 |
История любви в салоне причёсок 4 страница
|
|
|
|
VII
Маленькая разорвала свои отношения с семьёй Хоу, об этом было помещено объявление в газетах. Для того чтобы избавиться от наложницы, пришлось потратить значительную сумму. Как мне впоследствии рассказала мать, Сяодир оказалась в безвыходном положении. Сначала она без лишнего шума упорными усилиями приобрела определённое положение в семье Хоу, наладила отношения с нашими родственниками, даже Седьмая тётя, жена нашего Седьмого дяди, приняла её сторону. Дедушка и бабушка уже не говорили о ней плохо. Чего ещё могла желать такая безродная женщина, как Сяодир? Но она не рассчитала свои силы, потеряла голову от радости и проявила неслыханную дерзость! Она решила, что с этих пор она будет хозяйкой в доме. Но она забыла, что она здесь только Маленькая! Если бы в то время она была более предусмотрительной, то ушла бы к себе в боковой дворик и не выходила оттуда, что бы ни происходило в доме! Делай то, что тебе положено, Маленькая! Помнишь, как сама сюда затесалась?
Считая себя незаменимой, она выставила из дома барышню Ван Сысы. Но Сяодир должна была понять, что, раз уж господин Хоу решил взять новую наложницу, значит, её положение пошатнулось. Если бы она вела себя тихо, хозяин не выгнал бы её, ведь всё-таки она родила ему дочь. Но поскольку Сяодир захотелось показать, что она здесь хозяйка… В общем, сама виновата. Сейчас самое лучшее — уйти. Маленькая так и сделала.
Её спросили, сколько она хочет получить денег. Ни в коем случае нельзя забыть, сколько она сделала для дома Хоу, обеспечить ей безбедную жизнь. Но отец не был настроен так доброжелательно: «На неё и так потрачено немало денег». Чувства его к Сяодир увяли, и дальнейшая судьба некогда любимой женщины его больше не волновала. Но моя добрая мать решила поступить по справедливости и дать бывшей наложнице, сколько она попросит. Сама Маленькая заявила — пусть старшая госпожа сделает милость! «И что же нужно? » — спросили её через служанку. Сяодир ответила — ей нужна дочь, которую она родила. «Тьфу! » — таков был ответ её дочери Четвёртой.
|
|
|
— Мама, — Четвёртая прибежала к моей матери и прямо её спросила: — Я ведь по рождению отношусь к семье Хоу?
Мать сказала, что, конечно, так.
— Значит, так, — продолжала Четвёртая, — а Маленькая?
Мать сказала, что нет. Во-первых, она попала в дом не после свадьбы, во-вторых, её не купили как служанку, значит, она никто.
— Ну тогда я не понимаю! — с ещё большим запалом заявила Четвёртая. — Если она не из дома Хоу, почему она может забирать с собой члена семьи Хоу?
— Кто сказал, что она может забрать кого-то из дома Хоу? — мать, конечно, была на это не согласна. Пусть мы будем бедняками, но мы не позволим какой-то певичке забрать нашу дочку!
— Четвёртая! Я никому не позволю тебя забрать. Не беспокойся, девочка. Это тебя не коснётся. Мне не составит труда её выпроводить. Ведь всё дело в деньгах!
Тот день, когда Маленькая покидала дом, я до сих пор помню во всех деталях. Накрапывал мелкий дождь, никто не вышел её проводить, ей только сказали, что за воротами её ждёт рикша. Маленькая с двумя чемоданами вышла из бокового дворика. Слуги попрятались по углам и исподтишка за ней наблюдали, никто не помог ей нести чемоданы. Расстроенной она не выглядела, шла свободно и естественно, словно она собиралась за покупками. Но только на этот раз, дойдя до середины двора, она нарочно замедлила шаги, глянула вокруг и очень грустно сказала:
— Я ухожу!
Потом быстрым шагом пошла прямо к воротам. В это время мать у нас в детской сидела с отсутствующим видом, как будто прислушивалась к шагам Сяодир. Попрощался только я. Я в это время стоял на стуле и наблюдал в окно. Когда Маленькая проходила через наш двор, я крикнул ей в спину:
|
|
|
— Маленькая! — голос у меня был громкий, пронзительный и противный. Она явно меня услышала, но никак не отреагировала. А мать подошла ко мне и слегка хлопнула по попе.
Маленькая ушла, и с тех пор мы о ней не слышали. Седьмая тётя о ней беспокоилась и как-то ненароком сказала матери:
— Боюсь, что этот суд хорошим не кончится! Лучше бы мы уладили дело деньгами. Боюсь только, что пострадавшие потребуют заплатить смертью за смерть!
При этом тётя вздохнула.
— Мы, во всяком случае, дали ей столько денег, что хватит не на один суд, — совершенно спокойно сказала мать.
А отец? Он вообще никак не отреагировал на уход Сяодир, как будто это его не касалось. Он ходил на работу, возвращался домой, ел, спал, не проявляя ни малейшего беспокойства. Он вёл себя как глупец, делал вид, что ничего не произошло. С тех пор я глубоко возненавидел безответственность мужчин! Благородный человек, пример для нас! А что о нём думают, ему безразлично. Я, во всяком случае, не собирался у него учиться. Кто поручится, что он больше никого не приведёт в дом?
Хотя он, скажем так, вёл себя равнодушно, тем не менее следил за тем, как идёт судебный процесс. Сейчас появилась другая обвиняемая: до смерти потерпевшую довела некая Сун Яньфан, проживавшая в то время в боковом дворике в семье Хоу. Барышня Ван Сысы считала, что Сун Яньфан пользуется у хозяина доверием, поэтому обратилась к ней за помощью. Вот так слепили этот сюжет. В первые дни газеты писали об этом, но очень быстро интерес угас. Горячей новостью стала новость о продаже одной иностранной аптекой героина (который китайцы в то время называли «белым порошком»). Так вот, в газетах утверждалось, что этот белый порошок делается из черепов мертвецов. И опять утренние, вечерние газеты, еженедельники и иллюстрированные журналы принялись обсуждать, действительно ли этот белый порошок изготавливается из черепов мертвецов. А о суде, связанном с убийством барышни Ван Сысы, все уже забыли.
Но вот в один прекрасный день в дом, как ветер, ворвался Четвёртый дядя, сын моего Третьего деда, и сообщил потрясающую новость:
|
|
|
— Вы знаете, что Сун Яньфан выиграла суд, связанный с барышней Ван Сысы? Пострадавшие отозвали своё заявление, указав, что ничего не произошло, что с Ван Сысы всё в порядке. Сейчас появились афиши, что она снова поёт свой «Поезд-экспресс» в дансинге «Виктория». Вот и скажите, какими способностями обладает эта Сун Яньфан!
Как стало известно Четвёртому дяде, после того как Сун Яньфан покинула наш дом, она побывала у адвоката Юань Юаньюаня. Неизвестно, о чём они разговаривали, но в результате пожали друг другу руки. Как раз в это время снова появились афиши, что Ван Сысы выступает со своими песнями. Ложная тревога послужила хорошей рекламой для тяньцзиньских господ. Ну а что касается знаменитого адвоката, то он без дел не остался, ему поручили новое дело, ещё более выгодное, чем наше.
А что сказать о Сун Яньфан? Вскоре она снова вернулась на сцену и стала вновь петь в опере. К тому же с оглушительным успехом! В Большом оперном театре повесили афиши, и каждый раз зал был полон. Газеты Тяньцзиня постоянно печатали о ней различные статьи. Одна газете опубликовала статью под таким броским заголовком: «Десять лет не появлявшаяся на публике Сун Яньфан уже семь дней выступает на сцене. Вновь вернулась на подмостки театра и заблистала ещё ярче! »
Вот так популярна стала малышка Яньфан!
— Чужие дела меня не касаются! — услышав все эти новости, мать не слишком удивилась. — Надеюсь только, что теперь мужчины из дома Хоу будут беречь свою репутацию и станут избегать неприятных историй.
— Всё это стоило больших денег! — поддакнул Четвёртый дядя. — Мне говорили, чтобы уладить это дело, вам пришлось на это потратить всё своё приданое. Жаль! Очень жаль! Старшая невестка, у вас большой опыт, в такой серьёзной ситуации вы не тронули общие деньги. Да ведь и правда, каждая семья должна сама решать свои проблемы. А общие деньги нужны на многие общие траты. Их трогать нельзя. Ни в коем случае нельзя!
Повздыхав, Четвёртый дядя удалился. Как будто если не трогать общие деньги, то ему всю жизнь не придётся горевать! Богачи! Их денег не проесть и нескольким поколениям…
|
|
|
Внешне жизнь в нашей семье опять потекла спокойно. У матери не оставалось своих денег, чтобы вкладывать их в хозяйство, хорошо ещё, что отец имел ежемесячное жалованье. К сожалению, после седьмого июля[28] компания «Осака» уже была не той, что прежде. Японцы начали бесчинствовать в Китае. Им больше не нужно было нанимать какого-то китайца в качестве доверенного лица, они и сами могли открыто делать свои дела. Так господин Хоу превратился в простого наёмного служащего компании «Осака» и лишился всех особых привилегий. Он больше не имел возможности за казённый счёт играть в карты, посещать театр. Но всё это пошло отцу на пользу. Он перестал ходить в игорные дома, в театры, на банкеты, в дансинги и другие злачные места. Каждый день он вовремя возвращался домой. Мой отец стал добропорядочным человеком.
А бабка? Она по-прежнему играла в мацзян, слушала оперу. В мацзян всегда проигрывала, хорошо ещё, что играла по маленькой. Ну а её проигрыш в несколько сотен юаней мать всегда оплачивала из общего котла или же из денег своей семьи. Так что все были довольны. Ну а что касается посещения оперы, то у моей бабки было много «приёмных дочерей», они по очереди каждый вечер приглашали её в театр.
Казалось бы, жизнь наладилась. Но, как говорится, не предугадаешь, пошлёт ли небо дождь или ветер и что в ближайшем будущем ждёт человека — счастье или горе. Возникли новые сложности, и опять с Четвёртым дядей, сыном моего Третьего деда. Он опять попал в передрягу.
Какую? Вновь проигрался!
Однажды вечером Третий дед с бабушкой с встревоженными лицами пришли к нам, сначала зашли к моей бабушке, а потом к нам в комнаты. Мать даже не успела спросить, что случилось, как Третий дед, плача, сказал моей матери:
— Старшая невестка, помоги нам. Четвёртый снова попал в беду!
— Третий свёкор, Третья свекровь! Сначала выпейте чая, а потом спокойно поговорим! — моя мать никогда не забывала об этикете.
— Наш Четвёртый уже три дня не возвращается домой, мы думали, что он где-то болтается, и не слишком за него волновались… И вот вчера неожиданно получили письмо, в котором говорилось, что мы должны прийти в назначенное место и принести девяносто с лишним тысяч юаней. Это выкуп, явно требуют выкуп!
Дед был очень встревожен, а бабка даже говорить не могла, лишь громко рыдала.
— Дядя и тётя, давайте не будем паниковать, лучше не спеша во всём разберёмся! Если это требование выкупа, то ничего страшного нет. Прежний глава полицейского управления — наш постоянный гость. А новый глава хотя и принадлежит к новодемократической партии, но новодемократическая партия имеет кое-какие контакты с компанией «Осака». Эти мелкие бандиты не посмеют причинить вред члену семьи Хоу. А как его выкупить? Конечно, полицейское управление пошлёт людей, чтобы его освободить, — мать старалась успокоить деда и бабку, уговаривала их не волноваться.
|
|
|
— Только вот какое дело! — дед и бабка не могли больше скрывать и вынуждены были рассказать всю правду. — Это карточный долг! Он снова наделал карточных долгов. Зашёл в тот игорный дом, где когда-то проигрался, не думал, что хозяин его узнает. Но его узнали и к новому долгу добавили старый. И получилось девяносто три тысячи юаней!
Мать сначала не поняла, почему ему насчитали такую сумму.
— Я же сказал, что ему старые и новые долги сложили вместе, — объяснил дед.
— Ведь со старым долгом он уже рассчитался? — никак не могла взять в толк мать.
— Раньше говорили, что рассчитался. Но тогда Хун Цзю из уважения к Яньфан прижал банкомёта. Ну а сейчас Яньфан уже не живёт в доме Хоу, так что Хун Цзю не будет заниматься этим делом. Теперь новый долг хотят добавить к старому, вот и насчитали девяносто три тысячи.
— Боже! Если даже продать всё, что имеет семья Хоу, то всё равно не наберём такую сумму! — мать тоже не знала, что делать, но нельзя же допустить, чтобы человек погиб из-за игорного долга. К тому же в письме было сказано: если похитители не получат деньги через три дня, то отрежут дяде ухо, не получат через пять дней — отрежут нос. Разве можно это допустить? Такой молодой человек — и вдруг лишится уха и носа. Как же ему потом найти жену?!
Наша бабушка не знала, что делать. Свёкра дома не было, так что тяжесть ответственности легла на плечи старшей невестки.
Нужно собирать деньги! Моя мать велела Третьему деду продавать всё, что можно. Третий дед сначала отказывался, ему было неловко. Но на третий день с улицы принесли письмо, на конверте было написано: «Дом Хоу». Третий дед дрожащими руками распечатал конверт, громко вскрикнул и сразу потерял сознание. В конверте лежало окровавленное ухо его Четвёртого сына!
Нужно везде занять, но спасти человека! Мать тут же вытащила все свои украшения, всю одежду. Седьмой дядя и тётя тоже отдали всё. Даже золотые браслеты, которые они приготовили для будущего ребёнка.
Все сложились и ещё назанимали. Но ведь нужно было собрать девяносто три тысячи. Такую сумму враз не найдёшь!
Больше всех, разумеется, волновались Третьи дед и бабка, с утра до вечера требуя от матери, чтобы она немедленно достала девяносто три тысячи. Как будто эти деньги проиграл не их сын, а я! Но мне тогда казалось, что если бы я задолжал такую сумму, то мать не стала бы продавать всё имущество, чтобы меня выкупить. Ну отрезали бы ухо! И что же — сам виноват! Пусть останется память на всю жизнь!
Деньги не удалось собрать, что же теперь делать? Завтра пойдёт четвёртый день, а на пятый день они отрежут ему нос! Если ему и правда отрежут нос, пусть они даже его отпустят, боюсь, я всё равно его не узнаю. Все мы уже дошли до предела, даже я страдал от того, что ничем не мог помочь. Нужно любым путём набрать денег и выкупить дядю!
Но ведь это девяносто три тысячи! Откуда их достать? Если бы это было года два назад, может быть, это было бы нетрудно. Американская нефтяная компания, где работал дед, из уважения к нему дала бы деньги на выкуп. А сейчас откуда взять деньги? Мать была в отчаянии.
Может быть, снова обратиться к господину Хун Цзю, попросить его ещё раз помочь? Пусть похитители подождут несколько дней, дом Хоу обязательно достанет денег и заплатит выкуп. Но где искать этого Хун Цзю? Наша семья общается только с благородными учёными людьми, а не со всякими бандитами и хулиганами.
— Говорят, сегодня Хун Цзю идёт в Китайский Большой оперный театр. Он арендует там ложу, чтобы слушать любимую примадонну, а примадонна эта Яньфан! Если пойти в театр, то там можно увидеть Хун Цзю, — внезапно осенило нашего Третьего деда. Но кто же пойдёт в Китайский Большой оперный театр?
— Может быть, я схожу попробую? — вызвался наш Седьмой дядя.
Тут был ещё один удачный момент. Хотя Сун Яньфан покинула наш дом, она осталась «приёмной дочерью» моей бабки и по всем правилам должна была оставить для неё лучшую ложу в театре. Это была ложа № 2 в бельэтаже, ложа № 1, как положено, оставлялась для мэра города Тяньцзиня. Ложа № 2 вплотную примыкала к ложе № 1. Если даже госпожа Хоу не присутствовала на спектакле, её ложу никто не мог занять. К настоящему времени эта ложа уже пустовала больше года. С другой стороны к ложе № 2 примыкала ложа № 3, находившаяся в личном распоряжении Хун Цзю. Ну, значит, всё в порядке! Вторую ложу от третьей отделяет лишь тонкая перегородка, и Седьмой дядя сможет переговорить с Хун Цзю. Дяде нужно будет заговорить первым, а то кто такой Хун Цзю?! Если люди из семьи Хоу не обратятся к нему, то убей его гром, он первый не посмеет и слова молвить, ведь по положению они далеки друг от друга, как небо от земли!
Вечером дядя взял меня с собой, мы сели на рикшу и поехали в Китайский большой оперный театр. Для меня посещение этого театра было делом обычным. До того как я пошёл в школу, бабка то и дело брала меня с собой в театр, так что опера мне уже надоела. Но на этот раз мне хотелось повидать свет. Нет, мне не интересно было, как там поёт Сун Яньфан, мне хотелось увидеть, что представляет собой этот Хун Цзю!
Театр на этот раз выглядел необычно. Он весь сверкал огнями, вся сцена была заставлена корзинами с цветами. С потолка свисали красные полотнища, на которых было написано: «Приветствуем возвращение на сцену Сяо Яньфан». Начался пролог, зрители в зале заняли свои места. Зал был битком набит. Мы с дядей вошли в ложу № 2. К нам сразу же подошёл служитель театра, подал чай и фрукты и сказал:
— Господа, если что-нибудь понадобится, позовите меня! — и вышел.
Вскоре в первую ложу вошёл какой-то человек и поприветствовал моего дядю. Я спросил дядю:
— Ты с ним знаком?
Дядя ответил:
— Нет, не знаком! Он, наверно, из новодемократического союза. Не стоит с ним связываться!
Через некоторое время в третью ложу кто-то вошёл. Это был огромный чёрный толстяк, его чёрная голова была больше пуфика, который стоял у нас в доме в буддийской молельне. Огромная голова! А рост! Если поставить один на другой два чана для воды, стоящие у нас во дворе, то это будет как раз рост этого Хун Цзю. Медведь, огромный медведь!
Хун Цзю вошёл в свою ложу и, не оглядываясь по сторонам, спокойно сел и опустил голову. Казалось, его не интересует опера, он смотрел куда-то вниз и вбок. Вдруг в театре начался переполох: все взоры сосредоточились на ложах бельэтажа, раздался громкий топот сапог, вслед за этим восемь мускулистых парней вихрем взлетели на второй этаж. Сначала я не понял, что произошло, мне показалось, что это полицейские ловят шпионов. Но неожиданно эти парни расступились, они, оказывается, окружали какую-то нарядную женщину в роскошном шёлковом туалете с отличным макияжем. Руки её сверкали, на пальцах было надето восемь колец. Я увидел, что на одном пальце у неё было два кольца: одно с изумрудом, другое с рубином. Заглядевшись на всё это, я не обратил внимания на её лицо, а когда я поднял глаза… Знаете, кто это был? Маленькая! Сун Яньфан, которая теперь именовалась Сяо Яньфан. Самая популярная примадонна!
Перед началом спектакля, до того как надеть театральные костюмы, актрисы заходили в ложу поприветствовать своих покровителей. Во-первых, чтобы лично поблагодарить за то, что они пришли на спектакль, во-вторых, чтобы продемонстрировать всем зрителям собственную значимость. Так было принято. Когда Сяо Яньфан поднялась в бельэтаж, она сначала пошла в первую ложу поблагодарить мэра Тяньцзиня, сказала несколько слов и вышла. Подняла голову и увидела нас.
— О, это же господин Седьмой! — с этими словами она подошла к нам.
— Здравствуйте, барышня Сун! — Теперь уже Седьмой не называл её «младшей женой брата», они уже не были родственниками, вот он и обращался к ней «барышня Сун».
Толкнув дверь нашей ложи, Сяо Яньфан вошла, непринуждённо улыбнулась, как будто мы никогда не были с ней связаны. Она артистка, мы всего лишь зрители. Вот и всё!
— О, как ты вырос! — совершенно неожиданно обратилась она ко мне. И не успел я отстраниться, как она погладила меня по голове. До сих пор у меня мурашки бегут по телу, когда я это вспоминаю!
— Давно хотелось побывать на вашем спектакле, мисс Сун, да всё никак не могли выбрать время. Сегодня пришли первый раз. У вас всё хорошо? — сказал Седьмой дядя, глядя в сторону Хун Цзю.
— Дома всё в порядке? — спросила мисс Сун и взглянула на меня: — Твои сёстры здоровы?
Я понимал, что её интересует Четвёртая. Дядя, конечно, тоже понял и тут же сказал:
— Всё хорошо, Четвёртая уже учится в третьем классе, она по-прежнему лучшая ученица!
— Да, прошёл уже год, у меня всё хорошо, но я иногда скучаю… Ну ладно, всё это уже прошлое!
Тут Маленькая захлюпала носом и вытерла слёзы. Однако очень скоро она как ни в чём не бывало улыбнулась.
— Ну, господин Седьмой, смотрите спектакль и передайте привет моей приёмной матери. Скажите ей — как только у неё будет свободное время, пусть приходит послушать оперу. Эта ложа всегда будет в её распоряжении!
Вслед за этим она прошла в третью ложу, о чём-то поговорила с Хун Цзю, попрощалась и отправилась к себе за кулисы.
Только теперь Седьмой дядя обратился к Хун Цзю:
— Вы ведь господин Хун Цзю?
Сначала Хун Цзю даже не поверил, что мой дядя обращается к нему, какое-то время он колебался, а потом, увидев, что вокруг нет посторонних, испуганно встал, несколько раз поклонился Седьмому дяде и представился:
— Моя фамилия Хун, по счёту я Девятый. Я не заслуживаю, чтобы меня называли «господин». Разрешите спросить: вы ведь Седьмой господин из дома Хоу?
— Не достоин! Не достоин такой чести, — мой Седьмой дядя тоже произносил слова, предписанные этикетом. — Давно слышал ваше прославленное имя, но не представлялось случая познакомиться с вами лично. Очень, очень жаль!
— Седьмой господин! Вы слишком преувеличиваете мои заслуги! Вы из богатого, учёного дома, а я, Хун Цзю, простой грубый человек, мне и в голову не приходит заводить высокие знакомства. Сегодня если бы вы со мной не заговорили, то, убейте меня, я бы ни за что не посмел обратиться к вам. Я бы побоялся оскорбить вас! — в смятении говорил Хун Цзю и даже встал с места.
— Просто я обычно очень занят, а то бы я давно нанёс вам визит, чтобы поблагодарить за то, что вы выручили Четвёртого господина дома Хоу… — Седьмой дядя хотел сразу намекнуть о своём деле.
— А что? У Четвёртого господина какие-то проблемы? — Хун Цзю нарочно сделал вид, что он вообще ничего не знает о делах Четвёртого.
— Прошлый раз Четвёртый проигрался, у него не было выхода… — дядя упорно переводил разговор на то происшествие…
Но, к его возмущению, Хун Цзю по-прежнему делал вид, что ничего не помнит. Он долго моргал глазами, но так и не сознался.
— Если бы прошлый раз вы не помогли ему, то наша семья очень бы пострадала! — прямо сказал Седьмой дядя.
— Седьмой господин, вы ошибаетесь! Когда это я помогал семье Хоу? Вы преувеличиваете мои возможности! Вы ошибаетесь! Я вообще ничего не знаю о карточном проигрыше Четвёртого господина, тем более я ему не помогал. Как можно? Немыслимое дело! Невозможно! Никак невозможно! — отпирался Хун Цзю и качал своей чёрной головой.
— Да, наш Четвёртый никуда не годится! В прошлый раз с таким трудом всё уладили, так он снова взялся за старое… На этот раз его похитили и требуют, чтобы семья заплатила за него выкуп. Деньги мы, конечно, отдадим. Но они сегодня отрезали ухо, завтра собираются отрезать нос. Чтобы собрать девяносто тысяч, надо ведь какое-то время… — говорил мой дядя словно сам с собой, не обращая внимания, слушает его Хун Цзю или нет. Наконец тому это надоело и он прервал дядю:
— Верните деньги, и дело с концом, а ухо, нос-это всё ерунда! Они ненастоящие.
Боже, оказывается, могут прислать ненастоящие нос и ухо, чтобы попугать. Теперь мне понятно! Если кто-то впоследствии пришлёт мне ухо или нос, я сначала дам это понюхать какой-нибудь собаке. Если это настоящие, то она их утащит! А если не настоящие, то она есть не будет. Помашет хвостом и уйдёт.
VIII
Когда Четвёртый дядя вернулся домой, он заперся у себя и не выходил. Бабушка велела:
— Скажите Четвёртому, чтобы сидел у себя и ни к кому не заходил здороваться! Полный крах!
Проигрыш Четвёртого пустил по миру всю семью. Хотя это ещё нельзя было назвать крайней бедностью, но нам приходилось трудно. Первым признаком обнищания стала ликвидация общей бухгалтерии, ведь общего капитала теперь не было. Без общей бухгалтерии большая семья Хоу фактически распалась, каждый жил своей малой семьёй.
Второй признак обеднения семьи Хоу — увольнение всех слуг и служанок. Картина, когда они покидали дом, была ещё более печальной и трогательной, чем когда уходила Маленькая. Они все громко рыдали, заходили в каждую семью попрощаться, а когда доходили до ворот, громко кричали:
— Когда вернётся старший господин, пусть нас возьмут обратно!
Мать отвечала согласием, а сама при этом беззвучно рыдала…
Конечно, как говорит пословица, тощий верблюд всё равно жирнее овцы, пусть семья Хоу разорилась, но всё-таки она по-прежнему держала марку. Две мои старшие сестры, как и раньше, учились в средней школе, что в то время было непростым делом. Мой старший брат учился в элитной средней школе. Расходы на обучение всех троих были весьма значительны. Чтобы снизить эти расходы, мать решила начать с меня. Что это значило? Перевести меня в другую школу. Вместо элитной школы, в которую я ходил, перевести меня в обычную общественную школу. Я был не против. Мне уже давно надоело торчать в элитной школе. Ученики и ученицы этой школы, как зачумлённые куры, выпендривались друг перед другом, а если кого-то толкнёшь, то начинают вопить, как будто их пырнули ножом. Я давно уже их всех ненавидел, пусть катятся к чёрту! Теперь я от них ухожу!
Только что делать с моей сестрой Четвёртой? В те времена девочек не брали в общественные школы. Была, правда, одна такая школа, куда брали девочек, но она располагалась очень далеко от дома, и мать боялась отпускать сестру одну. Ничего не поделаешь, придётся её оставить в элитной школе!
Однажды мать позвала мою сестру и с большим огорчением сказала ей:
— Хотя наша семье обеднела, но мать вас не обидит. На еду и на жизнь нам хватит. Но кое от чего придётся отказаться. Вы знаете, что в доме больше нет рикш, их всех уволили. Придётся вам ходить в школу пешком.
Сестра замолчала, но не кивнула головой в знак согласия. Мать и сама всё понимала. Ученики частных школ ходили на уроки не для того, чтобы учиться, а скорее чтобы похвастаться друг перед другом богатством своей семьи. Эти маленькие зверёныши начинали уже утром по дороге в школу сравнивать, кто во что одет, на ком какая обувь, у кого какой ранец, у кого какой мячик. И самое противное — они ещё сравнивали, у кого какой рикша, какие слуги сопровождают рикшу, а некоторые уже были за гранью сравнения: они приезжали на автомобилях. Важен престиж! Поэтому отсутствие рикши было для моей сестры обиднее, чем слова о том, что она дочь наложницы. Хотя сестра ничего не сказала, мне было совершенно ясно, о чём она думает.
Итак, в нашей семье произошли большие перемены. Эти перемены больше всего пошли на пользу именно мне. Перейдя в общественную школу, я сразу поумнел. Я понимал всё, что объяснял учитель, и в конце года после экзаменов занял первое место. Мать порадовалась:
— Посмотрите на него! Бедность пошла ему на пользу. Если бы он ещё год проучился в той школе, то стал бы полным идиотом!
Мать ещё не знала, что в общественной школе я тоже окажусь полным идиотом. Ну это, конечно, произошло позже…
Учась в общественной школе, я стал очень жалеть своих бывших одноклассников. Уроками их особенно не загружали, а развлечений хватало: то тебе весенние каникулы, то общие праздники, то примерка формы, то праздник школы. Короче, из них всеми способами выжимали деньги. Моя сестра всё это понимала, но вынуждена была участвовать в общих мероприятиях. Что же поделаешь? А деньги? Деньги она просила у матери.
Честно говоря, в этом отношении я был немного недоволен матерью. Четвёртая не была её родной дочерью. Зачем нужно было тратить на неё так много денег? Много раз мать ездила за деньгами для Четвёртой в дом к своей родной матери. А потом ей ещё приходилось проводить разъяснительную работу с другими детьми: вы мои родные дочери, вас можно немного обидеть, а Четвёртая мне не родная, если её обидеть, то что скажут посторонние люди? Мать, ты снова шьёшь одежду для Четвёртой? Ну а мы будем носить старую, сойдёт и так! Пусть она по-прежнему наряжается, корчит из себя барышню! Но смотри, мать, не ошибись! Как говорится, знаешь лицо, не знаешь сердце. Домашние собаки, когда дом обеднел, жмутся к дому, а дикие собаки разбегаются! Мать говорила — поменьше болтайте. Главное — это хорошо учиться. Посмотрите на эту малышку, вашу сестру, вот это воля. Когда у нас были деньги, она не училась, а развлекалась. А теперь старается изо всех сил, значит, из неё выйдет толк!
Из кого выйдет толк, это ещё неизвестно! Что касается меня, то я считал, что если бы наша семья не обеднела, то я, наверное, научился бы плохому, очень плохому. Может быть, кого-нибудь привёл в дом… Трудно сказать…
Мать поступала так: еду, одежду, игрушки — всё в первую очередь получала Четвёртая. Значит, она получила на полразряда больше, чем я, и на целый разряд больше, чем мои две старшие сёстры. Что же касается нашего старшего брата, то он был на особом положении. Его обеспечивала семья нашей бабушки с материнской стороны, и он получал даже больше, чем в нашей семье до того, как она обеднела. Вот таким образом среди нас появились два особых человека. На них не сказывалось положение нашей семьи. «Благородный человек не ест простую пищу». Они не делили с нами нашу бедность.
Несмотря на это, в конце концов Четвёртая сбежала от бедности.
Однажды во время летних каникул наша Третья бабушка прислала к нам человека с посланием, что ей очень одиноко и она хочет взять на лето кого-нибудь из детей. Кто поедет? Обе старшие сестры отказались, старший брат давно уже на каникулы уехал к нашей бабушке с материнской стороны. Я сказал, что я могу пойти. Мать отказалась: лучше сиди смирно дома, разве бабушка в состоянии будет выносить твои штучки? Ну тогда кто же поедет? Пришлось ехать маленькой Четвёртой. Собрали её вещички, и она ушла с посыльным.
У Третьей бабушки Четвёртая прогостила все каникулы — тридцать пять дней. За это время она несколько раз приходила домой, но видно было, что она не находит себе места и торопится обратно к бабушке. Я сам видел, как она, радостно подпрыгивая, выбегала из дома за ворота. Похоже, ей там очень понравилось. Закончились каникулы, Четвёртая вернулась домой. Боже мой, сколько у неё было новой одежды, да и других всяких новых штучек. Просто зависть брала!
|
|
|
