 |
Глава 32, в которой Петр, Андрей, Ева и Бакалавр поминают Симона, а Гриф узнает об эпидемии.
|
|
|
|
Обитель Грифа
Тускло светилась, оставляя склад в таинственном полумраке, керосиновая лампа. Заливала его густая тишина, от которой звенело в ушах. На столе в беспорядке разбросаны были остатки завтрако-ужина. Безлюдно сегодня было в логовище лихого люда, в грифовском гнезде. Всех выгнал утром атаман, по домам, по кабакам, по делам отправил. Сам спать упал. Устал от криков да шума, от голосов чужих, просьб, взглядов, смеха. Устал от собственных молодчиков. Поперек глотки встали, мутить ажно начало...
Ничего. Сегодня к ночи снова слетятся, добычу в когтях принесут, рассказы о делах в клювах. И снова - суди да ряди, да с Брагой решить что-то надобно...
А пока - спит Гриф. Матрас его в укромном углу на пол брошен, простой соломой набит. Не дело воровскому корольку собственный дом иметь, на мягкой кровати спать. Он - всё, что есть в люде разбойном, глава его, пример ему. Да и в любой ведь момент прибежать могут с вестями - того поймали, тот поклон шлет, Влад условия меняет, а того и вовсе убили в пьяной драке. Всё может случиться, всегда надо готовым быть, и оттого и спится Грифу беспокойно - ворочается, кашляет во сне...
Просыпался долго. Раз открыл глаза, приподнялся на локте - обратно упал. Второй раз только глянул из-под опушенных ресниц - и снова заснул. На третий только сел, лицо ладонями потер да потянулся. Поднялся, взъерошенный со сна. Встряхнулся, волосы пригладил. Да и пошел вещи по складу искать. Что-то мутное снилось ему, бессмысленное какое-то и противное. Оченно хотелось от этого мутного деться куда-нибудь, выйти проветриться, пока людишки сходиться не начали, пока ночь не наступила. Кофе выпить, да с кем-нибудь словцом переброситься. Даже пожалел немного, что всех разогнал. Но хоть поспал спокойно - и то хлеб...
|
|
|
Мыслишка о кофе прилипчивая оказалась. Пока одежку собирал, пока шарф на шею повязывал, пока сапоги застегивал - только об том и думал. Кофе в Городе напиток редкий, экзотичный. Не всяк его понимает, не всяк всю прелесть чувствует. Но Грифу после Столицы и её порядков иногда приспичивало. Редко, правда, зато с завидной силой. Сам он кофе варить не умел, молодчики его тем более такому обучены не были, но вот в кабаке у Стаматина готовили сей замысловатый напиток очень и очень неплохо. Несколько минут Гриф ещё колебался, облекая неоконченную мысль в слова и намерения, а затем плюнул, да и пошел наружу. Всё одно строчных дел нет. Отчего бы и не сходить, в самом деле?
Зашагал быстро, с удовольствием вечерний воздух вдыхая. Дождик накрапывал мелкий, солнце едва-едва от горизонта казалось. Для посещения кабака - самое время. Как раз веселье сейчас начинается, Невесты танец заводят.
Походя за сигаретами в карман потянулся, выщелкнул одну из пачки, прикурил от спички. Затянулся жадно, с удовольствием. Дым облачком выпустил...
-Покочуем-ка возле рек, покочуем возле гор...
«Фактус»
Вообще-то никуда идти со Стаматиными в такой поздний час Даниил не собирался и Еве бы не советовал, но девушка была прочно занята вниманием Андрея, а к самому Даниилу намертво приклеился Пётр.
Очевидно, только бакалавра эта честная компания и ждала, чтобы тронуться в путь. Обидно, что ему и слова вставить не дали, он между прочим не просто на чай явился (хотя наиболее вероятно, что угостили бы его здесь чем-то куда крепче). Смешно, в самом деле: пришёл просить быть осторожнее, по ночам на улицу не выходить, и сам теперь плёлся по тёмным улицам, да ещё и в место сомнительное в высшей степени.
В самом деле, Даниилу Симон - не сват и не брат, чтоб поминать его и горевать. Разве что в качестве похороненной репутации...
|
|
|
К тому же, всю дорогу Андрей с Евой упорно убегали вперёд, а компанию Данковскому составлял Пётр, который буквально вис на старом знакомом и всё допытывался - ну как, видел он Холодную Башню, Хрустальный Цветок, Снежную Крепость? Робко так интересовался, был ли Даниил внутри. Сошлись на том, что сооружение Данковский видел издалека, художественной ценности разглядеть не был в состоянии, обязательно ознакомится, на экскурсию сходит. А пока что с культурным походом вся честная компания заявилась в это злачное заведение, мимо которого Даниил, как выяснилось, даже успел сегодня несколько раз пройти.
Здесь, надо признать, было весьма уютно, однако и по лукавой ухмылочке тощего бармена, и по сумрачным лицам запойных пьяниц было ясно - здесь пили не газированную воду с сиропом. Добила бакалавра местная танцовщица, одетая... Да можно ли было назвать это одеждой? Какие-то травы, ремешки, тонкие полоски кожи... Девица, которой, судя по совершенно детскому личику, не было, быть может, даже шестнадцати, выплясывала перед хмельной публикой, и призывно улыбалась только что вошедшим мужчинам. Данковский забуксовал, несколько смущённый этой атмосферой, и затоптался на одном месте, почему-то уверенный в том, что или Андрей, или Пётр, или Ева точно потянут его за столик и не дадут заскучать.
Не ожидал Петр, что Андрей так поспешит Симона поминать, даже слишком быстро, точно его что-то беспокоило. Братья, конечно, очень разные, но Петр не разучился чувствовать настроения старшего Стаматина. Мелкие детали указывали на то, что брат напряжен, и от этого напряжения он хотел скрыться в «Фактусе».
Уцепившись за Даниила мертвой хваткой, архитектор стал донимать гостя вопросами о Холодной Башне, потихоньку доводя Данковского до белого каления. Как Петр мог понять, приезжий доктор вряд ли полноценно оценил красоту этого построения. Да как он смел не заметить Многогранник... это же... это же чудо во плоти.
Петр действительно находился в растерянности. Он крепко сжимал локоть Бакалавра, шел следом за ним, заметно раскачиваясь из стороны в сторону. Его заносило от одного дуновения ветра, Стаматин неуверенно отмахивался от него, морщась и бормоча про себя проклятия. Андрей с Евой уже спускались в подвальное помещение, в котором расположился кабак, а Данковский с виснущим на его руке Петром, все еще волочились вдоль речки.
|
|
|
Жилка источала смердящий запах гнили, такой трупный аромат, от этого становилось только хуже, даже твирин так сильно не мутил рассудок архитектора, как эта вонь. Вообще, в Земле с гигиеной дело обстояло ужасно. Это был район рабочих да степняков, здесь жили малообеспеченные люди, хоронить таких на кладбищах не всегда было возможным. Некоторых сбрасывали в Горхон, а других закапывали в землю прямо за домом. Аж пробирает...
Кабак принял двух старых знакомых буквально с распростертыми объятиями. Там тепло, уютно, безопасно. Танцует Вера, улыбается посетителям. Приятная, милая девушка, общительная, улыбчивая, красивая, только вот брат говорил, отец у нее страшный, притом не только внешне. Петр совсем не желал встречаться лицом к лицу с этим человеком...
Андрей проводил их к его излюбленному месту – к самому дальнему столу, что стоял за красивой ширмой с ящерицей на рисунке. Петр в ступоре глядел на картину, висящую за спиной Андрея, но молча сел и вместе с тем усадил рядом Данковского. Старший Стаматин самолично разлил всем твирина. Архитектор, не дожидаясь, пока кто-нибудь соизволит произнести тост, осушил стакан. Андрей укоризненно покачал головой...
Дверь открылась легко, без малейшего скрипа, пропуская Филина в жаркое, прокуренное, пропитое нутро кабака. Каждый вечер - своя вакханалия, по размаху со складовской сравнимая. Только здесь люд честной гуляет, труженники обычные, обычаям верные, законы чтущие. В карты здесь не играют. Костями не балуются. А в остальном посмотришь - один в один склады, тот же шум голосов людских, тот же запах перегара и трав, те же лица, выпивкой перекривленные, глаза дурные...
"Припозднился, - вздохнул про себя, внутрь проскальзывая, дверь прикрывая. И правда - выходил - ещё и солнце не село, из-за горизонта краешек казало, а сейчас уж ночь-полночь, собаки воют, небо черным-черно, фонари белые, холодные, от реки тиной тянет... А всё настроение мечтательное, глупое. Шел неспешно, сигаретку в пальцах вертел, у набережной остановился, закатом полюбоваться, потом в магазин заглянул, орешков купил побаловаться, пацану из врагов вечных подзатыльник отвесил - под ноги тот попался, чуть не уронил вожака... Не ко времени такая мягкость, не ко времени. Брага бунт чинить взялся, сабуровцы прикапываются потихоньку - за твирин черный, за редких убитых спросить хотят. А у него в голове ветер один, хоть в Степь сбегай, чтоб отстали все со своими проблемами... Глупо.
|
|
|
Встряхнулся. Огляделся пристальнее, Вере улыбнулся. Девчонка молоденькая, ан движения хорошие, гибкие, личико миленькое, глаза с любопытством и удовольствием своё дело делающей смотрят. Где только и добыл Андрей такое сокровище, с чьего двора увел... Слухи ходили, да слухам веры нет. Только тому, что точно знается. Невесты, правда, лучше движутся, танец ведут, так то Невесты, колдуньи степные, у солнца с ветром украденные, не девки обычные.
К стойке протолкался, кому-то поддых локтем въехал, кого-то аккуратно плечом оттер. Высыпал монетки, жестом указал - кофе, мол, налей. Бармен - тощий, бледный, глаза, как у кролика - кивнул токмо. Понял, мол. Будет.
...Сидела в уголке компания странная. Близнецы Стаматины - старший да младший, Ева - девчонка приезжая, из приличных, и человек в плаще со вставками чешуйчатыми, с глазами усталыми. Не видел его раньше Филин. Отменная у него была память на лица, но этого лица - не видел никогда. А меж тем - необычный был человек для Города. Тянуло от него не по-здешнему, Столицей. И перчатки, и плащ щегольской, и ботинки наверняка чищены, и в глазах застывших разум, чуждый здешним мистериям.
"Интере-есно, - про себя протянул. Бармену рукой махнул - погоди пока с кофе - от стойки отлип. Любопытство его взяло, а комплексами всяческими никогда не заморачивался. Подошел, улыбку приветливую скроив, руки в карманы упрятав.
-Моё почтение честной компании, - взглядом присутствующих обвел, на незнакомце задержавшись, голову склонил слегка, приветствие обозначая - Празднуете что, али так, по велению души собрались?
Наглость, конечно, была. Однако когда это кого заботило?
В заведении старшего Стаматина, как и всегда было шумно и многолюдно. Еве представлялось, что каждый пришедший сюда, как и только что прибывшая компания, ищет успокоения и сочувствия среди пряных паров твирина, нежных танцовщиц и здешних завсегдатаев-собутыльников. Еву очаровывала атмосфера этого маленького теплого островка забытья, где люди забывают о гнетущих тяготах и где есть кто-то, кто всегда утешит и поймет. Было в этом что-то волшебное.
|
|
|
Андрей, усадив Еву возле себя, принялся разливать горячительный напиток. Девушка зачарованно наблюдала за тем, как дымный твирин наполнял граненые стаканы.
- Как красиво. В нем столько жизни - заметила она и слегка поежилась. Ева, иногда употреблявшая твирин, знала как сильно обожжет он ее изнутри. Звучал тост, Ева немного отхлебнула. По телу пробежала дрожь, горло сдавило, стало теплее.
Но потом, Ева подняла глаза на сидящего напротив Данковского, мимолетно изучав черты его лица.
«А ведь не удалось мне поближе разглядеть доктора» - Ева слегка прищурилась, нисколько не смущаясь откровенно изучающего взгляда, - «Какие темные у него глаза… А взгляд такой холодный» - с разочарованием думала Ян.
Невысокого и худощавого человека, направляющегося к ним, Ева узнала не сразу. Но как и положено было, приветливо улыбнулась, а признав в нем Григория Филина, приветственно качнула головой, не говоря ему ни слова. Сейчас ее волновало то, что происходит в городе и Ева хотела с кем-нибудь об этом поговорить. Выбор пал на Петра, но так как разговор требовал присутствия только двух собеседников, она решила подождать его в мастерской.
- Я, наверное, пойду, - негромко произнесла Ева и, ненадолго задержав взгляд на Данииле, поднялась из-за стола и незаметно вышла.
«Фактус», бывший «Голгой-хэн», стал для Стаматина практически родным домом. Тут и теплая приветливая компания, и веселье, и красивые женщины... (взгляд на Еву, взгляд на Веру). Здесь было уютно посидеть вечером в сборище фабричных рабочих, которые отдыхали после долгого трудового дня, пили и общались. Здесь не было душащей тоски, которая окутала Студию.
Как только гости расселись по местам, Андрей принялся за разлив чудесного напитка: твирина. Чтобы наполнить четыре стакана, должно было опустеть полторы бутылки, Андрей бросил пустую под стол – потом приберутся – и взял стакан в руку. Стоило ему начать говорить тост за упокой симоновской души, как он заметил, что брат его уже приложился к стакану. Фыркнув, он наполнил стакан снова:
- Тостов я говорить не умею, но надо... – и тут дверь с диким скрипом распахнулась. На пороге стоял Гришка Филин, собственной персоной. – О, у нас еще гости. Даниил, знакомься. Это Гриф, он авторитет тут... ну, на Складах, - хмыкнул Андрей, усаживаясь подле златовласой девицы. – А это Даниил, столичный врач, светило науки. Мы тут за Симона пьем, помер же. Присоединяйся. Или ты по делу пришел? Какое дело в два часа ночи, - вот и вторая бутылка опустела, как только Андрей налил твирину Григорию. Плюнув на тост, Андрей опрокинул стакан и зажмурился. Хороший твирин, хоть и не степняцкий.
Стаматин разлил по новой, да и вообще поставил на стул сразу ящик, чтобы все, кто захочет, могли взять. Попойка обещала продолжаться всю ночь, как, впрочем, и всегда. Теперь оставалось выяснить, зачем пришел Данковский, если его уже поселили у Евы:
- Даниил, ты, вроде, о чем-то сказать хотел?
Столик оказался что надо - скрытый от посторонних глаз за вычурной ширмой с изображением алой ящерицы. Отсюда было видно только танцующую на помосте девушку, которая всё так же слала Андрею и его спутникам тёплые медовые улыбки. Откуда-то лилась ненавязчивая музыка, к которой как ни прислушивайся - не различишь мотива и слов, буде они там имелись. Пахло чем-то пряным и сладковатым, в помещении царил полумрак. Данковский демонстративно не обращал внимания на танцовщицу, он смотрел перед собой на стол, где хозяин заведения расставлял стаканы и наливал в них что-то мутное и терпко пахнущее. Вроде травяного настоя, кажется. К тому же, напротив Даниила сидела Ева, и вольно или невольно бакалавр иногда поднимал на неё взгляд. Красавица и сама смотрела иногда на него, хотя большего внимания заслуживал от неё всё же алкоголь в руках Андрея.
"Право слово, цветок среди терновника. Несуразно она смотрится в этом заведении... Хотя одета едва ли не откровеннее этой танцорки..."
Пётр уже приложился к стакану, и Данковский догадался, что именно этой мутью он и заливает за воротник. Бакалавр придвинул предложенный стакан к себе и уже готовился попробовать напиток, как рядом возник какой-то незнакомец. Наружность его была не самой приятной, было в его вострых глазах, в осанке и манере что-то недоброе и птичье. Словно предугадав мыль Даниила Андрей его так и представил - Гриф. Ещё и авторитет... Не слишком заманчиво звучало. Доктор посмотрел на на него и слегка кивнул головой. Впрочем, кажется, никого из присутствующих общество сомнительного элемента не смущало (даже Ева, кажется, с ним молчаливо поздоровалась). Надо думать, и с таким обществом Стаматины теперь знались... Вообще-то Данковский не слишком хотел говорить в присутствии этого Грифа - мало ли, в самом деле, что он за птица...
- Не только Симон сегодня умер... Исидора ещё не стало, да и вообще как-то неспокойно у вас... Не началось бы беспорядков.
Данковский всё же пригубил оказавшегося крайне жгучим напитка. Впрочем, терпимо, хотя о крепости доктор предпочёл благоразумно не спрашивать. Шумно вдохнув, Даниил стянул с одной руки перчатку и чуть сжал переносицу: пойло дало в голову живо.
- Быть осторожными приходил просить. По местам типа этого не шляться... Разве что так, в целях дезинфекции организма. Вроде бы какая-то пакость ещё назревает. Слышал мельком, что в этом... господи, как его? Мура... Нет, не муравейнике... В Термитнике вашем эпидемия какой-то болезни. Кажется, песочной язвы. Надо будет завтра проработать версию... И не высовываться понапрасну, поняли?- Даниил обвёл строгим взглядом тех, кто сидел за столом, но было заметно, что обращается он прежде всего к братьям-близнецам.
"Хотя вот молодой девушке не следовало бы в столь позднее и неспокойное время по кабакам шататься... Да ещё и так далеко от дома. Чем вообще думает? Хотя... у неё же Андрей, а за женскую честь он всегда стоял насмерть, о да..."
Петр положил руки на стол, а поверх них – и голову, он смотрел как медленно разливается пряное зелье по стаканам, точно мед соскальзывая с краев мутных кружек. Густой, ароматный, пьянящий. Стаматин не сводил взгляда с напитка, будто гипнотизировал его. И вот он уже абсолютно забыл о том, что его окружают люди, лишь иногда бормотал что-то совершенно невнятное, обращаясь к практически опустевшей бутылке.
Что бутыль шептала ему в ответ мог знать только сам Петр, но он молчал, он умел хранить секреты, даже если бы его пытали, он... нет, пожалуй, если бы пытали, сдался. Петр катастрофически не переносит боль, хотя и никогда не жалуется ни на оплеухи брата, ни на внезапные спазмы желудка после долгой попойки, ни на то, что голова у него раскалывалась непрерывно.
Даже явление местного бандита по характерной кличке Гриф не смогло оторвать его вовремя от созерцания прелестного запыленного сосуда. Однако, когда она все-таки поднял взгляд, по его спине побежали мурашки, Петр заметно побледнел и сник, опуская глаза в пол. Почему он так трепещал перед вором – не ясно, но игру с ним в кости ему повторять не хотелось.
Вновь сглотнув комок, Стаматин обратился к Даниилу, видимо, считая, что его громкого шепота не слышно:
- Гриф странный тип... я бы с ним не связывался, подозрительный такой, неприятный... – что-то еще он говорил, но уже так невнятно, что маловероятно, что кто-нибудь вообще мог бы различить его слова, даже он сам вряд ли понимал, о чем ведет речь.
Но вот фраза «песочная язва» заставила Петра резко вскинуть голову, впрочем, они сделали это с братом синхронно.
- Песчанка? Опять? – в ужасе прошептал архитектор, вперившись в Данковского взглядом, полным мольбы. Только не снова. Тогда она начала именно с Кожевенного... Неужели теперь он тоже станет первой жертвой этой страшной эпидемии? - Знаешь ли ты, Даниил, что это такое?.. Песчаная язва чуть не убила нас всех... Ты не представляешь, чего только что наговорил. Нельзя такие вещи вспоминать, накличешь еще беду... шутки у тебя странные...
Аккуратно за стол присел, рядом с младшим Стаматиным оказавшись. Ровно ноги вдруг держать перестали, колени подломились.
"Ну ни хрена ж себе я отоспаться решил, - как-то сдавленно в голове мелькнуло. Вот уж точно таких новостей не ждал услышать, не думал даже, не предполагал. А тут - на тебе, словно обухом по голове приложили - Симон, значит, помер. Исидор, значит, тоже. И Песчанка ещё, как будто остального не хватает..."
Пальцы в замок переплел перед носом, чтоб в шевелюру ими не вцепиться. Пытливо в лица вгляделся. Петр, как всегда, смурной да мутный, Андрей попросту пьяный, Ева печальна. Врач столичный как собака устал, людей чужих и видеть небось не хочет... А ещё - страх на дне глаз у всех, глубоко упрятанный, да явственный. Ещё бы, с таких-то новостей. Но не гонят - и то ладно, и то хорошо.
Проклял себя Гриф за решение утреннее выходной себе устроить. Точно черти дернули, а ведь Город, небось, с самого утра кипел да бурлил. Симон, демиург всесильный, преставится изволил - мыслимое ли дело? Да ещё и Исидор следом, не только без главы, но и без единственного доктора толкового Город остался. И, как гвоздь последний в крышку гроба - Язва, песочная лихорадка, что лет пять назад Город терзала. Сам не видел, однако ж слухов да страшных рассказов слышал - не перечесть. О том, как в один день появилась, как чуть весь Кожевенный не выкосила, как только Исидор её и обуздать смог... А сейчас, без него - что делать?
"Сход собрать, - про себя прикинул - Запретить, как проявиться болезнь, и близко к зараженным подходить. Дела к минимуму свести, пока с обстановкой не прояснится - лучше не отсвечивать, покуда совсем уж хаос не начнется. И - да - выкопать снаряжение всё, все плащи, сапоги, перчатки, всё, что хоть как от эпидемии защитить может. Потому как прежде всего к нам пойдут. Не в магазины..."
Со стороны он наверняка выглядел впавшим в совершеннейшую прострацию, но ничуть этим не беспокоился. По-хорошему следовало бы напиться, чтобы уложить в голове всё случившееся, но никогда он не был сторонников активных возлияний. Лучше уж всё обмозговать и к решению прийти, чем с утра маяться похмельем...
Ночь прошла в молчании по большей части. Пётр пил, Андрей внимание своё обратил на Еву, да и её вполне устраивало общество старшего Стаматина. Вновь прибывший Гриф оказался на удивление молчалив, хотя у Данковского и возникло смутное чувство, что причиной его тихого и смирного поведения была озвученная Даниилом новость. Слыханное ли дело - слово "Песчанка" взбудоражило всех, к кому доктор обращался. Видимо, Виктория не преувеличила значимость этого события...
Твирин, который здесь пили, оказался жгучим и терпким напитком, Даниила хватило ровно на два стакана. В самом деле, он не ставил себе целью напиться, а уже на середине второго стакана глаза стали съезжаться к переносице, и, когда Андрей в третий раз занёс над кружкой Даниила бутылку, эскулап поспешил прикрыть её ладонью. Он надеялся быть завтра в здравом уме и твёрдой памяти.
Хозяйка "Омута" никуда уходить не спешила, а просить ключи от чужого особняка бакалавр не стал бы и у закадычной подруги - не то что у девушки, с которой его познакомили лишь несколько часов назад.
Так и вышло, что светило столичной науки нашло себе приют на стуле далеко за ширмой, под весьма безвкусной экспрессивной картиной, скрутившись в три погибели и положив голову на поставленный на колени саквояж.
Нет, этой ночью в кабаке пьянки не наблюдалось. Здесь имели место быть натуральные поминки с гробовым молчанием и бесконечным звоном вечно полных стаканов. Казалось, что даже окружающие эту компанию люди как-то подозрительно затихли... да и вообще, атмосфера напряженная, такой она стала сразу после заявления Бакалавра, что на город надвигается Песочная грязь. Все сразу замолчали...
Петр то и дело пододвигал стакан твирина к столичному доктору, заглядывая внимательно в его лицо. Странное ощущение появляется, когда наблюдаешь за тем, как медленно погружается в пьяный сон этот с виду интеллигентный человек. Взгляд у Петра был не только внимательным, но и чересчур пристальным, пронизывающим и неприятным, впрочем, Данковского это волновало мало: после второго стакана он уже сладко посапывал, привалившись боком к стеночке и с этим... с позволения сказать, чемоданом на коленках.
Петр бодрствовал не так долго, и вскоре после Бакалавра тоже устроился в уголке, положив больную голову на трясущиеся руки. Во сне Петра прошиб легкий озноб, он дрожал, иногда вскидывал голову и в страхе озирался по сторонам, точно нашествие чумы добралось и до «Голгой-хэна». Так или иначе, но спокойный сон стал для Петра настоящей утопией.
Утро выдалось мрачным и сырым. Даже в подвале, в котором расположился кабак, слышно было, как на улице дождь колотил по вымощенным камнем улочкам. Петр поднялся на ноги и, покачиваясь, направился к выходу, проигнорировав просьбу брата остаться.
Уже в дверях он столкнулся с девчонкой, которая влетела в помещение точно чумная. Петр невольно попятился от ребенка, что-то заставляло его опасливо оглядываться через плечо, когда он покидал «Фактус»...
Незаметно ночь прошла. То думал и планы в голове вертел, то бармен кофе принес, то танцовщица из Невест Веру подменила... К рассвету народец расползаться стал, только Гриф никуда не спешил. Заворожило его, заморочило случившееся. Всё сидел, ровно приклеенный, в стол смотрел, кофе прихлебывал, думал. Песчанка - она ить никого не щадит. Разве что мертвых обойдет в их могилах. Огонь поднимется, паника страшнючая, и что делать, куда бежать? Хуже, чем чума, хуже, чем холера, а у него парней - пятьдесят душ, ближних под десяток набежит. Что делать, ежели случиться с кем что? Понятно - все заменяемы, жизни дешево стоят. А всё ж таки... Да ещё бы самому не заразиться. Лениво плавали мысли, как снулые рыбы в стенки черепа тыкались. Уже и Бакалавр задремал рядом, уже и Петр похрапывал, уронив голову на руки, а Гриф всё сидел. Чашку из-под кофе по столу гонял, почти не моргал, и думал, думал. Смирялся и выходы искал. Сам не заметил, как дрема накрыла.
|
|
|
