 |
Глава 31, в которой к Петру и Андрею присоединяется Ева, и, дождавшись Бакалавра, они отправляются в кабак
|
|
|
|
«Омут»
Около трех часов прошло с тех пор, как Ева вновь осталась одна в своем доме. Девушка стояла у окна, с любопытством рассматривая как на противоположной стороне улицы женщина вела маленького мальчика за руку, что-то ему объясняя, а он явно с чем-то не соглашаясь, упирался ногами в землю и не хотел идти дальше. За окном уже начинало темнеть и глядя на почти пустую улицу, на Еву вновь нахлынуло чувство одиночества. Она уже успела привыкнуть и к этому чувству, и к вездесущей пустотой в ее доме. Наверное, от того, Ева так ценила каждого, приходящего в ее дом.
Внезапно решив для себя, что неплохо было бы заглянуть сегодня в студию Стаматиных, Ева сначала оcеклась, вспомнив, что она обязана быть дома к приходу Даниила. Но пообещав себе, что долго она не задержится, девушка направилась к единственному в доме зеркалу.
"В последнее время я как будто выцвела.." - подумала Ева, расчесала золотистые волосы, аккуратно припудрила лицо и направилась к выходу.
Студия Стаматиных
Не торопясь Ева шла по вечерним городским улицам. Кое-где уже зажигались фонари, лился свет из окон домов, улицы понемногу пустели. Было уже прохладно, и она мысленно упрекала себя в том, что не захватила свой старый, любимый шарф. Миновав "Лестницу в небо" и пройдя до середины моста над Жилкой, Ева остановилась и вдохнула воздух полной грудью. Ее угнетали мысли о последних новостях в городе.
«Теперь, когда Симон мертв, что же будет с нами? Кто теперь о нас позаботится?»
Она наблюдала, как падающие листья опускались в Жилку и она уносила их с собой. Вспомнив о времени, она поспешила. Пройдя мимо Стержня, она наконец-то достигла конечной цели – студии Стаматиных.
|
|
|
Ева тихонько вошла в обитель Стаматиных и закрыла за собой дверь. После долгой пешей прогулки она устала и замерзла, к счастью, в доме было тепло. И мрачновато. Поднявшись по лестнице до верхнего этажа, она наткнулась на скульптуру Нины. Скульптура нравилась Еве, хоть и внушала какой-то внутренний и не объяснимый страх. В комнате оказалось темно, повсюду были разбросаны бумаги, какие-то чертежи и осколки стекла.
- Здравствуй, Петр – полушепотом сказала Ева. Петр сидел на полу, под столом, и что-то искал. Вид у него был растерянный и жалкий. Девушка не сразу заметила его брата, но заметив, ласково улыбнулась и добавила, - И… Андрей.
Эффект некой трезвости после принятой ванны оказался достаточно сильным, но к сожалению не долгим. Очень скоро братья придут в кабак, Пётр снова напьется до беспамятства, а с ним и Андрей за компанию. Последний злоупотреблял твирином несколько реже, чем младший брат, но в состояние относительной трезвости приходил не скоро.
Ломка Петра снова дала о себе знать, он искал желанный напиток как старик, который ищет очки. Повторять, что здесь твирина нет, было бы бесполезно. Андрей уже хотел было доставать из под стола пьяного архитектора, как в этот момент в студии оказалась Ева. Стаматин Старший не слышал, как она пришла, не заметил, как Ева оказалась на пороге. С появлением этой блондинки в комнате, всё вокруг показалось Андрею несколько светлее. Да, она это умела. Придти в тяжелый момент и одним своим взглядом заставить сознание расслабиться.
- Здравствуй... - Стаматин сделал шаг к Еве, однако потом всё же опомнился и сделав пару шагов к столу, выудил из под него младшего брата, заставив выпрямиться.
"Иногда ты начинаешь меня позорить... Хотя, разве есть кто-то, кто не привык к твоему пьянству?..."
Андрей уверенно усадил его на стул, что бы тот не упал прямо на глазах девушки и снова приблизился к Еве.
|
|
|
- Не ожидал увидеть тебя здесь в столь поздний час...
Голос стал другим. Мягче, спокойнее, теплее. Как заслуживала Ева.
Нет, встал он из-под стола более чем легко, только не без помощи любимого... обожаемого... гениального братца. Петра даже невольно перекосило. Во-первых, Андрей даже не думал помогать своему младшему брату, он просто схватил того за шкирку и поднял на ноги. Ну, а во-вторых, Петр еще раз приложился затылком о край стола, со стоном поднимаясь с пола. Естественно, он был, по меньшей мере, недоволен.
- Ева... – только и успел пробормотать Петр, как брат его уже перебил. Стаматин нахмурился, опустился на стул и решил не встревать в разговор, пока его не попросят. Он все-таки уже не маленький, чтобы требовать к себе внимания. Хотя, в данный момент ему очень хотелось...
Архитектор встал со стула и протер глаза, отходя на задний план, пропуская вперед несравненного Андрея Стаматина, с которым младший тягаться не мог ну никак. Даже абсолютно трезвым, каким Петр сейчас и являлся.
Очень хотелось смочить горло, внутри уже все горело от недостатка живительного экстракта, все внутри горело и плавилось, словно сначала облили твирином, а потом бросили туда пылающую спичку... Петр невольно поморщился, пытаясь найти, чем смочить собственный рот.
Архитектор зажмурился и издал протяжный, но негромкий стон, медленно опускаясь по стеночке вниз, на пол. Запрокинул голову и закрыл глаза. Где же взять твирин? Где взять этого волшебного зелья...?
- Андрей, где твирин...? – прохрипел он. – Где мое зеленый змей... Где мои славные галлюцинации? Брат, где твирин...?
- Я... Я просто... - Ева, не отрываясь, смотрела Андрею прямо в глаза и не могла ничего придумать в свое оправдание. Она и правда не знала что привело ее в студию братьев, - Пришла навестить Петра.
Девушка взглянула из-за плеча старшего Стаматина на Петра. Кажется, тот не обратил на нее никакого внимания, не заметил ее прихода, а может и не узнал вовсе. Он сидел опершись спиной на стену и закрыв глаза бормотал что-то невнятное. Лицо его было совсем бледным, глаза обрамляли большие синяки, тонкие сухие губы были поджаты.
- Петр, у тебя все хорошо?
"Конечно, нет. Глупый вопрос. Но он выглядит сегодня хуже, чем обычно. Может, случилось что?.. Не будь у него такого большого твиринового стажа, он выглядел бы куда моложе и приятней. Как его брат. Они такие одинаковые, но такие разные одновременно..."
|
|
|
Ева легким движением убрала прядь золотистых волос с оголенного плеча. На ней был не очень-то подходящий наряд для встречи с Андреем: легкая бежевая блузка с золотистой вышивкой и юбка, в тон блузке. Для него она одела бы что-нибудь откровеннее.
-Я собиралась заглянуть к тебе в кабак, но немного позже, Андрей - соврала Ева, заглянув в любимые глаза.
- Петра?
Зачем-то переспросил Андрей, хотя слышал точно и понял сразу. Конечно, если бы её интересовал больше Андрей, Ева сразу же направилась бы в кабак, где Стаматин проводил большую часть своего времени. К Петру она приходила реже, но нельзя было сказать, что она так уж сильно обделяет его вниманием. В какой-то мере они были родственными душами: ранимые, мечтательные, непостоянные.
Пётр снова подал голос, продолжая требовать и просить твирин, как маленький ребенок, который просит что-то сладкое. Не громко, но надоедливо продолжал канючить. Да, оставаться здесь было нельзя. Ещё пара минут без вожделенной бутылки и начнётся привычная истерика вечно пьяного архитектора.
- Мы как раз собирались вместе в кабак. Народу будет много, если хочешь, идём с нами... - после некоторой паузы, тишина которой нарушалась лишь стоном Петра, Андрей уверенно добавил. - Я хочу, что бы ты пошла с нами.
Они долго смотрели друг другу в глаза, вели некий немой диалог, но затем Стаматин отвёл взгляд в сторону, как бы случайно осмотрев её с головы до ног. Она была одета несколько скромнее, чем привык Андрей, но при этом казалась даже более привлекательной и манящей. Высказываться по этому поводу архитектор не стал и не торопясь подошел к брату, подняв того на ноги.
- Идём... Твирин ждет...
Глаза буквально на лоб лезли. Нет, это были не обычные капризы. Петра Стаматина по-настоящему ломало. Белки сильно покраснели, губы, искусанные в кровь, что-то безмолвно шептали. Он замер.
- Брат! – вскрикнул и резко поднял голову. Ударился. Огляделся. Андрей стоял над ним и пытался поднять своего младшего брата, который так и цеплялся за его плащ, словно за единственную ниточку, которая связывает его с человеческой жизнью. Он смотрит брату в глаза с ужасом.
|
|
|
Но мгновение безумия проходит, и Петр разжимает пальцы и падает обратно на пол, уставившись в соседний угол комнаты. Не слышал он, что брат его зовет в кабак. Не видел он, что Еву он уже взял под руку, чтобы вести к себе... в новый дом.
Настроение Петра скакало из стороны в сторону: то хорошее, то плохое, то вдохновленное, то унылое. Никто этому уже не удивлялся. Изо дня в день он закатывал сам себе невообразимые истерики, бил бутылки, а потом бежал на второй этаж и зарывался лицом в подушку и рыдал, рыдал, рыдал. А бывало и так, что он все время сидел за столом и глупо улыбался, слушая тихий шепот из бутылок.
- Ева... Андрей... кто-то должен прийти... кто-то... важный. Кто-то очень нужный... – Стаматин поднялся на ноги и обвел взглядом эту несравненную пару. Укол зависти пронзил его сердце. Андрей был неподражаем, от него в восторге были все. Обаятельный, красивый, статный... защитник. Мужественный.
Петра перекосило от злости, он сжал пальцы в кулаки и низко опустил голову.
Голос Андрея звучал очень настойчиво, поэтому надо было полагать, что теперь Еве точно придется идти с ним в кабак. Ева, конечно, любила бывать в этом заведении, но она еще помнила о столичном госте, который скоро должен был вернуться в «Омут». Она хотела было возразить, но Андрей прервал ее, схватив брата и пытаясь поставить его на ноги. Ева презрительно окинула взглядом Андрея. Он слишком груб с братом. Быть может, Петр того и заслуживал, но она очень жалела младшего Стаматина.
- Кто-то придет?- ласково переспросила Ева - Но кто может придти, Петр?
Петр стоял и угрюмо смотрел то на Еву, то на Андрея. Кажется, он был совсем уже трезв и понимал, о чем говорит. Ева была в растерянности, но потом она подошла к младшему Стаматину и аккуратно взяла его за руку. Его ладонь была немного огрубевшей, а на тонких, изящных пальцах архитектора кое-где были видны серые пятна от графитного карандаша. Легонько гладя его по руке, она нежно смотрела на него пытаясь понять, бредит он, или говорит правду. Она очень любила Петра, как собственного брата.
- Петр, милый, пойдем же в кабак. Я же вижу, тебе очень нужно,- тихо говорила она, как бы пытаясь успокоить архитектора.
Ева оглянулась на Андрея, безмолвно прося у него помощи. Она редко видела Петра таким.
Да, без твирина Петр не дотянет до кабака. Как странно. За все эти годы постоянной пьянки, трезвое состояние стало для Петра и Андрея чем-то жутким и чем-то совершенно неестественным. Андрей ещё некоторое время смотрел на брата, а потом, удостоверившись, что тот находится под абсолютным контролем и вниманием Евы, поспешил удалиться из комнаты, а потом и вовсе из дома.
|
|
|
Быть нянькой надоедало и в тоже время Стаматин понимал, что иначе жить просто не может. Без постоянной опеки над Петром не будет другого весомого повода продолжать жить, тем более в этом городе. Будет всего лишь существование, где в глазах других людей он будет просто братом Петра. Что бы там не говорил и не думал сам Пётр, но именно он, этот не просыхающий пьяница и сумасшедший гений, всегда будет для города кем-то более важным и значимым, чем Андрей. Стаматин Старший без него не более, чем бандит и убийца.
Дорога от студии до кабака была короткой, буквально сотня метров по набережной, может не многим больше. Стаматин не стал заходить внутрь, а подошел к нескольким ящикам у заднего выхода из дома. Большинство из них были пусты, но в одном всё ещё оставалось несколько бутылок желанной выпивки. Когда Андрей уже возвращался обратно в студию, в каждой руке было по две бутылки, а на губах еле заметная улыбка. Появилась возможность порадовать Петра и Андрей был этому рад.
- Держи... - Стаматин вручил брату откупоренную бутылку, немного довольный собой. Для Евы он наполнил твирином бокал, что стоял на столе. Не то что бы архитектору всегда были свойственны какие либо манеры, но девушки, какие бы они не были, всегда оставались на особом счету. Андрей протянул бокал Еве, а сам сделал глоток прямо из горла. - Ну вот... Этого хватит примерно на сутки.
Петр с некоторым удовольствием проследил за взглядом Евы. Она осуждающе смотрела на брата, явно недовольная тем, как тот обращается с младшим. Внутренне архитектор ликовал, и лишь снаружи был печален и тоскливо поглядывал в сторону брата, которого этот фарс уже начал раздражать.
- Я не знаю... дверь очень громко скрипит. Сегодня очень людно в студии... кто-то еще придет... еще день не кончился... – дальше Петр говорил сумбурно и совершенно непонятно. Он постоянно поглядывал на лестничный пролет, каждый раз вздрагивая, когда ветки в очередной раз скреблись в его окно, точно просили впустить их. Но Стаматин не дурак, он не открывал окна уже давно, поэтому в комнате постоянно стояла духота и навязчивый запах твириновых паров.
- Я не пойду... на улице темно... там ходит Смерть... я слышу ее шаги под половицей... – словно чтобы доказать свои слова, архитектор прильнул ухом к полу. Ева присела перед ним и мягко взяла непутевого брата Андрея за руку, уговаривая пойти с ними. Нет, Петр не пойдет. Не пойдет, и все. Будет сидеть здесь и ждать этого проклятого гостя, которого сильно боялся, несмотря на страшный интерес.
Стаматин потянулся рукой за уходящим братом, но останавливать его не стал. Около получаса провел он в совершенном одиночестве в своих собственных мыслях. не замечая присутствия Евы. Побродил по комнате, закидал пустые бутылки под тумбочку с занавеской – там их и так было много, постоял рядом с Ниной, рядом с чертежами Многогранника... И снова вернулся на ковер, опустился рядом со столом. Лампы медленно догорали и гасли, керосин кончился, и вся мастерская погрузилась во мрак. И слышно было только тихое сопение хозяина дома и скрежет за окном.
Андрей, однако, вернулся к нему. Петр выхватил у брата бутылку и буквально впился в нее губами, забыв обо всем на свете.
Только оставшись наедине с младшим Стаматиным, Ева поняла, насколько студия Петра похожа на него самого. Она вглядывалась в эту комнату, вызывавшую у нее противоречивые чувства. В ней было пусто, в воздухе витал запах твирина и, пожалуй, не было ничего примечательного, кроме старинной ванны, нелепо стоявшей в центре комнаты. Но и было в студии что-то прекрасное, будто наполненное безудержными грезами и светлыми надеждами.
Петр не замечал ее присутствия, а Андрей и вовсе решил покинуть студию, и, по-видимому, принести брату то, чего он так горячо желал. Уговаривать Петра пойти в кабак было уже бессмысленно, да и не хотел он замечать присутствия Евы. Он тихо бродил по комнате, ни разу не взглянув на Еву и ни разу не заговорив с ней, а после и вовсе сел на пол у стола, уставившись в одну точку.
Стало темно. Ева, стараясь не нарушить страшную тишину, передвигалась по комнате, и в конце села на край пустой ванны. Наверняка уже полночь, домой в такое время она не пойдет одна. Нет, Ева совсем не боялась ночного Города, но она очень хотела, чтобы Андрей проводил ее до «Омута». И, может быть, остался и провел с ней теплый вечер. Как раньше.
Ждать старшего Стаматина пришлось не долго: вот он уже любезно протягивал Еве бокал с дымящимся твирином, а Ева спокойно наблюдала, как он жадно глотает этот напиток. Взяв вожделенный напиток, Ева сделала маленький глоток.
- Спасибо, Андрей - шепнула ему Ева и нежно поцеловала в уголок губ. Отложив бокал на стол, она подошла к закрытому окну и вглядывалась в маленькую щелку, откуда исходил то ли свет фонаря, то ли лунный свет. С улицы был еле слышен вой собак и скрип закрывающихся ставен. Девушка прислонилась к окну спиной и нежно смотрела на Андрея.
"Что ж, подождем столь желанного гостя.."
Петр опустился на оставшийся в живых стул (тот недовольно крякнул, но остался, к счастью, целым) и поставил откупоренную бутылку на стол. Он притянул к себе пыльный графин, на горлышке которого виднелся отпечаток чьей-то ладони. Разумеется, даже на донышке сосуда не плескалось и капли излюбленного напитка, но в нем твирин хранился гораздо дольше, чем в обычных бутылках, поэтому, сняв крышку, он стал с удивительной точностью переливать твирин. Прищурив один глаз, Стаматин не пролил ни единой капли на свои безумные чертежи. Нет, разумеется, любой нормальный архитектор пришел бы к выводу, что на ватманах изображен бред сумасшедшего, но Петр искренне верил в то, что на бумаге изображено нечто гениальное...
Пока Ева и Андрей были заняты любованием друг друга, Петр потихоньку рисовал на краю чертежа. Две фигуры, с обожанием глядящие друг другу в глаза, держащиеся за руки. Светлая девица в открытом («...даже слишком...») платье, держащая в ладони граненый бокал, и взрослый крепкий мужчина с волосами в длинном хвосте, властно обнимающий свою верную спутницу жизни. Петр поглядел на реальный прототип и с тихим вздохом заштриховал голову девицы темными линиями, изменил ее платье на темное, прикрытое, но очень красивое, ткань которого струилась аж в самый пол. Мужчине же волосы он «распустил», с силой закрасив их карандашом. Да и плащ он стал уверенно заштриховывать.
Но лишь карандаш отрывался от бумаги, Петр начинал невольно оглядываться по сторонам. Ева уже оказалась возле окна.
- Что там?.. – тихо произнес Петр, взволнованно глядя на девушку. Пришлось даже подняться, чтобы заглянуть Еве за плечо, тоже в ту самую щелку, что хоть немного связывала Студию с Городом. – Там бродит Она... Смерть, знаешь? Поэтому помер Симон... Она ищет кого-то, кто очень ее расстроил... не хотел бы я оказаться на месте того человека. Мария сказала, что нас это не коснется.
Стоять за спиной Евы было приятно, Петр мог это сказать с абсолютной точностью. Ева была всегда к Стаматиным добра и благосклонна, пожалуй, она стала для Петра первым настоящим другом в этой напряженной атмосфере, когда каждый житель Города косился на Стаматина точно на сумасшедшего. Ева была надежным и верным другом.
В студии всегда было слишком тихо и спокойно для Андрея. Эта обстановка навевала скуку, иногда даже тоску. Каждый раз, когда взгляд утыкался в многочисленные чертежи одного и того же здания. Пожалуй именно по этом причине Стаматин предпочитал общество немногочисленных гостей кабака и лучше чувствовал себя меж выцветших и пропитанных твирином стен своего кабака. У Петра же были совершенно другие приоритеты. Точнее, их практически не было. Архитектор жил образами из своей опьяненной памяти, оказался полностью замкнут между этих серых стен и это его одиночество разделяли разве что галлюцинации и изваяние Нины Каиной. Не удивительно, что за последние пару лет братья заметно отдалились друг от друга.
Андрей подошел к младшему брату, положив тяжелую ладонь ему на плечо, тем самым молча сказав: я с тобой.
"Братишка... Глупый, вечно пьяный брат" - взгляд Стаматина замер на небольшом, несколько грубом рисунке. Черное, но легкое платье девушки, столь же черный, тяжелый плащ мужчины. Сделать Петра хоть немного счастливым могла лишь мёртвая Каина. Стаматин старший уже практически оставил эти попытки, так как заканчивались они провалом.
Андрей даже не заметил, как в доме было тихо. Были слышны лишь голос пьяницы по ту сторону окна, скрип половиц под ногами, тяжелое и немного неровное дыхание брата рядом. Тишина оказалась нарушена только голосом Андрея.
- Да, Мария права, брат... Нас это действительно не коснётся, я обещаю тебе. Я же никогда тебя прежде не обманывал, ведь так? - архитектор поднял глаза на тонкий силуэт Евы, невольно улыбнувшись ей.
-Там спят мечты, посмотри же… Трава, кажется, цветет… - тихо, нараспев, сказала Ева, не отрывая взгляд от окна. Она слышала прерывистое дыхание младшего архитектора за спиной и будто боялась испугать его резким движением.- Знаешь, сколько у меня расцвело ее в саду за окном? -Ева, будто предавшись приятным воспоминаниям, улыбалась и стояла неподвижно.
- Смерть? - встревожено переспросила Ева. Все же, Ева была пуглива, но совсем не труслива. Она немного наклонила голову, посмотрела на Петра - Не бойся, милый Петр. Ты ведь не боишься? Если так говорит Мария…
Взгляд Евы, до этого хаотично исследовавший комнату, остановился на скульптуре Нины. Девушка тихо отошла от окна, чтобы разглядеть алую Хозяйку. "Какая же она красивая… Как живая". Рядом с бюстом, на полу, валялись скомканные чертежи.
- Можно мне посмотреть? - Ева наклонилась, чтобы взять один. Некоторые из них были порваны в клочья, на некоторых ничего не было видно из-за энергичной заштриховки графитным карандашом, а на других были изображены сумбурные линии, нарисованные будто без всякой задумки.
- Холодно здесь... - Ева выразительно посмотрела на Андрея и протянула к нему свои руки.
Да, брат никогда не лукавил, когда дело принимало столь крутые обороты. Он никогда не подставил бы Петра под огонь, сам скорее бросился бы на амбразуру. Стаматин старший отличался смелостью и безрассудностью, а также самоотдачей. Как бы не обращался он с братом, ради него он бы сделал все, что угодно. Тем более, если бы ему грозила опасность.
- Я верю... тебе, Марии... но все равно мне очень страшно... что рано или поздно придут за теми, кто виноват, - голос дрожал, срывался, с каждым словом становился тише. Взгляд замер на рисунке. Петр смотрит пустыми глазами в стол и медленно сжимает в пальцах клочок бумаги. Мысли вьются вокруг его головы. Бежать от кары нельзя. Они никогда не бежали. Башня держит его, он не может ее покинуть. Он будет рядом, но как уберечь себя? Залить глаза твирином и больше никогда не думать о наступающей беде.
- Я слышу, как она цветет, Ева... Я каждый раз слышу, но никогда не видел. Она прячется от нас, боится. Ты мне рассказывал, брат? Одонги говорили, мол, только здешним она в руки дается... я раньше это глупостью считал, а теперь мнение переменил. Твирь - жестокая трава, но умная.
Петр напряженно наблюдал за тем, как Ева приближалась к разбросанным на полу чертежам. Что-то бормотал, шептал, говорил, что ничего интересного там нет, но все это лишь от большого смущения: он знал с каким трепетом относилась девушка к его творениям.
"Я помню, как она смотрела на Собор... С благоговением... Мечтательно... Со странной любовью... как я в свое время на Нину... когда я видел ее взгляд, мне становилось так жутко, а сердце вдруг замирало... совсем останавливалось... у нее в глазах горел огонь. Черный огонь, черный, как твирь..."
И снова Ева протягивает свои руки к Андрею, а укол ревности чуть сильнее начинает глодать Петра изнутри. Он сглотнул ком в горле и уставился в стол, чтобы не видеть и не завидовать. У брата есть женщина, у женщины есть его брат. Тут он лишний, как говорится, на этом празднике жизни. Его дело - сидеть и молчать. А еще лучше, быть незаметным и тихим. Тише воды, ниже травы.
- А что, вечер уже? Ночь? - спрашивает Стаматин у только что наполненного графина, стараясь, чтобы нечастые гости не заметили его присутствия.
Он слушает. Он любит слушать. Берет небольшую медную ложку и прикасается краем к графину... Он издает звон, Петр кладет подбородок на свои руки и с некоторым удивлением продолжает слушать...
- Да, рассказывал когда-то... Я ведь тоже сперва не верил, пока не увидел собственными глазами... Черви знают, где её искать и как говорить с ней.
Да, твирин всегда был чем-то более значимым, чем какой либо другой напиток. Эта трава лечила самые тяжелые раны в душе и Андрей часто подшучивал на Петром, что твирь заменила ему любовницу. Грубая шутка.
Стаматин вновь бросил взгляд на блондинку и та протянулась к нему. Андрей взял ладони Ян в свои, согревая собственным теплом. Руки Евы были действительно холодными, особенно тонкие и длинные пальцы, словно под нежной кожей находился лишь лед. Причин такого состояния могло быть много: страх, волнение, всё то, что творилось в городе или даже привычная для Стаматиных, но всё же низкая температура в самой студии. На уровне третьего этажа дуло особенно сильно, а щелей было слишком много, поэтому действительно уютно здесь, пожалуй, только летом. Ладони Андрея казались ещё более грубыми, чем обычно. Многочисленные царапины, мозоли, избитые костяшки пальцев. В таких "лапах" руки Евы выглядели особенно нежными.
- Ты замерзнешь окончательно... - архитектор стянул с себя любимый и единственный серый плащ и накинул на обнаженные плечи девушки. Конечно, он ей велик на несколько размеров, но смотреть на дрожащую фигуру Евы Андрей был больше не в состоянии.
До слуха Стаматина Старшего долетел звон графина. Высокий, немного глухой и фальшивый звук, на ноте "си бемоль", почти "ля". Андрей тихо усмехнулся и подошел к брату, который задумчиво уставился в этот самый графин. Архитектор взял сосуд, сделал небольшой глоток и так же, как и Пётр, стукнул ложкой по стеклу. Звук стал чуть ниже, но значительно тише и Стаматин подытожил.
- Не выношу фальшь...
Сделал этот спектакль своё дело: у Данковского начинались галлюцинации. Ему мерещились тени из-за домов и звуки тихого пения, которого на улицах быть не должно было.
Мало того, у Даниила слипались глаза и заплетались ноги. Самочувствие час от часу всё ухудшалось. Уж не аллергия ли это на степные травы, которые росли здесь везде, где не была проложена мостовая (а иные и сквозь камни пробивались)? Кто знает. В любом случае, ещё немного - и бакалавру станет дурно от усталости и голода.
Последнее, впрочем, Данковский быстро исправил, вспомнив о завёрнутых в салфетку сухарях, которые перед выходом из Омута вручила ему Ева. Их-то в гордом одиночестве доктор и схрумкал с совершенно каменным лицом, широко шагая.
Он был бы не против сейчас же вернуться к доброй хозяйке и поужинать чем-то более сытным, - почему-то Даниил был уверен, что Ева предложит - но смутное чувство ответственности теплилось где-то на донышке души, и сейчас Данковский первостепенной задачей своей считал предупредить о том, что город стал небезопасен, своих старых друзей. Даже невзирая на то, что едва ли они его послушают...
Остановиться и сделать небольшой крюк всё-таки пришлось: бакалавр завернул во двор Стержня. Беспокоить в столь поздний час коменданта он не решился, но в просунул в щель для почты записку в надежде на то, что, проснувшись утром, Александр прочтёт её.
Александр!
Несмотря на вашу уверенность в том, что за смертью Исидора стоит его сын, мне всё же почти удалось доказать обратное. Я настоятельно прошу вас не торопиться с решениями, какими бы они ни были. Смею предположить, что время у нас ещё есть. Если же этот убийца настолько быстр, что уже сумел скрыться, вовсе бессмысленно строить ему ловушки. Если он всё ещё в городе - изловим.
Прошу вас найти время в течение завтрашнего дня принять меня у себя или же избрать другой способ встречи. Место моего временного пребывания - район под названием Створки, особняк Омут.
Будьте благоразумны.
С уважением, Д.Д.Д.
Оставалась ещё пара вопросов, которые предстояло с ним решить. Увы, но только через него можно было действовать: Данковский уже понял, что руки Каиных связаны, когда дело касается политической власти, а Симона - единственного, кто мог управлять процессами города - теперь не стало. Хотя и с ними не мешало бы поговорить... Но дурацкая проволочка на кладбище отняла слишком много времени, и встречу с Каиными тоже приходилось откладывать на завтра.
А потому путь лежал к Стаматиным. С Петром, памятуя о его утреннем состоянии, разговаривать было бесполезно: если он и протрезвел, то мучился сейчас похмельем, но Даниилу почему-то казалось, что он только добавил. Надеяться оставалось лишь на то, что Андрея застать удастся. Он, конечно, тоже создание своеобразное, но прислушаться должен.
Дверь, конечно, была распахнута. Заходи кто хочешь. Криминогенная обстановка, ага. Даниил вздохнул и пустился считать ступеньки.
Результат превзошёл все ожидания: в студии собралась вся честная компания: Пётр, Андрей... и мгновенно бросившаяся в глаза Ева.
"Вот уж новости! Обещала же, что не закроются для меня её двери... Или оставила дом нараспашку? Вечно-то тебе, Данила, не везёт на женский пол."
Детская обида волной нахлынула на Данковского. Не успев ещё сказать слов приветствия, Даниил увидел и накинутый на женские плечи чужой плащ, соединённые руки, нежные взгляды... И тут же как-то скис.
Ева Ян, выходит, чужая женщина. Жаль. Доктору она понравилась, чего греха таить, а, раз принадлежит его другу, забудет и думать. Хорошо хоть, вовремя узнал.
"А ничего. Вон Пётр сидит, одинокий такой... Поищу у него утешения,"- сумрачно подумал бакалавр, но натянул улыбку.
- Здравствуйте, Ева. Не ожидал вас застать здесь. Какая приятная встреча...
Но вообще не стоило показывать своего разочарования. Чему Даниил вообще обижается? Ерунда какая. Это всего лишь трудный день.
- На самом деле хорошо, что я вас всех застал. Я ведь не помешал вам?
Спустя мгновение на столь нежные и хрупкие плечи девушки легла грубая и тяжелая ткань пальто архитектора, которое ей было довольно таки велико, отчего она казалось еще более хрупкой и изящной, чем обычно. Ян мгновенно ощутила твириновый запах исходящий от видавшего виды пальто. Неловко поежившись, она поблагодарила Андрея за столь широкий жест, нежно погладила его огрубевшую руку.
Девушка просто не могла смотреть на одинокого Петра. Казалось, будто он хотел всячески оградиться от нее, будто не выносил ее присутствия. Ей стало так тоскливо, чувство собственной беспомощности тихо и незаметно проникало в сердце. Ей хотелось утешить, помочь, но она не знала как. Когда Петр спросил куда-то в воздух, Ева предположила, что он все-таки обращается к ней, она ласково и немного робко ответила:
- Да, уже ночь, Петр. Пробило полночь, а гостя все нет…- Ева старалась скрыть появившуюся из ниоткуда недоверчивость в голосе. Нет, Петр не мог обмануть, уж точно. Она безгранично доверяла братьям, верила в их бесспорный талант и мастерство.
Снизу раздался звук открывающейся двери, а через мгновение отчетливо были слышны шаги на лестнице. Сердце у Евы вздрагивало и отсчитывало каждый шаг пришедшего, возможно потому она вцепилась одной рукой в плечо Андрея Стаматина. Гость был и неожиданным и таким желанным одновременно.
- Здравствуйте, Даниил… - Ева стыдливо опустила глаза в пол и как маленькая девочка перебирала несвязные слова в свое оправдание, - Я чувствовала, что ты придешь.
Резко одернув свою руку с плеча Андрея, она подняла глаза на Бакалавра. Ласково и виновато смотрела она на него, пока он не сказал что-то еще, чего она уже как будто не слышала. Будто пойманная в совершении преступления, она не знала как вести себя теперь и потому выглядела, наверняка, глупо. Она поднесла пальцы к пухлым губам и тихо вздохнула, не отрывая золотых глаз от доктора, в ожидании вестей от него.
Тревожно так на душе, сердце екает от каждого шороха. Ощущение такое неприятное, даже противное, но с этим ничего нельзя поделать. А еще холодно. Очень холодно, пальцы дрожат: это их единственный способ согреться. По спине бегают мурашки, но не только от холода – больше от напряжения. Стаматин сделал глубокий вдох, но закашлялся: пары твирина если и лезли в горло, то уж точно не в то. Исходясь сиплым кашлем, Петр уже успел подумать о том, что может задохнуться – глупая смерть, бессмысленная жизнь.
Впрочем, почему бессмысленная? Теперь после него будет возвышаться Холодная Башня – усыпальница его любимой Музы. Она будет всегда напоминать о своем создателе… если только его еще не забыли. Печально осозновать, что память о тебе постепенно угасает, практически с каждым вздохом ощущаешь, что о тебе помнят все меньше людей.
Скрип половицы где-то на первом этаже. Да, гость пришел. Петр знал. И даже знал, кто сейчас поднимается по леснице. Утренний гость, Даниил, университетский знакомый брата. Воодушевленно так он вошел в мастерскую, но тут же поник. Петр бы понял его. Наверное. Но сейчас архитектор был занят другим, он гипнотизировал взглядом графин. Да, Андрей нагло и по-хозяйски сделал из него глоток, но разве он на это не имел права?
- Даниил... - прошептал Петр, поднимаясь на ноги. Чтобы не качаться, для пущей устойчивости, Стаматин схватился за край стола. Впрочем, бесполезно: если бы он и собирался бы падать, то никакой стол его бы не остановил.
Оторвав ладонь от своей опоры, Петр двинулся навстречу гостю.
- Ты видел ее? Скажи мне, ты видел ее? – Петр хватает Даниила за плечи и слегка встряхивает. Он смотрит ему в глазах. Он должен был обратить внимание на Башню! Должен был!
Но Петр практически сразу отстранился. Что-то в голове прояснилось, вероятно, нельзя так обращаться с гостем. Где-то в глубине разума всплыли воспоминания о простейших правилах приличия, поэтому он медленно вернулся на свое место в углу комнаты, туда, где стояла статуя, завернутая в одну из последних простыней в Студии.
- Даниил! – воскликнул Андрей, приветственно протягивая вошедшему гостю руку. Еву он держал крепко, даже немного грубо, все-таки она была его женщиной. Впрочем, при виде гостя девушка заметно напряглась. Андрей не мог не заметить и встречного, немного разочарованного взгляда Данковского, отчего Стаматин ощутил укол ревности, однако виду не подал: мало ли что ему привиделось. – Где ты столько времени гулял-то, а? На бритвенников не напоролся? Так ты, значит, в рубашке родился. Гриф-то своих по ночам выпускает, а у него они все бешенные. Ничего, еще познакомишься, - Андрей выпустил Еву из рук и охлопал Данилу по плечу.
Андрей хлопнул в ладоши, призывая всех выслушать его.
- Так, все в сборе? Тогда, я думаю, не лишним будет, проводить Симона в последний путь. Поминки хоть устроим ему, - мужчина потер шею. – Приглашаю всех в Голгой-хэн, - поймав недоуменный взгляд Петра, Андрей исправился: - В смысле, в Фактус. Никаких возражений, Даниил. Симона надо помянуть, иначе никак.
Андрей любезно подал руку Еве и помог ей спуститься по лестнице. Даниил с Петром как-нибудь спустятся, а вот за девушкой стоило бы поухаживать, притом прежде, чем это сделал бы Даниил. "Дурак, о чем ты только думаешь? Ева бы никогда не обманула тебя, будь спокоен", - хмыкнул Стаматин про себя, открывая двери на улицу.
Темно, тихо. Идти тут не далеко, главное на сабуровских псов не нарваться. Они-то большую компанию издалека заметят, а проблем потом не оберешься, оправдываясь, что не на дело шли, а выпить хотели за упокой Каина.
|
|
|
