Методологические, и(лчя»иографические

Глава 1

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ НА УРАЛЕ:

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ, И(ЛЧЯ»ИОГРАФИЧЕСКИЕ

И ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМАТИКИ

(ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ)

S 1. Провинциальная партийность в России как предмет исследования

Одной из ключевых методологических проблем, связанных с изу­чением российской партийности, является поиск четко очерченного понятия " партия" в отношении российских политических объединений. Классические определения " партии", распространенные в западной историографии и ориентированные на европейский опыт многопартий­ности, включают, между прочим, такие критерии, как легальность существования и открытую конкуренцию с помощью механизмов парла­ментской демократии. Фактическое отсутствие этих условий в Рос­сийской империи начала XX в. лишает права российские политические образования всех направлений, согласно старым западным партийным теориям, именоваться партиями. Германскому историку М. Хильдер-майеру более корректной представляется концепция, которая связы­вает признание за политическим формированием статуса партии с со­блюдением- ряда условий: . 1) организационной преемственности, т. е. продолжения жизнедеятельности объединения после ухода первого по­коления руководителей; 2) существования организаций на локальном

В дальнейшем под " партийностью" подразумевается не принад-лежность к партии или открытое отстаивание партийной позиции, а совокупность политических институтов, политических и обществен­ных связей, характеризующих систему партий.

уровне и наличия стабильных связей периферии с центральными ор­ганами; 3) решимости местного и центрального руководства не ог­раничиваться организацией влияния на существующую власть, а ваять ее и принять на себя ответственность за государственные решения; 4) привлечения сторонников с помощью выборов и других средств. Вместе с тем автор одного из самых основательных в международной историографии исследований истории Партии социалистов-революцио­неров (ПСР) признает, что эта партия соответствовала лишь перво­му и четвертому требованию, в то время как второе присутствова­ло больше на бумаге: " В реальности не могло быть речи ни о посто­янной организации на партийном фундаменте, ни об упорядоченных связях между партийными уровнями. Равным образом она не вполне отвечала и третьему условию, поскольку ПСР даже в наиболее благо­приятном случае не могла сделать ничего иного, . кроме как попы­таться воздействовать на государственную власть" Ш. Однако позднее М. Хильдермайер ставит под сомнение и наличие первого признака, предполагая возможность иного развития партии эсеров, если бы остались в живых такие колоритные фигуры, как Г. А. Гершуни и М. Р. Гоц [23.

Весьма уязвимым представляется и принятое в советской ис­торической литературе определение партии, базирующееся на клас-

/      ^f~

оовом принципе. Согласно ему, " политическая партия - это соот­ветствующим образом оформленная организация самой активной части класса (или слоя класса), которая ставит, своей целью ведение по­литической борьбы за интересы данного класса (слоя) и наиболее последовательно их выражает и защищает" СЗ]. Столь прямолиней­ная связь партии с выражением интересов определенного класса не просматривается ни при анализе социального состава политических

организаций, ни при изучении их программных документов. В отноше­нии России применение классового определения партии является еще более проблематичным в связи с недостаточно зрелой структуриро­ванностью общества и представлением каждой из многочисленных рос­сийских партий о себе как об общенародном объединении, что безу­словно накладывало на их стратегические и тактические установки заметный отпечаток.

Не вполне четким является и определение партии, предложенное в новейшем учебном пособии по истории политических партий России. Согласно ему, " партия - активная часть народа (группа людей), в большинстве случаев единомышленников, объединенная в политиче­скую организацию, ставящая своей целью совместными действиями ее членов отстаивание интересов определенной социальной группы обще­ства" [41. Желание дистанцироваться от классового принципа приве­ло к тому, что, с одной стороны, данная дефиниция слишком широ­ка и вполне применима для характеристики политических, профес­сионально-политических и соеловно-политических непартийных или предпартийных образований начала XX в. (Союз освобождения, Союз союзов, Советы рабочих депутатов, Совет объединенного дворянст­ва и т. д. ). С другой стороны, авторы определения не дают ответа на вопрос, по какому принципу происходит размежевание '" актив­ной части народа" по партиям. Кроме того, следует учесть и то, что российские партии, особенно в период их расцвета (1905-1907, 1917 гг. ). в значительной степени " обрастали" случайными людьми, среди которых идейные единомышленники составляли компактное мень­шинство, подверженное разногласиям или даже расколам. К тому же, как уже отмечалось, большинство партий вполне искренно считали ' себя представителями всего народа

 

 

Некорректность или неточность приведенных выше определений " партии", их неадекватность российской ситуации побудили констру­ировать в данной работе понятие " политическая партия" по наличию ряда формальных признаков: под " партией" будет в дальнейшем под­разумеваться политическая организация, обладающая собственной программой, партийным аппаратом, печатным органом, местными фили­алами. Вместе с тем следует учитывать, что понятие " партия" в от­ношении России начала XX в. носит условный характер, т. к. автори­тарная политическая действительность крайне неблагоприятно сказы­валась на организационном созревании и на формировании возможно­стей эффективного воздействия на общество и принятие властных ре­шений. Мнение- М. Хильдермайера об уровне организационной зрелости Партии социалистов-революционеров вполне может быть распростране­но и на другие партии: они переросли политические движения, под которыми подразумеваются группы с неопределенным, сменяющимся членским составом и неформальным руководством, и не доросли до политических партий, заняв промежуточное положение между пер­выми и вторыми С 5].

Различия в понимании термина " партия" ведут к прямо противо­положным оценкам степени организованности отдельных российских политических объединений. В то время как отечественные исследова­тели едины во мнении, что именно большевикам удалось добиться на­ибольшей организационной целостности, противопоставляя ей рых­лость и структурную слабость " непролетарских" партий, ряд запад­ных историков М. Малиа, ПШайберт, Т. Эммонс пришли к выводу, что " только либералам удалось основать партию в европейском зна­чении понятия. Партии социалистов-революционеров и социал-демо­кратов, меньшевики и большевики, не были политическими партиями

в западном смысле слова, т. е. они не были организованными полити­ческими объединениями в целях ориентированной на выборы политики. То, что составляло жизнь этих партий, это - маленькие¹ заговоры с целью развязать всеобщий социальный кризис, который должен был вызвать свержение режима" С 63.

Отмеченная выше незрелость российских партий создает проб­лемы их классификации. По мнению германского исследователя Р. Рексхойэера, "... как современники тогда, так и историки сегод­ня, если они хотят обозначить политические позиции, часто не мо­гут дать точных партийных названий, а должны довольствоваться та­кими менее четкими показателями направления, как " левый" или " ре­акционный". ' Так как политические противоречия во многом были обо­стрены до смертельной вражды, даже эти вспомогательные термины подразумевают по сегодняшний день самое разное. С точки зрения крайних правых октябристы казались " левыми". Ленин и советские историки, напротив, считают даже кадетов " контрреволюционерами". Политический словарь, растяжимый в любом направлении, который легко можно было использовать против врагов, был не менее полезен для друзей" [7]. Между тем условность разделения на " правых" и " левых" уже давно стала очевидной С83. Весьма спорной представ­ляется и базирующаяся на статьях а И. Ленина советская классифи­кация партий, которая выделяет в качестве главного критерия их классовую-сущность £ 93. Деление партий на помещичьи, буржуазные, мелкобуржуазные и пролетарские слишком схематично, основано на упрощенном представлении о прямой связи отдельных партий с опре­деленными общественными группами и не подтверждается ни анализом их программ, ни изучением их социального состава Особые сомне-' ния вызывает термин " мелкобуржуазность", который, во-первых, не

 

в состоянии адекватно описать социально-экономические позиции патриархального, в основной своей массе, крестьянства и, во-вто-. рых, слишком широк, т. к. одновременно используется для характе­ристики крестьян и интеллигенции СЮ].

Среди множества классификаций политических партий наиболее удобной и корректной представляется классификация по идеологиче­ским установкам. К крупнейшим социалистическим партиям в дорево­люционной России относятся, таким образом, РСДРП и Партия социа­листов-революционеров, к либеральным - Конституционно-демократи­ческая партия (КДП) и ряд более мелких объединений, к консерва­тивно-реформистским, не отрицавшим реформы, но руководствова­вшимся лозунгом Бисмарка " не трогать то, что покойно", Союз 17 октября и ряд других. Так называемые " черносотенные" органи­зации, прежде всего Союз русского народа (СРН),. у которых, как и у немецких традиционалистов XVIII в., отрицание изменений было сильнее, чем готовность к активному созиданию [11], в данном ис­следовании отнесены к традиционалистским, или охранительным пар­тиям.

Историографическая ситуация в отечественной и зарубежной ис­ториографии характеризуется целым рядом общих тенденций. Во-пер­вых, наибольшее внимание ученых на протяжении десятилетий было приковано к истории большевизма Это объясняется привлекатель­ностью головокружительного политического. взлета В. И. Ленина и его организации, но что значительно важнее, этот феномен рассматри­вался как " историческая ключевая проблема, 1«эторая связана со всеми структурными вопросами русского общества и вполне может претендовать на сосредоточение исторического любопытства" [12]. В результате поле научного интереса оказалось существенно заужено

 

и исследования по истории других политических организаций России наиболее интенсивно проводились лишь начиная с 60-70-х гг. , при­чем их количество тем меньше, чем дальше в политическом, спектре российских партийных образований объект исследования отстоит от РСДРП. Другими словами, литературы о меньшевиках больше, чем об эсерах, об эсерах - больше, чем о кадетах, о кадетах - больше, чем об октябристах и т. д. Это крайне затрудняет изучение россий­ской партийности в комплексе.

Во-вторых, с восприятием российской революции, как справед­ливо отметил французский историк М, Малиа, произошло примерно то же, что и с Великой французской. Историки более 50 лет оцени­вали события 1789 г. с позиций их участников, избирая легитимист­ские, орлеанистские, жирондистские, якобинские или бонапартист­ские интерпретации, и лишь кризис 1848 г. позволил взглянуть на предыдущую, революцию более объективно, результатом чего стало одновременное появление в 1850 г. новаторских исследований Вели­кой французской революции К Маркса и А. • де Токвиля. Нет ничего удивительного в том, что история российской революции " сначала писалась с точки зрения тех, кто был. действующим лицом или жерт­вой революции" И33. Вполне естественно и то, что на Западе по меньшей мере до конца 50-х fr. на Октябрь 1917 г. смотрели с по­зиций его противников - эмигрантов различной политической ориен­тации. Россиеведы того периода ~ А. Улам, Р. Пайпс, С. Пейдж, Н. 'Ря-аановский и др. составляли, по оценкам американских специалистов, " школу политической истории", для которой были характерны субъек­тивизм анализа, малый интерес к экономическим и социальным факто­рам, персонификация истории, концентрация внимания на столичных событиях, высокая степень идеологизированности [14]. Начиная

с 60-70-х гг. исследование политических партий России за рубежом резко интенсифицировалось. Истории социал-демократии посвятили свои работы А. Глисон, Р. Суни, Р. Таккер, Р. Элвуд, истории органи­заций социалистов-революционеров - КХеллер, М. Хильдермайер, кон-/ ституционных демократов - Р. Пайпс, У. Розенберг, Ч. Тимберлейк, Т. Эммонс, октябристов - Э. Бирт, М. Хаген, Ч. Харрисон, черносотен­цев - X. Г. Леве, Р. Рексхойзер, X Роггер [15]. Кроме того, начался отход от старых стереотипов, а политическая история была потесне­на социальной. Развитие политических партий стало рассматриваться в контексте происходившей в России модернизации.

Подобная тенденция просматривается и в отечественной истори­ографии. В СССР в течение десятилетий история писалась победите­лями в буквальном смысле этого слова, с трепетным сохранением большевистской аргументации и даже стилистики. Этим в значитель­ной степени объясняется предельный эмоциональный накал многих со­ветских историке-партийных работ и запальчивые обвинения в-" фаль-сификаторстве" в адрес западных исследователей.

Вместе с тем в 60-х - начале 90-х гг. усилиями ряда исследо­вателей - КВ. Гусева, Е Г. Думовой, R R Комина, R А. Кувшинова, Л. М. Спирина, С. А. Степанова, С. R Тютюкина, К. Ф. Шацилло, R R Шело-хаева и многих других - появились работы, в которых история мень­шевиков, эсеров, кадетов, октябристов, черносотенцев рассматрива­ется не под рубрикой " Борьба большевиков. против... ", а как само­стоятельный и полноценный объект исследрвания [16].

Длительное влияние на историографию партий и революций в России позиций ее участников объясняет еще одну тенденцию, ха­рактерную как для отечественной, так и для зарубежной историче­ской литературы о российских партиях - недостаточную изученность

многопартийности в российской провинции. Этот пробел вызывает озабоченность отечественных и западных исследователей.

Как точно подметил Р. Рексхойзер, некоторые авторы '" все еще находятся в плену тех привычек мышления, от которых они справед­ливо пытаются освободиться: от петербургского угла зрения и его обратной стороны, от склонности к общим словам о провинции" [17]. Между тем, исследуя региональные особенности избирательных кампа­ний в Государственные думы, Р. Рексхойзер пришел к выводу, что существовали " ландшафты политического поведения, которые нельзя удовлетворительно объяснить на основе нынешнего уровня знаний. Решение проблемы можно найти лишь постепенно и на одном-единет-венном пути: в серии локальных и региональных исследований, про­водящихся в сравнительном аспекте" [18]. Эта позиция полностью разделяется отечественными исследователями [19].

Названные тенденции в историографии - преобладание исследо­ваний о большевизме, многолетнее воздействие сложившихся в начале XX в. стереотипов в оценке событий и явлений того периода, преи­мущественное внимание к истории центра и недостаточное знание пе­риферии - для отечественных историков оказались усугублены дли­тельным господством нормативной идеологии, обязывавшей их писать большей частью о победителях и с точки зрения победителей. ' В ре­зультате история КПСС развилась в самостоятельный социокультурный феномен, -а возможность обращения к истории других партий была либо надолго пресечена, либо ограничена одним аспектом - борьбой против них большевиков. Лишь в 70-80-е гг. началось интенсивное ' изучение всего спектра политических партий России правее боль­шевизма. Господство ленинизма вело и к тому, что исследователи не могли быть свободны от ленинских оценок событий начала XX в.,

 

т. е. были обязаны смотреть на них глазами большевиков и их вождя. Наконец, обязательность официальных идей и положений о развитии страны приводила к использованию регионального материала в каче­стве иллюстрации в подтверждение их правильности и к втискиванию местной истории в заранее заданные жесткие рамки.

В результате резкого падения авторитета ленинизма в конце 80-х гг. в отечественной историографии сложилась ситуация, харак­теризующаяся следующими факторами. Во-первых, большевистские сте­реотипные оценки оказались вытеснены не менее эмоционально окра­шенными шаблонами, сформированными оппонентами леворадикальной социал-демократии из социалистического, либерального и даже ради­кально-монархического лагерей, а основательные исторические ис­следования были потеснены публицистическими работами, причем не всегда высокого качества. Во-вторых, определенная. преемственность наблюдается лишь в исследовании " непролетарских" партий. Это объ­ясняется, по-видимому, большей осторожностью, сдержанностью и взвешенностью позиций, выработанных в последние десятилетия специалистами по истории политике-партийной палитры за рамка­ми большевизма*. Работы по истории большевистских организаций ли­бо отсутствуют, либо заменяют выработку принципиально новых кон­цепций описанием ранее существовавших, что также важно, но может рассматриваться лишь в качестве промежуточной задачи С SO].

* Весьма симптоматично, что новейший коллективный труд по истории крупнейших политических партий России начала XX в. " Политическая история России в партиях и лицах" (М. , 1993) не включил в себя очерки о большевиках и их лидерах. Характерно и то, что глава о большевиках в учебнике " История политических партий России" (М. , 1994), представляя собой яркий и живой очерк, несколько выделяется несоответствием программе, которой старались придерживаться другие авторы коллективного труда, в частности отсутствием параграфа о численности, составе и " геог­рафии" РСДРП.

Сопоставляя современное состояние изучения темы в отечест­венной и зарубежной исторической науке, нельзя не отметить, что западные исследования отличает более высокий аналитический уро­вень, что связано е активным использованием терминологического и методического инструментария политологии и социологии и меньшей ваидеологизированностью проблематики. Вместе с тем в связи с не­доступностью для иностранных специалистов многих, особенно про­винциальных, архивных материалов, источниковая база их работ была искусственно заужена. Советские историки, в первую очередь исто­рики К1ЮС, находились в известной зависимости от марксистско-ле-

ъ

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: