Будь как лев на пути!. Глава V. Главная цель мужчины — материальный успех

Будь как лев на пути!

 

Ненависть за ненависть — и милосердие за милосердие,

Глаз за глаз — и зуб за зуб,

Презрение за презрение — и улыбка за улыбку,

Любовь за любовь — и обман за обман,

Война за войну — и горе за горе,

Кровь за кровь — и удар за удар.

 

Ты слишком долго слушал дьявольскую философию «божественного» калеки!

«Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас».

Но я говорю тебе: люби своих родственников, люби своих друзей, люби себя и ненавидь своих врагов всем сердцем.

Будь врагом для врага своего друга — другом для друга своего друга, и превыше всего — не позволяй ничему дурному, направленному против них или тебя, совершиться и остаться не призванным к ответу, не возданным, не отмщённым.

Пусть твоим девизом будет: «Не давите на меня».

Ибо тот, кто послушно подчиняется оскорблениям и ранениям, хуже собаки, он презренный трус, прирождённый раб, христианин.

 

Я друг всем храбрым людям,

Всем трусам недруг,

Я призываю высшую дерзость,

И отбрасываю прочь отчаяние.

 

Злой Дух внушил нашей расе лживое евангелие подчинения, дегенерации:

«Не противиться злому», — заявляет оно, — «Но кто ударит тебя в правую щёку твою, обрати к нему и другую».

Но я говорю тебе: «Если человек ударил тебя по одной щеке, ударь его по другой».

Противься всему злому! Будь как лев на пути!

Будь опасен даже в поражении!

Отвага, говорю я! Отвага! И ещё больше отваги! Даже звёзды на своём пути сражаются за храбрых.

 

Глава V

Главная цель мужчины — материальный успех

 

«Ты должен ступать по головам своих врагов, если хочешь завоевать славу. Успех создаёт великого человека», — этот афоризм принадлежит Наполеону. Долг человека в этом мире — преуспеть — помочь себе, победить своих врагов, опередить своих конкурентов. Тот, кто не побеждает — тот побеждён. Тот, кто не способен железной пятой растоптать других, будет, без сомнения, растоптан ими. Силой своих рук человек ест свой хлеб. В испарине своего лба (и разума) раб зарабатывает хлеб — для хозяина.

Вся эмоциональная риторика «любите друг друга», «учитесь трудиться и ждать»[246] и так далее, имеет своим стремлением парализовать попытку — возвеличить победителей над жертвами. Каждая человеческая рука против каждого другого человека, кроме того случая, когда живые особи образовывают временные партнёрства. Когда один партнёр нарушает обоюдное соглашение, тогда объединение неизбежно распадается, и все становятся врагами — как было до этого. Братство между плотоядными так же неустойчиво, как утренний туман. Это только временная уловка.

Два голодных льва могут объединиться для совместной охоты, но как только один овладевает большей частью добычи, чем его справедливая доля, так — горе проигравшему.

Самосохранение первично, превыше всего, оно над всеми вещами — и любой ценой — это закон джунглей. Так должно быть и среди человеческих хищников. Так и есть, ибо общество и есть джунгли. Следовательно, о читатель! иди и побеждай! Овладей всем, чем ты сможешь взять из земных благ. Человек жив хлебом одним. [247] Будь силён и не бойся, ибо все препятствия рушатся перед непреклонной силой действия и силой характера. Ничто не имеет такого успеха, как сам успех. Не уклоняйся от достижения своего успеха, но — преуспевай. Не отдавай своего сердца богу, ибо это идиотизм, и не люби своих ближних, как самого себя, ибо это безумие. Пусть «nil desperandum»[248] будет твоим девизом до самой смерти. Если ты проиграешь, ты будешь заслуженно омерзителен, но если ты восторжествуешь, то трижды благословенен ты. (Великая мерзость нашего века — трусость). Слава и честь тому, кто победит, но анафема, маранафа[249] на голову того, кто проиграет. Поражение — это не только бесчестье, но подлинное доказательство органической некомпетентности.

Сила и право собственности перечёркивают множество грехов — приписываемых грехов, но мужчины и женщины (в особенности женщины) обладают чрезмерным запасом благосклонности и прощения — «дерзкого плохого мужчины», если он побеждает. Как уважают женщины мужчин львиной решительности и орлиных принципов, так отвергают они трусость, «хорошесть», слабость, женственность, проигрыш. Нет иного персонажа в истории, которому бы так бурно аплодировали со всех сторон, как храброму «плохому» бунтовщику и великому завоевателю.

Следовательно, бери своё золото, землю и власть любым способом. Если заплутаешь и собьёшься с одного пути, попробуй другой. Там, где есть воля, существует тысяча путей. Если изношенные и проторенные следы умышленно препятствуют тебе, прорубай, не колеблясь, новую дорогу через джунгли — для себя. Никогда не бери в расчёт проповедников и редакторов. Они наняты, чтобы ослепить и остановить тебя. И прежде всего не следуй за большинством, ибо оно скатывается вниз, только вниз по via del mortes[250] в бездну бедности, цепей и позора. Не отступай, не поворачивай ни влево, ни вправо, но маневрируй. Не проси ни утешения, ни сострадания. «Умереть смертью» лучше, чем сдаться и погибнуть — атакуй своего завоевателя. «Не отказывай в благодеянии нуждающемуся, когда рука твоя в силе сделать его». Но при этом будь честен и возвышен, никогда не забывай, что храбрость (которая включает в себя все остальные добродетели) есть высшая мудрость — и материальный успех есть высшая цель мужчины. «Ввысь взойти должен ты или споткнуться — покориться или стать победителем — стать наковальней или молотом». [251]

Борьба и завоевание — здесь и сейчас, узри же! — завтра ты умрёшь! ты умрёшь! — и это есть твоя цель. Пусть идеал Наполеона станет твоим. Наполеон был Дарвином, восседающим на коне. Обращаясь к оборванной и голодной итальянской армии, он произнёс такие слова: «Солдаты! Богатство ждёт вас внизу на плодородных равнинах — (равнинах Италии)… Так что же, у вас не хватает силы духа и отваги? » События доказали, что у них не было недостатка ни в силе духа, ни в отваге.

Поэтому награбленное в Италии, в том числе и хранившиеся в великом Венецианском банке сокровища, было разделено между ними. И абсолютно везде главенствовал такой же подход, и он всегда будет главенствовать. Эта земля существует для того, чтобы её брали, а золото — чтобы его загребали, [252] и слава, и сила, и песня для храбрых, для отважных, для сильных — и ни для кого более. Следовательно, будь Наполеоном — не будь Христом.

Бери свою собственность любым методом, который покажется тебе самым лёгким. Обращаясь к экономическим терминам, «покупай власть в самом дешёвом магазине и продавай её в самом дорогом». Удовлетвори свои надежды на жизнь, как делают это львы и орлы, то есть по направлениям, где сопротивление наименьшее — так же, как это делают растения, что растут в тёмном погребе. Они жаждут достичь солнечного света самым прямым путём.

Презирай все кичливые советы о том, что правильно, а что неправильно. Решай сам для себя, что правильно, а что неправильно. Получай собственность честно, если ты можешь, но помни, что «бизнес есть бизнес». («М-р Сесил Родс под непрерывным пятнадцатиминутным огнём захватил и увёл стадо скота». [253])

Жизнь есть жизнь, а поражение есть ад. Подчиняйся своему внутреннему голосу! Он никогда не заблуждается. Это твоя подлинная душа. Будь Дарвином в действии. Совершая благородные поступки, не мечтай о них всю свою жизнь.

«Моральные принципы», — говорите вы! Что есть морализмы, если они парализуют ваш мозг и руку? Не являются ли они искусственными человеческими постановлениями, к тому же ещё и освящёнными, но вовсе не естественными, достойными уважения, необходимыми и истинными? Моральные кодексы — чёрный террор презренных трусов.

Этические принципы христианства, судя по ежедневному развитию, есть принципы насмехающегося, подлого, лицемерного дьявола — если дьявол есть.

 

 

Читатели должны чётко понимать, что сексуальная мораль никоим образом не осуждается на этих страницах. Во всех сексуальных отношениях (как и во всём остальном) «мораль» есть то, что диктует сила. Женщины были хрупкими существами и в свои лучшие времена, и, возможно, в глубине своих сердец они хранят неограниченное количество любовников. Для благополучия вида и для сохранности потомства они должны содержаться в полном подчинении. Мужчина пленял и содержал их, а охранять их необходимо, чтобы держать «на цепи», как это было всегда. Горе ему, и горе им, и горе нашей расе, если когда-нибудь эти любвеобильные создания освободятся от подчинения и станут правителями или хотя бы равными мужчине. (Но это невозможно. ) С древнейших времён мужчина пленял свою жену силой или хитростью, и до сего дня он делает то же самое. Свадебные церемонии символизируют его право собственности — его добычу. Свадебное кольцо есть звено цепи, эмблема того, что доисторический новобрачный сажал на цепь свою «любимую» в пещере и держал её так до тех пор, пока она не становилась ручной, послушной и отвечающей взаимностью.

Сексуальная дегенерация, которая так распространилась среди нас сегодня, есть результат христианской цивилизации, то есть измельчания мужчины и наделения женщины равными с ним правами. Пока муж остаётся абсолютным императором в своих четырёх стенах, осквернение супружеского ложа (сейчас столь обычное и столь отвратительное) совершиться не может. Если его жена и незваный гость осмеливаются обесчестить его, то смерть обоих — самое эффективное средство устрашения. Его дочерям, контролируемым с такой же жёсткостью, не будет дозволено обручиться с первым попавшимся Диком, Томом или Гарри, который пройдёт мимо, глупо улыбнувшись, но они «отдадутся» мужчинам, которые рождены в хорошем роду, или которые доказали свою наследственную мужественность и твёрдость — в кровавой битве.

Наглое вмешательство церкви и государства в сексуальные отношения постепенно превращает мужчину в полное ничтожество и устанавливает систему организованного конкубината или, скорее, промискуитета. [254] Записи наших бракоразводных процессов показывают, что супружеская измена распространяется, как ничем не сдерживаемый пожар. Известный ньюйоркец публично утверждал, что две трети «замужних» женщин в этом городе систематически неверны, а толстый отвратительный священник (по имени Муди) открыто советует своим овечкам-самкам открыть радости «божественной свободы» на этой фабрике проституток — на бракоразводном процессе.

Женщина есть на две трети матка. Оставшаяся треть есть сплетение нервов и сентиментальности. «Эмансипировать» женщину — значит отдать её на нежную милость духовных лиц, которые научились «играть» на её эмоциональности. Символ веры становится неправомерно влиятельными и даже пытается диктовать «долг мужчины». С течением времени дьявольские теории пасторов стали вдохновлять политиков и править нациями. После чего государство стало диктатором личности. Мужчина обесценивается, в то время как подобно мерзкому потоку наступает дегенерация и социалистическая гибридность.

Проституция (по найму) также есть прямой результат неестественных условий, привнесённых и установленных согласованным инфернализмом государственных деятелей и прелатов. Во многих странах эта отвратительная вещь «регулируется» законом, и во всех великих городах это является надёжным источником доходов не только для полиции, но и для каждого, кто делает инвестиции в недвижимое имущество или в банковские бумаги. Большой город есть большая язва, а язва есть явный симптом наследственного отравления крови. Несомненно, разрушение Содома и Гоморры[255] было достойным делом.

Если все наши современные Содомы стереть с лица земли, то как природа в её неизменной чистоте будет торжествовать и ликовать! Как она будет обволакивать их руины и крошить могильные холмы в огне сверкающей славы!

Если развитие будет продолжаться в том же духе, что и сейчас, то недалеко то время, когда будет искренне провозглашено: «Нет в Америке супружества». Ужасная угроза мужскому населению исходит от диктатуры рабского большинства в этом и во всех остальных делах. Под благовидной формой бракоразводного процесса была устроена дьявольская махинация, посредством которой некогда чистые саксонские завоеватели Северной Америки быстро превращаются в стада полусоциалистических любителей свободной любви.

Святость домашнего очага исчезает. Больше нельзя утверждать, что «мой дом — моя крепость». Браков заключается сегодня всё меньше и меньше, а воспитание детей государством находится в самом расцвете. Семейная жизнь исчезает под разлагающим влиянием государственного вмешательства и пасторского благословения.

Посмотрите на Францию, где (с ростом государственного надзора) неограниченное властвование мужа доведено до состояния просто-напросто домысла — и что вы видите? Нация погрязла в коммунистическом эротизме, словно в стигийском[256] коллекторе. Неверность французских женщин печально известна, они практикуют самые ужасные сексуальные вакханалии и с удовольствием смеются над ними. Их промискуитет стал неприкрытым, и это, дополненное сопутствующей самостерилизацией, быстро превращает когда-то всесильную французскую федерацию в слабое и разлагающееся племя ничтожных маразматических человечков, прячущихся под всезащищающим крылом азиатского деспота.

Право мужчины на обладание своей женой как собственностью происходит не от церкви, государства или голосов большинства. Оно неотъемлемо от самого мужчины. Оно вошло в действие пленением и продолжалось пленением, смягчённым, конечно же, взаимным влечением, [257] взаимной терпимостью, и родительской любовью. Оно существовало до того, как было изобретено государственное чудовище, и оно должно оставаться неприкосновенным, даже если для этого церковь и государство (эти дьявольские близнецы) должны быть полностью уничтожены. Христианская церковь начала сношения между римскими рабами и сирийскими проститутками. Сам её основатель был плодом тайной связи. Он никогда так и не женился, но всю жизнь сожительствовал с публичными девками, париями и раскаявшимися грешницами. Своим молчанием в одном весьма известном случае он простил адюльтер, [258] также он вкрадчиво устанавливает, что в его туманном раю (который, как утверждают социалисты, анархисты и прочие священники, «придёт» на землю) «ни женятся, ни выходят замуж». [259]

В течение первых трёх веков слово «христиане» было другим названием «свободных любовников» — встречающихся в катакомбах и других тайных местах, с целью насладиться промискуитетом до того, как придёт «конец света» — событие, которое они ожидали каждый день на протяжении трёх сотен лет.

Прокажённая омерзительность средневековых общин и современного монашества слишком хорошо известна, она заслуживает не более, чем краткого упоминания. «Кельи, где обитает загнанный в стойло онанизм», так же общеизвестны, как и неестественны. Не только ложа давших обет безбрачия мужчин и женщин, но и ризницы церквей и храмов всегда были рассадниками разврата, совращения и всевозможной нечистоты.

«Шлюха есть сестра во Христе, и бродяга есть брат во Христе», — утверждает «наш дорогой товарищ В. Т. Стид», а уж он-то должен знать. Не пробовал ли он сценически «побыть Христом» (смотри «Лиза Армстронг и Современный Вавилон»), чтобы заработать свой честный пенни? [260]

Из уважения к предубеждениям варваров (после вторжений Алариха и Аттилы[261]) ранняя церковь отвергла свою коммунистическую идею свободных любовников. Но, чтобы получить святейшее одобрение и письменный авторитетный источник для перехода «на другую сторону», огромным тиражом были изданы и должным образом распространены по всей Европе подделанные монахами «Апостольские Евангелия».

Сегодня, с пришествием торжествующей демократии, все низменные рабские практики старины вновь активно возрождаются.

Поистине! Поистине! Торжествующая демократия, твоё искусство — ложь! — Торжествующее истребление! — Торжествующий амфимиксис! [262] Смотрите! Это спасительный дух, что явился «очистить язычников, дабы они стали белы, как снег». [263]

Многие сегодняшние приходы немногим лучше домов терпимости, а бьющие в тамбурины, одетые в униформу христиане из грязных закоулков тщательно отобраны из ничтожнейших среди ничтожных. Предприимчивый пастор из Чикаго однажды даже организовал сераль[264] свободной любви (сам он выступал в качестве божественного громовержца), который он называл «Небесами», а одна из его самых уродливых ангелов бесстыдно поклялась перед открытым судом в том, что она была оплодотворена Святым Духом, которому она родила сына — в ортодоксальном стиле.

В общем, первозданное христианство в своём возрождении. Узрите, оно грядёт! «Да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе»[265] быстро и радостно материализуется.

Божество установило себя в качестве высшего закона. «Государство, которое есть народ» — это его трон, а «церковь, которая есть справедливость» — его скамеечка для ног. Славься! Славься! Славься! «Все края земли видели спасение нашего Бога». Узрите, как христианство претворяется в жизнь через социальные институты! Узрите золотые урожаи, выросшие из семени законодательства.

Во имя варварских орд Дуная и Рейна! — во имя светловолосых пиратов Северных Морей! Во имя людей духа с львиными сердцами и львиными рассудками! — Во имя одной единственной когорты истинных воинов, которые утвердят свои надежды и убеждения в обнажённых мечах! Увы! Увы! Суета сует, всё суета! [266] Век рыцарства мёртв, «И вот спит гордость прошлых дней — и славы трепет давно минул». [267]

 

 

Во всех практических операциях беспринципные личности обладают явным преимуществом перед «принципиальными». Честность никогда не добивается успеха, ибо, когда она добивается успеха, это нечестно. Любовь и война — это не игра по правилам, а вся жизнь поддерживается любовью и войной. Подлинно честные люди, как правило, подыхают как собаки — в сточной канаве; в своих деловых операциях они всегда в проигрыше. Со своим старческим слабоумием или «в старые добрые времена» они (практически всегда) сходят со сцены и отправляются в государственные богадельни, неизвестные, никому не нужные.

Какие шансы имеет добросовестный человек, противоборствующий в управлении государством, литературе или коммерции организованному мошенничеству ханжеских и влиятельных головорезов? Для них он голубь, которого следует ощипать — самец оленя, на которого следует охотиться — уголовник, которого следует заковать в цепи — безумец, над которым можно потешаться — ягнёнок, с которого нужно содрать шкуру — еретик, которого следует — сжечь заживо.

Несомненно, для человека, если он хочет пробиться в этом мире, открыто провозглашать о своей потере веры в общепринятые морализмы — не самая лучшая стратегия. Мудрый хранит в себе своё истинное мнение на этот счёт — он охраняет его, как свою жизнь. Лучшая маска для моральной ереси — это притворяться благочестивым. Это очень эффективно. Практически все достигшие высот воры нарочито набожны. Так что, когда вы слышите проповедников или журналистов, которые крикливо провозглашают о своём полном согласии с «моральными принципами», самое верное — это заключить, что они готовят какой-то подлог.

«Вера» есть военная стратегия — инструмент обмана, всегда находящаяся под рукой формула фальсификации, привлекательное втирание очков. Следовательно, очень религиозные и необычайно праведные личности — в глубине души практически всегда отпетые негодяи — очень ненадёжные — совершенно нечестные. Обычно их жизни представляют собой одну большую затянувшуюся ложь, и чистота помыслов или деяний сведена в их головах до заурядного мошенничества.

Политики, литераторы, пасторы, «пророки», историки, философы и редакторы — общеизвестные фальсификаторы природы и фабриканты ухищрений. Погрязшие в неестественности, насквозь пропитанные дышащей бредом гашишной литературой, они становятся органически недееспособны в разговоре, не говоря уже о честном мышлении или письме. Искусственность выдрессировала их изворотливыми говорунами, и такими они должны оставаться, пока комья земли не слетят с грохотом с лопат могильщиков на крышки их гробов. Как Старец Гор натаскивал своих фанатичных ассасинов и посылал их убивать, [268] так и цивилизация натаскивает своих дьявольских интеллектуалов и предательским образом посылает их уничтожать человеческую природу. Они убийцы мужественности — регициды[269] мышления — уничтожители героизма. Если бы у меня был легион демонов, чтобы свернуть их шеи! Они погребли величественные и могущественные северные натурализмы под чумными кучами мусора восточной мифологии — грудами старой еврейской одежды. Со звучной дикцией они механически повторяют то, что было нафаршировано в них, как это было и раньше, шомполами. Их учение есть учение «дрессированной свиньи» в бродячем зверинце, а их добродетель есть добродетель добросовестного иезуита. Они называют это маршем разума! «Подобно органам, монотонно выводящим ноты, взялись они за работу… мозги скудеют… Монотонный гул, год за годом, и всё один и тот же старый мотив».

 

 

Люди, которые заметно «преуспели в жизни» — генералы и дворяне, торговые магнаты, могущественные прелаты, богатые банкиры, состоятельные фабриканты — никогда не перетруждали себя искусственными моральными принципами. В глубине души они всецело презирают все евангелизмы, а что касается писаного закона, то они над ним, они вне его досягаемости. Короли, завоеватели, миллионеры постоянно осуждаются в несоблюдении законов и предписаний, установленных голосами большинства.

Человек, который играет в «игру под названием жизнь» в строгом соответствии с определённым ему жребием и засохшими принципами — принципами, которые каждый знает наизусть, — скорее всего не выйдет из игры победителем. Тот, кто с ранних лет стеснял себя морализмами из прописей и террором закона, подобен солдату, который (прежде чем выйти на поле боя) привязывает правую руку у себя за спиной и клянётся бить и стрелять противников только в одну предопределённую точку на их телах. Может ли такой безумный солдат надеяться на победу? Какие шансы он имеет, поставленный против храбрых, безжалостных, хорошо снаряжённых противников, которые не связали себя такими идиотскими обязательствами?

«Право природы, обычно именуемое писателями jus naturale, [270] есть свобода, которой обладает каждый человек, в использовании своей силы для защиты своей природы, то есть собственной жизни, и, следовательно, в делании всего, что согласно его собственным суждениям и здравому смыслу он признает самым подходящим для этой цели», — пишет Гоббс в своём «Левиафане». [271] Человек, который позволяет себе быть управляемым и повелеваемым наглыми моральными принципами большинства, подобен орлу с отсечёнными крыльями и сломанными когтями.

На войне твоя главная задача — разбить и парализовать замыслы твоего врага. Чтобы свершить это должным образом, ты должен встретить хитрость хитростью, сталь сталью и удар ударом. Ты должен быть в равной степени готов к бою на открытой местности или в здании под крышей, к бою на море, к бою на земле и к бою в воздухе. Ты будешь вести свою собственную войну — ты будешь думать сам за себя. Малодушие развивает раба и выращивает прислужника. «Ведите себя как мужчины, о филистимляне! »[272]

Тацит с истинной римской величавостью замечает: «Боги с одобрением смотрят на высшую отвагу», а Герберт Спенсер беспощадно утверждает, что «существо, недостаточно деятельное, чтобы поддерживать себя, должно умереть». Прокляты трусливые, из них получаются замечательные удобрения. Истинно — «потомство нечестивых истребится». [273]

Наш век превыше всего желает мужчин — «людей духа», людей, всегда готовых, не моргая, смотреть в глаза смерти. Узрите! Я провозглашаю новое утверждение: «Человек, создавший правосудие, был лжецом».

Каким бы средством нападения и защиты не обладал твой враг, оно должно быть скопировано и даже улучшено тобой. Если его средство подходит для того, чтобы он вызвал тебя на битву на открытом фронте, вернее всего устроить ему засаду с фланга или вообще совершить скрытый обход и напасть на него с тыла. В этом и заключается твоя главная задача — запутать его, обмануть его, заманить его, перехитрить его, если ты можешь. Если моральные колебания и страх того, «что скажут люди», препятствуют совершить тебе это, то ты был рождён для подчинения, и тебе лучше сдаться, ибо ты никогда не можешь надеяться на победу. Ты должен быть рождён заново.

«Над открытой могилой» лежит дорога к успеху. «На вселенском широком поле битвы»[274] каждый челочек — воин, и, чтобы быть удачливым воином, он должен быть не только расчётливым, сдержанным и храбрым, но и обладать безжалостной стратегией, решительным сердцем, сильной рукой и молчаливой неукротимой решимостью.

Даже сиамские близнецы вели междоусобную войну на протяжении всей своей жизни. Человек, как доказали мы, есть король крупных хищников. Homo, homini lupus. [275] Наследственностью и натаскиванием все хищники наделены инстинктивной способностью составлять стратегию своих охотничьих операций. Они лежат, притаившись, в ожидании своей жертвы, если не могут поймать её другими способами, но они не колеблются охотиться открыто, если им это нравится. Крупные животные (люди ли, звери) никогда не действуют в строгом соответствии с предписанными правилами образа действий. Если бы они поступали так, они бы никогда не преуспели — и умерли бы от голода. Их величие заключается в неожиданности броска — в совершении именно того, что противники (или предполагаемая добыча) не ожидают от них — в пребывании вне и над какими бы то ни было моральными системами мер.

Талант первоклассного начальника всегда проявляется не в его «доброте», но в оригинальности и агрессивной дерзости его безжалостной тактики. Когда все думают, что он отступает, он поворачивается и уничтожает своих преследователей. Когда его враги готовятся оказать ему горячий приём, «он сворачивает свой лагерь подобно арабам»[276] и бесшумно исчезает.

Когда шепчутся о том, что он будет строить оборонительные сооружения на границах своего отечества, он строит мост через Рейн и всеми силами нападает на Париж. Когда об оккупанте думают, что он оставит Москву и отступит, он сжигает её дотла, и пока его враги (увязшие в снегах и льдах) замерзают до смерти, он обстреливает их огнём своих батарей. Когда советники предсказывают, что он захватит Галлию и установит колониальную диктатуру, он форсирует Рубикон, входит в Рим и душит закон. Когда враги его нации приводят свои ряды в боевую готовность на Итальянских равнинах, он пересекает Пунические воды и переносит войну в Африку. Когда докладывают, что он нападёт на укрепления Вавилона, он роет новый канал для «реки» и пишет «Мене, мене, текел, упарсин» на стенах дворца Валтасара. Когда защитники уверены, что он легкомысленно пройдёт маршем по склонам под знамёнами и с барабанным боем, он тихо поднимается на вершины Авраама (ночью) и захватывает Квебек. Когда западные дипломаты думают, что он готов совершить внезапный налёт на Константинополь, он направляет локомотивы Болдуина через Великую Стену и запихивает документы, подтверждающие право на собственность в умирающей Китайской империи, в карман своей шинели. [277]

 

 

Человек-животное никогда не может быть истолкован абсолютно «моральным», потому что по природе он полон хитростей, как лиса или еврей. Если он, сойдя с ума, попытается отвергнуть свои хищнические пристрастия, он незамедлительно начнёт дегенерировать и в конце концов станет слабым, больным, одержимым духами чудовищем, на которое страшно смотреть. Следовательно, те, кто сознательно пытаются стать «честными» и «добрыми», позволяют принести себя в жертву — как сожженные подношения на алтаре идола.

Если бы все люди были безупречно честными, то тогда честность могла бы стать приемлемой (хотя даже это под вопросом), но если уже хотя бы один процент от них намеренно нечестен, то остальным, несомненно, просто невозможно быть честными. В таких условиях «девяносто девять» стали бы жертвами «одного». Честные торговцы были бы разорены нечестными торговцами, честные командующие были бы перехитрены манёврами нечестных командующих, честные работники были бы вытеснены нечестными работниками, честные судьи были бы подсижены нечестным судьям, а честные народы были бы доведены до нищеты и рабства нечестными народами.

Честность есть только политика — в определённых условиях «лучшая политика»[278] — не более того. Во всех областях человеческой деятельности честность используется как прикрытие истинных намерений, равно как лес, овраг или земляной вал служит (в военной операции) сокрытию находящихся в засаде отрядов для фланговых манёвров.

Почему же тогда родители прививают податливым разумам своих детей лживые концепции морального поведения, когда они сами должны знать (из личного опыта), что все эти представления есть несомненные препятствия в борьбе за богатство и власть? Что за бессмысленное занятие — учить идеалам (дома, в школе, в колледже), которые, как мы знаем в глубине души, насквозь лживы, а затем надеяться на благородство поведения в качестве результата? Отправьте в мир молодого человека, как следует натасканного на «моральных принципах», и у него будет один шанс против девяносто девяти.

Несомненно, большинство людей никогда не добьются успеха, пока не достигнут средних лет, пока не пройдёт достаточно времени для того, чтобы избавиться от всех фальшивых идеалов, с которыми они начинали свою жизнь. Неестественность никогда ещё не порождала расу героев и никогда не породит. Все великие расы — хищники.

«Жаждущий сожрать человека» тигр знает, что если он первым зарычит о своих намерениях, то он просто-напросто предупредит свою намеченную жертву и (очень возможно) получит разрывную пулю, всаженную прямо в мозг. Поэтому он замирает в засаде, прячась в тени скалы или за бревном, и бросается на свой «обед» с переменным результатом. И точно так же — совершенно точно так же — среди плотоядных двуногих. Немногие из них — тигры, жаждущие сожрать человека, остальные же — мясо для тигров, жаждущие быть съеденными. Тот факт, что морализмы цивилизации совершенно нерациональны, полностью неестественны и абсолютно недейственны, очевиден. Христианские принципы и естественные принципы взаимно противостоят друг другу. Природа есть Антихрист. Дарвинизм есть смертельный враг иудаизма.

Приказ природы: «Будьте эгоистичны, обладайте землёй и сражайтесь за неё». Иисус настаивает: «Будьте альтруистичны, отрекитесь от мира и любите своих врагов». Дарвин провозглашает: «Все вы — соперничающие хищники! Поэтому будьте сильными и отважными и ничего не бойтесь». Иисус учит: «Все вы нежно любимые братья. Будьте же покорными и «добрыми» и бойтесь духа». Иисус убеждает своих приверженцев молиться во спасение. Дарвин мягко намекает на свою искреннюю веру в закон битвы. «Тот, кто не будет работать, не будет есть», — вот апостольское воззвание. «Тот, кто не будет сражаться, не будет есть», — вот беспощадная логика природы.

«Блаженнее давать, нежели принимать», [279] — вот бессодержательный лепет пастора. «Блаженнее захватывать, нежели принимать», — вот простой здравый смысл.

Тот, кто отрицает право человека эксплуатировать человека, осуждает не поведение человека, но порядок природы.

Кто же тогда прав — англо-сакс или израильтянин? Учёные или ораторствующие кудесники? Западный мыслитель или восточный мечтатель? Что есть подлинная честность: здравый смысл Иафета или вымысел Сима? [280]

 

 

Здравый смысл не даёт никакой определённой установки на то, что есть правильно, а что — неправильно. «Вся моральная философия лжива и бесполезна», — для человека это абсолютно. В области этики большинство современных мудрецов — оголтелые и безрассудные фанатики. Они действительно верят в то, что этические принципы — это дом, возведённый на скале; в то время как «дом» есть необоснованная гипотеза, а «скала» не существует.

Добро и зло живут только в человеческих разумах. Они не реальность, но тени — убеждения — призраки — и только самый безумный из безумных поклоняется своей собственной тени.

Что есть правильно — а что неправильно? Эти простейшие вопросы задавались в каждом веке, и формулировки каждого века отвечают духу его времени. De facto правильно и неправильно есть не более, чем алгебраические произвольные величины, представляющие из себя загоняющие в сон фантазии. Они — символы залежавшихся фрагментов кичливых церковных непристойностей. В природе любое развитие по своей сути есть один и тот же феномен, вечно передающийся и перемешивающийся. Зло и добро есть человеческие изобретения, порождённые человеческой глупостью, узколобостью и недальновидностью. Органический мозг слишком мал и слишком ничтожен, чтобы полностью постичь, что природа имеет в виду. То, что кажется нам неправильным, может быть правильным для природы, и наоборот.

Мы больше не можем устанавливать непогрешимую систему этики, равно как не можем устанавливать нерушимую систему религии, философии и политики. Вся вселенная находится в состоянии постоянного движения, и люди есть не более, чем рой надоедливых, зародившихся в тепле насекомоядных, [281] бесцельно живущих на вершине плывущего бревна, которое кружится, швыряется, и вертится — ещё, ещё и ещё — среди отбросов, грязи и слизи бурлящего и пузырящегося перегонного куба. Внутри сферы своей индивидуальности человек есть и должен быть главным определяющим фактором. Вне этой сферы он абсолютно ничего не знает — а его философия меньше, чем ничто.

Что касается пророков загробной жизни, то со времён Гаутамы, Бела и Иштар вплоть до времён Христа, Магомета, Петра, Лютера, Кальвина[282] и Брайма Янга, все они были крикливыми «все-обманщиками», пользовавшимися эмоциональной доверчивостью женщин — и придурковатой черни. Лживый учитель может быть убедительно и благородно искренен во всех своих теориях, но это не обязательно свидетельствует о присущей ему божественности. Многие лжепророки, помимо Иисуса из Назарета (Иудея) и Смита из Нову (Иллинойс) были убиты (из-за своих взглядов). [283] Казнь основателя мормонства (вдохновлённая политическими протестами) представляет собой точную параллель с казнью основателя христианства (вдохновлённой священническими протестами). Суть в том, что ни расстрел, ни распятие не является достаточным доказательством божественности или честности.

Правильно и неправильно, так же, как верх и низ, восток и запад, есть относительные понятия, не имеющие никакого определённого или законченного смысла. То, что хорошо для простофили, не всегда хорошо для болвана. Ньюфаундленд лежит на востоке от Чикаго, но на западе от Берлина. Всё зависит от точки зрения. Следовательно, то, что в одном веке может быть «правильным», в другом веке может быть совершенно «неправильным».

В древнем Риме среди свободнорожденных граждан считалось верхом неуважения, ереси и государственной измены почитать обрезанных азиатов, но в современной Европе и Америке это считается благочестивым и модным, и всем настоятельно рекомендуется делать именно так.

Даже то, что правильно для одного человека при одних условиях, может быть совершенно неправильно для него же при другом наборе обстоятельств. Кромвель, как командующий «железнобоких», считал королевский абсолютизм квинтэссенцией дьявольщины, но будучи президентом республики защищал его как «венценосное милосердие».

Когда правительственные солдаты расстреляли американских «бунтовщиков», это было названо «доблестной победой», но когда правительственные солдаты расстреливали колониальных повстанцев в период Бунтов Красного Флага[284] (знаменующих начало Войны за независимость), на это обычно клеится ярлык «чудовищная резня».

Когда банда богатых людей грабит бедного, это на

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: