. Не веришь? Артем! — он сделал знак одному из своих ребят, — покажи ей.
— Слушаюсь, Василий Игнатыч! — Артем сделал шаг вперед, и Тина с ужасом увидела в его руке настоящий армейский ремень.
— Этим? — спросила она шепотом.
— Пряжку только снимем, чтоб не так больно было, — «успокоил» дядя Вася.
|
|
|
— Премного благодарна.
— Рад, что оценила мою заботу. — По каменному лицу было не понять, шутит он или говорит серьезно.
— Я оценила отцовскую заботу, — Тина сжала кулаки. — Они все погибли. Баба Люба говорит — несчастный случай. Представляете, какое совпадение?!
— Не понимаю, о чем ты. — На лице дяди Васи не дрогнул ни один мускул.
— Я о Мишке и... — Тина всхлипнула, — и его друзьях. Они задохнулись от угарного газа.
— Это были твои друзья, девочка?
— Нет.
— Тогда я не понимаю, из-за чего ты так расстроилась.
— Не понимаете?! — Чтобы заглянуть ему в глаза, Тине пришлось привстать на цыпочки.
— Тина, мне надоели твои шарады, — сказал он устало. — По твоей милости я ночь не спал. Прошу, прояви благоразумие, нам надо ехать.
— Не хочу! — Тина до крови прикусила губу.
Дядя Вася кивнул, сказал неожиданно мягко:
— Когда ты исчезла, твой отец очень сильно расстроился, а ему нельзя волноваться, у него больное сердце.
— У него вообще нет сердца. — Тина вспомнила вчерашний ужин и покраснела.
— Это у тебя нет сердца. — Дядя Вася нахмурился. — Мне казалось, что ты взрослая, самостоятельная девушка, а ты ведешь себя, как ребенок. Тина, проблемы так не решаются.
— А как они решаются?
— Когда повзрослеешь, я тебя научу, а пока ты должна понять одно — от судьбы не убежишь. А твоя судьба — быть дочерью Якова Романовича.
— Незавидная судьба! — Она отвела взгляд.
— Уж какая есть. Ну, так как, ты поедешь с нами добровольно или мне придется применить силу?
— Неужто и правда дите бить надумался, ирод?! — подала голос баба Люба, все это время жадно прислушивавшаяся к их разговору.
— Успокойся, мать, — сказал дядя Вася и слегка ослабил хватку, — умные люди всегда найдут способ договориться. Да, Тина?
Она ничего не ответила, лишь молча кивнула.
— Вот и умница, — дядя Вася разжал пальцы, — у тебя пять минут на сборы...
* * *
В поместье они вернулись в половине двенадцатого. Дядя Вася сдал Тину Анне Леопольдовне и, не говоря ни слова, ушел.
— Яков Романович ждет вас в своем кабинете. — Лицо домоправительницы сохраняло невозмутимость, точно и не было никакого побега.
Тина молча кивнула, разговора с отцом в любом случае было не избежать, она это прекрасно понимала. А еще она до ужаса боялась отцовского гнева, перед глазами до сих пор стоял армейский ремень, а в ушах шелестел голос бабы Любы: «Отомстил за твои страдания Боженька-то...»
Анна Леопольдовна проводила ее до кабинета и ушла, точно так же, как недавно дядя Вася. Тина осталась одна перед закрытой дверью. Ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы постучать в эту дверь.
— Входи. — Голос отца звучал спокойно.
Тина сделала глубокий вдох, толкнула дверь.
Кабинет был большим, но далеко не таким огромным, как она себе представляла. Книжные шкафы, кожаный диван, рабочий стол, заваленный кипой каких-то документов, за столом — отец, в элегантных очках выглядящий незнакомцем.
— Присаживайся, дочка. — Он снял очки, потер переносицу, посмотрел на Тину задумчивым взглядом.
Тина уселась в кресло напротив, упрямо вздернула подбородок. Пусть он знает, что она не чувствует себя виноватой. Отец понимающе усмехнулся, и от этой его усмешки по спине пробежал холодок. Она приготовилась к бою...
— Я должен перед тобой извиниться. — Он начал бой не по правилам. Тина этого никак не ожидала и растерялась. — Вчера я повел себя некорректно. Прости, трудно быть отцом взрослой дочери.
Тина кивнула, все еще не до конца веря в происходящее.
— Но и ты поступила необдуманно, переполошила весь дом, поставила на уши службу безопасности.
Она надеялась, что отец скажет, что он тоже волновался, переживал за нее. Зря надеялась, судя по всему, его гораздо больше заботили организационные вопросы, чем ее безопасность. И точно в подтверждение ее мыслей Яков Романович добавил:
— На первый раз я тебя прощаю, но если подобное повторится, ты будешь наказана.
— Как? — не удержалась Тина. — Прикажешь меня выпороть?
Отец удивленно приподнял брови, сказал:
— Если понадобится, дочка, я выпорю тебя собственноручно, но у меня есть и другие, намного более эффективные способы воздействия, уж можешь мне поверить.
Она поверила, ни на секунду не усомнилась, что он не шутит. В кабинете повисла напряженная пауза, первой не выдержала Тина:
— Теперь я могу идти?
— Да. — Отец снова нацепил очки и стал похож на престарелого библиотекаря. — Хотя нет, подожди. — Он порылся в ящике стола, протянул Тине мобильный телефон и пластиковую карту. — В записной книжке есть номера всех моих телефонов, номер Анны Леопольдовны и Василия Игнатовича. Завтра будет решен вопрос с водителем для тебя.
— Зачем мне водитель? — Тина растерянно покрутила в руке мобильник.
— Ты умеешь водить машину? — вопросом на вопрос ответил отец.
— Нет.
— В таком случае кто-то должен возить тебя в город. Амалия не любит делиться своей прислугой.
О, это Тина уже заметила, Амалия вообще не любит делиться.
— А это что такое? — она кивнула на карточку.
— Это кредитка, я открыл счет на твое имя.
— Я не знаю, как ею пользоваться. — Она посмотрела на кредитку со смесью опасения и удивления.
Впервые за весь их разговор отец улыбнулся:
— Уверяю тебя, дочка, ты очень скоро этому научишься. Как подсказывает мой жизненный опыт, навыки обращения с кредитными картами у женщин в крови. Но для начала можешь снимать наличность в моем банке. Номер телефона управляющего тоже есть в твоем мобильном. И еще, — он побарабанил пальцами по столешнице, — в следующий раз, когда решишь купить новую одежду, возьми с собой Анну Леопольдовну.
— Зачем? — с вызовом спросила Тина.
— Затем, что у нее исключительно хороший вкус. Все, дочка, можешь идти, я и так уже потерял уйму времени.
Тина горько усмехнулась. Ну конечно, время — деньги. Как она могла забыть?!
Только выйдя из отцовского кабинета, она осознала, что державшее ее все это время напряжение отпустило. Буря миновала, по крайней мере, в этот раз. Вместе с облегчением пришло чувство голода. Надо бы сходить на кухню, что-нибудь перекусить.
— Клементина, вы куда? — Анна Леопольдовна появилась словно из-под земли.
— Есть хочу, — буркнула Тина, втайне надеясь, что домоправительница оставит ее в покое.
Не тут-то было. Похоже, в этом доме никто не собирался считаться с ее желаниями.
— К которому часу вызывать машину? — Анна Леопольдовна с сосредоточенным видом перелистывала записную книжку.
— А зачем мне машина?
— Проедемся по магазинам.
— Я уже вчера проехалась.
— Предлагаю вчерашний день вычеркнуть, — сказала домоправительница невозмутимо. — Никто не застрахован от ошибок.
— Особенно от чужих.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего. — Тина посмотрела на часы. Анна Леопольдовна — не тот человек, от которого можно легко отделаться, в своей непоколебимости она чем-то похожа на отца. Поэтому гораздо умнее согласиться с ее планами, чем вступать в бессмысленную конфронтацию. — Я буду готова через час.
Шопинг с Анной Леопольдовной совсем не походил на шопинг с Амалией. Во-первых, она не стала распыляться на десяток бутиков, а привезла Тину в один, но очень большой магазин, в котором было все, начиная с нижнего белья и заканчивая шубами. И это «все» после долгих примерок и недолгих переговоров стало Тининым. Во-вторых, несмотря на внешний консерватизм, Анна Леопольдовна оказалась дамой очень продвинутой и в молодежной моде разбиралась не хуже, а намного лучше самой Тины. И, в-третьих, у нее и в самом деле был исключительно хороший вкус. Ни одна деталь Тининого будущего гардероба не приобреталась просто так, «потому что нравится». Юбка должна была подходить к блузке, блузка к пиджаку, а пиджак к туфлям. Косметики не требуется много, но она должна быть хорошего качества. Короче, поход по магазинам превратился в самый настоящий мастер-класс. Забыв о прошлых обидах и волнениях, Тина внимала Анне Леопольдовне с открытым ртом. Еще никогда в жизни покупки не приносили ей столько радости и удовлетворения.
Анна Леопольдовна действовала методично, постоянно сверялась с записями в своем блокноте, что-то вычеркивала, что-то дописывала. Ближе к вечеру, когда Тина совсем потерялась от пролившегося на ее голову «вещевого дождя», домоправительница устроила тайм-аут в небольшом, но очень уютном ресторане. Наевшись от души разных незнакомых деликатесов, Тина вдруг почувствовала, что у нее открылось второе дыхание. Этого как раз хватило на то, чтобы выслушать обстоятельную лекцию о том, как следует пользоваться мобильным телефоном и кредитной картой и сколько оставлять на чай в «приличных заведениях». А потом Анна Леопольдовна отвезла ее в салон красоты, называющийся весомо и загадочно — «Реинкарнация». Чтобы с Тиной произошла эта самая реинкарнация, понадобилось два часа. Зато из салона она вышла в новой одежде, с новой стильной стрижкой и макияжем ничуть не хуже, чем у великолепной Амалии. Удивительное дело, но реинкарнация затронула не только тело, но и душу. Во всяком случае, ту ее часть, которая отвечала за самооценку. А может, самооценку подняла одобрительная улыбка Анны Леопольдовны и восхищенный взгляд водителя? Не важно, главное, что впервые за многие месяцы, если не годы, Тина почувствовала гармонию с окружающим миром. Оказывается, шопинг — это здорово, а Анна Леопольдовна вовсе не такая грозная и черствая, как кажется. Тина разгладила несуществующие складки на брючках, полюбовалась изящными лакированными ботиночками, в зеркальце заднего вида поймала улыбающееся отражение Анны Леопольдовны и благодарно улыбнулась в ответ, одними губами сказала «спасибо».
Радужное настроение улетучилось на подъезде к отчему дому, большая стрелка часов неуклонно приближалась к семи, а в половине восьмого — ужин, будь он неладен.
— Анна Леопольдовна, можно я поем у себя? — шепотом спросила Тина, когда они вышли из машины.
— Тина, вы должны учиться быть сильной. Бегством проблему не решить. — Домоправительница улыбнулась.
— А как ее решить?
— Для начала не пасуйте перед трудностями, помните, чья вы дочь. Родство с таким человеком, как Яков Романович, налагает очень большую ответственность. Вы получите доступ к таким сферам, о которых большинство ваших сверстников даже не имеют представления, но и спрос с вас теперь будет совсем другой.
— Только с меня? — уточнила Тина. — А как же Амалия и Серафим? С них тоже другой спрос?
Анна Леопольдовна покачала головой:
— Я говорю о кровном родстве. Амалия и Серафим — всего лишь знакомые.
— То есть пряники — всего лишь знакомым, а кнут — кровным родственникам? — не удержалась Тина от резкости.
— Вам мало «пряников»? — Домоправительница обвела взглядом гору пакетов и коробок.
Тина тут же залилась краской стыда.
— Простите.
— Не нужно просить у меня прощения, просто примите правила игры, и все сразу станет на свои места.
Тина приняла правила игры. Кого ей бояться?! Ей, всю жизнь прожившей под одной крышей с дедом. Да дед дал бы сто очков вперед и Амалии с ее кознями, и Серафиму, и даже отцу. Плевать на страх! Она сильная и решительная, и если понадобится, она за себя постоит!
Самоустановка подействовала. Тина нашла в себе силы явиться к ужину с гордо поднятой головой, выдержать внимательный отцовский взгляд, приветливую улыбку дяди Васи, проигнорировать удивленно-саркастичную гримаску Амалии, равнодушно дернуть плечом в ответ на сомнительный комплимент Серафима. И столовые приборы она больше не роняла и на натертом паркете не поскальзывалась. А на душе все равно скребли кошки: новая жизнь обещала быть ох какой несладкой, и никакими «пряниками» не заглушить щемящую тоску по прошлому и горечь страшных подозрений. Ее отец — особенный человек, очень непростой и очень влиятельный. Интересно, как далеко он готов зайти, чтобы защитить то, что ему принадлежит?..
* * *
Идиллия длилась недолго, новый скандал разразился через пару дней после неудавшегося побега. Тина к тому времени уже более или менее хорошо ориентировалась в доме и отважилась на изучение внутреннего устройства поместья. Прослышав от прислуги про лошадей, начать решила с конюшни. И надо же было ей натолкнуться на Серафима...
— И куда это собралась наша наследная принцесса? — Серафим отвесил ей шутовской поклон.
Одет он был в костюм для верховой езды и, надо признать, выглядел весьма эффектно, как английский лорд на выезде.
— Просто гуляю, — буркнула Тина.
— Одна?
— А что тут такого?
— Нет, ничего, но вдвоем гулять интереснее. Давай я тебя провожу.
— Куда?
— Хочешь, покажу конюшню? Я как раз туда иду. Заодно и прокатимся!
Тина любила лошадей, никогда не общалась с ними тесно, но все равно испытывала к ним необъяснимое теплое чувство, граничащее с благоговением. Конная прогулка — о таком можно только мечтать. После недолгих раздумий симпатия к лошадям перевесила антипатию к Серафиму, Тина решилась.
В конюшне пахло сеном, в пронизанном солнечным светом воздухе плясали пылинки, в стойлах тихо всхрапывали лошади. Тина насчитала двенадцать, все красавицы, одна лучше другой. Серафим подошел к пегому жеребцу, ласково похлопал его по морде:
— Вот это Мальчик. Обычно я выезжаю на нем. Он немного норовистый, но это даже хорошо, так интереснее. Ты когда-нибудь ездила верхом?
Тина покачала головой. Серафим на секунду задумался, потом подошел к невысокой вороной лошадке, сказал:
— В таком случае лучше начать с нее. Она тут самая покладистая. Иди сюда, не бойся.
— Я не боюсь. — Тина подошла к стойлу.
Серафим достал из кармана несколько кусочков рафинада, протянул ей:
— На, угости ее.
— Как ее зовут? — бархатные губы лошадки приятно щекотнули ладонь, и рафинад исчез.
— Не помню. — Серафим пожал плечами. — Потом, если захочешь, спросишь у конюхов.
— А где конюхи сейчас?
— У них обед, но это не проблема, я сам оседлаю лошадей.
Безымянная лошадка мягко ткнулась мордой в Тинину шею, просительно фыркнула.
— Серафим, а еще сахар есть?
— Не стоит их баловать. — Серафим погладил Мальчика по лоснящемуся крупу. — У них специальный, рассчитанный до последней калории рацион. Сахар я проношу сюда контрабандой. Если Антип узнает, скандала не миновать.
— Антип? — переспросила Тина.
— Он главный конюх, за любую из этих лошадок готов горло перегрызть. Знаешь, сколько мне пришлось повоевать, чтобы получить его высочайшее дозволение выезжать на Мальчике? Лучше не вспоминать.
— А как же я?
— А что «ты»? Ты же дочь хозяина! Кто посмеет тебе что-нибудь запретить? Ну что, едем кататься?
— Едем! — Тина погладила лошадку.
Она думала, что ездить верхом страшно, а оказалось, что ничего страшного в этом нет. Серафим не соврал, лошадка была спокойной и покладистой, она мерно трусила за Мальчиком и лишь изредка замедляла шаг, чтобы отщипнуть придорожной травы. Серафим направил своего жеребца к выезду из поместья.
— Тут недалеко дубовая роща, — объяснил он. — Там места красивые, и лошадей никто не напугает.
— Далеко собрались? — охранник встретил их внимательным взглядом.
— В дубовую рощу. Хочу показать барышне окрестности.
— Когда планируете вернуться?
— О, господи! — Серафим с мученическим стоном воздел очи к небу. — Как мне все это надоело!
— Вы знаете правила, это распоряжение хозяина.
— Через час тебя устроит?
— Вполне! — Охранник нажал кнопку на пульте управления, ворота отъехали в сторону.
— Это всегда так? — шепотом спросила Тина.
— Всегда, когда дело касается лошадей. — Серафим раздраженно поморщился. — Происки нашего серого кардинала.
— А кто у нас серый кардинал?
— Антип, кто ж еще?! Нашепчет на ухо твоему папеньке, накляузничает, а остальным потом страдай.
— И что он нашептывает?
— Да ерунду всякую, — отмахнулся Серафим. — Что нельзя лошадей без присмотра оставлять, что выезжать на них можно только после его разрешения, и за каждую поездку нужно отчитываться, разве что в журнальчике не расписываться.
— Почему?
— Ну, во-первых, потому что Антип лошадей любит намного больше людей, а во-вторых, любая из этих лошадок стоит бешеных денег, вот он и дрожит над хозяйским имуществом.
— А нам точно не влетит? — спросила Тина, опасливо оглядываясь на охранника.
— Не волнуйся, — Серафим пришпорил своего коня. — Мы же ничего противозаконного не делаем, прокатимся часок, лошадей выгуляем.
Роща была потрясающей: вековые дубы верхушками подпирали небо, под копытами лошадей тихо похрустывали прошлогодние желуди, солнечный свет путался в ветвях и рассыпался на сотни ярких бликов. Из-за этого окружающий мир казался мозаичным. Трудно было представить, что вблизи человеческого жилища сохранилось такое заповедное место.
Лошадям тоже нравилось в роще, они повеселели, со спокойного шага перешли на легкую рысь. Мальчик, нетерпеливо всхрапывая, рвался вперед, безымянная лошадка старалась не отстать. Ее радостное нетерпение передалось и Тине. Захотелось ощущения полета, когда ветер в лицо и сердце бьется быстро-быстро, в унисон перестуку копыт, когда всадник и лошадь становятся единым целым.
Тина попробовала, и у нее почти получилось: точно почувствовав ее невысказанное желание, безымянная лошадка рванула вперед, на целый корпус опередила Мальчика, а потом...
А потом их полет закончился. Лошадка споткнулась на ровном месте, с жалобным ржанием рухнула на землю, Тину выбросило из седла. Последнее, что она запомнила перед тем, как отключиться, — это солнечные блики в прорехах молодой листвы.
Сознание возвращалось медленно, по-пластунски заползало в раскалывающуюся черепную коробку. Следом вполз голос:
— Эй, Тина, ты меня слышишь?
Она открыла глаза, моргнула — два Серафима слились в одного, испуганного и очень бледного.
— Как ты? — Он помог ей сесть.
— Что произошло? — Тина ощупала голову, на затылке наливалась здоровенная шишка.
— Кажется, у твоей лошади сломана нога. — Серафим кивнул на безымянную лошадку, с жалобным ржанием пытающуюся встать с земли.
— Но как же? — борясь с тошнотой и головокружением, Тина встала на четвереньки, подползла к лошадке. — Мы же ничего такого не делали, просто катались. Что теперь будет?
— Не знаю! — рявкнул Серафим. — Сейчас подтянется Антип со своими архаровцами, и от нас с тобой мокрого места не останется. Он за Ласточку никого не пожалеет.
|
|
|
