Глава II. Иконоборческая

Глава II

Иконоборческая

 

Если принимать во внимание социологию, то мы должны либо отвергнуть наши основы, либо отвергнуть Христа.

Он не кто иной, как выдающийся пророк бессмыслицы, проповедник безумной толпы. Всё, что лишает воли и разрушает человечество, им прославляется, — весь героизм и всю уверенность в себе он осуждает. Лазарь, грязный и больной бродяга, для него герой из героев, тогда как богач-не-дурак, энергичный гражданин, являет для него «ужасный» пример низости и преступности. [33] Он хвалит «смиренных» и проклинает гордых. Он благословляет неудачников и проклинает тех, кому везёт. Всё, что благородно, он извращает — всё, что гнусно, он возвеличивает. Он переворачивает все естественные инстинкты человека и призывает нас жить искусственной жизнью. Он командует распространением демонических добродетелей, которые порабощают людей, и советует своим поклонникам принимать со смирением каждое оскорбление, позор, унижение — то есть, фактически, быть рабами. Едва ли хоть одна мысль в его изречениях верна с точки зрения практики.

О, Христос! О, Христос! Ты искусный враг! Ты великий поработитель! Что за дьявольские чары наложил ты на весь мир? Ты, нищий и убогий еврей!

Почему наши современные философы до смерти боятся бросить смелый вызов «вдохновенному» утопизму этого жалкого, обманывавшего даже себя галилейского горца — этого проповедника добродетелей евнухов, — проповедника самоуничижения, пассивного страдания?

Нездоровая гуманистическая этика, с таким красноречием изливаемая Иисусом Христом и его преданными последователями в древней Иудее и в умирающей Римской империи, чрезвычайно прижилась у англо-саксов, словно это какой-то эликсир бессмертной мудрости, как будто это чистейшее, мудрейшее, величайшее, самое неоспоримое из всех «божественных откровений» оккультистов-чудотворцев. Но если пристально изучить его, то станет ясно, что оно и не божественное, и не оккультное, что оно не наполнено смыслом, что оно даже не честное, — оно составлено из того вещества, из которого сотворяются ночные кошмары, вкупе с сильнейшим влиянием восточного фокусничества.

Сегодняшний политико-экономический строй посредством тысячи различных каналов управляется подлой коммунистической каббалой «человека многих печалей», которая едва ли когда-нибудь была критически оценена как практическая теорема. Почему так сложилось, что разрешения социальных проблем, провозглашённые Иисусом, Петром, Павлом, Иосифом[34] и прочими азиатскими каталептиками, так кротко принимаются нами за правду? Если эти люди и были кем-то, то только неотёсанными социалистическими реформаторами с душами, лишёнными остроты, проповедниками «нового неба и новой земли», [35] проще говоря — демагогами, политиками трущоб, а ведь из трущоб не может родиться ничего благородного.

Как агитаторам, Иисусу и его современными продолжателями будет воздано по заслугам на этих страницах. Как бы то ни было, следует чётко осознавать, что духовное и мирское во всех космогониях настолько тесно переплетены, что практически невозможно окончательно разделить их. Как сиамские близнецы, боги и правительства неразрывно связаны друг с другом; так сильно, что, в самом деле, если убить одно, то другое не сможет жить дальше. Следовательно, между политиком и священником всегда существует тайный или явный альянс.

Какой бы ни была их исходная чистота (или нечистота), все действующие философии, основанные на символе веры, есть по существу скопища гражданских и военных кодексов, полицейских правил. «Религия есть сила, двигатель политики, и если бы Бога не существовало, я бы выдумал его», — сказал великий Наполеон. По сути и по духу христианство является прежде всего политической теорией — теорией, которая часто принимает форму неистовствующей истерии.

Религия — это матрица, из которой формируются общественные учреждения в целом. Это было хорошо понято всеми влиятельными лидерами человечества: от Нумы до Брайма Янга, от Солона до Лойолы, от Константина до самого низкого левитского наёмника, получающего десятицентовики и центы за свои елейные подделки — дифирамбы. [36]

 

 

«Все же вы братья». [37]

Действительно ли все люди братья? Негр и индеец, австралийский абориген, калмык, кули — родовитый и низкорожденный[38] — накачивающийся пивом бродяга и герой-патриот — прославленный вождь и низкий конвейерный раб — металлический кубок и глиняный кубок?

Существуют ли доказательства того, что гипотеза о человеческом братстве соответствует природе? На каком заслуживающем доверия биологическом, историческом или ином свидетельстве она зиждется? Если она естественна, то тогда конкуренция, соперничество и борьба неестественны. (А в этой книге предполагается доказать, что борьба, соперничество, конкуренция и массовое уничтожение слабых типов человека не просто естественны, но и крайне необходимы). Создавалось ли хоть раз на Земле «братство»? Где, когда и с каким конечным результатом? Не является ли самоутверждение благороднее, величественнее и более геройским, чем самоотрицание? Не является ли самоуничижение просто иным термином для добровольного рабства, добровольного принятия на себя бремени?

Христос вполне мог сказать своим последователям: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и я свяжу вас неразрушимыми узами и пригну вас к земле, как осла между двумя тюками». [39]

«Бедные и невежественные» были его первыми последователями — бродяги, лишённые наследства беспомощные классы; и до сегодняшнего дня, чем беднее и невежественнее мужчины и женщины, тем с большей охотой они следуют своим религиозным идеалам или политическим убеждениям, выкристаллизовавшимся из их иллюзий.

«Если бы мы жили только так, как жил Христос, каким бы прекрасным был этот мир», — говорят не способные думать. Если бы мы жили так, как жил Христос, то ни один из нас не выжил бы. Он не оставил детей, он не зарабатывал себе на хлеб, у него не было никакого жилища, он только говорил. Следовательно, он должен был существовать подаянием или красть еду. «Если бы мы жили как Христос», остался бы хоть кто-нибудь, кто бы работал, у кого можно бы было просить милостыню, у кого можно бы было воровать? «Если бы мы жили как Христос» — это очевидный абсурд.

Не удивительно, что было написано: «Посмотрите, братия, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное». [40] Остальным с ним делать нечего. Христос, несомненно, в течение трёх лет яростной агитации был пророком доверчивой толпы, и толпа оставила его в час нужды (что всегда происходит в таких обстоятельствах), потому что толпа всегда труслива, скупа, подозрительна, непредсказуема — низка. У неё никогда не было лидера, способного ею управлять (как в мирное время, так и на войне), так что в конечном счёте она вовсе не отступила от него и не предала его, так как он просто не принял мер предосторожности — не сделал себя её повелителем.

Позволив растерзать Христа, сброд объявил его своим Богом и воздвиг алтари его славы. Рабы, женщины, юродивые, прокажённые, шлюхи были самыми первыми христианами, и до сегодняшнего дня женщины, дети, рабы и душевнобольные остаются сырой глиной христианской церкви.

Первоначальное христианство расчётливо взывало к воображению мира суеверных рабов, жаждущих найти какой-нибудь выход, не заключающийся в нанесении и получении ударов в битвах. Оно организовало их для свержения героических принципов и подменило подлинное благородство, основанное на естественном отборе, на лукавую теократию, основанную на ловкости священников, ловкости ада, раздаче пожертвований, политиканстве и на всём нечистом и скрытном. Эта доктрина постыдна в своих истоках, в своих учителях и сама по себе. Правильно она была названа «смертельным наследством Константина», [41] так как она задушила и продолжает душить семена героизма.

Как древнее, так и современное христианство и всё, что уходит в него корнями, есть отрицание всего великого, благородного, щедрого, героического, и прославление всего слабого, жестокого, бесславного и подлого. Крест всегда был и остаётся символом позора. Он представляет собою виселицу, на которой болтается семитский раб. За две тысячи лет он совершенно исказил человеческий рассудок, опрокинул общественное сознание, заразил мир безумием подчинения и дегенерации.

Истинно, есть путь, который кажется верным для людей, но последние этапы такого пути есть пути смерти.

 

Громко гремит тамбурин,

Над землями и над волнами;

Израильтяне торжествуют!

Все нации скрыты в могилах! [42]

 

 

 

Разумно ли золотое правило? — не является ли оно скорее лакейским правилом — трусливым правилом — правилом всеугождающей политики? Почему «правильно» для человека поступать с другими так, как он бы хотел, чтобы поступали с ним, и что вообще считать правильным? Если «другие» не способны причинить ему вред или «сделать добро», то почему он вообще должен принимать их во внимание? Почему он должен думать о них больше, чем как о какой-то куче червей? Если они стараются повредить ему и способны совершить это, то почему он должен сдерживать себя от воздаяния им? Не должен ли он сразиться с ними, и не даёт ли он им обратным карт-бланш для причинения ему боли и уничтожения его? Не будет ли «деланием добра» другим война против них, их уничтожение? Не будет ли, также, война с другими, «добром» для них? (Опять же, что есть «добро»? )

Имеет ли смысл просить хищных зверей поступать с другими так, как они бы хотели, чтобы поступили с ними? Если бы они поступали согласно этому, то разве смогли бы они выжить? Если бы кто-нибудь принял золотое правило как свою руководящую моральную максиму, не стал бы он жертвой тех, кто отказывается терпеть его?

На каких разумных и прочных утверждениях покоится это «правило»? — Применялось ли оно когда-нибудь реально среди людей? — Может ли оно быть успешно практикуемым на Земле — или где-то ещё? — Применял ли его во всех случаях Иисус Христос? — А его апостолы, его «сыны грома», применяли ли они его? — Поступал ли так Пётр-хвастун, когда он «отрекался от Него» из страха быть арестованным во время облавы? — Поступал ли так делец Иуда, когда продавал его за наличные? А также, сколько его современных последователей (на словах) действительно применяют это правило в своих повседневных деловых взаимодействиях друг с другом? Сколько?

Эти вопросы не требуют формального ответа. Он отвечают сами на себя. И здесь следует вспомнить, что наилучшая проверка свидетеля — это перекрёстный допрос. «Итак во всём, как хотите, чтобы поступали люди, так поступайте и вы с ними». [43] Никогда более низменного наставления не исходило из уст трусливого еврея.

Это из этих сомнительных морализмов и неслыханных «принципов» наши ораторы черни, наши коммунары, возрожденцы, анархисты, красные республиканцы, демократы и прочие сбродопоклонники получают инфернальное вдохновение, которое они беспрестанно повсюду распространяют своим шипением. Даже подрывные пиротехнические лозунги их мефисто-миллениума могут быть найдены в «святом евангелие». Не написано ли: «И Бог послал ангелов, чтобы истребить людей»? [44] — Узрите! Эти люди и есть «ангелы», которых Он посылает: политиканы и реформаторы!

 

 

«Любите друг друга», [45] — ты говоришь, что это высший закон, но какая сила постановила так? — На каком разумном праве требовать подчинения покоится завет любви? Возможно ли его вообще практиковать, и каков был бы результат от его повсеместного активного применения? Почему я не должен ненавидеть моих врагов, не травить их, как диких зверей, коими они и являются? Я снова спрашиваю: почему? Если я «люблю» их, не отдаёт ли это меня на милость их пощады? Естественно ли для врагов «делать добро» друг другу, и что тогда есть добро? Может ли изодранная и окровавленная жертва «любить» обагрённые её кровью челюсти, которые отрывают от неё члены? Не являемся ли мы все согласно инстинкту хищными животными? Если бы все люди прекратили охотиться друг на друга, могли ли бы они продолжать существовать?

«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас», [46] — это жалкая философия спаниеля, который катается на спине, когда его пинают. Подчинись этому, о читатель! И ты вместе со всем своим потомством до десятого колена будешь безвозвратно и безжалостно проклят. Твои потомки будут дровосеками или водоносами, дегенератами, гаваонитянами. [47] Вместо этого ненавидь своих врагов всем сердцем, и если человек ударил тебя по щеке, срази его, бей его беспощадно, потому что самосохранение — высший закон.

Тот, кто подставляет «другую щеку»[48] — трусливая собака — христианская собака.

Воздавай ударом за удар, презрением за презрение, гибелью за гибель, щедро прибавляя к этому свои интересы. Глаз за глаз, зуб за зуб, [49] всегда отдавай вчетверо, в сотню раз больше. Сделай себя ужасом своего врага, чтобы, когда он наконец пойдёт своей дорогой, он будет обогащён значительным опытом, над которым ему следует поразмыслить. Это сделает тебя уважаемым на всех жизненных путях, а твой дух — твой бессмертный дух — будет жить не в неосязаемом раю, но в мозгах и мускулах твоих агрессивных и непобедимых сыновей. В конце концов, истинное доказательство человечности — прекрасное потомство, и то, что робкое животное передаёт неуверенность своим детям — научная аксиома.

Если бы люди жили «как братья» и не имели бы сильных врагов (соседей), с которыми нужно было бы бороться и которых нужно было бы превосходить, они бы быстро потеряли все свои лучшие качества, как некоторые океанские птицы, что теряют способность владеть крыльями, потому что им не приходится спасаться от преследующих их хищников.

Если бы все люди относились друг к другу с братской любовью с самого начала, то каким был бы сегодня результат? Если бы не было ни войн, ни соперничества, ни состязаний, ни царствования, ни рабства, ни выживания сильнейших, ни расового уничтожения, то каким бы гноящимся нарывом, «скрывающим ад внутри», был этот потрёпанный земной шар?

 

 

Преподобный Фердинанд М. Шпраг из Чикаго (которого можно рассматривать как типичный образчик священника-политика) в недавно опубликованном маленьком памфлете, озаглавленном «Законы социальной эволюции», пишет следующее: «Якорь спасения социализма, согласно его самым компетентным истолкователям — святая христианская религия. Его девиз, основанный на заповеди «люби своего ближнего как самого себя», означает «один за всех и все за одного». [50] Его современный рабочий принцип — альтруизм». [51]

Практически все канонизированные «отцы» ранней римской пропаганды (большинство из них, кстати, были рабами, вольноотпущенниками или евнухами) отстаивали сходные идеалы. Даже сейчас миропомазанное и освящённое руководство католической церкви воскрешает те же заплесневевшие старые утопизмы в иезуитских энцикликах, [52] адресованных своей пастве. (Как соответствует состоянию остриженного и освежёванного это слово — «паства». )

Опять же, Апостольское Послание Иакова, о котором известно, что он был родным братом Христа — а убит он был полицейской дубинкой в уличной драке, [53] — было перепечатано и потом распространялось в массах социалистами, чтобы таким образом распространить их алогичные теории всемирного братства, основанного на принудительном труде, строгой регламентации жизни стада и голосах большинства.

Многие современные города также заражены благочестивыми эпилептоидными попиками, служаками бессмыслицы, такими как доктор МакГлинн, профессор Бемис, Хью Прайс Хьюджес, В. Т. Стед, Мирон Рид и профессор Геррон из Калифорнии. Все эти люди — непревзойдённые мастера в искусстве убедительной декламации. Они признают Новый Завет своей книгой и проповедуют из него нездоровому большинству гнусное и поверхностное евангелие равных прав, равных свобод, равного братства, как истинное всесоздающее слово, как вновь обнаруженный освобождающий протокол распятого (но всемогущего) дон Кихота, Спасителя, Бога Малой Азии, который родился в скотском хлеву и умер на виселице.

 

 

Бог, выпрашивающий хлеб у каждой двери! — Бог, которому негде преклонить головы! — Бог, пригвождённый к двум скрещенным доскам! — Бог, забитый до смерти наёмным офицером! — Бог, казнённый по приговору оплачиваемого судьи! — Что за безумная идея! Да и идея ли — может, это опустошающая болезнь мозга? Они говорят о «язычниках в их слепоте» и суеверном безумии прошедших времён! Да ведь это детские игры по сравнению с истерическим идолопоклонством сегодняшнего дня, по сравнению с обожествлением еврея. «Божественный демократ» был казнён на виселице по приказу правительства, потому что правители Римской Империи были более сильными людьми, чем он. Его сила и сила его последователей не была равна их силе.

Он умер в полном поражении — избавитель, который не избавил, — спаситель, который не спас, — мессия, высеченный как телёнок, — агитатор рабов, заслуженно уничтоженный за проповедование лжи — чудовищного Евангелия Любви, Братства, Равенства.

Даже с духовной точки зрения в его жизни или в том, что последовало за ней, нет ничего, что бы показало, что «бледный человек на кресте», когда он стонал и горько рыдал, «видел хоть на сколько-нибудь глубже в пустоту, чем те, кто собрались посмотреть на его смерть».

И какая была польза от «бледного мечтателя» для поверженной и оккупированной крепости Иерусалима, жившей в невыносимых условиях? Однажды городская чернь была на правильном пути, когда она молила об освобождении Вараввы, предпочтя его угодливому певцу «сладких баюшки-баю». Варавва описан в Священном Писании как мелкий воришка. [54] На самом деле он был вождём вооружённых повстанцев, убийцей римских сборщиков податей, лидером партизан (как Роб Рой, Робин Гуд, Уильям Уоллас, Вильгельм Телль[55]), который из патриотических побуждений обложил данью богатых евреев.

Если бы я был там в тот день, я бы также присоединился к требованию: «Освободи нам Варавву». — Один Варавва лучше, чем тысяча Иисусов.

Увы! Увы! О, Галлилеец! Твоё ремесло не есть путь, не есть истина и не есть свет!

 

 

Вернёмся, однако, к чикагскому преподобному создателю утопии, который с льстивой вульгарностью вопит следующее: «Законы социальной эволюции далеки от слепой, варварской и жестокой борьбы за органическое существование и состоят в физическом, интеллектуальном и моральном благополучии всех членов общества, так что учреждённые политико-этические принципы Свободы, Равенства и Братства будут иметь наибольшую возможную реализацию в социальном организме. Главные признаки условия прогресса — христианские церкви, христианские школы, христианские правительства, христианская этика и экономика».

Другой чарующий, но гораздо более зловредный государственный социалист (Генри Джордж[56]) откровенно объявляет, что «Спасение общества, надежда на свободное и полное развитие человечества — в заветах братства, в Евангелии Христа», — и на этой основе он предлагает сделать политиков государственными сборщиками ренты и налогов, администраторами всего, чего только можно, и распределителями государственных пенсий «бедным и нуждающимся». Разве не имеет человечество достаточно опыта в том, кем являются политики? Эти холуйствующие воры и лжецы с чёрными сердцами. Их жало смертоноснее, чем укус кобры, и в дыхании, исходящем из их уст — смерть. Проклятие на вас, о политики, и на всех, кто защищает расширение ваших полномочий!

Кандидаты в президенты от Джефферсона до Линкольна[57] (а также их обезьянничающие имитаторы) по большей части не отказывали себе в одинаково мелком претенциозном хвастовстве, потому что статус кандидата подразумевает голоса, а ради голосов соискатели должности вооружатся раскалёнными языками и распространят любой дьявольский обман.

На протяжении двух тысяч лет эти женоподобные верховенцы трубили до самых отдалённых уголков всей христианской земли, ослабляя людскою мораль, и тем не менее они удручающе провалились в установлении предсказывавшегося на все лады земного рая. Их догмы проповедовались босоногими монахами во время утверждения Средневековья, дабы эти праведные любители простонародья смогли пробраться в администрацию всеобщего богатства и власти. Теперь те же повсеместные идеи возрождаются и надеваются (на этот раз в виде политико-экономических одеяний) красноречивым агитатором, дабы в будущем он мог править и грабить при содействии государства; точно так же, как когда-то священник правил и грабил при содействии равной по ненасытности церкви.

Когда восторжествовала церковь, началось Средневековье, [58] и когда она наконец будет выкорчевана (вместе со своими социальными отростками), вновь взойдёт героическая эра. Истинные герои вновь будут рождены, как встарь, потому что наши женщины могут быть чем-то большим, нежели рахитичными катающими коляски куклами и очкастыми аптекаршами.

«Церковь» есть идол священнического паразита. «Государство» есть идол политического паразита. Берегись, о Америка! Освобождаясь от святого жульничества монаха, ты становишься непокладистой добычей «нежной доброты» политика. Даже если «реформатор» будет успешен в переизбрании благодаря голосам большинства, тёмной тирании «подавляющего количества», у нас есть утешение — снова напасть на него, ведь такая организация должна непременно рухнуть под собственным весом, а затем распасться на воюющие между собой частицы. Неестественное не может длиться вечно.

Вселенской церкви более нет; всё, что мы сейчас видим вместо неё — её завистливые пережитки. Глобальное государство, социальная демократия, экономическая республика, человеческое братство — если они примут практические формы, то они обречены на такое же поражение. Всё, что они могут сделать, это оттянуть выживание наиболее приспособленных[59] — периодически одурманивая нации наркотическими препаратами.

Неважно, насколько страстно безумцы пытаются проделать это, ведь нет ни одного известного процесса, посредством которого они могли бы выпрыгнуть из своей кожи. Христианские или социалистические церкви, патернализм, [60] школы, правительства, администрации, этика и морализмы (в особенности христианские и братские) будут совершенно бессильны изменить естественный ход вещей и, следовательно, беспомощны управлять выживанием духовных и физических калек, даже если эти калеки будут канонизированными за свою «доброту» святыми, а числом сравнимы с числом песчинок на морском побережье. Пронзительно визжащий сентиментализм в действительности является слабым рычагом, чтобы повернуть неизменный порядок Вселенной. Он не сможет сделать этого. Никогда! Никогда, даже если бы он визжал до самого трубного гласа страшного суда! Никогда, даже если бы он имел агнца божьего в каждом городе, готового быть забитым каждый пятничный полдень, чтобы вызвать христианский праздник.

 

 

«Свобода, Равенство, Братство»[61] — эти три главных светоча современной демократии — три колоссальные лжи — подлые рабские шибболеты, [62] невозможные к осуществлению, даже если они будут провозглашены каким-нибудь сверхчеловеческим сатаной и поддержаны толпой неубиваемых демонов, вооружённых до зубов сверкающими мечами, греческим огнём[63] и артиллерийским пушками.

Ты можешь написать «Равенство» серебряными буквами на пластинах из полированного золота, но без совершения непрекращающегося чуда ты не сделаешь это истиной.

Ты можешь написать «Братство» сверкающими бриллиантами на стенах из прочного гранита, но не перевернув механизмов Вселенной, ты не сможешь сделать это фактом.

Даже если ты завернёшь «Свободу» в бесчисленные свитки и установишь статуи Свободы на каждой скале в каждом порту, и «вся королевская конница, вся королевская рать»[64] при этом уже будет существовать, но если кто-то будет рождён стать наёмником и подчинённым — никакая сила не освободит его.

Можешь ли ты выстроить мраморный дворец из грязи и слякоти, о несущий околесицу безумец? Можешь ли ты слепить воина из кучи навоза или сделать глупого великим? Можешь ли ты сделать героев из боровов, о ты, гнусавая «дрессированная» свинья?

«Мы можем! Мы можем! Мы можем! » — завопили беснующиеся краснобаи с рынков и газетёнок. «Мы можем! Мы можем! » — мычит стадо, тупо протискиваясь через огороженные перилами проходы в загоны для забоя. «Да, о да! С любовью Иисуса и нашим блюдом для сбора подаяния», — скулит мягкокожий проповедник, переворачивая страницы своей книги по чёрной магии. «Конечно, мы можем», — шипят податливые политики, эти гремучие змеи! Голодные василиски, [65] чьё законотворчество более губительно, чем дыхание самума. [66]

А за этим на тебя, о Америка! Они, один и все, указуют перстом гордости! На тебя!

Америка! Где политики беснуются, а люди мечтают о суетных мелочах! И собаки в аллеях воют на луну!

Тогда я отворачиваюсь! Прискорбно! Прискорбно! Прискорбно! И я борюсь против рабов в проклёпанной медью спецодежде, [67] торопящихся на свои фабрики, и против других в золотых цепях и шёлковых шляпах, спешащих в свои меняльные конторы, — и против худых женщин в грязных лохмотьях с запаршивевшими головами, и против роскошных проституток в бриллиантах и в сверкающих опереньях, степенно следующих мимо.

И скот на бойне мычит о своём сене, и тягловая кобыла, с израненным плечом, раздутая, лежит мёртвая на холодных брусках мостовой. Как тошнотворно всё это!

Отвратительно! Отвратительно! О, насколько отвратительно?

 

 

Человек — составная часть и единица животного царства, и (вопреки Джефферсону, Франклину и Линкольну — Карлу Марксу, Лассалю и Либкнехту — Христу, Робеспьеру и Руссо — Гиндману, Теннисону и Мадзини — доктору Альдеру, Бабелю, Джорджу и Исайе — Беллами, Гронлунду и В. Т. Стеду)[68] он не может уйти от драконовых правил, которые деспотично правят этим царством и подобно атмосфере окружают его бытие со всех сторон.

Альтруизм, кроткое и низкое самоотречение под страхом массового самоубийства не может практиковаться среди хищных животных (ведь все организмы являются хищниками) ни в каких масштабах.

Каждый человек обязан сражаться и нести свою ношу. Если кто-то не может выполнять свою работу, то другие из соображений личной безопасности не могут бороться за него или одновременно нести его и свою ношу. Следовательно, тот, кто находит невозможным нести свою собственную ношу, лучше бы утонул и умер на своей дороге, чем навязывал бы дополнительный груз на плечи своих мягкосердечных товарищей по борьбе. Ведь тогда они будут перегружены и поэтому окажутся неспособными сражаться успешно; так что в итоге погибнуть могут все.

Братская симпатия на практике (по любой всеохватывающей шкале) в конце концов всегда оказывала самый деструктивный эффект на внутреннюю структуру сообществ. Люди всегда будут любить и лелеять тех, кто им близок и дорог; но когда предлагается расширить круг этих «дорогих и близких» до размеров всего человечества, это действительно заходит слишком далеко. В самом деле, все должны будут позорно погибнуть, если эта глупая идея восторжествует. Сейчас «все» и так уже ослабляют себя, подрывая свои силы тщетным перенапряжением в этом направлении. Они изматывают себя до смерти, стараясь нести невыносимый груз. Большинство людей рождаются слишком слабыми по телосложению, характеру и складу ума для условий существования, и те немногие, кто обладают необходимой выносливостью и твёрдостью, многое должны будут сделать, чтобы делами доказать свою достойность выживать, размножаться и овладевать. Многие спроектированы — немногие отобраны.

Альтруизм, всеобщее самопожертвование — всеобщая ноша ради «поруганного и страдающего человечества», есть та безумная основа, на которой «наш добрый Господь Иисус» и его слабоумные подражатели выстроили свою спорадическую социологию — свой величественный сатанизм.

Разве простая деловая проницательность не шепчет нам, что главная задача каждого человека на земле — это поддерживать самого себя? «Я имею в виду выживание любой ценой; ты или я, бизнес есть бизнес». Если бы люди имели достаточно личной инициативы, чтобы думать согласно этим строгим направляющим, то теологи и «реформаторы», эти близнецы-Мефистофели, [69] которые находят свою славу и величие в унижении человечества, немного значили бы на Земле. Борьба за жизнь была бы тогда так беспощадна, страшна и реалистична (подобно Троянской войне[70]), что эти святые утайщики и лукавые лжецы быстро вымерли бы или были бы съедены; в столкновении открытых интересов только лучшие и храбрейшие способны выжить; и никто даже и мечтать не смог бы о том, чтобы поставить этих святош среди лучших и храбрейших.

 

 

Граф Лев Толстой, несомненно, искуснейший современный толкователь первоначального христианства, в переведённой и широко распространившейся работе под названием «Ходите в свете, пока есть свет», пишет следующее: «Вера наша указывает нам, что благо наше не в насилии, а в покорности, не в богатстве, а в отдаче всего. И мы, как растения к свету, не можем не стремиться туда, где видим наше благо. Мы не исполняем всего, чего мы хотим для нашего блага, то есть не очистились совсем от насилия и собственности».

Может ли христианское предложение быть показано в более чистом свете даже для человека с самыми слабыми умственными способностями? Разве это не так же просто, как «перекатить бревно», что личность, которая пытается стать истинным и честным христианином, должна уподобиться ручной овце? Что за возвышенный идеал? Насколько геройский?

Благо овцы! Насколько это восхитительно? Насколько это прекрасно? И еврей — как Пастырь Добрый, что ведёт своих ягнят «к зелёным пастбищам, к местам ничем не нарушаемого покоя, к чистым водам». [71] Две тысячи лет или около того его покрытые шерстью стада уравнивали себя с похвальным прилежанием — для стрижки и для плахи мясника.

Позвольте любой нации отбросить все «жестокие обычаи», и вскорости она прекратит существовать как нация. Она будет обложена данью — она станет провинцией, сатрапией. [72] Она будет обираема и её будут разграблять тысячами разных способов.

Позвольте любому человеку отречься от собственности, а также от открытого сопротивления вплоть до проявления самой агрессии, и узрите: солнце едва успеет зайти один раз на Западе, как он станет крепостным, данником, нищим или — трупом.

Собственность необходима для полного и свободного развития личности, и, следовательно, человеческие животные должны, так или иначе, любой ценой получать свою полную и честную долю — или погибнуть в попытке её получения; потому что тот, кто не может обладать собственностью, пусть будет лучше погребён — с глаз долой. Наши города буквально изрешечены пещерами с сокровищами, переполнены золотом, документами, подтверждающими право собственности, серебром и инструментами доверия, наши долины и наши горы пенятся от бесчисленных богатств, но бедные несчастные «слуги Христа» лениво проползают мимо. Они называют себя людьми! Я называю их — кастратами.

Если раболепные принципы Толстого происходят из Нагорной Проповеди, [73] то кто тогда будет отрицать, что Нагорная Проповедь ведёт к упадку и рабству? Если они происходят из золотого правила, и если золотое правило есть слово Господа, то можно ли сомневаться, что слово Господа есть слово лжеца? Слишком много этой омертвелой «доброты» в нации, слишком много. Настало время, когда люди, которые могут думать, начинают освобождать себя и констатировать тот факт, что морали, законы и заповеди были созданы лжецами, ворами и разбойниками.

Тем не менее всем добропорядочным гражданам настоящим было упреждено и официально рекомендовано не разбивать Десяти заповедей — не сжигать золотого правила — не разрушать морального закона — потому что это было бы чудовищно безнравственно! чудовищно! С другой стороны, они должны безоговорочно подчиняться закону (независимо от его происхождения) и быть убеждёнными (перво-наперво) в том, что перед исполнительными служащими закона следует вести себя скромно и почтительно, даже если их лишают собственности и свободы навсегда. Покорность, видите ли, от Бога, «который возлюбил сей мир», но непокорность ужасна и исходит от дьявола, а дьявол — страшный плут, у которого нет ни малейшего уважения ни к чему и ни к кому, даже к американской Конституции. Так проклянем тогда дьявола и подчинимся — закону.

Свобода на самом деле определяется как состояние полного телесного и духовного главенства над собой (что включает обладание собственностью, в том числе и оружием для защиты) и бескомпромиссной независимости от всех официальных принуждений и ограничений. Свобода же в нынешнем общепринятом смысле есть убогая ложь.

Быть независимым синонимично обладанию собственностью. Быть неимущим и безоружным означает быть в состоянии фактической зависимости и рабства. Безоружные граждане — всегда порабощённые граждане, всегда. Свобода без собственности — миф, детская сказка, в которую верят только несмышлёные дети; «дураки в лесу»[74] — они дураки и в городе тоже. «Свобода, регулируемая законом», на практике является тиранией темнейшего и нечестивейшего описания, потому что она безлична. Существует множество достойных, осмысленных и практических методов, посредством которых тираны могут быть смещены; но тирания, «регулируемая законом», может быть убрана только одним методом — мечом в руках людей, которые не боятся использовать его и не боятся того, что он может быть использован против них. Короче говоря — мечом в руках сильнейшего.

На протяжении всей человеческой истории нет ни одной записи, ни одного аутентичного свидетельства, когда бы покорённые люди возвращали себе собственность и свободу без предварительного растерзания своих тиранов (или же их вооружённых рабов), с последующей конфискацией в личное пользование земли и собственности, которая прежде была в обладании их поражённых врагов и хозяев. Это заявление сделано сознательно, после хладнокровного размышления. Пусть оно будет опровергнуто хотя бы одним заслуживающим доверия примером, и автор готов расплатиться 50 000 унциями[75] чистого золота и достаточным числом «десятицентовиков и долларов», чтобы воздвигнуть в Чикаго бронзовую статую «нашего благословенного спасителя» (с терновым венцом и прочим), которая будет на 100 кубитов выше Масонского храма. [76] Это честное предложение будет оставаться в силе до 1906 года, [77] чтобы философы, редакторы, государственные чиновники, проповедники (и прочие законченные лжецы) имели достаточно времени ослепнуть, роясь по национальным архивам и по вонючим грудам мусора, которые они называют публичными библиотеками. Некоторые или даже все безумные гении из общества взаимовосхищения должны ослепнуть, а также оглохнуть, онеметь и отупеть: и тогда этот старый грешный мир, возможно, закричит от восторга — услышь он об этом.

 

 

За три года своих шарлатанских странствований Иисус Христос ни разу не сказал ничего, что не было бы до него тысячу раз сказано дервишами, проповедниками и махатмами, [78] причём сказано гораздо лучше. Он и не сделал ничего такого, что ранее не было бы сделано лучше него фокусниками и чудотворцами Египта, Индии и Ассирии. Немало из его «чудес» до сих пор остаются частью обычного набора фокусов цыганских предсказателей судеб, третьеклассных бродячих музыкантов и вообще шарлатанов.

Главное изречение, которое «Он» использует, чтобы резюмировать и запечатлеть в памяти окружающих свою запатентованную панацею, была, без всяких сомнений, украдена (прямо или косвенно) у Платона, из Риг Веды или у Конфуция. [79] Золотое правило — не только ловушка и запутанный клубок, но и литературное пиратство.

«Он воскресил мёртвых», — протесту

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: