 |
Счастливая жизнь болтливого Чжан Даминя 6 страница
|
|
|
|
После свадьбы они создали собственную финансовую систему. Сначала Ли Юньфан занималась этим, она тоже любила деньги, но любовь её была недостаточно глубока, деньги утекали в неизвестном направлении. Потом Чжан Даминь узурпировал все права, он охватил своей любовью все уголки, и она, словно магнит, монетку за монеткой привлекала деньги. Ситуация совершенно переменилась. Но всего накопили девятьсот восемьдесят юаней, и причина этого не в жестокости жизни, а в том, что зарабатывали они немного. За месяц — меньше ста юаней, сколько лет они получают такую зарплату? Каждый месяц они отдавали тридцать юаней на питание в столовой, по двадцать юаней — родителям, пятнадцать юаней откладывалось на помощь Уминю. На курение уходило меньше пятнадцати юаней. Когда Ли Юньфан забеременела, каждую неделю она ела по куриной ножке, всё вместе не достигало пятнадцати юаней. Помыться стоило один юань, его стрижка — один юань, её стрижка — меньше юаня. Когда Ли Юньфан ездила на осмотр к врачу, приходилось пользоваться не велосипедом, а автобусом, троллейбусом, а потом ещё и метро, сколько на это денег требовалось? Естественно, Чжан Даминь не мог не сопровождать её к врачу. Таким образом, он тоже не мог ехать на велосипеде, сколько денег это стоило? Если не удавалось сесть в автобус, то приходилось ловить такси. А если попадался таксист, который любил деньги ещё больше, чем Чжан Даминь, он начинал ездить кругами, и вот тут наступал конец, деньги утекали как вода, ничего не оставалось.
Девятьсот восемьдесят юаней — это много денег.
Весной следующего года, когда погода была ещё прохладная, Чжан Шу появился на свет в больнице, а потом вернулся домой к тому самому дереву. Он громко и горестно плакал, у него было много претензий к жизни. Он закрывал глаза и не открывал их. Чжан Даминь приподнимал веки Чжан Шу, сначала одно, затем другое.
|
|
|
— Мой малыш — молодец! Он смотрит на меня!
Малыш ещё больше капризничал. Все кошки во дворике подхватывали его крик, пять, шесть, семь, восемь кошек усаживались на подоконнике, заглядывая внутрь комнаты, пытаясь понять, почему этот котёнок не такой, как они, почему так глупо кричит, может быть, хочет съесть мышку?
— И правда гений! Его глаза двигаются!
Если бы глаза не двигались, то это было бы мёртвое дерево.
У Ли Юньфан не было молока. Такое замечательное тело, выпуклости в правильных местах, а вот молока нет.
На душе Чжан Даминя было тоскливо. Ребёнку уже месяц, а это праздник, на который требуется много денег! Он купил пять карасей, пять свиных копыт, сварил их, закормил Ли Юньфан, а молока всё равно не было. Если корова не даёт молока, разве её называют коровой? Чжан Даминь недоумевал, пришлось обратиться к настоящей корове, заказать несколько пакетов обычного молока. Но тут у Чжан Шу начался понос, похожий на горчичное масло. Тут же молоко заменили смесью. И опять не так, теперь понос стал похож на салатную заправку. Чжан Даминь горестно ходил по магазину, он вцепился в кошелёк так, что выступил пот. Ведь это обидно, обидно, что нет денег. Скрепя сердце он купил очень дорогую американскую смесь. Когда он внёс её в дом, вид у него был такой, что ему вот-вот станет плохо.
— Вот! Не надо больше поноса!
Складывалось впечатление, что он хоронит родителей, несёт урну с их прахом. Чжан Шу постарался, совесть в нём проснулась, он не довёл отца до самоубийства. Он съел эту смесь, и всё пришло в норму. Понос прекратился, кал стал жёлтым, ярким, мягким, вязким. Знающие люди сказали, что это самый лучший, самый нормальный кал, позвольте выразить вам искренние поздравления.
|
|
|
— Мой сын — гений! Даже умеет какать по-человечески!
Чжан Даминь собирался рассмеяться, но, сжав кошелёк, понял, что смеяться не стоит, а надо плакать. От китайской смеси — понос, от американской — нет, ну что за желудок такой! За два дня ребёнок съел полбанки, за пять дней — целую банку смеси, за девять дней — две банки, что за живот! Преклоняется перед иностранным, ест банку за банкой, а если вдруг поставки прекратятся, то и своего китайского отца съест.
Чжан Даминь стоял на коленях на полу и подсчитывал: деньги бесконечно будут уходить американской молочной компании, лучше уж один раз их потратить на свою молочную корову. Молочная корова была всем хороша, проблема только в одной детали: одна мышца не работает. Он опять купил пять карасей, пять свиных копыт, потушил их, покормил Юньфан, её груди стали похожи на огромные белые шары, а молока всё не было. Он сердито принёс домой черепаху, швырнул её на колоду для рубки мяса. Поднял нож и начал рубить, рубил до тех пор, пока не разрубил на множество кусочков. Потом продолжил рубить. Тюк-тюк-тюк. Он уже рубил колоду, которую разрубить было невозможно. Ли Юньфан увидела это и поняла — черепаха была очень дорогой.
Мать сказала: колода мне ещё нужна!
Эрминь тоже была потрясена.
— У твоей жены нет молока, что ты злость на черепахе вымещаешь? Она тебя трогала? Задевала? Зачем ты её так изрубил на мелкие кусочки?
— Знаешь, сколько стоит цзинь?
— Сколько бы ни стоил, ты что, не слышал, что у черепахи едят только мясо?
— А я и панцирь съем!
— И что тут за экономия?
— Жаль, у неё нет шерсти, а то бы я и шерсть съел!
— Люди понимающие знают, что ты рубишь черепаху, а вот не понимающие решат, что ты жену свою рубишь. Ведь у неё всего лишь нет молока. Ты зарубил черепаху, так и она молока не даст. Черепаха это черепаха. Завтра я племяннику куплю американскую смесь, да, дороговато, но кто ж виноват, что ему, бедняге, досталась безмолочная.
— Эрминь, не выступай!
Ли Юньфан, лёжа на кровати, думала: да, с этой семьёй нелегко сладить.
Чжан Даминь перестал рубить, он собрался с силами. Мать сказала: хватит рубить, ты уже и колоду всю в щепки порубил. Эрминь скрылась в комнате, но продолжала говорить, всё ворчала и ворчала без умолку.
|
|
|
— Вот-вот! Целый день — рыба, рыба, сколько карася она съела? Ты нашей матери покупал рыбу? Мать полгода рыбы не ела! А теперь черепаха! Она теперь царица! Раз ты такой внимательный, то, покупая вкусные вещи, подумай о матери, она важнее всех! Это я выступаю? Я просто не могу на такое смотреть!
Чжан Даминь лишился дара речи. Он посмотрел на нож, ему хотелось поднять его и полоснуть себя по загривку. В голове помутилось, и он опять начал говорить бред.
— У матери молока нет!
— Но ведь это же мама!
— Я в прошлом месяце покупал рыбу.
— Это была не рыба!
— Рыба! Рыба-сабля!
— Да, чуть шире ремешка для часов!
— Так это и есть рыба-сабля!
— А ещё она воняла!
— Не наговаривай! У меня денег мало!
— А на черепаху хватило!
— Эрминь, ты издеваешься!
— Это твоя жена издевается!
Мать сказала: а ну, оба заткнитесь!
Чжан Даминь и его сестра Эрминь и не собирались затыкаться. Чжан Даминь заметил, что сестра становится всё более странной. Он разгорячился. Он знал, что нужно сказать.
— Эрминь, ты ведь завидуешь Юньфан. Ты с детства её ненавидишь, до сих пор ненавидишь. Ненавидишь так, что у тебя клыки выступают. В детстве Юньфан называли красавицей, а тебя уродиной, ты плакала из-за этого. А чего плакать? От слёз верхние веки распухли, и эта припухлость до сих пор не спала. Да, у неё ноги длиннее, а у тебя короче, ну что? Длинные, короткие… всё равно на работу все на велосипедах ездим? Она ездит на велосипеде номер двадцать восемь, а тебе двадцать шесть великоват, ездишь на двадцать четвёртом, были бы ноги ещё короче, ездила бы на двадцать втором, ну и что? У тебя рот побольше, у неё поменьше, и что такого страшного? У неё рот маленький, есть трудно. На меня рассердится, хочет укусить, а рот как следует не открыть. Не то что ты! Можешь мою голову заглотить разом. Это она должна завидовать тебе, так ведь? У тебя волосы светлее, чем у неё, меньше, чем у неё. Были бы ещё более светлыми и редкими, всё равно никто не назвал бы тебя облезлым веником…
Мать сказала: заткни свой грязный рот!
Эрминь бросилась на кровать и зарыдала в голос.
|
|
|
Чжан Даминь, слушая её плач, как будто вернулся в детство, в давно минувшие, беспечные, славные годы.
— Эрминь, будешь ещё издеваться?
— Так тебе и надо! Нет молока у жены — так и надо!
— Эрминь, так смесь-то ты купишь?
— Нет денег — сам заслужил! Это воздаяние!
— Эрминь, ты не покупай смесь. Если ты посмеешь купить, мы не посмеем её использовать. Я боюсь, что ты в неё подмешаешь крысиный яд!
Эрминь зарыдала ещё более горько. Мать сказала: сын, ты — негодяй, говоришь то, что ни в какие ворота не лезет! Чжан Даминь повесил голову, держа в руках нож, уставился на мелко нарубленную черепаху. Дыхание его стало более грубым, взволнованным, как будто он собирался прямо перед матерью перерезать себе горло или вспороть живот, чтоб выразить свои чувства. И пусть мать сама увидит его беззаветно преданное сердце и нежную любовь.
— Мама, в холодильнике ещё остался кусок карася. Ты хочешь, чтобы я его пожарил в сое или сварил на пару, а может быть, приготовить в кисло-сладком соусе? Я для тебя сделаю.
Мать ответила: если бы у меня было молоко, вы бы его использовали?
Глаза Чжан Даминя наполнились слезами, он не произнёс ни слова. Он принёс Ли Юньфан приготовленную черепаху. Юньфан долго не осмеливалась попробовать. Блюдо было красного цвета, густое, похожее на джем из боярышника или клубники. Оно источало неприятный запах, к которому примешивался сладковатый, свежий аромат колоды для рубки мяса.
— Ешь, это пюре из черепахи, приготовленное по народному рецепту.
— Прости меня, Даминь, правда, прости.
— Не надо передо мной извиняться. Ты оправдайся перед этой черепахой.
— А если и в этот раз не будет молока?
— А как ты думаешь? Попробуем дать Чжан Шу мою грудь пососать?
— Извини меня!
Всю ночь они молчали. Утром Чжан Даминь был разбужен плачем. Он перевернулся и встал, поняв, что плачет не только ребёнок, но и его мама. Ли Юньфан проникновенно посмотрела на него, потом картинно надавила рукой на грудь: раз, и струя молока выстрелила в дерево. Ещё надавила, раз, раз, две белоснежные струи попали в дерево. Комната заполнилась густым ароматом грудного молока. Чжан Даминь крепко обнял Юньфан, ему стало неудобно, хотел отстраниться, но не нашёл в себе сил. Тогда он положил свою руку, раз-раз-раз, молоко залило ему всё лицо. Сначала у него мелькнула мысль тоже заплакать, но теперь мысли разбежались, и он уже не понимал, есть ли на мокром лице его слёзы.
— Твоя система была засорена слишком долго!
— Даминь, извини меня.
— Не растрачивай всё на дерево, смени объект.
Чжан Шу обхватил губами сосок и начал есть, не роняя ни капли.
|
|
|
— Он и правда гений! Я его даже не учил, а он сам понял, как это делать!
— Даминь, я хочу съесть куриные ножки.
— Ты знаешь, сколько у меня денег осталось?
— Сколько?
— Четыре юаня. На куриные лапки, может и хватит.
— Ну тогда купи куриные лапки — «когти феникса»!
— Да они тоже дорогие! Юньфан, ты будешь есть куриные головы?
— На них ворсинки!
— Я тебе куплю две куриные шеи, хорошо?
— Не надо, я подумала, аппетита нет.
— И у меня. У меня аж мурашки по коже.
— Я сейчас уже не хочу есть куриные ножки.
— Поддерживаю. Если хочешь, потом поешь.
Они лежали голова к голове, целовались, вздыхали, опять целовались, продолжали вздыхать — это была усталость после счастливого момента. Чжан Даминь всё никак не мог успокоиться. Он был взволнован влажными сосками Ли Юньфан, но поставлен в тупик её желанием съесть куриные ножки. Самому ему есть не хотелось. Сейчас пусть Чжан Шу ест. Наконец-то грудное молоко жены победило американскую смесь. Нет, не так! Это китайская черепаха, черепаха, превратившаяся в пюре, нанесла сокрушительный удар по американскому молочному тресту! Пусть больше и не рассчитывают высасывать деньги из кармана Чжан Даминя. Слава богу, у жены получилось!
У нас самих есть молоко!
Они целовались, целовались так, что заболели дёсны.
— Я не хочу куриные ножки.
— Мурашки прошли.
— Даминь, я хочу…
— Ты хочешь выпить воды?
— Я…
— Я уже давно тебе остудил.
— Хорошо! Давай тогда стакан воды.
— …как вкусно!
Чжан Даминь сначала сам сделал два глотка, потом передал стакан Юньфан. Он верил, что у неё такие же чувства, как и у него. Он с наслаждением закрыл глаза, слушая, как булькает вода в горле жены. Он подумал: чего бы ей ещё хотелось, кроме бесплатной воды? Что ещё нужно этой семье, в которой ребёнок хочет есть материнское молоко, его мать — куриные ножки, а отец собирается облизать тарелку с остатками черепахового пюре?
В тот день, когда Чжан Шу исполнился месяц, Чжан Даминь приготовил блюдо в сое, пригласил всю семью на лапшу, сделанную вручную. Когда была съедена половина, Чжан Даминь палочками толкнул Чжан Саньминя: мне надо с тобой поговорить. Чжан Саньминь рассмеялся: как кстати! Я тоже хочу с тобой поговорить. Они уединились на кухне. Каждый пытался дать другому возможность говорить первым: давай ты, нет, ты, нет, ты. Ну, раз я, то я скажу. Чжан Даминь приблизился к Чжан Саньминю и заговорил тихим голосом, он был похож на огромного комара, собирающегося укусить Саньминя за ухо. Он сказал: ты можешь одолжить мне двести юаней? Чжан Саньминь замер с полным ртом лапши, будто несколько глистов вылезли из щели между зубами. Чжан Даминь поспешно начал выкручиваться: ладно, ладно, будем считать, что я ничего не говорил, теперь твоя очередь. Чжан Саньминь втянул в рот глистов, с трудом закрыл рот, как будто боялся, что они опять вылезут наружу. Только через некоторое время он смог произнести несколько слов: нам приглянулся один музыкальный центр, а денег не хватает, я хотел у тебя занять триста юаней. Чжан Даминь махнул рукой: ладно, ладно, будем считать, что мы ничего не говорили. Ты испортил воздух, я испортил воздух, подул ветер, и всё, нет запаха.
Вернувшись в комнату, они продолжили есть лапшу. Чжан Даминь увидел, что Эрминь вышла на кухню, чтоб положить себе добавки, и, притворившись, что ему тоже нужна добавка, на цыпочках последовал за ней к плите. На лице застыла льстивая улыбка. Чжан Эрминь, действительно, становилась всё более странной. Её лицо было густо накрашено, как будто она напудрила его тремя слоями крахмала. Брови её были грубыми, густыми и чёрными, будто две волосатые гусеницы, которые вставали домиком, если она упрямилась. Чжан Даминь тихонько рассмеялся: Эрминь, я хочу с тобой обсудить кое-что. Только он сказал, как тут же пожалел об этом. Так не пойдёт! Слишком прямо! Надо выкрутиться и спасти положение!
— Эрминь, твой макияж становится всё более грамотным.
— Денег нет! И если были бы, тебе не дала бы!
Чжан Эрминь внезапно открыла рот, будто хотела съесть его целиком или по меньшей мере откусить голову. Чжан Даминь был полностью раздавлен, он понял, что юани закрыли ему оба глаза, он опять неверно оценил обстановку. Верно говорят, родная кровь не водица. Однако вкусная еда, приготовленная в соевом соусе, гуще крови. Для своей выгоды и кровь в еду подмешать можно! Верно говорят: человек говорит по-людски. Однако говорит хорошие слова или плохие, рот человека может выпускать газы, да почище настоящей задницы! Слова могут сшибать с ног так, что долго не поднимешься, не сможешь выплакаться и понять не сможешь, что это было! Чжан Даминь мысленно упал в обморок, но тут же поднялся, отряхнулся, вытер брызги слюны с лица и продолжил нащупывать путь вперёд в соответствии со своими мыслями.
— Эрминь, я хотел не деньги обсудить, а твоего избранника. Услышав, что тебе на вашем мясоперерабатывающем заводе понравился один временный рабочий, мы все забеспокоились о тебе. Говорят, что этот рабочий прописан в деревне или где-то в шаньсийской деревне. Мы ещё больше забеспокоились. Мы все знаем, что у тебя было много неудач в любви. И не просто много, а тебе попадались исключительно мужчины, не ценившие тебя. А среди них были и вовсе жестокие. Но это не твоя вина! К тому же это не вредит твоему образу! Ты — это ты. Тебя по-прежнему зовут Чжан Эрминь. Ты такая же, как раньше — простая, добрая, сильная… немногословная, говоришь мало, зато по сути. Ты не любишь смеяться, ты смеёшься в душе, и это видно. Любишь плакать, поплачешь и перестанешь, после слёз становишься ещё более толковой. У тебя столько достоинств, почему же ты так в себе не уверена? Подумай хорошенько, ты все свои достоинства хочешь отдать человеку с нормальной пропиской или ревнивцу из какой-то Шаньси? Будь я на твоём месте, я бы открыл свой большой рот и сказал ему: не приближайся, держись от меня подальше! Эрминь, не дай себя одурачить. Редька утром на рынке стоит три мао за цзинь, в полдень она уже два мао, а как стемнеет — один мао. Если в это время придёт человек и попросит продать за пять фэней, ты не вытерпишь, сердце смягчится, и, возможно, продашь. И продешевишь! Эрминь, нам всем грустно. Мы не из-за себя печалимся. Из этих пяти фэней нет ни одного, принадлежащего нам. Если захочешь подарить, мы ничего поделать не сможем. Нам просто кажется, что нельзя так рано падать духом. Цена высоковата — не помеха, с утра до вечера продаёшь, ну посиди ещё пару часов. Не можешь, мы тебе поможем. А то тебя погладили пару раз по заднице, ты и собралась с ним уезжать. Ты слишком не уверена в себе! Посмотри на меня. Я ждал почти до полуночи, не уходил, и что? Ли Юньфан сама забралась на мои весы. Ты подожди, возможно, дождёшься кого-нибудь достойного. Эрминь, я об этом хотел поговорить, а не о деньгах. А ещё у тебя есть одно достоинство, забыл о нём упомянуть. Ты любишь копить деньги. Никто не знает, сколько ты уже накопила. Ты копи потихоньку, мы и не хотим знать, ведь деньги-то не наши. Однако я должен предупредить тебя: ни в коем случае не говори этому шаньсийцу, где твоя сберкнижка! И не носи её с собой, а то он будет тебя щупать и уведёт сберкнижку, вот это будет трагично. Чем он её украдёт, уж лучше сама потрать или одолжи кому-нибудь, а ещё лучше одолжи…
Глаза Чжан Эрминь были полны слёз, она истыкала всю лапшу.
— Чжан Даминь, спасибо тебе…
Её тихий голос вдруг повысился на октаву.
— Чжан Даминь, будь у меня деньги, я бы тебе их не одолжила!
Помолчала и опять повысила голос на одну октаву.
— Чжан Даминь, если я выйду замуж за шаньсийскую обезьяну, тебя разве это касается? А мне нравится! Я скормлю свою сберкнижку шаньсийскому крикливому ослу, чтоб только тебя позлить, Чжан Даминь!
Мать сказала: ну что опять? Опять сцепились?
Чжан Даминь ответил: да ничего, ничего, бутылку уксуса в еду уронили.
В жизни Чжан Шу празднование первого месяца жизни могло быть только один раз, изначально планировалось, что это будет жизнеутверждающий ужин победы и объединения, а в результате он превратился в печальный ужин поражения и разлада. Лапша грузом легла на сердце Чжан Даминя, засела подобно железному шесту, и это ощущение не проходило полмесяца. Он на своём заводе по производству термосов подал прошение на получение субсидии. Субсидии делились на три разряда: по пятьдесят юаней, по сорок и по тридцать юаней. Прошений было много, даже больше, чем на вступление в партию. Чжан Даминь боялся неудачи, поэтому не стал подавать прошение на пятьдесят юаней, попросил сорок юаней. Сначала все заявления прошли отбор в бригаде, затем в участке, а после отбора на уровне цеха осталось лишь два заявления. Чжан Даминь и тот, другой проситель, отправились в профсоюз рассказывать каждый о своей ситуации. По пути у Чжан Даминя возникла галлюцинация, будто он нашёл кошелёк. Кошелёк был тощий, и он решил, что там нет ничего. Однако, открыв, обнаружил там сорок юаней, четыре бумажки по десять юаней. Он оглянулся по сторонам, нет ли кого поблизости, и тайком положил кошелёк в карман, на душе было радостно. Когда он сидел на стуле в профсоюзе, лицо его было красное. Тот, другой человек, рассказывал, что у его отца гемиплегия — односторонний паралич, у матери — катаракта, у тёти — диабет, тёщу сбила машина. У жены — проблемы с сердцем, старший сын страдает гиперактивностью, у младшего — пониженный гемоглобин, а ещё недостаток кальция, всю ночь судороги… Чжан Даминь встал, повернулся и вышел. Глава профсоюза позвал его: сейчас твоя очередь, ты это куда пошёл? Он ответил: кому хотите, тому и давайте, я кошелёк потерял, надо его найти!
Через какое-то время Ли Юньфан начала замечать в доме запах краски. Поначалу она не обращала на него внимания, но запах становился всё сильнее, даже проснувшись ночью, она ощущала, что он режет глаза и ударяет в нос. Она прислоняла лицо к стене, к простыням, нюхала, нюхала, пока не дошла до волос Чжан Даминя. Юньфан растолкала мужа, пытаясь заставить его признаться. Он, однако, ни в чём не сознавался. Тогда она ущипнула его, чтоб он сказал, но он молчал. Тогда она двумя коготками зажала малюсенький кусочек его кожи и начала потихоньку выкручивать. Он вскричал:
— Ой! Пощадите! Я скажу, я всё скажу! Продавщица из магазина, торгующего лаками и красками, влюбилась в меня, она всё время трогает мои волосы, другие места, не веришь — понюхай, запах даже в задницу впитался! Ой! Ли Юньфан, защиплешь меня до смерти, зачем ты мне тогда нужна! Если можешь, выдери волоски на руке, это всё ерунда! Чжан Шу, Чжан Шу, проснись! Скорей ухватись ртом за грудь своей матери! Скорей! Не выпускай, сын! Давай, ты одну, я — другую, и не отнимай у меня! Ой! Ты мне мстишь! Твоя мать сейчас меня до смерти защиплет, все сосуды пережмёт, все соки выжмет…
Устав валять дурака, муж с женой спокойно улеглись, ни один не говорил ни слова. Ли Юньфан гладила место, которое только что щипала, Чжан Даминь сделал глубокий вдох, будто проглотил перцу.
— Юньфан, я перевёлся в лакокрасочный цех.
Ни звука.
— Там доплата за вахты, каждый месяц дополнительно платят по тридцать четыре юаня.
Опять ни звука.
— Все говорят, это вредно. На первый взгляд, не так уж и вредно. В лакокрасочном цеху все рабочие — из деревни, крепкие, как ослы, какой тут вред? И я не боюсь! С ними всё в порядке, что со мной может случиться? Если кто скажет, что я болен, так это он сам болен! Я не болен. Я просто денег хочу больше заработать. Если зарабатывание денег тоже считать болезнью, то я готов целыми днями болеть, лишь бы не помереть, а так — могу всю жизнь этим болеть! Юньфан, это же тридцать четыре юаня! Это прожиточный минимум на одного человека, куриные ножки, разве не здорово! Ну и что, что краской пахнет? За несколько дней принюхаешься и перестанешь замечать. Когда я только перевёлся, у меня всё время кружилась голова, а через неделю перестала. Краска иногда пахнет яблоками, иногда каштанами, когда привыкнешь, уже и обойтись без этих запахов не сможешь, и голова будет кружиться уже от их отсутствия. Юньфан, не удерживай меня. Я хочу заработать денег, даже тигр меня не остановит. Я и есть тигр, я — тигр, который кладёт жизнь на зарабатывание денег. Кто меня остановит, того я съем! Если ты меня будешь удерживать, я буду каждый день по два раза в обморок падать, упаду на улице и не встану, и ты как миленькая меня сама в лакокрасочный цех отнесёшь. Юньфан, как я сказал, так и сделаю, веришь?
— Я тебя в крематорий отнесу!!!
Юньфан засмеялась, затем всхлипнула и заплакала.
— Завтра попробую помыть голову стиральным порошком, если и тогда запах останется, значит, ничего не сделать. Говорят, можно попробовать содой. Как ты думаешь? Помнишь, сода для варки кукурузных лепёшек. Юньфан, я разве ошибаюсь? Я же помню, что сода используется при закваске теста, а не для мытья волос. Но не помешает попробовать. Перед работой на голову посыпать немного, а после работы смыть водой. Если запаха не будет — это самое лучшее, а если и будет, то уже не такой сильный, как раньше. Возможно, вся голова будет пахнуть кукурузными лепёшками. Юньфан, ты ведь любишь кукурузные лепёшки? Я…
Юньфан заснула. Чжан Даминь одной рукой обхватил её, а другой — Чжан Шу и погрузился в бесконечный лакокрасочный аромат. Он сладко закрыл глаза, и ему пригрезилось, как он, пахнущий содой, шагает с гордо поднятой головой по пути зарабатывания денег и вдруг находит кошелёк. Пересчитывает, а там тридцать четыре юаня. Кошелёк он присваивает, даже не краснея, и продолжает шагать с гордо поднятой головой. Начиная с этого времени они снова зажили счастливой жизнью. Они использовали много мыла, много стирального порошка и ещё соды. Но какая в том польза? Что может сдержать поступь счастья? И никто не мог удержать Чжан Даминя от раскрашивания разноцветными красками их счастливой жизни.
У их счастливой жизни был аромат лакокрасочных материалов.
В тот год, когда Чжан Шу исполнился год, Чжан Эрминь вышла замуж. Никто из семьи не одобрял этот брак, она собрала вещи, холодно оглядела каждого из родственников и спокойно ушла. Уехала и редко возвращалась. Сначала они с шаньсийцем поехали в Шаньси, поженились в местечке под названием Хосянь. Что это за Хосянь, никто никогда не слышал, может быть, это место, где в каждый приём пищи подают миску с уксусом? Позднее шаньсиец в Шуньи взял в аренду свиноферму, Эрминь уволилась с работы и вместе с мужем занялась выращиванием свиней. Говорили, что они разбогатели, разбогатели, но никаких связей с семьёй не поддерживали. Чжан Даминь всё думал: если она когда-нибудь вернётся домой, погоняя толстую свинью, я её вместе с этой свиньёй выгоню! Однако сестра не появлялась, это говорило о том, что она и правда разбогатела. Нет, ерунда это, всего лишь слухи, не более того. Мы ещё не разбогатели, почему же она разбогатела? Ну, точно, слухи.
Когда Чжан Шу исполнилось два, Чжан Сыминь окончила школу для медсестёр, и практика тоже подошла к концу. Её распределили в отделение акушерства и гинекологии больницы номер девять, где она начала работать акушеркой. Она по-прежнему жила дома, дома завтракала и ужинала, а на обед брала с собой коробочку с едой. У коробочки был слабый запах лизола, от неё самой и её кровати также исходил этот запах. Чжан Сыминь тоже становилась всё более странной. Она была не такой, как Чжан Эрминь, не пудрилась, не подрисовывала брови, не красила губы. Но она не разрешала никому сидеть на её кровати, не позволяла трогать её одеяло. Если кто-то сидел или трогал, то она огорчалась. То, что ей неприятно, никто не смог бы разглядеть, так как лицо её оставалось таким же спокойным, она просто замолкала. И не то чтобы совсем замолкала, просто сама не начинала разговор, она была вежлива со всеми, её неудовольствие было скрытым. Однажды Чжан Даминь стоял, перегородив вход, думал о чём-то своём и забыл пропустить Сыминь. Она так и стояла рядом тихонько, ничего не говоря, примерно минуту. Чжан Даминь очнулся, поспешно пропустил её, она рассмеялась, боком протиснулась внутрь и опять-таки ничего не сказала. Чжан Даминь удивился: чем это он обидел её? А потом только узнал, что дело было в полотенце для вытирания лица, которым он воспользовался. Чжан Даминь, сокрушённо вздыхая, сказал Ли Юньфан: Она такая же, как и ты, только ещё хуже! Ли Юньфан, вытянув указательный палец в его сторону, ответила: это называется — помешательство на чистоте. Горестный вздох Чжан Даминя превратился в горестный вопль: в нашей бедной семье такой человек??!! Помешательство… помешательство на чистоте??!! Всё равно как если бы из канализации выскочил белоснежный шарик нафталина!
С этого времени и Чжан Даминь стал более чистоплотным, исключительно осторожным. Кроме помешательства на чистоте, Чжан Сыминь также была помешана на работе, она изучала всё, связанное со специальностью. Она была малообщительной, не гналась за развлечениями, всё время читала книги по акушерству… В тот год Чжан Сыминь получила звание передовика труда, и в последующие годы тоже.
Когда Чжан Шу было три года, пришло письмо от Чжан Уминя из Северо-Западного сельскохозяйственного университета. Письмо было короткое, каждый иероглиф размером с финик. В начале говорилось, что он по-прежнему не приедет на летние каникулы и что ему надо постичь жизнь народа. Мать спросила: что значит — постичь жизнь народа? Чжан Даминь ответил: я тоже не знаю, наверное, будет ездить по деревням, глазеть. Мать вздохнула: он не хочет меня видеть? В середине письма он говорил о том, что сейчас участвует в дополнительных выборах заместителя председателя студсовета, через полгода будет бороться за место председателя. Мать обрадовалась и спросила: насколько почётно быть председателем? Чжан Даминь ответил: да не слишком, эта должность похожа на должность председателя уличного комитета. Мать скривила рот, перестав радоваться. В конце письма он написал: «Собираюсь поступать в аспирантуру, мне нужно много книг, книги — море знаний, моя насущная потребность — свободно плавать в этом море». Потом направленность письма повернулась, последней фразой вдруг оказалось следующее: «Слышал, что у вас зарплата выросла в два раза, пожалуйста, присылайте мне теперь каждый месяц по тридцать юаней, обязательно! » Мать подумала и сказала: я дам десять юаней, остальное — на вас. Чжан Даминь сказал: я тоже дам десять юаней, остальное — на Саньмине. Чжан Саньминь ответил: я не дам десять юаней, я коплю деньги на мотоцикл, уже год питаюсь в столовой только овощами. Чжан Сыминь сказала: я дам. Мать вздохнула: да сколько ты зарабатываешь-то? Передовик труда улыбнулась: я одна не много трачу. И опять улыбнулась: я сама заплачу тридцать юаней, будем считать, что он за меня будет учиться в аспирантуре. Чжан Даминь загрустил, с детства он очень любил эту сестру, а сейчас — ещё больше. Мать спросила: что значит «свободно плавать», что-то я волнуюсь за Уминя. Чжан Даминь ответил: «свободно плавать» — это значит плавать свободным стилем, по-собачьи, когда работаешь председателем, всё время встречаются бури и волны, приходится учиться плавать по-собачьи!
|
|
|
