Значение чистого наблюдения для освобождения ума

Если мы хотя бы в отдельные дни своих занятий прежде всего постарались бы изо всех сил оставаться в состоянии чистого наблюдения по отношению к окружающим нас лю­дям и событиям, тогда мы сразу же почувствовали бы, на­сколько более гармонично проходят такие дни по сравне­нию с теми днями, когда мы уступаем хотя бы малейшему искушению «вмешаться» в течение событий делом, словом мыслью. Как бы защищенные некоей невидимой броней от банальностей и назойливости внешнего мира, мы проходим через эти дни с благотворным чувством свободы и самодос­таточной ясности. Похоже на то, как если бы мы после толчеи и тесноты большой толпы вышли на какую-то без­людную возвышенность и теперь со вздохом облегчения взглянули на эту сутолоку. Если человек до такой степени откажется от людей и от вещей, он благодаря своей сдер­жанности также почувствует по отношению к ним большее дружелюбие. И это потому, что все связи с ними в форме вовлеченности, отпора, желания или страха, возникающие из отождествления с «я», оказываются разрушенными или хотя бы ослабленными. Вместе с тем чистое наблюдение учит нас также отказу от мирских, а потому порождающих страдание кармических действий, будут ли они хорошими или дурными. Оно учит нас отходу от стремления к облада­нию, отказу от вмешательства в естественный ход событий.

Упражнение в чистом наблюдении представляет собой к тому же прямой подход к тому познанию истины, которое приносит с собой окончательное освобождение от страда­ний; это прозрение в истину называется в буддизме випасса-на; в нем и заключается главная ценность метода чистого наблюдения и высочайшая форма его функции освобожде­ния ума.

Прозрение - это прямое и глубокое проникновение в три отличительные черты каждого существования: это суще­ствование непостоянно, насыщено страданием, и в нем от­сутствует «я», в нем нет субстанциональности. Такое про­зрение заключается, однако, не в простом словесно-абст­рактном знании этих истин, не в их чисто интеллектуальном признании, которое остается не связанным с индивидуаль­ным жизненным агрегатом. Это скорее некоторое опытное переживание; оно приобретается благодаря повторному яс­ному наблюдению соприкосновения с собственными теле­сными и психическими процессами. Оно принадлежит тому роду действенного знания, преобразующего природу чело­века, о котором французский мыслитель Ж.М. Гюйо сказал следующее: «Кто знает нечто и не действует сообразно со своим знанием, обладает лишь несовершенным пониманием».

Такое соприкосновение с истиной, которое достигает зре­лости в медитативном прозрении, станет вообще возмож­ным благодаря чистому наблюдению, а также благодаря пра­вильному вниманию, сатипаттхана. Его методическое и ме­дитативное развитие будет изложено в последующих гла­вах этой книги. Однако уже случайное его применение в повседневной жизни, если только мы когда-либо сумеем это сделать, окажет освобождающее и раскрепощающее воз­действие на ум; а лучшие внутренние и внешние условия способствуют строгим методическим упражнениям.

Самому характеру прозрения свойственно познание пред­метов внутреннего и внешнего мира, как «чистых процес­сов», т.е. безличных фактов; и в моменты такого познания ум оказывается на время свободным от алчности, ненавис­ти, ослепления. Но именно это свойственно (в определен­ной степени и на ограниченное время) уже и начальным упражнениям в чистом наблюдении, действие которых ска­зывается по мере того, как ум постепенно акклимати­зируется в атмосфере высших сфер чистого познания.

Этот отход от вещей и от самого себя, достигаемый бла­годаря чистому наблюдению, показывает нам в нашем соб­ственном переживании возможность счастья полного от них освобождения. Такое переживание дает нам уверенность в том, что можно осуществить хотя бы временное отстране­ние от этого мира страданий - вплоть до полного из него выхода. Есть некоторое предчувствие, как бы предвкушение той высочайшей свободы «прижизненной святости», кото­рая характеризуется словами: «В мире, но не от мира».

Возможно, наша высочайшая цель находится еще далеко от нас; однако, благодаря внутреннему переживанию при чистом наблюдении, она более не остается чем-то совер­шенно для нас чуждым. Она обнаруживает для упражняю­щегося подлинную близость и вместе с тем проявляет поло­жительную притягательную силу, которой не могла бы иметь, если бы оставалась чисто абстрактным понятием. Для того, кто упражняется в чистом наблюдении, чьи упражнения про­текают именно таким образом, цель освобождения ума подо­бна высокому горному массиву на далеком горизонте; очер­тания этого массива постепенно становятся для приближа­ющегося к нему путника чем-то дружественным и близким. Конечно, главному вниманию путника приходится иметь дело с трудностями и извилинами пути, однако не менее важно то обстоятельство, что его взор временя от времени устремляется на вершины своей цели, когда они внезапно появляются на горизонте его внутреннего существа. Они указывают ему направление, по которому можно проверить, не сбился ли он с пути, не сошел ли в своем странствии на окольную дорогу; они сообщают новую силу его утомлен­ным шагам, придают им бодрость и уверенность; путник не ощутил бы этого, если бы вершины всегда оставались скры­тыми от его взора, если бы он только слышал или читал о них; они также предостерегают его о том, что среди «малых радостей пути» не следует забывать о высшем счастье осво­бождения, о той вершине, которая виднеется на горизонте. Таким образом, упражнения в чистом наблюдении непосредственно способствуют высочайшему освобождению.

УПРАЖНЕНИЯ В ПРОЗРЕНИИ

Несомненно, состояние восприимчивости, свойственное чи­стому наблюдению, может и должно занимать в нашей ду­ховной жизни гораздо большее место, нежели то, которое оно обычно в ней занимает. Однако, несмотря на периоды времени, посвящаемые исключительно упражнениям в чис­том наблюдении, само это состояние психики может в об­щем иметь лишь весьма ограниченную продолжительность, так как почти каждый час требует от нас какой-то деятель­ности - мысленной, словесной или деловой. Прежде всего существует множество необходимых телесных действий или движений, даже если это всего лишь преднамеренное изме­нение положения тела. Точно так же нам вновь и вновь приходится оставлять свое убежище и самодостаточность молчания и общаться с другими людьми при помощи слов. И ум не в состоянии отвлечься от активных высказываний о себе самом и о внешнем мире: он должен взвешивать, оцени­вать, решать, выносить суждения. И вот здесь-то появляет­ся прозрение, сампа-джанна, которому мы должны дове­рить эти три функции - поступки, слова и мысли; прозрение сознает цель; оно целесообразно и истинно; оно находится в согласии с нашими высшими функциями познания. В про­зрении вместе с бдительностью и «ясностью» внимательно­го наблюдения проявляется и особое «знание», указываю­щее нам направление. Именно в этом смысле следует пони­мать двойное значение понятия «прозрение»: оно одинако­во с познанием, основанным на правильном внимании, на-нья, а также с мудростью, панна; ими должны проверяться все наши жизненные проявления в мыслях, словах и поступках. В самом поучении будут упомянуты лишь разумные по­ступки и слова, а в отрывке о «созерцании тела» пойдет речь о прозрении; однако само собой понятно, что и мышление необходимо поставить под контроль прозрения.

ЧЕТЫРЕ ВИДА ПРОЗРЕНИЯ

Старая буддийская традиция различает четыре вида про­зрения: прозрение в цель, прозрение в пригодность, прозрение в области медитации и прозрение свободы от заблуждения.

Прозрение в цель прежде всего ставит перед человеком воп­рос: действительно ли деятельность, которой он намерен заняться, соответствует его целям, задаче или идеалу? Ины­ми словами, речь идет о том, действительно ли его деятель­ность в этом, а также и в узко-практическом смысле являет­ся целенаправленной. У некоторых людей вполне может слу­читься, что они не будут особенно нуждаться в ученье или в упражнениях, потому что и без того, в силу своей «врож­денной разумности», постоянно действуют целенаправленно. Однако тот, кто серьезно проверяет себя, согласится, что такие случаи встречаются далеко не всегда; к тому же не­редко в подобных случаях речь идет о ближайших, грубо материальных целях. Придется признать, что человек дает увлечь себя в определенном направлении не только под дей­ствием неразумных страстей, но также весьма часто под влиянием совершенно случайных поверхностных увлечений, мгновенных капризов или любопытства; и оказывается, что само это направление полностью противоречит его жизнен­ной цели или даже выгоде. Под давлением бесконечного разнообразия впечатлений, которые вторгаются во внут­реннюю и внешнюю природу из «мира множественности», папанча, вполне понятно - и для среднего человека неиз­бежно - случайное отклонение от общей целенаправленно­сти жизни. Тем более необходимо сократить их появление, добиваясь их полного устранения. Во всяком случае, этих отклонений от главной жизненной линии вообще и от целе­сообразности действий в особенности нельзя избежать при помощи вынужденного подчинения предписаниям какого-то жесткого чувства долга или доводам высохшего рассуд­ка. Тогда эмоциональная сторона в человеке наверняка вос­стала бы против этих запретов и постаралась бы проявить себя в каком-нибудь демонстративно иррациональном об­разе действий. Поэтому для эмоциональной природы по­давление является причиной подобных настроений и эска­пад, которые играют роль особого клапана или протеста. И вот для того, чтобы мирным путем добиться от ирра­циональной сферы ума добровольного участия в разумных, целенаправленных действиях и соответствующем мышле­нии, необходимо «начинать с начала», т.е. полагаться на прочную основу чистого наблюдения. При помощи этого простого метода, свободного от принуждения и конфлик­тов, эмоциональные силы ума постепенно сливаются воеди­но в совокупности характера, его целей и идеалов, предуп­реждая возможность появления на свет конфликтов и на­пряжения. Целенаправленная координация разнообразных потребностей и действий человеческого ума может быть достигнута лишь благодаря расширению контроля созна­ния, осуществляемого на таком естественно-органическом и свободном от принуждения пути, каким является пра­вильная внимательность.

Часто может оказаться, что высокая цель, которую мы забыли или пожелали отложить под влиянием мимолетного настроения, стала совершенно недостижимой в результате изменившихся внешних обстоятельств, в которые мы попа­ли по своему неразумию. Цель может стать недостижимой также и вследствие изменившейся внутренней ситуации, если человек в силу привычки целиком поддается своим настрое­ниям, тогда как раз те энергии ума, которые направлены на достижение цели, в особенности сила воли, мало-помалу настолько расслабляются и угасают, что в конце-концов более не могут быть достаточными для осуществления цели или даже всего лишь для серьезного к ней отношения. Эти замечания можно считать достаточными для того, чтобы читателю стало ясно, как важно принять разумное решение относительно цели и целенаправленности всякой деятель­ности.

Прозрение в цель имеет и функцию отрицания — это противодействие далеко идущей пустоте жизни, бесцельно­сти, рассеянности и произвольности большей части челове­ческого существования, которые проявляются как в поступ­ках, так и в мышлении и речи. И его положительная функция состоит в том, чтобы собрать воедино рассеянные силы че­ловека, употребить их с пользой для сознательного образа жизни, придать им целеустремленность и вместе с тем зас­тавить их работать для построения жизненного центра, до­статочно крепкого для того, чтобы постепенно сгруппи­ровать вокруг себя все виды человеческой деятельности, а также самые внешние периферические функции. Прозрение в цель укрепляет руководящию роль ума; оно дает ему ини­циативу там, где до сих пор господствовала слепая реакция на раздражение и наследственный механизм. Внутри мира множественности спутанных впечатлений ясное «прозре­ние в цель» осуществляет необходимые выбор и оценку.

Масштабом, определяющим принципом этого выбора яв­ляется продвижение в учении Возвышенного, понимание и осуществление этого учения. Как раз в этом и заключается, как говорят старые комментаторы, цель рассматриваемого здесь прозрения в цель. Потому что если человек однажды понял истину о страдании во всей ее тяжести, тогда фактически наиболее неотложным интересом человека станет про­движение по пути освобождения от страданий - истинная и подлинная цель его жизни.

Прозрение в пригодность, т.е. понимание своей деятельно­сти при данных обстоятельствах» приносит расчет фактов, из которого видно, что выбор целесообразного и желатель­ного образа действий не всегда находится в нашей власти, а ограничен узкими рамками возможностей внешней обста­новки и наших способностей. Прозрение в пригодность учит нас «искусству возможного» т.е. приспособлению к усло­виям времени и места, задаткам характера и т.п. Оно также обуздывает слепые порывы своевольных страстей, жела­ний, поставленных целей и идеалов, благодаря чему избав­ляет нас от некоторых незаметных промахов, вызывающих разочарование, которой мы затем ошибочно ставим в вину идеалу, намерению или самой Цели. «Прозрение в пригод­ность» делает нас способными выбирать правильные сред­ства, упайа-косалла; этим качеством Будда обладал в мак­симальной степени - и стольпоразительным образом при­менял его в поучениях и в руководстве людьми.

Прозрение в область медитации. Обапервых вида прозре­ния задуманы также и для чисто практического применения внутри необходимостей повседневной жизни, хотя и при условии постоянной связи с религиозным идеалом. Встре­чаясь теперь с третьим видом прозрения, мы вступаем в собственную область учения. С его помощью должны быть введены в повседневную жизнь характерные методы уче­ния, а вместе с четвертом видом, с «прозрением в отсут­ствие заблуждения» в эту повседневную жизнь вводятся основы непосредственного познания.

Комментарий объяснит «прозрение в область медитации как способность «не потерять объект медитации во время повседневных обязанности»- Это также понимается двояко:

а) Если человек имеет некоторый специальный, ограниченный предмет медитации, ему следует стараться поста­вить в связь с этим предметом все нынешние дела и течение повседневных мыслей. Или, выражаясь иначе, деятельность данного момента необходимо по возможности включать в тему медитации, как ее практическую иллюстрацию. Так, например, процесс еды можно легко связать с созерцанием преходящего характера тела, четырех элементов, обуслов­ленности жизненных органов и т.д. Таким образом можно тесно связать друг с другом медитацию и повседневную деятельность к их обоюдной пользе. Если, однако, как это бывает во многих случаях, такую связь установить невоз­можно, или она оказалась бы неопределенной или искусст­венной, тогда при необходимости следует сознательно от­ложить тему медитации и затем не забыть возобновить ее разработку, как только это позволят обстоятельства («от­ложить как поклажу», - говорит древний комментарий). Это также считается способностью «не потерять объект медитации».

б) Однако существует и упражнение в общем «удержива­нии внимания на настоящем момента», или сатипаттхана; там никогда нет необходимости «откладывать» медитацию, а требуется постепенно распространять ее на всю телесную, словесную и умственную деятельность. Цель устремления находится здесь же: она состоит в том, чтобы вся жизнь стала упражнением в медитации, чтобы упражнение в меди­тации охватило всю жизнь. Как далеко пойдет это упражне­ние - зависит от состояния ума в данный момент и от внима­тельности, а также от возрастающей и создающей привычку силы серьезных, регулярных упражнений.

Сфера медитации в упражнениях внимания не имеет ка­ких-либо установленных границ; это скорее некое государ­ство, которое постоянно растет и включает в себя все более далекие области жизни. Имея в виду эту всеохватывающую сферу действия метода сатипаттхана, вполне справедливы­ми кажутся слова Учителя: «Что же тогда, о монахи, будет [родной] обителью, гочара, такого монаха², его собственной, наследственной областью? Именно это четвертое уст­ремление внимания на настоящий момент»³. Ученик этой системы воспитания ума должен поэтому вместе с «Шанти-ведой» постоянно спрашивать себя:

«Как можно при этих обстоятельствах сделать упражне­ние во внимательности действенным?»

/Бодхичарьяватара VII, 73/.

Кто не забывает задавать этот вопрос и затем соответст­венно правильно поступает, тот обладает правильным вни­манием, прозрением в область медитации.

Приобрести его далеко не просто. Однако трудности бу­дут уменьшаться, если оба первые вида прозрения подгото­вили для этого почву. Тогда благодаря «прозрению в цель» сознание уже приобрело определенную степень устойчиво­сти и целеустремленности; и «прозрение в пригодность» содействовало формированию и приспособляемости ума. Если таким образом достигнуто определенное приближе­ние к уровню медитативного сознания, легче будет добить­ся начального углубления в область медитации, а также его постепенного расширения. Поэтому старый комментарий весьма выразительно говорит: «После того, как монах овла­дел двумя первыми способами прозрения, он избирает свой «областью» какой-нибудь объект медитации».

Прозрение в неослепленность. Благодаря яркому свету истинного знания прозрение в неослепленность устраняет то глубочайшее ослепление, которое окутывает всего чело­века, а именно - иллюзию «я». Поэтому оно и называется «неослепленностью», асаммоха. Оно заключается в ясном знании в каждый момент того факта, что во всех функциях, протекающих в области других видов прозрения, не суще­ствует никакого постоянного и неизменного «я», никакой души, как существа, равно как и никакой неизменной суб­станции. Здесь упражняющийся столкнется с величайшим внутренним сопротивлением - потому что против призна­ния этого самого значительного мысленного подвига Будды, учения о том, что «нет я», изо всех сил борется бессоз­нательная часть человека и его долгая привычка мыслить в понятиях «я» и «моего», интенсивная воля к жизни, прояв­ляющаяся как самоутверждение. Трудность будет заклю­чаться не только в чисто интеллектуальном понимании мыс­ли «нет я» и ее одобрении, сколько в ее повторном терпели­вом и постоянном умственном приложении к отдельным слу­чаям деятельности и мышления. Как раз это и является осо­бой задачей «прозрения в неослепленность». Лишь в том случае, если человек вновь и вновь продолжает упражнения и созерцает протекающие в каждый данный момент движе­ния тела и появляющиеся точно в это же время мысли или чувства, созерцает их, как чисто безличные процессы, - тог­да только ему удастся постепенно уменьшить власть старо­го эгоистического мышления и наследственных привычек и в конце-концов полностью ее уничтожить.

Этот четвертый вид прозрения выполняет еще одну важ­ную функцию, весьма существенную для непрерывного про­движения по пути освобождения от страданий. Вместе с тремя первыми видами прозрения упражняющийся отбра­сывает относительную безопасность и свободу чистого на­блюдения и оказывается возвратившимся в мир цели и целе­направленной деятельности. В отличие от возможной и не­обходимой при чистом наблюдении сдержанности, теперь он здесь встречается со следующим фактом: почти каждое действие стремится увлечь его в лабиринт внешнего мира, папанча, который он же и построил. Даже в своей работе над тремя первыми видами прозрения упражняющийся по­чувствует, что его действия (также и внутри «области меди­тации») стремятся сковать его и запутать в новых интере­сах, новых задачах, целях, связях, обязанностях и осложне­ниях. Это значит, что он станет перед опасностью утратить достигнутое или хотя бы упустить его из виду. Теперь без­личное созерцание четвертого прозрения будет для него помощником и опорой. «Здесь, внутри, нет никакого «я», которое действует; и снаружи нет ничего такого, за или против которого мы действуем». Если человек все дальше отходит от своих действий — и не только при важных пред­приятиях, но и во время не менее значительных повседнев­ных действий по исполнению своих обязанностей, - тогда постепенно устанавливается некоторая благотворная внут­ренняя независимость от успеха или неудачи, от похвалы или порицания, приносимых действиями. Да и само дей­ствие, цель и пригодность которого известны заранее, про­исходит теперь как бы по своей собственной воле. Поэтому некоторое видимое безразличие, которое появилось вслед­ствие безличного созерцания, означает также не только от­сутствие какой бы то ни было траты энергии во время дея­тельности, но даже возрастание ее, а также и возрастание надежды на успех.

Если человек более не привязан к своей деятельности всеми фибрами души, если он не отождествляет себя с ней, не ставит себя в зависимость от успеха и признания, тогда уменьшается также и опасность того, что он силой наслед­ственно созданной направленности своих действий будет увлечен во всё новые сферы моря сансары. Он с большей легкостью сохранит возможность контролирования даль­нейшего хода деятельности самого исходного пункта или, когда это возможно, способность отступления под защиту чистого наблюдения, «неделанья».

Целенаправленная деятельность неосвобожденного ума большей частью оказывается лишь возобновлением его пре­жней скованности. Внутри области этой скованности со­хранить внутреннюю свободу поведения - в этом и заключа­ется общая задача и работа четвертого «прозрения» в со­вместном действии с тремя первыми. В отличие от этого - в добавление ко всему сказанному - чистое наблюдение учит свободе действия, или неделанью. Выше мы привели слова Будды, из смысла которых явствует, что освобожденный ум подлинно великого, т.е. святого человека - это не что иное, как совершенное упражнение сатипаттхана. После того, как мы теперь узнали обе свободы - свободу поведения и свободу действия, - мы сможем по достоинству оценить эти слова Будды об освобождающем действии упражнения са-типаттхана.

Еще одна функция четвертого вида «прозрения» состоит в том, чтобы пропитать сутью учения Будды, которая имеет решающее значение для освобождения от страданий, а имен­но: мышлением, свободным от «я», также и активную часть нашей жизни, причем влияние прозрения не остается огра­ниченным лишь немногими дозволенными нам часами со­зерцания и медитации. Наша жизнь коротка; уже на этом основании мы не можем позволить себе рассматривать го­раздо большую ее часть как всего лишь мертвый груз, как своего рода долю илота, т.е., к сожалению необходимый, но презренный рабский труд, который остается только на низ­шем уровне культуры. Мы не в состоянии разрешить себе, чтобы большая часть нашей жизненной силы оставалась не­использованной и неукрощенной, чтобы большая часть на­ших мыслей, чувств и устремлений могла бы действовать и развиваться по своему произволу - и так часто к нашему несчастью! Даже не говоря о том, что нам необходимо гар­монизировать свою жизнь в целом, чего мы добиваемся с помощью метода сатипаттхана, уже самая краткость про­межутка нашей жизни требует, чтобы каждое пролетающее ее мгновенье, каждую, даже самую незначительную дея­тельность мы, в соответствии с их особенностями, подчини­ли бы труду освобождения. За выполнение этой задачи бе­рется «прозрение в неослепленность», в особенности мыш­ление, свободное от «я». Прекрасно говорит об этой сторо­не дела тибетская буддийская мудрость:

«Необходима система развития ума, которая порождает способность сосредоточивать ум на всем, что есть и что будет. Необходимо такое искусство жизни, которое дает че­ловеку способность воспользоваться каждый действием, как помощью на пути».

Такая система, такое искусство жизни — это и есть метод сатипаттхана.

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: