 |
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 4 страница
|
|
|
|
[Высоко-то стрела да поднималасе,
Да назадь-то стрела да ворочаласе].
Так эта стрела взад обратилася,
Пала ему в буйну голову.
Облился он кровью горячею
Пришла тут Кощею горькая смерть" 75.
----------------------------------
75 Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, т. II, с. 119. В квадратных скобках вставлен вариант из записей Гильфердинга (М.; Л., 1951, т. III, с. 428).
Былина кончается чудесным освобождением Ивана Годиновича и жестокой расправой с Настасьей, которую богатырь рассекает на части. Если продолжать сопоставление с мифом о Персефоне, то следует помнить, что в греческом мифе расчленению на части подвергается сын Персефоны Дионис-Загрей, умирающий и воскресающий бог. С самой идеей умирания божества плодородия в русской этнографии связаны похороны Ярилы, славянского Диониса, и уничтожение соломенного чучела Морены (сказочной Марьи Моревны). После обрядового растерзания куклы Морены, или ее сожжения, солому, как уже сказано, в магических целях разбрасывали по полям. В былине рассечению Марьи-Настасьи придано иное логическое обоснование, связанное с изменой героини Ивану Годиновичу.
Высказав несколько раз мысль о том, что в восточнославянском фольклоре (в сказках и былинах) сохранились разрозненные осколки древнего, индоевропейского мифа о борьбе жизненного, летнего начала с мертвящим зимним, сведу воедино имена и характеристики фольклорных героев, сопоставляя их с наиболее известными нам греческими вариантами мифа. Условность и малая доказательность такого сопоставления материалов, взятых на разных уровнях трансформации первичных мифов, ясна из всего сказанного выше.
Марья Моревна -- женщина, похищаемая Кощеем Бессмертным, и находящаяся некоторое время в его (северном? ) царстве " на стеклянных горах". Имя ее сближается с общеславянской Мореной -- Мареной, персонажем обряда проводов зимы, обряда сожжения божества плодородия в его зимней, бесплодной ипостаси 76.
|
|
|
----------------------------------
76 О сожжении соломенных чучел на масленицу или на " красную горку" см.: Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963, с. 83-91.
Положительный герой сказок освобождает Марью Моревну от власти Кощея на весь летний период расцвета природы -- от сева злаков до размола зерна и праздника урожая. Это позволяет сближать временную пленницу Кощея с античной Персефоной, временной пленницей Аида-Плутона.
Настасья (Анастасия -- " Воскресение" ) -- второе имя той же самой героини, которая именуется Марьей. Возможно, что имя, близкое к Морене (" мор" -- смерть), связано с зимним пребыванием Персефоны в аиде, а " Анастасия Прекрасная" -- с весенне-летним расцветом, " воскресением" природы.
Димитрий, отец героини. Персефона -- дочь Деметры. Не является ли в русском фольклоре имя Димитрия отголоском древних сказаний о Деметре -- " Земли-Матери". Этнография знает словосочетание " Мать-сыра-земля", т. е. " Деметра". Русская привычность к отчеству, к наименованию по отцу, могла повлиять на превращение женщины Деметры (Demeter) в мужчину Димитрия (Demetrios).
Иван Годинович. Отчество этого богатыря, осмелившегося посягнуть на невесту самого царища Кощеища, очень трудно перевести каким-либо точным термином. Древнерусское слово " година" означало час, отрезок времени, эпоху; множественное число " годины" применялось к определению судьбы и годичных сезонов (trope) 77. В " Слове о полку Игореве" печальное время определяется как " невеселая година", а " годины" понимаются в смысле хорошего, естественного хода жизни; княжеские усобицы " на ниче ся годины обратиша". Весьма приблизительно можно перевести " Годинович" как " Судьбинович" (? ) с оттенком понимания судьбы, как счастливого времени. Если допустимо оставаться на позиции сопоставления с античным мифом об Аиде и Персефоне, то с Иваном Годиновичем может быть сопоставлен только Геракл, так как один лишь Геракл вступал в бой с Аидом и ранил его стрелой. Одиссей видел в подземном царстве тень Геракла -- " держал он лук напряженный с стрелой на тугой тетиве" 78. В Илиаде речь идет о победе Геракла над Аидом:
|
|
|
----------------------------------
77 Срезневский И. И. Материалы..., с. 535-536.
78 Одиссея, XI-606-607. М., 1958, с. 191. Даже Аид всемогущий терпел от стрелы заостренной
В день, когда тот же герой (Геракл) Громовержца
сын его ранил
В царстве мертвых у самых ворот и мучениям предал.
Тотчас в зевесов чертог на пространный Олимп
поспешил он (Аид)
Страждущий сердцем, пронзенный страданьями, ибо проникла
Острая медь ему в спину могучую... 79
----------------------------------
79 Илиада, V-395-401. М., 1935, с. 81.
Причины и подробности битвы Геракла с Аидом нам неизвестны, так как этот эпизод упомянут лишь попутно, а полностью миф о борьбе Геракла с властителем подземного царства в античной традиции не сохранился.
Упомяну (не вводя это в систему доказательств), что в былинах об Иване Годиновиче есть побочные сюжеты, не связанные со стержневым рассказом, но сближающие былины с мифом. Во-первых, это принижение Ивана Кощеем -- жена его будет " портомойницей", что не вытекает из положения героя в этих вариантах былины. Во-вторых, это вклинивающаяся в былинное повествование охота на разных зверей. И то и другое станет более оправданным, если мы вспомним о подневольной службе Геракла у Эврисфея, заставившего его совершить 12 подвигов.
Есть особые варианты былины, где Иван Годинович 12 лет служит у чужого царя 80. В других вариантах есть охота Ивановой дружины (совершенно не связанная с основным сюжетом), во время которой побеждают таких зверей, как лев, тур, лань, что напоминает соответственные подвиги Геракла: немейский лев, критский бык, керинейская лань.
----------------------------------
80 Астахова А. М. Былины Севера, с. 110-111.
Кощей Бессмертный. О нем уже сказано достаточно для того, чтобы можно было считать его, царя " кощьной", преисподней, аналогом античного Аида.
|
|
|
Кощей Трипетович. Устойчивое отчество Кощея еще не подвергалось толкованию. Быть может, сюда следует привлечь из античной мифологии имя Триптолема. Связь с интересующей нас тематикой такова: Деметра, мать Персефоны (и, так сказать, теща Аида), обучила Триптолема земледелию, подарив ему зерна пшеницы, а Триптолем в свою очередь научил людей сеять зерна в землю. К Аиду это имеет отношение постольку, поскольку Аид -- Плутон (аналогичный Зевсу Хтонию) считался покровителем земных богатств и впоследствии слился в единый образ с Плутосом, богом обилия и богатства, близким к Деметре и Персефоне 81. Миф о Триптолеме географически косвенно связан с землями праславян, так как именно " скифский" царь Линх пытался присвоить себе первенство ознакомления людей с пшеницей. Настоящие скифы -- кочевники, не знающие посевов; если говорится о скифах, хвастающихся изобретением земледелия, то ясно, что речь идет о земледельцах-праславянах (" сколотах" Геродота), у которых греки, начиная с VI в. до н. э., постоянно покупали зерно, называя их " скифами-пахарями" (см. вводную главу).
----------------------------------
81 Мифы народов мира. М., 1982, т. II, с. 317.
Деметра в наказание превратила Линха в рысь. Сочетание " Кощей Трипетович" могло означать такую же двойственность, двуипостасность божества, как и наименование Зевса Хтонического (" Подземного" ).
Сопоставляя восточнославянский фольклорный комплекс, связанный с Кощеем и его пленницей, с мифом об Аиде и Персефоне, мы сравниваем материалы, разделенные почти тремя тысячами лет. Если бы на этом интервале обнаружились промежуточные звенья, то сопоставление получило бы большую убедительность. *
Рассмотрим третий источник сведений о мифе об Аиде-Кощее -- турий рог из Черной Могилы, датированный монетами Константина Багрянородного 945-959 гг. 82 Вещи из этих раскопок составили целый музей русского княжеского быта эпохи Святослава.
|
|
|
----------------------------------
82 Рыбаков Б. А. Древности Чернигова, с. 28-29.
После сожжения трех покойников на кострище курган был насыпан на половину своей высоты и на вершине этого холма диаметром в 40 м были положены снятые с погребального костра останки двух князей в полном доспехе, сильно пострадавшем от огня.
В процессе совершения обряда тризны и стравы к этим останкам добавлялись различные ритуальные предметы, нетронутые огнем: железный котел с бараньими и птичьими костями (остатки жертвенной стравы). жертвенный нож, бронзовый идол и два знаменитых турьих рога, окованных чеканным серебром с позолотой.
Турьи рога-ритоны были обязательной принадлежностью торжественных полуритуальных пиров и являлись обязательным атрибутом богов, как символ благоденствия (" рог изобилия" ). Выше уже приведено большое количество примеров сакральных рогов разных эпох, начиная с каменных стел на путях праславянской хлебной торговли VI -- V вв. до н. э.
В связи с темой о смерти Кощея нас сейчас должен интересовать большой рог (длина 67 см) с сюжетной чеканкой, положенный, очевидно, старшему князю; юноше-княжичу принадлежал меньший ритон с растительным узором восточного стиля. Турий рог был первоначально покрыт резным орнаментом по самому роговому веществу. Этот первичный узор был закрыт набитыми на рог серебряными бляхами и широкой оковкой устья ритона 83. На оковке турьего рога по золотому фону рельефно вычеканены 12 фигур: пять зверей, три птицы, два чудища и две человеческих фигуры -- бородатый мужчина с луком в руке и девушка с длинной косой, держащая лук и колчан для стрел. По поводу содержания всей круговой композиции было высказано много разных гипотез 84.
----------------------------------
83 Общий вид обоих рогов лучше всего представлен на цветных фотографиях в издании: Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство X -- XIII вв. Л., 1971. с. 6, 7, 8, 9. Текст с. 12-14. Турьи рога из Черной Могилы были тщательно реставрированы в Гос. ист. музее в 1940-е годы профессором Ф. Я. Мипгуковым. Эта реставрация выявила ряд ошибок в публикациях Д. Я. Самоквасова, важнейшей из которых является поворот верхней окованной части большого рога на 180° по отношению к корпусу самого рога, что влияет на определение лицевой и тыльной стороны ритона (см. Самоквасов Д. Я. Северянские курганы..., табл. V, № 3275). Правильное размещение частей после реставрации см.: Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство..., с. 7, рис. 2.
84 Рыбаков Б. А. Древности Чернигова, с. 43-49.
В 1949 г. мною была предложена следующая расшифровка сюжета: " Наиболее полную аналогию черниговскому рогу представляет черниговская же былина об Иване Годиновиче" 85. Главная сцена с человеческими фигурами представляет следующее: справа изображена птица " черный вран" (или, судя по размерам -- орел), распростерший крылья и как бы собирающийся взлететь. Рядом с птицей -- девушка в поневе с луком и колчаном. В том, что здесь изображена именно девушка, а не замужняя женщина, убеждает четко выполненная коса, заплетенная в три плети, свешивающаяся на грудь. За девушкой изображен мужчина, стремительно бегущий по направлению к " врану"; на нем надето нечто вроде кольчуги (? ). В руке у мужчины лук, но стрелы нет. (Рис. 67).
|
|
|
----------------------------------
85 Рыбаков Б. А. Древности Чернигова, с. 49. Рис. 20 на с. 48, изображающий смерть Кощея от своей стрелы, выполнен художницей Е. М. Смирницкой с натуры (с дополнением утраченных частей оперения птицы).
Самое интересное то, что три стрелы находятся позади Кощея, в стороне, противоположной вещей птице. В отличие от былин, в которых Кощея убивает первая же стрела, здесь дан типичный для сказок троекратный повтор, который мог бы быть выражен словесно примерно так: а одна-то стрела ввысь пошла, а другая стрела изломилася, а третья стрела " пала ему в буйну голову".
Здесь есть все, что упомянуто в кульминационной части былин: вещая птица, девушка, подающая лук и стрелы Кощею, и сам Кощей с луком в руке, бегущий к вещей птице, и стрела, летящая в затылок Кощею. Добавлены две стрелы, не выполнившие своего назначения (но оказавшиеся все же не около птицы, а позади Кощея). Отсутствует Иван Годинович. Но ведь и в былине Иван не участвует в убийстве Кощея, а убивает его некая вещая сила, представителем которой является " черный вран" или другие птицы; иногда семейная пара птиц, как символ продолжения жизни.
При таком поразительном совпадении редкостной сцены кощеевой смерти в былинах и в композиции на священном турьем роге, мы должны внимательно рассмотреть все звенья чеканной композиции на оковке рога.
Серебряная оковка турьего рога представляет собою широкий цилиндр высотою около 12 см, полностью покрытый чеканными плоскорельефными изображениями; фон утоплен при помощи пунсонов и вызолочен. Все изображения разделаны чернью и четко выделяются на золотом фоне. В развернутом виде оковка является серебряной полосой длиною около полуметра.
У рога, как у питьевого сосуда-ритона, легко определяется лицевая сторона (обращенная к лицу пьющего из рога) и тыльная, противоположная сторона. Финальная сцена смерти Кощея помещена в середине тыльной стороны, а в центре лицевой стороны оковки рога размещены два грифонообразных чудища, между крыльями которых изображен главенствующий над всей композицией, красиво выполненный стилизованный росток (цветок хмеля? ). Строго диаметрально по отношению к этому ростку на противоположной стороне находится фигура девушки, Настасьи Дмитриевны, Анастасии Прекрасной. Это -- определенная смысловая ось всей изобразительной системы этого интереснейшего художественного произведения, в котором, как увидим, тщательно продуманы как отдельные детали, так и общее построение повествования, завершающегося изображением смерти Кощея.
Внимательное рассмотрение всей оковки рога в целом убеждает нас в том, что здесь дан не простой тератологический орнамент с произвольным набором зверей, чудищ п птиц, а осмысленная и выразительная композиция. Двенадцать фигур, заполняющих все пространство оковки, делятся на две группы по чисто формальному признаку: три фигуры показаны каждая в отдельности, изолированно, а остальные в той или иной степени переплетены между собой.
Оказывается, что деление не только формальное, но и смысловое -- изолированные фигуры это: Кощей, Анастасия и вещая птица, т. е. главная часть былины об Иване Годиновиче. Переплетенные фигуры, в свою очередь, делятся на общую многофигурную композицию в срединной части лицевой стороны оковки и расположенную слева от нее группу из двух дерущихся волков. Волки являются как бы деклинационным знаком между центральной композицией с чудищами и сценой смерти Кощея. Волки переплетены между собой: шея одного зверя как бы проходит сквозь шею другого. Туловища их стоят почти вертикально, а передняя часть корпуса сильно изогнута; зубастые пасти раскрыты, огромные когти показаны крупным планом. Из соприкасающихся звериных хвостов вырастает стилизованный цветок хмеля, подобный тому, который помещен между двумя центральными чудищами. Грызущиеся в яростной схватке звери показаны с максимальной экспрессией.
Смысл этой парной композиции, очевидно, в том, чтобы дать символ борьбы, противостояния равных сил. Наличие пышного ростка между телами волков, быть может, указывает причину схватки -- борьбу за жизненную силу, олицетворяемую в средневековом искусстве ростком, распускающейся почкой, шишечкой хмеля. Эта пиктограмма борьбы за доброе начало не переплетена ни со сценой смерти Кощея, ни с центральной композицией, хотя с последней у нее есть ряд общих черт.
Чрезвычайно интересным является то, что фигуры, занимающие самое видное место на оковке турьего рога на его лицевой стороне, связаны воедино орнаментальными лентами, " узами" с растительными окончаниями.
Художник или руководивший им мудрый волхв-" хранильник" двумя способами -- выбором срединного места и перевязанностью персонажей друг с другом -- выделяет то, что он считал главным во всей системе ритуальных изображений. Переплетенными между собой " узами родства" оказываются: два чудища-грифона, ястреб (или иная хищная птица), хорт-волк и петух. Немалый интерес представляет дважды повторенное изображение зайца. Как мы помним, заяц является обязательным персонажем сказок о кощеевой смерти: быстроногий заяц -- первое живое существо, внутрь которого вложена смерть Кощея Бессмертного. Если найдут остров в океане, если обнаружат дуб, а в его дупле -- сундук, то из сундука должен стремглав выскочить заяц, унося в себе кощееву смерть и тем спасая Кощея. Во многих сказках логика нарушается и в утробе зайца оказывается утка, а в утке -- кощеева смерть. Вполне возможно, что дополнительный поиск (утка и яйцо) и связан с финно-угорским субстратом, так как общеизвестны космологические легенды об утке и яйце, имеющиеся в карельской " Калевале" и в мордовских народных мифах 86.
----------------------------------
86 Наиболее полное собрание фольклорных сведений о зайце см. в статье: Гура А. В. " Заяц" (Проект словника этнолингвистического словаря славянских древностей). М., 1984, с. 129-149.
В славянском фольклоре заяц занимает особое место. Заяц табуирован, его нельзя употреблять в пищу; если заяц перебежит дорогу, то следует возвратиться с пути. Зайца нельзя поминать, плывя по воде, так как водяной поднимет бурю, и т. п. 87
----------------------------------
87 Народные русские сказки/Собр. А. Н. Афанасьева М., 1869, т. III, с. 255.
В Ипатьевской летописи есть упоминание о литовском " заячьем боге" Диверикзе: если заяц выбегал из леса, то охотники не въезжали в лес " не смеяше и розгы (ни одной ветки) уломити" 88.
----------------------------------
88 ПСРЛ. М., 1962, т. II, с. 188.
" Диверикз" переводится как " бич божий" 89.
----------------------------------
89 Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974. с. 107-108, рис. 10 и 15.
Следовательно, заяц расценивался славянами и литовцами как представитель недоброго начала, что и объясняет нам его роль в сказках -- заяц охранитель Кощея, вместилище его смерти. Для эпохи Киевской Руси особая роль зайцев документирована их изображениями на ритуальных браслетах. Рядом с зайцами помещали рисунок чаши для священного питья (см. главу 13), которым хотели умилостивить зловредного зверька 90.
----------------------------------
90 Рыбаков Б. А. Русалии и бог Симаргл-Переплут. -- Сов. археология, 1967, №2,
Первым сюжетом (начиная с левой стороны) центральной композиции является знакомая нам по сказкам ситуация: ястреб (коршун, сокол, орел) хочет схватить стремительно скачущего от него зайца; правая когтистая лапа птицы почти касается головы зайца, но птица еще не впилась когтями, зверь еще не пойман... Рядом еще раз изображен заяц, скачущий в обратном направлении. Вполне возможно, что художник, по законам средневекового искусства, хотел изобразить не двух разных зайцев, а одного зверя в движении, в разных положениях. Заяц ускакал от ястреба, но его подстерегает другой помощник сказочного героя -- " хорт" (архаичное слово, обозначающее и волка и собаку). На турьем роге есть и этот персонаж. Хорт изображен по правую сторону от чудищ; он изогнулся, поворачиваясь к зайцу, и широко раскрыл зубатую пасть. Два элемента сказки налицо: заяц, как вместилище кощеевой смерти, и преследующие его помощники героя, благодарные животные -- ястреб и хорт-волк 91.
----------------------------------
91 Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки, с. 209.
В сказочном творчестве устойчивым, почти обязательным условием успеха является троекратность попыток; только на третий раз удается задуманное. Здесь мы видим лишь две попытки достать кощееву смерть, заключенную в табуированном звере зайце: первая попытка при посредстве ястреба и вторая -- с помощью волка. Обе они оказались неудачными, так как пойманного зайца нет на оковке рога. Третьей и окончательной попыткой, как мы знаем, была заговоренная стрела, пущенная рукой самого Кощея.
Между сценой стрельбы по вещей птице и хортом, оскалившим пасть на зайца, помещен петух, заслуживающий особого рассмотрения.
Крупная фигура петуха повернута к центру композиции, к сценам неудачной ловли зайца ястребом и волком, но тем не менее петух изображен в самом победоносном виде: он широко распростер крылья, задрал голову вверх и раскрыл клюв, бородка его извивается -- петух поет! Лентами-узами петух переплетен с соседним волком и тем самым вплетен в общую композицию, которую он завершает на правом боку оковки рога. Далее идет сцена смерти Кощея. Следует предположить, что петух, несомненно относящийся к вещим птицам, в этом месте повествования объявляет о неизбежности победы над темными " кощьными" силами. Непосредственно за спиной петуха находятся три стрелы, из которых одна направлена в затылок Кощея.
Единственным отступлением от реализма в изображении вещего " кура" являются стилизованные ростки на его крыльях. Они оказываются для нас драгоценными признаками, так как вписывают этого шантеклера, певца зари, в систему символики борьбы за расцветающую природу.
Рассмотрим ту плетенку, которая связывает воедино персонажей центральной композиции; она похожа на стебли вьющегося растения и в трех случаях завершается стилизованным ростком более упрощенной формы, чем ростки у волков, у чудищ и петуха. Точно так изображены стебли растений в орнаменте под общим фризом. Один вьющийся побег проходит сквозь шею левого чудища и связывает его с ястребом. Сами чудища сплетены друг с другом дважды: отростками крыльев и хвостами. Правый грифон сплетен посредством стебля с таким же стеблем, выходящим из пасти хорта; хорт-волк, располагающий собственным стеблем, сплетен, как уже говорилось, с петухом. Зайцы (точнее -- дважды показанный заяц) не включены художником в систему " уз единства", что и естественно с точки зрения рассказа о добрых силах, помогающих отыскать и добыть кощееву смерть. А заяц -- представитель " кощьного" мира, охраняющий жизнь Кощея.
Вся плетенка идет по верху; ею соединены головы, шеи и крылья участников центральной композиции. Не является ли эта плетенка изображением побегов хмеля, поднимающихся по стеблям кустарников и деревьев на значительную высоту? В пользу хмеля говорит форма двух наиболее пышно представленных ростков -- у грызущихся волков и у чудищ. Чешуйчатый характер этого растительного символа позволяет уверенно связывать его с оформившимся шишковидным цветком дикорастущего хмеля, что семантически соотносилось бы как с назначением самого турьего рога, служившего для хмельного напитка, так и со священным смыслом ритуального питья, сваренного с хмелем (" ХЪМЬЛЬ" -- сравни инд. " сома", " хома" -- божественный напиток).
Растительные символы в декоре турьего рога существуют не только как придатки к бестиарию, занятому поиском кощеевой смерти. Они помещены двумя круговыми поясами по низу оковки под ногами зверей и людей (сплошной пояс) и по верхнему краю рога (отдельные бляшки, набитые поверх основной оковки). Ниже круговой оковки устья ритона, на середине самого рога, набит наискось большой серебряный квадрат с растительным узором, направленным " во все четыре стороны".
Бляшки верхнего ряда по характеру черневого растительного орнамента распадаются на три группы: одна группа из четырех блях расположена влево от чудищ, другая (тоже из четырех) -- вправо от чудищ, а третью группу составляют две разных бляшки над Кощеем и Настасьей.
Весь растительный орнамент верхнего и нижнего ряда резко делится на часть, расположенную влево от среднего цветка хмеля, у чудищ и на часть, идущую вправо. Нижний ряд, вычеканенный на самой оковке, к сожалению, плохо сохранился, но можно установить, что зубцы оковки были неравной длины (короткие чередовались с длинными) и отличались степенью пышности растения. Характер растений в левой половине нижнего ряда идентичен с растениями верхнего ряда. Во всей левой половине помещены молодые ростки вьющегося растения, переплетающиеся попарно, что тоже говорит в пользу хмеля. Правая сторона нижнего ряда представляла, судя по рисунку Самоквасова и по местам серебряных заклепок, такое же чередование более длинных и коротких зубцов. Орнамент правой стороны низа резко отличался от левой и представлял собой крупные единичные соцветия, близкие, по-видимому, к соцветию между чудищами. Орнамент низа на участке Кощея и Настасьи, к сожалению, сохранился лишь частично.
Переплетающиеся стебли нижнего орнаментального ряда образуют сплошной растительный ковер под ногами всех персонажей всей оковки рога. Плетенка над центральной композицией по манере изображения совершенно одинакова с этими стеблями нижнего пояса. Верхний орнаментальный ряд из отдельных бляшек сохранился отлично. Рисунок в бляшках левой части представляет собой переплетение двух молодых ростков. В правой части на бляшках изображалось пышное растение, разросшееся в две стороны. Длинным зубцам низа здесь соответствовало растение с четкой вертикальной полосой черни.
Над фигурой Настасьи помещены две бляшки. На одной из них -- наиболее пышное растение, разросшееся в три стороны; на другой -- нет растений, но изображен знак пола; это единственная бляшка с таким знаком 92.
----------------------------------
92 Рыбаков Б. А. Русское прикладное искусство..., с. 9. рис. 4.
Как видим, тема растительности охватывает все три зоны замечательной черниговской оковки: в верхнем ряду показано развитие растительной среды, ставшее предельно мощным в связи со смертью Кощея. В средней зоне стеблями и ростками перевязаны участники поиска смерти Кощея, а вздымающимися ростками (или цветами хмеля) отмечены начало, середина и конец этого сказочного комплекса. Нижний ряд, подобно верхнему, в первой (левой) половине дает молодую, прорастающую зелень, а в правой -- крупные, вполне созревшие растения.
Разделителем двух вегетативных периодов (весеннего и летнего? ) являются огромные грифонообразные чудища, к которым мы возвратимся после попыток осмысления всей рассмотренной выше " кощунной" системы.
После ознакомления со всеми отдельными элементами чеканной композиции на оковке турьего рога середины X в. рассмотрим ее содержание. Порядок рассмотрения определен самим художником, поместившим финальную сцену смерти Кощея на тыльной стороне рога, а в центре лицевой стороны изобразившим двух чудищ, четко делящих все изображение на левую и правую половины. Начинать обзор следует с той промежуточной группы, которая помещена между персонажами финального эпизода (Кощей, Настасья, вещая птица) и персонажами, занятыми еще только поиском кощеевой смерти, т. е. с изображения борющихся волков.
1. Изолированная группа из двух волков, сцепившихся в жестокой схватке, дана не в реальном плане. Это -- символ предстоящей борьбы за растительную силу природы. Манера изображения условная, сказочная: головы волков проходят сквозь тела, хвосты превращаются в растение. Грызущихся волков следует понимать как вступление ко всему последующему повествованию о борьбе сил жизни с мертвящим началом.
2. Стеблями растений художник с поразительной продуманностью свел воедино ту группу сюжетов, которую мы знаем по многочисленным сказкам о Кощее, но которая отсутствует в былинах. Поиск смерти Кощея на оковке X в. значительно упрощен по сравнению с позднейшими сказками XIX в. Смерть Кощея предполагается запрятанной в зайце, " биче божьем". Зайца пытается поймать ястреб, но тот ушел от ястреба и ускакал в противоположную сторону; однако в этой стороне находится хорт-волк, оскаливший пасть на зайца. Все это происходит под крыльями центральных чудищ, которые сами в погоне за зайцем не участвуют, хотя и показаны с раскрытыми клювами. Здесь в отражении сказочного повествования на чеканной оковке рога оказывается смысловой провал. Каким-то образом в мифе выяснилось, что Кощея Бессмертного можно убить стрелой. Показателем того, что третья попытка уничтожения Кощея должна быть удачной и неотвратимой является победоносно поющий петух. В такой роли петуха в сказках нет, но художник X в. ввел его именно в тот раздел, который излагает сказочный вариант поиска кощеевой смерти и вместе со сказочными " благодарными животными" (ястреб, волк) обвил его плетенкой стеблей.
3. За пределами передней сказочной композиции, подчеркнутой узами из стеблей, находится вполне реалистическое изображение былинного варианта смерти Кощея. Перед вещей птицей, похожей здесь не на " врана", а на орла (загнутый клюв, взъерошенные перья на шее), находятся два действующих лица былины об Иване Годиновиче -- Кощей и Настасья Дмитриевна. Как и в былине, Настасья подает Кощею лук и колчан. Элемент повествовательной динамики есть и здесь: лук изображен дважды, как в руках девушки, так и в руках самого Кощея, хотя по былинам Настасья никогда не стреляла в вещую птицу, а только приносила лук царю. Эта деталь подкрепляет мысль об одном (но движущемся) зайце при двух изображениях.
|
|
|
