 |
Гений не торопил его, он видел, что по каким-то причинам его ученик не спешит уходить. Нежно улыбнувшись, он снова налил кофе себе и ему, на что в ответ получил благодарную улыбку.
|
|
|
|
- Том, как ты понял, что тебе нравится рисовать?
- Не знаю. Это как-то было само собой разумеющимся… Когда мне хотелось чего-то, чего я сам не понимал, я брал карандаш и рисовал. Я не думал о том, что мне это нравится, мне хотелось, поэтому я это делал.
- А ради чего ты рисуешь?
- Ради того, чтобы… Не знаю… Ради того, чтобы испытать радость и гордость, когда увижу, что у меня получилось.
- То есть для тебя важен результат?
- Конечно, как и в любом деле…
Билл прищурился и посмотрел на него с интересом.
- Вот мы вчера занимались сексом, когда тебе было лучше, во время секса или сейчас, когда получил результат?
- Ну… - Том усмехнулся. – Ты меня поймал…
- Когда оргазм ярче, когда ты делаешь это ради удовольствия или ради того, чтобы скорее кончить?
Том прикрыл глаза и кивнул.
- Думаю, ты знаешь ответ.
- Знаю. И ты знаешь. Жизнь, секс, рисование… – это процесс, и пока он длится, можно ждать его окончания, а можно им наслаждаться.
Это ночное путешествие не только не расслабило Тома, но и придало сил. Спокойный и уверенный вид Билла, когда он разбирал краски, и утренний разговор, заставили задуматься над тем, что искусство – это по сути то, что любит Билл, то без чего он не представляет своей жизни и то, чем он всегда занимается с удовольствием. Это занятие, которое боготворит его гений, которое его успокаивает и приносит радость, почему же для Тома оно стало мучением? Может быть, потому, что он посчитал, что «надо», потому что он «должен»… Но ведь Билл вряд ли хотел именно этого, прося Тома сделать это ради него. Билл искренне любил краски, а все, что связано с Ним, не может не любить и Том.
Перестав беспокоится за то, что у него выходит и не выходит, Том почувствовал себя намного лучше и увереннее. Он начал рисовать ради удовольствия и, наконец, сама работа и ее результат стали радовать намного больше. Сюжетом он выбрал ту же осень, и теперь только пытался согласовать голос сердца с движениями руки. Не все и не всегда выходило так, как он хотел, но теперь это его не беспокоило. Он понял, что ему нужно, и знал, что не с первого, так с пятого или с двадцатого раза у него выйдет именно то, что он ожидает.
|
|
|
В рамке на ночном столике и на заставке телефона ему улыбался Билл. Достаточно было посмотреть на его счастливую улыбку и представить, как Билл будет улыбаться и прыгать от радости за своего ученика, чтобы открылось второе дыхание.
Том не обманывал себя тем, что амбициозен и работает, чтобы расти и совершенствоваться. Все, что он делал, было только ради одного единственного человека, которому он принадлежал и который принадлежал ему, и душой и телом.
Билл действительно принадлежал ему. Том теперь все чаще приезжал к нему, и в любое время дня и ночи Билл был рад видеть его. Он умел чувствовать его настроение и делиться своим спокойствием и уверенностью. Они никогда не говорили о работе Тома, но иногда, не понятно к чему, Билл говорил как раз то, что Тому было необходимо услышать, хотя он ни о чем его не спрашивал.
Билл давно жил в каждом звуке и в каждом вдохе Тома, но все чаще Том замечал, что и сам он для Билла значит не меньше. Том не видел этого раньше, потому что стоило гению заговорить о живописи, как он забывал обо всем остальном, но сейчас, когда они почти не упоминали в разговоре работу, Том все чаще обращал внимание, что эти взгляды, жесты и нежная улыбка, относились не к полотнам и краскам, а к нему. Те, кто плохо знал Билла, могли бы не заметить их вовсе, но Тому они говорили гораздо больше, чем любые цветастые фразы и признания от кого-то другого. Биллу не было необходимости говорить что-либо, Том и так видел все, что он может сказать. В том, как он не ложился спать до поздней ночи и одной только фразе «Я знал, что ты придешь», в том, как обнимал, прижимаясь, как будто боялся, что Том сбежит и он останется один… и в том, как целовал его, всегда так же трепетно и нежно, как в первый и в последний раз. Том видел, что Билл любил его… По-настоящему любил.
|
|
|
И если было что-то, что Том хотел бы изменить, то это было что-то легкое, почти незаметное… Просто на секунду мелькнувшая тень на дне радостных глаз, просто искренняя счастливая улыбка, ставшая в одно мгновение натянутой, просто руки, нежно обнимающие до этого, вдруг с силой сжавшие рубашку и тут же отпустившие ее, как будто ничего и не было... закушенная губа и задумчивый взгляд, гипнотизирующий стрелки на своих часах.
Но это были скорее мелкие исключения, чем правило.
Чаще всего Билл был спокоен и весел и улыбался, как счастливый человек, у которого нет поводов для беспокойства. Он жил обычной жизнью студента и болтал о том, что надо подготовиться к зачету или изучить биографию какого-то художника… Хотя было странно видеть его среди учащихся. Даже внешне Билл сильно отличался от толпы, зубрящей свои конспекты, с самоуверенными и одновременно перепуганными лицами, не говоря о том, что он мог рассказать гораздо больше, чем большинство лекторов. Но все, что они говорили, он внимательно слушал, а иногда улыбался и тихонько шептал Тому: «Обрати внимание на то, что он говорит, и запомни, а лучше запиши. И никогда так не делай».
Глава 16
Сложно сказать человеку, который тебе нравиться,
Некоторые вещи. Люди лгут не из-за того, что это им нравится.
От этого человек не становиться плохим.
Это называется ложь во спасение… любимому человеку.
Так, как одним тяжело врать близким,
Другим тяжело сказать правду тем, кого они любят.
(манга «Loveless»)
Погода становилась все более холодной и дождливой. На лужах с утра появилась тонкая корочка, испещренная замысловатыми узорами наподобие тех, что были снизу на окнах. А днем шел дождь, превращая любую прогулку в комичное представление на льду с беспорядочными взмахами рук, неуклюжими «па» и грациозными падениями. Ночью снова примораживало.
|
|
|
В академии начались зачеты. Профессора все меньше желали поговорить и все больше ожидали услышать своих воспитанников. Практических и лабораторных работ становилось все больше, как и заданий для подготовки. Студенты застонали от большого количества нагрузки, а благодаря расписанию и количеству занятий в академии проходил весь день, начиная с самого утра и до вечера.
* * *
- Здравствуйте, фрау Хохмут. Вы позволите? – Билл заглянул в аудиторию.
Преподаватель «Истории искусств», крупная женщина с густо подведенными бровями и высокой гулей на макушке, восседала за кафедрой, готовясь к лекции. Сине-зеленое платье трещало на ней по швам, идеально облегая неидеальную фигуру. Массивные серьги оттягивали мочки ушей, а короткие пальцы на пухлых ручках украшали огромные серебряные кольца. Билл и сам любил украшения, но никогда не стремился одеть на себя все, что у него были, одновременно.
|
|
|
