 |
Глава 22, в которой Петр рисует афишу по заказу Бессмертника, а заканчивает его портретом.
|
|
|
|
Театр
Скрип двери отозвался эхом в гулкой пустоте зала. Воссоединение с рабочим местом и по совместительству домом подействовало на маэстро наилучшим образом. Тень усталой задумчивости быстро исчезла с его лица и сменилась самодовольным спокойствием. Всё, напрямую не касавшееся непосредственного долга, осталось снаружи, за этой старой дверью.
"Хотят разобраться без меня - что ж, да будет так."
Разноголосым полушёпотом прокатившееся ему вослед "здравствуйте, господин режиссёр", казалось, принадлежало не столько группе реставрирующих настенную фреску с изображением Города, сколько стенам Театра, отголоскам сыгранных в нём ролей или теням Масок, существовавших словно бы вне зависимости от своих актёров.
Далеко не просторная комната Бессмертника служила ему и гримёрной, и спальней, и кабинетом. Убрав тихо звякнувшую связку ключей, он снял перчатки, старый балахон бросил на спинку кресла, а вытащенную из кармана записную книжку - на столик перед зеркалом. Мысли гнались наперегонки, как и всегда, когда в дверь воображения маэстро стучалась муза. Всё виденное и слышанное за это короткое утро следовало проанализировать и смешать в единый образ. Нет - сначала смешать, анализировать потом. Или вообще не утруждать себя размышлениями о значении посылаемых судьбой намёков - рано или поздно время рассудит всё.
С яростной скоростью заполнив первую на сегодня страницу импульсивным, но оттого не менее вычурным почерком, Марк резко остановился и зажал пальцами виски. В калейдоскопе интуитивных ощущений ясно чувствовалась мешающая тревога, и хуже того - предопределённость. Если раньше идеи приходили по-разному - то словно покойные Хозяйки, каждая по свою сторону, нашёптывали о благих и роковых вестях, то словно сам Город взывал к хранителю своего сердца-Театра... то в последнее время проявлялась подозрительная закономерность и ясность, заставлявшая заподозрить у себя либо постоянный источник образов и предчувствий, либо психическое расстройство. Первого у Марка быть не могло - дары, свойственные Хозяйкам, обошли его стороной. Оставалось второе.
|
|
|
Артист поднял взгляд. Из зеркала на него отстранённо смотрел слегка растрёпанный затянувшимся променадом и уже не столь молодой, как прежде, бледный франт с нездоровым блеском в глазах, какой бывает у убийц и поэтов.
- Работать, работать и ещё раз работать. Плодотворный труд не оставляет почвы для пустых волнений. - сказал маэстро отражению, с выражением, будто репетируя очередной монолог, и попытался улыбнуться себе так же, как зрителям. Это возымело эффект. С приподнятым настроением закончив в блокноте план освещения сцены, Марк почувствовал, что сумел уловить действительно удачную идею.
"Теперь - репетировать. Сегодняшняя ночь должна быть особенной."
Буквально пробежав мимо "Стержня" Сабуровых (ох, не дай боже комендант заметит), Петр взошел на мост. На мгновение загляделся на Жилку, приметив, что с тех пор как он последний раз ее рассматривал, вода заметно загрязнилась... даже алым отливала. Но не в этом дело, Петр оперся рукой оградку и снова глотнул из прихваченной с собой бутыли. Мир поплыл прочь из этого Города, Стаматин едва не перевалился через ограду прямиком в журчащую Жилку, счастье, что вовремя удержал равновесие.
Поднялся по небольшой лесенке (разве она здесь была?) и сразу повернул влево. Естественно уперся в тупик. Вернулся и огляделся. Архитектор выбрал направление и двинулся дальше. Минуя Лестницу в Небо (Петра в ужасе передернуло, когда он остановился, чтобы рассмотреть свое творение), он направлялся в сторону Управы. Наткнулся на продуктовый магазин и ощутил значительное чувство голода. Проще говоря, у Петра заурчало в животе, но Стаматин заглушил это чувство глотком твирина.
|
|
|
Снова лестница, снова подъем. Не заметив препятствия, архитектор ударился о каменную ограду лбом. Потерял равновесие и упал на землю. Поморщился недовольно и стал подниматься. Немалого труда и терпения стоило обойти эту бессмысленную ограду и добраться непосредственно до Театра.
Петр в этом храме вдохновения был лишь однажды, когда они с братом только прибыли в Город. "Интересно, что хочет от меня Бессмертник...?" Марк был человеком приятным, хоть и не притрагивался к твирину. Ну, по крайней мере, при Петре ни разу. Ни-ни.
Без стука Стаматин вошел в театр и застыл на месте. Первое, на что упал взгляд художника, был портрет Нины Каиной.
- Как живая... – с придыханием произнес Петр, протирая глаза, все еще не до конца осознав, что это лишь портрет.
- А, вот и господин архитектор! - Марк не сразу догадался о прибытии в Театр поклонника зелёного змия, но, выйдя из гримёрной и разглядев у дверей застывшую фигуру, предположил, что с таким восхищением смотреть на фрески с портретами Хозяек в Городе могут немногие.
- Признаюсь, вас особенно приятно видеть в обители вдохновения. Хоть до ваших гениальных творений мой Театр не дотянет, воплощать в жизнь фантазии он, смею думать, способен ничуть не хуже. - с ходу атакуя вошедшего потоком элоквенции и приветственной улыбкой, режиссёр приблизился к разглядывающему Нину Петру Стаматину. "А выглядит товарищ архитектор, я бы сказал, неважно. Сразу хочется ввести в стране сухой закон."
- Собственно, ближе к делу... Мне нужна афиша, выполненная с несомненной искрой таланта и вкуса. Без помощи профессиональных художников, как вы понимаете, не обойтись. Материал предоставлю. Возьмётесь?
"Господин архитектор". Это обращение заставило Петра даже подскочить на месте, оторвавшись от созерцания Дикой Нины. Нехотя отведя взгляд от фрески, архитектор обратил внимание на расплывающийся силуэт, по всей видимости, того самого импресарио Масок. Твирин не давал ясно разглядеть господина Бессмертника. Стаматин медленно поднялся на сцену, чтобы оказаться чуть ближе к Марку.
|
|
|
Правду сказать, Петр не совсем понимал, что пытался донести до него местный кукловод, его речь была мудреной и непонятной, а Стаматин привык к словам простым и не столь громким. Поэтому по выражению лица архитектора можно было понять, что при необходимости придется все повторить в более простом изложении.
В Театре было очень неуютно, по крайней мере, синеватое освещение навевало ощущение холода, а взгляд Алой Хозяйки заставлял передергиваться.
- А... афиша? – недоуменно повторил за Марком Стаматин, потирая сальный затылок. Кажется, он отвык от общения с чужими людьми. Единственные, с кем он здесь еще сохранил связь, были брат Андрей, Ева (светлой души человечек) и Мария, которая навестила его тогда, когда было так тяжело дышать. – Надо нарисовать афишу?
Кажется, он немного оживился, в глазах даже появился огонек – до него, наконец, дошло, что хочет от него Бессмертник. Рука художника машинально скользнула в карман и сжала там горлышко почти пустой бутылки. Старенький погрызанный карандаш торчал из-за уха, слегка запутавшись в грязных патлах. Но, в принципе, Петр был готов творить.
Петру, действительно, сильно не хватало такого толчка, чтобы продолжить творить искусство. В течение последних пяти лет Стаматин не притрагивался к холстам. К бумаге – да, но он не занимался живописью серьезно с той самой Вспышки Эпидемии... Петр сделал несколько шагов, каблуки глухо стучали о деревянную сцену. Несколько шагов – и он еще ближе к Нине, обратившей свой взор на звезды.
Маэстро хмыкнул про себя, забавляясь реакцией гостя; обычно и до убеждённых трезвенников-то смысл его слов доходил далеко не сразу.
- Именно, именно. - утвердительно кивнул Марк, не забывая чуть сбавлять привычный темп речи.
Подозванная условным жестом чёрная тень в белой маске уже с осторожным любопытством осматривала архитектора, с неестественной ломаной пластикой склоняя голову набок и передвигаясь высокими неслышными шагами. Из рук Трагика режиссёр принял лист ватмана и расстелил прямо на досках, усаживаясь рядом. Процесс творческой работы, в любом случае, желательно было контролировать.
|
|
|
- В центр композиции попрошу вас поместить силуэт данного... актёра. С натуры срисовать, думаю, труда не составит? - объяснил он, не найдя лучшего слова для обозначения принявшего нужную позу мима. - В остальном полагаюсь на вашу безусловно богатую фантазию. И, да: обязательный элемент - отпечатки ладоней красной краской. Определить наилучшее расположение также предоставляю вам.
Надеясь, что твириновый гений хотя бы в общих чертах понял требующееся от него, хозяин Театра придвинул принесённую вместе с ватманом пыльную коробку с полузасохшими красками, водой в бутылке из-под твирина и более-менее приличными кистями, обычно использовавшимися для реставрации декораций на стене.
- Вижу, к Хозяйке Нине вы неравнодушны. - проследив за взглядом Петра, добавил маэстро. - Верная муза?
Петр поднимает на трагического актера взгляд, слегка отодвигается, словно видит не мима, а нечто более страшное, но, тряхнув головой, снова приходит в себя. Берет в руки ватман, меряет натурщика взглядом и переводит взгляд на поверхность листа, планируя, в каком масштабе начать рисовать "человека в черном". Нет мольберта...
Когда архитектор жил в Столице, в его доме стояло более десяти деревянных мольбертов, на них действительно было удобно творить искусство. К примеру, на них можно было ставить холст как угодно, как будет удобно творцу. Стаматин любил проводить печальные осенние вечера с кистью и масляными красками. О, весь измазанный и грязный, но абсолютно счастливый, архитектор вешал на голые стены свои произведения.
Петр берет в руки кисть и рассасывает волоски, заливает баночки с красками водой. Вытащил из-за уха карандаш и с кистью в зубах стал делать эскиз. Карандаш ловко перекатывался между пальцами, создавал затейливые штриховые линии.
- Что? – Петр резко отрывает взгляд и поднимает взгляд на Бессмертника. Голова недовольно реагирует на столь внезапное движение, и изображение снова плывет и раздваивается. Стерев пелену с глаз, архитектор снова обращает внимание на Марка: - Почему вы так решили? – брови непонимающе изгибаются, Стаматин кусает нижнюю губу, предварительно вытащив кисть.
Не отрывая недоуменного и немного затравленного взгляда от кукловода, Петр макает смоченную кисточку в черную краску и мажет собственную ладонь. Сверху капает белой – и смешивает. Серым оттенком, тонкой линией обводит контур трагического актера и рисует фон. Хмурый осенний фон, капает воды на ватман и растирает ладонью по бумаге. Натурально выходят туман и дождевые облака.
|
|
|
Петр то и дело обращает взгляд назад - к Нине, к Дикой Хозяйке Города-на-Горхоне. Ежится и вздыхает. Бросив кисть на пол, архитектор достает и глубокого кармана бутылку и делает судорожный глоток.
Режиссёр, в полной мере довольный работой художника, отреагировал на ответный вопрос лёгкой усмешкой.
- Просто предположил, милейший, просто предположил. Исходя из того, как привлёк ваше внимание портрет. Прошу извинить, если неосторожным словом задел чувства творца.
"Правы были очевидцы: человек действительно... неординарный. Ну а по внешнему виду во всяком случае судить не стоит. За служителя искусства красноречивее всего говорят его творения. Которые, впрочем, тоже довольно далеки от посредственности."
- Не удостоите ли своим присутствием сегодняшнее полуночное представление, господин архитектор? - поинтересовался маэстро напоследок.
Серый контур Трагика постепенно перекрывается насыщенным черным цветом, вязкая краска покрывает небольшой эскиз актера в замысловатой позе. Вероятно, миму уже порядком надоело стоять, не шевелясь, ну а Петр благополучно забыл о его существовании в целом.
- Портрет... очень натуральный... - "И правдивый". - Имя художника не вспомните? - Петр чувствовал себя совершенно неуверенно, как будто оказался в совсем чуждом для него обществе. Хотя, почему как будто? Он сейчас как раз и находился в совершенно незнакомой компании актеров, и это пугало несчастного архитектора.
Стаматин оторвался от созерцания будущей афиши и снова взялся за кисть. Мазок за мазком, и вот лицо Трагика обретает объем. Стаматин разводит красную краску. Смотрит на кисть, макает ладонь в краске и оставляет первый отпечаток ладони. Но что, вы думаете, делает он дальше? Остальные отпечатки он рисует кистью, сверяясь с первым.
- Полуночное представление? А это же поздно, да? - предположил Петр, теряясь в сомнениях. Ему совсем не хотелось возвращаться домой за полночь. Бандиты, все-таки... Да и холодно. - А тут Караванщики не промышляют? - с опаской шепнул Петр, откладывая инструмент. Он много страшных историй слышал о Караване... о том, как они убивали людей, о том как воровали детишек, о том, что это был самый жуткий период в жизни Страны.
- Страшные они люди были... - пробормотал архитектор, даже не думая, что Марк может его слышать. Смахнув испарину со лба, Петр вздохнул. На лбу осталась алая полоса краски.
Предпочитающий движение бездействию, импресарио Театра встал и принялся расхаживать вокруг увлечённого работой Стаматина.
- Не припомню, к величайшему сожалению.
"А грядущее представление, трагическая пьеса с интермедиями-Пантомимами, будет грандиозным. Не может не быть. Во всяком случае, в этот раз надо постараться особенно..."
Упоминание Каравана Бубнового Туза заставило недовольно покоситься в сторону. Марк предпочёл бы никогда больше о нём не слышать и не вспоминать. И уж тем более неприятно было, что он и его Театр до сих пор вызывали подобные ассоциации.
- Что вы, что вы... Караван вот уже много лет как разгромлен и предан справедливому суду. Здесь же - храм искусства в наивысшей степени благородного, честного и прекрасного. Оплот, так сказать, морали, кузница духа человеческого... - профессиональный демагог явно был настроен лирически относительно всего, что касалось его любимого детища.
Вытащив из того же ящика широкую старую тряпку размером как минимум с маленькое покрывало, он подал её Петру, параллельно размышляя, как лучше отблагодарить творческую личность за труды.
- А говорят же, что многие сбежали... они продолжают промышлять своим страшным делом? - Петр принял из рук кукловода тряпочку и вытер с лица краску. Вернее, не стер, а лишь размазал по коже. На самом деле, это архитектору ничуть не мешало. Последний мазок - и Стаматин встряхнул холст со слегка подсохшей краской. - Я никогда не был в театре, - пожимает плечами Петр, поднимая афишу с пола. Сам он вставать не стал, лишь свесил ноги со сцены. Последние капли из бутылки из-под твирина вытекли из сосуда в рот Петру, тот снова зажмурился, не желая видеть пляшущий окружающий мир.
- А что будет на представлении? - Петр вытирает руки о тряпочку и снова обращает свой взгляд к Нине. Энергия и сила исходила даже от портрета на стене. К ней стоило тянуться. Архитектор поднялся на ноги и подошел к фреске. Коснулся пальцами шершавой поверхности и отдернул руку. Несомненно, эта картина в полной мере отражала сущность Нины. Только забыли люди ее волшебство. Нет, она не была колдуньей, но являла людям чудо.
Повторив это вслух, не отрывая взгляда от фрески на стене, Петр вновь провел пальцами по ее белоснежной ладони.
- Она красива. Красивее, чем была в жизни. Это неправильно, совсем неправильно. Она выглядела старше, не было алебастровой кожи... я этого не помню, - словно сам себе твердил Петр. Он нередко писал с Нины портреты, даже лепил скульптуры, так что должен был помнить, как выглядела его натурщица.
"Эту тряпицу вполне можно будет использовать в качестве одной из декораций. Эврика! Она точь-в-точь запятнанный кровью саван..."
- Насколько мне известно, подобные слухи ходят об Анне Ангел. Кажется, ваша соседка. - заговорщически подмигнул театральных дел мастер. - Вот кого бы следовало подозревать, а вовсе не нас, чистосердечнейших служителей музы Мельпомены.
Афиша была замечательна: как раз то, что хотел заказчик. Отпустив позировавшего Трагика, он картинно зааплодировал:
- Великолепно, великолепно, друг мой! Народная молва не преувеличивает: вы действительно гений!
Марк уже собирался отправиться за вознаграждением, как его слух догнал заинтересованный вопрос Стаматина. "Ага, всё-таки удалось зажечь в вас искру любопытства, уважаемый поклонник зелёной феи..."
- Весь мир - театр, как сказал классик. Все мы актёры, и все мы зрители... - загадочно промолвил он. - Что будет? О, это надо видеть своими глазами, а раньше времени я своих секретов не раскрываю. Как и любой уважающий своё ремесло иллюзионист.
Оставив архитектора наедине с изображением Дикой Нины и с улыбкой взирающей на эту странную привязанность Белой Виктории, режиссёр скрылся за кулисами и через некоторое время вернулся с не менее пыльной, чем коробка красок, бутылкой твирина.
- Осталось из старых запасов. Разрешите искреннейше отблагодарить вас за прекрасную работу!
"В нетрезвом виде по ночным улицам ходить не так страшно, хе-хе. Теперь стоит подумать, куда лучше поместить афишу..."
- Анна Ангел? Та, которая в Дубильщиках живет? – поежился Стаматин, с сомнением глянув в сторону Бессмертника. – Певичка, да?
Анна жила в Вербах еще до того, как архитекторы приехали в город. Она практически не высовывала носа из своего дома, да и вообще слыла странной особой. Петр по приезду слышал много баек про то, что она забрала лицо и волосы у какой-то девочки, но верить этому не собирался. В конце концов, как можно было надеть на себя чужое лицо? А сейчас он понимал: Анна, наверняка, могла это сделать. Поначалу, Петр не верил и в то, что Катерина – ведьма, а теперь... натурально колдунья.
Петр заметно смутился, стоило ему услышать комплимент в свой адрес. Стушевавшись, Петр убрал карандаш обратно за ухо, почесал затылок и снова оглянулся на Марка. Тот нес ему пыльную склянку. При виде сосуда с твирином глаза архитектора вспыхнули вновь. Он принял бутылку и откупорил ее. Аромат... со временем твирин, как вино, становился только лучше. От долголетнего твирина мгновенно уносило в сопредельные сферы.
- А когда оно начнется? – увлеченный твирином, Петр все еще продолжал интересоваться предложением кукловода остаться, чтобы насладиться ночным представлением. Любопытство определенно брало верх над инстинктом самосохранения, да и твирин так удачно подавлял чувство опасности. – А вы будете показывать волшебные трюки? – как и театре, Петр никогда не бывал в цирке, а ровесники так часто рассказывали о разных фокусниках, которые демонстрировали искусство волшебства, что архитектору очень хотелось увидеть это в живую.
"М-да, знатный же он любитель выпить..." Импресарио не удержался от привычной наигранно-лукавой улыбки.
- Начало ровно в полночь. - ответил он, демонстративно оперевшись рукой о стену.
"Несмотря на то, что это, по большему счёту, и есть всего лишь репетиция. Генеральная репетиция Масок. А настоящее представление будет разыгрываться нынче на самих улицах Города, и в участниках и неожиданных поворотах не будет недостатка..."
- Фокусы и трюки, драгоценный архитектор, я оставляю для дневных выходов, когда в мой Театр приходят детишки. - улыбка-оскал в сочетании со вкрадчивым тоном казалась только приторнее и неестественнее. - Ночные Пантомимы - для ценителей декаданса и тончайшего символизма, мистических предсказаний и неразгаданных тайн...
"Вам-то они уж точно будут понятнее, чем остальным, хех..."
- Тайны и предсказания? - заинтересованно повторил за режиссером архитектор, убирая ото рта горлышко мутной бутылки. С каждым словом Бессмертника любопытство росло все больше и больше, вот уже и лихорадочный огонек в глазах не от твирина, а от неподдельного интереса и тяги к искусству.
- В полночь? Так это же через несколько часов. Не так долго ждать... - когда Петр брел по Ребру, солнце уже клонилось к закату, а значит буквально через несколько часов на улицах совсем стемнеет.
- А вы не будете против, если я подожду полночи здесь? Если у вас найдется... ну... еще бумаги... могу что-нибудь придумать для еще одной афиши... или даже просто нарисовать портрет режиссера... - Петр поднял взгляд на Марка, архитектор сейчас бы все отдал, чтобы снова заняться искусством. Тогда снизойдет его Муза, Душа, и Петр вернется к нормальной жизни. Без страха, что земля покарает его, без вздрагиваний при каждом шорохе.
Петр точно решил, что хочет взглянуть на пантомиму, о которой так интересно отзывался господин Бессмертник. А потом можно будет и днем сходить и фокусы посглядеть. Стаматин очень любил волшебство.
"А утром расскажу Андрею. Он хотел сегодня отвести меня в кабак, да, видно, запамятовал..." - тоскливо размышлял архитектор, нервно теребя за ухом карандаш.
Сделал еще один глоток и слегка покачнулся - едва не упал.
Афиша подсыхала, мирно дожидаясь своего звёздного часа.
- Разумеется, не против. Не каждый день одинокого чудака Марка удостаивает компанией кто-либо из горожан. - отзывы о себе в третьем лице, как всегда, призваны были ещё красноречивее свидетельствовать о недостатке общения с миром вне стен Театра. - Портрет? Мой? В самом деле? Сейчас же скажу принести ещё ватмана. Если с такими темпами приобщения к твириновому зелью будете в состоянии хотя бы держаться на ногах, не то что творить. - на последней фразе он понизил голос, после чего добавил чуть громче: - Одну минуту, господин архитектор. Устрою ваш шедевр на подобающее ему место.
Вместе с подоспевшими помощниками Бессмертник, поудобнее перехватив трость, аккуратно понёс прикреплять афишу на внешнюю сторону одной из широких створок парадной двери. На улице действительно уже темнело, догорал закат. "Словно кровь. Не к добру такие ассоциации..."
Вскоре вернувшись и удостоверившись, что художника обеспечили необходимыми материалами, он добавил:
- Ничего, если я параллельно буду объяснять кое-что Маскам? Время репетиции терять так нежелательно... жизнь, увы, быстротечнее, чем кажется. "И только искусство бессмертно."
- Буду рад, если окажусь хорошим собеседником... – удовлетворенно прошептал Петр, снова усаживаясь на деревянную сцену. Архитектор свешивает ноги, ожидая, когда ему принесут инструменты для того, чтобы он уже, наконец, начал творить. – Да, портрет местного театрала... Это будет чудесно... ведь в театре должен висеть портрет не только Великих... Хозяек... Но и хозяина театра, правда? У вас палитры не найдется?
Петр хлебнул твирину и протер глаза, провожая взглядом Марка Бессмертника, который отправился со своими подчиненными вешать новоиспеченную афишу. Тем временем, принесли еще один ватман. Дождавшись, когда вернется кукловод, архитектор поднялся, подошел к режиссеру и стал внимательно осматривать со всех сторон.
- Поднимите голову выше. Нет, выйдите на свет. А можно направление прожектора изменить? - уверенно руководил Стаматин расхаживая по сцене. Петр почесал затылок и взял лицо Марка в руки, пытаясь поставить того в такое положение, какое оказалось бы весьма выгодным, чтобы нарисовать портрет. Пока Стаматин возился с натурщиком, он паралельно разводил в баночках краски.
Отошел к ватману, устроился на полу и стал делать эскиз.
- Нет, не шевелитесь, - прищурился Петр, рисуя линия за линией лицо Марка.
Внимание к своей персоне театрал любил. Нарушение личной неприкосновенности - разумеется, намного меньше, тем более со стороны не вполне трезых индивидуумов. Но ради высокого искусства мог простить многое.
- Палитры, к величайшему сожалению, не найдётся. - "Интересно, это он думает, что догадался, как за дополнительную работу выпрашивать у людей твирин? Или просто нашло вдохновение?" - И свет уже настроен для представления. - "Однако, как же эти художники любят командовать..."
Не шевелиться более пяти-десяти минут для Марка, в отличие от его верных мимов-Трагиков, было заведомо невыполнимой миссией. Если режиссёрская неуёмная энергия не расходовалась на бурную манерную жестикуляцию, верчение в пальцах трости или сияние улыбкой по всей территории в пределах досягаемости, то тратить её оставалось на словесный артобстрел.
- Как поживает ваш многоуважаемый брат... Андрей, кажется? - жизнь братцев Стаматиных его особо не интересовала, но других тем на ум не приходило. Кроме, пожалуй, Театра. О нём Марк готов был говорить бесконечно, но обсуждать что-либо с непосвящённым не так-то легко.
Не сильно расстраиваясь из-за отсутствия палитры и совершенно неправильного освещения, Петр решил довериться собственному чутью и уверенно рисовал линии на ватмане, иногда поглядывая на своего непревзойденного натурщика. Тому, похоже, льстило столь большое внимание к его персоне. Стаматин быстро стал смешивать краски в собственной ладони.
- Не шевелитесь! - смело приказал архитектор, сравнивая эскиз с реальным лицом Бессмертника. Словно портрет Дориана Грея рисовал. Очень волновался, трепетно относился к холсту, старался лишний раз не дышать. И вот, Петр берется за кисть, наносит первый мазок и размазывает лишнюю краску пальцем.
Художник так увлекся, что не сразу отреагировал на вопрос режиссера:
- Андрей... какой? - и тут же опомнился. - А, Андрей... да... в кабаке, как обычно... иногда мне кажется, что он завел там семью, поэтому не выходит. Знаете, как это бывает? Внезапная вспышка, желание, любовь, фанатизм, а потом - раз! и оба гаснут. - Стаматин пожимает плечами и снова утыкается в полотно. Он стал более мрачным и тихим. Совсем перестал дышать, кажется слегка дрожит от злости. Кисть вот-вот треснет в его пальцах.
Сделав глубокий вдох, Петр, наконец, успокоился и продолжил рисовать портрет.
Маэстро застыл статуей, мысленно отсчитывая, сколько способен так простоять. "М-да, статика тоже требует тренировки. Какой подходящий для этого случай..." Насколько позволял ограниченный угол обзора, стал критически рассматривать пространство зала, иногда бросая мимолётные любопытные взгляды на работу художника. И сожалея немного, что почти не успел привести себя в надлежащий вид после утренней прогулки. "А освещение, наверное, действительно стоит изменить. Чуть больше ненавязчивых зеленоватых тонов. И луч центрального прожектора - на изображение Города."
- Семья и кабак... малосовместимые понятия, не находите? - задумчиво протянул режиссёр. - Впрочем... расторопный улыбчивый бармен, очаровательные куртизанки, наслаждающиеся свободой и твириновым зельем прожигатели жизни... чем не семья? Ведь и местная труппа успела стать вашему покорному роднее всего на свете. Или взять, к примеру, наследника Ольгимских с его степным народцем... Или юную Ласку... - Марк не удержался от слегка рассеянного тихого смеха.
"Кажется, разговоры о брате для нашего дорогого гостя ещё нежелательнее выяснений роли Старшей Хозяйки в его жизни..."
Ревность будто иглой кольнула сердце, Петр низко опустил голову, волосы скрыли его бледнеющее лицо. Пальцы дрогнули, Петр сделал несколько неверных линий и хмуро затер их пальцем. Отложив карандаш в сторону, художник потянулся рукой за бутылкой, которую оставил рядом с собой и, обхватив горлышко пальцами, впился в нее губами, выливая остатки твирина себе в рот.
Но вот зелье кончилось, и Петр снова поник, опустив голову еще ниже.
- Андрей совсем забыл... - пробормотал младший из близнецов, усердно работая над портретом. Утерев нос, Петр стал вертеться, усаживаясь с полотном поудобнее. Снова берет кисть и делает мазки бледно-бежевого цвета. - Вот только он придет... я ему все скажу... чтобы бумагу купил... - пробухел Стаматин, наконец, принявшись за свет и тени. Ловко орудуя красками, Петр очень жалел, что нет масла: так бы портрет вышел в тысячи раз лучше и красивее.
"Между прочим, уже поздно... Петр, зачем ты остался? Как потом будешь домой добираться?" - мысленно укорял себя Стаматин, поднимаясь с колен. В руках он держал завершенный портрет. А дело все близилось к ночи...
- Держите. Храните, как зеницу ока, - пробормотал Петр, глядя в пол.
"Время, однако, ещё есть..." - Марк нетерпеливо вздохнул. Видя, что архитектор закончил работу, он достал карманные часы и сверился с циферблатом. "Что-то подсказывает мне, что ближе к рассвету буду спать, как мертвец. Надо бы переходить преимущественно на ночной образ жизни. На одном кофе долго не продержишься. К тому же, придаёт эмоциям несколько нервную неестественность... это, безусловно, лишнее."
Негативные реакции Стаматина его насторожили. Что бы ни произошло у неразлучных братцев, вряд ли это было что-то несерьёзное. "Или это смерть почтенного Симона Каина так повлияла на утопическую братию? Возможно, возможно... Интересно, виделись ли они уже со столичным приезжим..."
- И передайте ему пламенный привет от скромного театрала. - ехидно вставил Марк, с плохо скрываемым любопытством наблюдая за понурившимся архитектором. "По крайней мере, теперь я точно знаю, чем вас в случае чего можно спровоцировать. Помимо твирина и Башни." - Что, уже готово? Чудно... Дайте взглянуть...
Бессмертник расслабленно отступил на шаг, разглядывая портрет. Правда, мысли занимали уже не вопросы высокого искусства, а растущее от утра к вечеру предвкушение заплетающихся в Городе интриг с участием трёх странных визитёров и местных жителей, среди которых Петр, несомненно, был одним из важнейших - из Приближённых. Да, давно не было таких богатых на события и новости дней. Как говорится, дальше - больше... Глаза маэстро заблестели новым приливом воодушевления.
- Вы мне польстили безмерно. Считайте, наилучшее место в зале сегодня и отныне ваше! - он аккуратно принял готовую работу. "Я правда настолько недобро выгляжу, или это всего лишь неизбежный отпечаток неважного настроения художника?" Деловито оглянулся мельком через плечо: - Не уверен, что найду достойную вашего творения раму, но хранить обещаю. Скоро вернусь. А пока - милости прошу в зал.... сегодня у вас воистину уникальный шанс увидеть не только само представление, но и последние приготовления к нему. О, некоторые за это отдали бы многое!
Захватив по пути основательно заляпанную тряпку и отдав распоряжение убрать расставленные краски, маэстро в очередной раз направился в гримерную. "Теперь только объяснить актёрам всё, что ещё не успел, решить наконец вопрос правильного освещения, вынести необходимые дополнительные декорации... да, "только" определённо было лишним."
- Да... я обязательно ему передам.
Передав Марку в руки холст, Петр стал отряхивать запыленные брюки. Ему не привыкать, но все-таки Петр пришел в театр, здесь нужно вести себя как подобает. Да и выглядеть стоило бы получше: приодеться там, да хоть причесаться! Ну ладно, наверное, Марк и не взглянет на его неопрятный вид.
На портрете Марк выглядел достаточно зловеще, словно не этот лицемерный, но любезный со всеми режиссер изображен на этом холсте. Совершенно другой человек. Ярко-красный фон с зелеными вкраплениями навевал что-то цирковое, а далеко не театральное. Вероятно, Петр рисовал не Марка, а то, каким его видел. Так сказать, ауру, внутреннюю сущность. То, каким ощущал Бессмертника архитектор.
Режиссер куда-то ушел, а Петр поспешил занять пустующие места в зрительном зале. А где бы устроиться? Стаматин обернулся на сцену и сел прямо на пол, оперевшись руками на перегородку. Все вокруг погрузилось в жуткую тишину, которая пугала и напрягала. Словно все живые люди покинули театр, и теперь Петр остался здесь в полном одиночестве. Страшно...
- Марк? – почти неслышно произнес Петр, разыскивая взглядом кукловода. Ему не нравилось сидеть одному в этом холодном полумраке. Поежившись, архитектор снова оглядел фрески Хозяек. Разумеется, остановился на одной из них. Дикая Нина становилась все прекраснее, каждую секунду она превращалась в величественную богиню. Нет, не такой она была. Почему все считали ее ведьмой и колдуньей? Она была совсем другой.
Но где же Марк? Куда он так надолго ушел?
Петр вновь поежился и взглянул на дверь. "А вдруг брат пришел?" Архитектор встал на ноги и неспеша поплелся к выходу. авось Бессмертник и не заметит его отсутствие. А вот Петру перед пантомимой почему-то стало очень страшно. Он решил не рисковать и, приоткрыв двери, покинул Театр Мельпомены.
|
|
|
