 |
Чжан Цзе. В ДОЖДЬ. Пэн Цзяньмин
|
|
|
|
III
— Секретаря уездного парткома арестовали.
— Какого уезда?
— Уезда, где живёт моя сестра.
— Как ты узнал?
— Я в полдень узнал по радио.
— За что?
— Говорят, что за продажу чинов получил сто тысяч юаней.
— Это меня уже не очень удивляет, — равнодушно говорю я. — Лишь за это? Нет другого греха?
— По радио только упомянули, что заработал продажей чинов, — рассказывает мужчина. — В праздник Весны я был у сестры, привёз племяннику фонарь и слышал, что этого секретаря парткома вызвали к инспекторам, чтобы он сознался в нарушениях закона и дисциплины партии. Вроде против него выдвинули много обвинений. А по радио только сказали, что он брал на лапу.
— А дальше что?
— В том уезде проходило заседание начальников на трёх уровнях. Нужно было обсудить, как реализовать пятилетнюю программу развития уезда. Сначала секретарь парткома сделал доклад, потом начали обсуждение. Секретарь после доклада сразу же уехал, даже на обед не остался, мол, у него переговоры о привлечении инвестиций. Начальники деревень и сел, начальники районов и начальники всех ведомств остались обсуждать доклад о пятилетней программе. Никто и предположить не мог, что секретарь парткома приехал играть в мацзян. Играл он три дня и три ночи. На третий день после обеда он вернулся в уезд сделать итоговый доклад на заседании. Глаза у него покраснели и опухли, но он сказал, что из-за переговоров с зарубежными инвесторами некогда было спать.
— Правда?
— Жители того уезда, где живёт моя сестра, рассказывают эту историю как сказку. Представь себе, спешил на игру в мацзян после доклада, не дождавшись даже обеда. Жил в трёхзвёздочной гостинице. Вызывал девушек в баню для массажа. Говорят, что, когда его задержали, в его портфеле нашли только презервативы и какие-то таблетки. Да, на такого секретаря зря надеешься…
|
|
|
— Что ты переживаешь? — удивилась женщина.
— Ну ведь такая история диковинная. Хотя кого интересует мой рассказ…
— Тогда не говори.
— Даже по радио передавали, мне-то говорить не страшно.
— Те, кто рассказывает по радио, получают за это деньги. А ты зря говоришь, никто не даст тебе ни гроша.
— Ну ты и…
— Секретарь парткома играет в мацзян, а мы копаем камни, чтобы заработать на жизнь. Если бы он не играл в мацзян и не спал бы с проститутками, мы бы всё равно копали песок и камни. Какое тебе до него дело?
Мужчина, вытаращив глаза, не нашёлся что ответить женщине. Помолчав некоторое время, он наконец-то нашёл слова, чтобы возразить:
— Эх ты! Какая ты равнодушная! Только… только тогда, когда я похвалил фигуру той женщины, ты завозмущалась.
— Тогда и дальше хвали других женщин, я не буду тебе мешать, — отвечает женщина. — Меня волнует только наша жизнь.
— Думаешь, я надеюсь на такого секретаря, верю, что он приведёт нас к хорошей жизни? Ха, он привёл бы нас к столу мацзян, — говорит мужчина. — Я копаю камни здесь, на пляже, с утра до ночи, круглый год. Разве я делаю это не ради нас с тобой? Конечно, я знаю, что его игра в карты нас не касается! И его арест нас тоже не касается!
— Мы получаем деньги за камни! — замечает женщина.
— Мне давно ясно, камни — наша жизнь, — соглашается мужчина.
Я слушаю эту весёлую перебранку мужа с женой, и у меня теплеет на душе. Бабник секретарь парткома меня не волнует. Меня интересует, настоящая это ссора или нет.
Мне всё равно, о чём они говорят. Я слушаю, как беседуют наши земляки в первую весну нынешнего века, слушаю перебранку между мужчиной, которому не довелось поступить в вуз, и женщиной, у которой когда-то была прекрасная фигура. Только сейчас я понял, зачем я хожу сюда. Раньше я приходил к этим грохотам просто так, а теперь мне стало всё ясно — мне хочется наблюдать, как ссорятся супруги.
|
|
|
— Эй, как этому секретарю живётся в тюрьме? — задумчиво интересуется мужчина.
— Эх ты! Ты посмотри на него, Лао Чэнь! Что за человек! — сердится женщина. — Только что сердито ругал секретаря, а теперь волнуется о его горькой жизни в тюрьме!
— Ведь он привык к роскошной жизни! Его сопровождали, носили его портфель, дарили ему деньги и подарки, делали ему массаж. А теперь ничего этого нет. В камере кормят двумя пампушками с варёной капустой, и приходится самому кирпичи носить и тележку возить. Как ему вытерпеть-то? — говорит мужчина.
— Тебе какое дело?
— Теперь он живёт даже хуже меня. Здесь, на пляже, я работаю как хочу. Захотел — могу отдохнуть, покурить и выпить. Иногда мне везёт, мостик случайно переходит женщина с хорошей фигурой, и я за ней наблюдаю. А он сейчас живёт хуже некуда: устал или надоело, всё равно работать надо, надзиратель с электродубинкой ходит за тобой! Может, уже привыкшему к роскоши человеку труднее переносить тяготы, чем людям, которые жили так всегда?
Ему никто не отвечает. Я молчу, его жена тоже. Он вдруг сам отвечает на свой вопрос:
— По-моему, человек — это дурак, дура-а-ак!
В миг, когда солнце садится за равнины, когда только-только опускается за горизонт, вокруг становится так красиво, зелёная роща ив и тополей окрашивается в оранжевый цвет. Трава на берегах тоже становится оранжевой. Мужчина и женщина, стоящие на мостике, тоже окрашены закатом, и не разобрать, кто из них кто.
IV
Когда после длительной командировки я вернулся к реке Цзышуй, пшеница уже начала колоситься.
Я спешил на родину в деревню с нетерпением, мечтая полюбоваться, как колосится и цветёт пшеница. Всю свою жизнь, за исключением последних семи-восьми лет, я проводил этот сезон у реки Цзышуй.
Солнце опустилось за плоскую вершину Сиюань. В реке около плотины купаются три подростка. Я вижу, что на том берегу на пляже косо торчит грохот. Рядом трудятся. Камни с шумом падают в грохот. Невесёлый монотонный звук.
А где мужчина?
Где тот мужчина, которому нравится смотреть на женщин и которого за это обзывают «подлецом» и «упёртым медведем»?
|
|
|
Я снял ботинки и носки, перешёл реку вброд. Вода прохладная, камни на дне реки скользкие. Я подошёл к женщине, закурил сигарету.
— А где твой «упёртый медведь»?
— Не приходил.
Я начал высказывать различные предположения: нездоров, уехал в гости к родственникам, в командировку и т. д. Но на каждый мой вопрос она отвечает одним словом: «Нет! »
Я перестал выпытывать, поняв по её лицу, что ей неприятно. Затем я решил, что, может, они поссорились или случилось какое несчастье. Но я не решился спросить.
Она тихо вздохнула.
Я всё-таки спросил:
— Ну, что случилось?
Она поставила лопату, тяжело и глубоко вздохнула:
— Дочка плохо сдала экзамены.
— Только из-за этого? — я вздохнул с облегчением. — Ну так сдаст в следующий раз!
Она горько усмехнулась:
— Это не простые экзамены. По их результатам распределяют в группы. Сдать их — поступить в ведущие группы, не сдать — в простые группы. Поступление в простые группы значит, что дорога в вуз закрыта.
Такое мне в голову не приходило.
Она начала рассказывать:
— Дочка сама не смела папе сообщить. Когда он наконец узнал, ему стало плохо. Такая слабость, не мог даже лопату поднять.
Он лежал в постели три дня без еды, только воду пил. Целые ночи не спал, лежал с открытыми глазами и молча вздыхал. Я пыталась утешить его, но он мне и слова не ответил.
— Где дочка учится? В высшей или начальной средней школе?
— В уездной средней школе, на первом курсе высшей средней школы. В этом семестре распределяют студентов в ведущие группы.
Я помню время, когда мой ребёнок учился. Я тоже знаю важность ведущих групп. Но я не думал, что это может стать таким ударом.
Она печально говорит:
— Моя дочка тоже виновата… Отлично училась в течение всего года, получала лучшие отметки. Но в самый важный момент, когда формировались группы, плохо сдала экзамен… Только вчера он наконец-то заговорил, сказал только одно: «Какой смысл мне копать камни дальше? Какой смысл мне копать эти камни…»
|
|
|
— А ты же сказала, что он «упёртый медведь»? Разве такая мелочь может его сломить? — удивляюсь я.
— Муж очень волнуется из-за дочкиной учёбы. Он сам не сдал экзамены в вуз, потому что ему не хватало всего нескольких баллов, и очень хочет, чтобы дочка смогла… Он часто говорит, что лишь бы детка поступила в университет. Он тогда выкопает весь пляж! А теперь, он сказал, какой смысл копать камни дальше!
— Может, поговорить с ним? — предлагаю я.
— Не ходи, бесполезно.
Я хорошо знаю, как крестьянские семьи мечтают, чтобы их дети поступили в университет, как это важно для родителей. У меня сжимается сердце.
— Он пришёл! Боже мой! Он сам пришёл! — восклицает женщина. У неё на глазах выступают слёзы.
Я вижу её мужа, на его спине висит грохот, на одном плече он несёт кирку и лопату, на другом — коромысло с двумя сетчатыми вёдрами на железных крюках.
Он молча улыбается мне и начинает устанавливать грохот.
— Уже стемнело. Зачем пришёл? — говорит жена.
— Выкопаю хотя бы два ведра песка, — отвечает муж.
Я хочу поговорить с ним, но он делает знак, чтобы я помолчал.
Женщина тоже хочет с ним поговорить. Но он перебивает её:
— Не будем говорить. Давай помолчим.
Я сижу на песчаной вышке и грущу.
Мужчина долго молчит. Кирка шумно ударяется о камни в песке, иногда проскакивают искры.
Выпрямившись, он наконец спокойно говорит:
— На худой конец поставим дочке ещё один грохот на пляже!
Моё сердце сжалось.
Я вижу, что женщина роняет лопату. Вижу, что она садится на песок, закрывает лицо руками. Я слышу тихий плач.
Я ничего не вижу из-за слёз.
Перевод Ли Чжи
Чжан Цзе
В ДОЖДЬ
После двух с лишним лет изоляционной проверки особая комиссия наконец-то известила Ян Ин, что ей разрешено съездить домой к родным.
Мать послала ответное письмо, в котором просила взять с собой одеяло, потому что близится зима.
Семья Ян Ин давно была в разлуке: отец находился в изоляционной проверке, младшие братья и сёстры разъехались по другим провинциям, поселились в деревнях и стали коммунарами. Они увезли с собой постели, и дома почти ничего не осталось. Уже несколько лет семья живёт на одну зарплату матери, поэтому купить новое одеяло не по карману.
Ян Ин завязала багаж в узел и пошла в комнату водителей.
Открыв дверь, она тут же зажмурилась из-за густого дыма сигарет. Из-за того, что ей часто приходится не спать ночью и под тусклой лампой писать объяснительные о своих недостатках, проступках и вине перед партией, её светлые глаза испортились. Лёгкий дым, ветерок или слишком яркий свет всегда вызывают у неё слёзы.
|
|
|
Однажды, когда она училась в университете, молодой человек посвятил ей любовные стихи:
Глаза, прожекторы твои,
При них в душе моей нет теней…
Потом её жестоко высмеяли, прочитав эти стихи в женском общежитии. Эх, что глаза, что тени, всё было мальчишеский вздор…
Она слышит чей-то голос:
— Подавайте главные карты! — и до неё доносится шум, как будто на пол упало полное ведро.
В приоткрытую дверь дунул ветер и рассеял дым в помещении. Посреди комнаты Ян Ин видит стол, сделанный из упаковочной коробки, за которым курят и играют в карты четверо мужчин. Они азартно стучат руками по столу при каждом броске карты. Ей кажется, что самодельный стол может в любой момент порваться от удара. Напротив двери сидит мужчина в коричневой кепке, натянутой до бровей. В уголке его рта торчит сигарета. Он сосредоточил внимание на картах, и ему больше ни до чего нет дела. Вот он обеими руками лениво собирает разбросанные карты со стола и поднимает их. Картонные квадратики плавно падают из его рук одна за другой на стол с приятным шумом, образовывая аккуратные кресты.
Похоже, никто не заметил, что в комнате появился ещё один человек. Ян Ин долго стоит возле двери и молчит. Она не знает, как обратиться со своей просьбой, хотя ей известно, что в школе кадров есть правило: каждый «боец седьмого мая», [31] которому нужно ехать на вокзал, имеет право просить машину в отделе водителей.
Мужчина в кепке словно почувствовал её третьим глазом и, не поднимая на неё взгляд, спросил:
— Машина нужна?
Ян Ин кивнула головой.
Мужчина, сидящий рядом с ним, косо посмотрел на неё и сказал:
— Ей? Не думай!
Неловкая многозначительная тишина, нарушаемая только шелестом карт. Вдруг кто-то плюнул на пол.
Она повернулась, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Долго стояла в недоумении у ворот школы кадров, пристально глядя на ворону, прыгающую по площадке в поисках пищи. И в голове у Ян Ин вертится простой вопрос, на который нет ответа: «Что они обо мне знают? »
Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы отправиться в путь длиной двадцать километров, отделяющих её от вокзала.
Деревья по обеим сторонам дороги давно оголились, вытянув вверх пустые ветви, словно руки людей, умоляющих о жалости, которой нет в этом мире. Впереди — бесконечная даль. Пасмурная погода раскрасила дорогу и поля по бокам одним серым цветом. Душно.
Пошёл дождь. Стало слякотно. Вскоре матерчатые туфли Ян Ин насквозь промокли в лужах. Дождь льётся по лицу, по волосам. Промокшее одеяло на спине становится всё тяжелее. Пеньковая верёвка режет плечи.
Она не догадалась взять с собой зонт или плащ. Когда нечем защитить свою душу, странно и нелепо прятать от дождя тело.
Ей нравится дождь.
В детстве она часто, босая, в одной майке, бегала, кричала и веселилась во время летних ливней. Промокшая майка липла к её выпуклому животику…
Дождь пошёл с пузырями,
Черепах пошёл с соломенной шляпой…
Она часто пела эту песенку.
Когда подросла, она полюбила гулять под зонтиком в шелестящий дождь и слушать звук падающих на зонт капель. Под зонтиком рядом с ней было ещё одно лицо. Под нескончаемый шорох дождя оно казалось таким привлекательным.
А что теперь? Почему дождь беспощадно размывает её?
Может быть, кто-то, хотя бы недолго, проводит её в этот безжалостный дождь? Она оглядывается в поисках других прохожих, но на дороге никого нет. Хотя бы корова или собака… Но в такую погоду даже самый резвый щенок предпочитает дремать под боком у матери.
Рядом с ней только деревья. Они безнадёжно умоляют о чём-то, вытянув ветви. По чёрным стволам льётся дождь… Дерево умеет плакать? Разве иногда оно тоже чувствует печаль?
Она бредёт под монотонный шум дождя, будто всю жизнь так ходила в ненастье с промокшим одеялом на спине, по этой дороге… В душе тупое равнодушие. Она вяло подумала — есть ли на свете что-то, способное вызвать в ней хоть какое-нибудь желание? Хоть желание ударить кого-то?
«Ди-ди-и! » За спиной раздался гудок машины. Ей лениво оглядываться. Она отошла в сторону.
Какой-то джип обогнал её и затормозил. Дверь открылась, из машины высунулся мужчина в коричневой кепке и крикнул:
— В машину!
Она оглянулась. Никого. Кажется, обращаются к ней.
Кепка всё ещё натянута до бровей, сигарета так и торчит в углу рта, словно мужчине на всё плевать. В салоне слышно только, как дворники скрипят по лобовому стеклу, вправо-влево, вправо-влево. Дорога перед машиной то и дело прячется в пелене дождя. Костлявые руки держат руль.
В её памяти мелькают все события и люди, с которыми она сталкивалась за тридцать с лишним лет. Эх, её недлинный путь судьбы похож на дорогу за стеклом: то ясен, то нет.
Приехали.
Он выплюнул сигарету. Горящий окурок упал в лужу, с шипением погас и поднял струйку дыма.
— Пожалуйста, выходите, — произнёс он.
Это третья фраза, которую он сказал ей за всё время.
Она молча поднялась и вышла, не поблагодарив и даже не оглянувшись.
Идёт дождь, а она стоит как истукан. Слышит, как хлопнули дверью машины, дали задний ход, и, прибавив газу, машина умчалась прочь, разбрызгивая грязь.
Затем Ян Ин вошла в заброшенный вокзал.
Перевод Ли Чжи
Пэн Цзяньмин
|
|
|
