 |
Прилавок в павильоне продаж. 1 глава
|
|
|
|
Подходила очередь нашей группы взойти на пандус. Сквозь решетчатую дверь мы видели, узкий деревянный наклонный жёлоб, огороженный невысокими бортами с боков и двумя подпружиненными воротами внизу и вверху. По-видимому, эти ворота служили для того, чтобы можно было контролировать количество животных одновременно оказывающихся на пандусе. Стоящему около ворот мужчине было достаточно отпустить створку, и она сама закрывалась, отсекая тех, что уже зашли от остального гурта.
Глория, как обычно стоявшая передо мной, присела на корточки над горшком.
Мы все также были построены в колонну, но от ошейников, поводков и наручников нас избавили. В них просто не было необходимости, ведь перед нами и позади нас сейчас были запертые решётки. Такими решётками коридор был разбит на несколько отделений, в которых невольницы ожидали своей участи. Наша группа находилась в последнем перед пандусом. Двумя отделениями ранее нам принесли воду, приказав выпить столько, сколько в нас влезет. Конечно, той воде ещё рано было покидать наши тела.
- Облегчайся, - буркнул мужчина ногой подвинув горшок ко мне, и я присела на корточки.
- Как Ты себя чувствуешь? – раздался надо мной знакомый мужской голос, и я подняла голову.
Это был Тэйбар из Рынка Семриса. Его голос звучал довольно доброжелательно. Мне даже показалось, что ему действительно было интересно моё самочувствие. Во время наше прошлой встречи, в демонстрационном зале, сразу после того, как не моей левой груди появился номер моего лота, я имела неосторожность свалиться в обморок.
- Со мной всё хорошо, Господин, - ответила я. - Спасибо, Господин.
Узнав, что хотел, работорговец отвернулся. Как и большинство гореанских мужчин, и в отличие от Тэйбара, того Тэйбара, который возглавлял моих похитителей, кажется он не испытывал ко мне какой-либо неприязни или враждебности, из-за моего земного происхождения. Возможно, этот Тэйбар знал не больше большинства других гореан о ситуации на Земле. Для него я была всего лишь ещё одной смазливой девчонкой, очаровательной женщиной абсолютно законно и заслуженно порабощенной.
|
|
|
Я так и застыла сидя на корточках над горшком и глядя вслед Тэйбар. Чувство стыда никак не давало мне, сделать требуемое. Но тут я встретилась взглядом с другим мужчиной, тем, кто подвинул горшок ко мне и приказал облегчиться. Строгости в его глазах было хоть отбавляй.
- Да, Господин! – пролепетала я, и быстро справилась с собой.
Я с горечью подумала о том, как позабавился бы Тэйбар. Мой Тэйбар. Возможно, он даже рассмеялся бы, увидев как я, ненавистная ему «современная женщина», превращённая в покорную рабыню его мира, сидя на корточках, справляю нужду по команде мужчины. Несомненно, он, уроженец этого мира, прекрасно знал, что такое от меня могут потребовать. Горшок, кстати, не является такой уж неуместной предосторожностью. Его зачастую используют перед торгами. Хотя, подозреваю, что это не более чем дань традиции. Поскольку у многих новообращённых рабынь на первых торгах недержание и обильный полив предусмотрительно посыпанного опилками прилавка является обычным делом, и не только не порицается, но, более того, приветствуется, и имеет вполне практическую и в чём-то даже символическую цель, ясно давая понять рабыне, что отныне она не более чем животное, которое продается и покупается. Тем не менее, горшок перед торгами по-прежнему в ходу, и на мой предвзятый взгляд, он всё-таки предпочтительней опилок.
Я отошла от горшка, и мужчина отодвинул его ногой в сторону. Теперь у меня появилась возможность посмотреть, что происходит вокруг. Увиденное меня поразило. Ила и, по крайней мере, ещё три других девушки из нашей группы, уже зашли в огороженный пандус. Они на четвереньках ползли вверх по наклонной поверхности. Двое мужчин стоявших снаружи по обе стороны у бортов жёлоба, без слов, одними заострёнными палками, то подгоняли, то останавливали карабкавшихся рабынь, регулируя интервал между ними.
|
|
|
Наконец, следом за первой группой через зарешеченные ворота прогнали следующих двух девушек, направив их к подножию пандуса, где, перед тем как открыть перед ними ворота, поставили на четвереньки. Полагаю, что это забавляло мужчин, а кроме того, учитывая размеры и форму жёлоба, передвигаться по нему по-другому было довольно трудно. В конце концов, он был сделан для пропуска по нему четвероногих животных, прежде всего тарсков.
Первой из этих двоих на пандус запустили малышку Тутину. Она действительно была маленькой, но очень изящной девушкой, с прекрасными бёдрами и соблазнительными изгибами фигуры. На мой взгляд, она могла бы принести своим владельцам неплохую прибыль. Признаться мне самой было интересно, за сколько могла быть продана я сама. Честно говоря, я даже не знала ни того, что представляет денежная система этого мира, ни как выглядят местные деньги, ни их ценности. Я понятия не имела, за сколько могли продать других девушек. Возможно, я могла бы поинтересоваться у своего будущего владельца, была ли цена, за которую он меня приобрёл, хороша для него или нет. Оставалось только надеяться, что он не захочет выпороть меня за подобное любопытство. Мне уже объяснили, что «любопытство не подобает кейджере». С другой стороны, у меня закрались подозрения, что само существование такого высказывания по-своему свидетельствовало о широком распространении среди невольниц именно этой очаровательной слабости. Я ни на йоту не сомневалась, что женщины здесь были столь же любопытными существами, как и в любом другом месте. А ещё мне крайне не хотелось после торгов оказаться в каком-нибудь борделе или таверне. Следующей на пандус вошла Кларисса. Признаться это поразило меня. Как такое могло произойти? Ведь она же была с Земли! Как они могли так с ней поступить? Ведь она была совсем другой! Нет, она ничем не отличалась от остальных. Она была всего лишь ещё одной женщиной. Между мной и решёткой осталась только Глория. Она, тоже была с Земли. Мы обе были землянками. Этого просто не могло происходить с нами! Мужская рука подтолкнула меня поближе к зарешеченной двери. Я видела, как заострённая палка ткнулась в Клариссу, подгоняя её к пандусу. Вот ворота наклонного жёлоба захлопнулись позади неё, и она поползла вверх, точно так же, как и другие девушки, гореанские девушки, ничем от них не отличаясь. Вот решётка распахнулась перед Глорией, вот ей подтолкнули к подножию пандуса. В этот момент мне вспомнилось, как однажды вечером в доме, где мы все очнулись, ещё в самом начале нашего обучения, Кларисса имела неосторожность проявить непокорность или сделать вид такового, и как остальные девушки призвали её к порядку. После этого она быстро поняла всю бессмысленность и нелепость своего мелкого бунта и демонстрировала небывалый прогресс в постижении своей неволи, а затем и наслаждалась ей. Теперь она окончательно убедилась, что была рабыней и только ей, полностью и бесповоротно. Я нисколько не сомневалась, что она сможет доказать своему господину, какую изумительно выгодную покупку он совершил. Даже пресыщенные женским вниманием охранники, которым ой как нелегко было угодить, одаривали её конфетками. Уверена, что она будет изумительной и прекрасной Клариссой в жилище мужчины и в его руках. Меня мучил вопрос, как я могла даже думать о таких вещах. Ведь она была с Земли! Впрочем, я понимала, что как раз это соображение были абсолютно не относящимися к делу и совершенно несущественными. Кларисса больше не была свободной женщиной и больше не была землянкой. Теперь она была чем-то отличающимся, ибо с недавних пор она была всего лишь рабыней. Гореанской рабыней!
|
|
|
Вслед за Глорией через зарешеченную дверь протолкнули меня. В этом месте обычно торгуют тарсками, отстранённо подумала я, глядя на длинный, узкий, деревянный жёлоб с низкими бортами, ведший вверх и вперёд. С того места где я стояла мне не было видно, куда он ведёт, но я понимала, что в конце его меня ждёт моя судьба. По этому пути пастухи своими палками прогнали множество тарсков, а теперь они погонят меня. Это была желоб для тарсков. Именно их продают в этом месте.
|
|
|
Прекрасная рыжеволосая Глория, уже стояла у подножия пандуса на руках и коленях. Она, как и Кларисса была с Земли. Теперь пришла моя очередь, встать перед низкими, мне по пояс, воротами, только что закрывшимися позади Глории. Я заторможено смотрела на наклонный деревянный жёлоб, уходивший куда-то вверх, и на Глорию, карабкающуюся там. Она была весьма крупной девушкой. Она была в состоянии защитить нас, даже от Илы. И надо заметить, что такие вещи были немаловажны в наших отношениях в фургонах и в клетках. Я видела, как мужчины поторапливали её тыкая палками. Теперь ворота открылись и для меня. Мужчина придерживал их, опираясь на низкий борт пандуса. Повинуясь недвусмысленному жесту одного из мужчин с палкой, я опустилась на четвереньки и, опустив голову, вползла в деревянный жёлоб. Вскрикнув от боли в том месте, в которое ткнули палкой, я начала отчаянно перебирать конечностями. Сзади раздался хлопок, ворота закрылись. Снова боль, опять меня ткнули палкой, поощряя двигаться ещё быстрее. Новая боль, на этот раз палкой ударили. Ещё быстрее. Наконец, я проскочила несколько ярдов пандуса и приблизилась к его верхней точке. Там, нависая надо мной, опираясь локтями на борт жёлоба, стоял ещё один мужчиной. В правой руке он держал обычную здесь палку, которая другим концом лежала на противоположном борте. Как только он увидел, что я его заметила, он выправился и, ни слова не говоря, постучал палкой по внутренней стороне борта. Не дожидаясь дополнительного приглашения, я поспешила вперед к указанному мне месту. Едва я оказалась там, как палка опустилась передо мной на манер шлагбаума, и я послушно остановилась.
- На живот, - скомандовал он, и я растянулась на животе, на дне жёлоба.
Мне показалось, что дальше того места, где я лежала наклонный желоб становился горизонтальным. На той части подъема, что я уже преодолела, и где лежала, через каждую пару футов, были набиты маленькие поперечные планки. Я решила, что это было сделано для того, чтобы облегчить подъем тарскам. Одна такая поперечина оказалась как раз под моими ладонями и правой щекой. На второй я лежала животом, а в третью упиралась коленями. В нос бил резкий запах тарсков, впитавшийся в дерево. Этот запах невозможно было ни с чем перепутать, слишком хорошо познакомилась я с ним во дворе и в узких клетках. Кроме того, под моими пальцами отлично чувствовались многочисленные ямки, оставленные копытами в деревянной поверхности. Не трудно было предположить, какое огромное количество тарсков поднялось по этому желобу, впрочем, как и женщин. Перед моим мысленным взором промелькнули библиотека, стол информации, полки, каталоги, двери, верхний уровень, ковры на полу, газеты и журналы, стол возврата литературы, ряд ксероксов. В памяти всплыли лица моих коллег. Интересно, волновал ли их когда-нибудь вопрос о том, что случилось со мной. Впрочем, насколько я понимала, моя настоящая судьба лежала далеко вне рамок их кругозора. Случившееся со мной было просто непостижимо для них. Что же случилось с тобой, Дорин? Они не ни на мгновение не смогли бы предположить, что кто-то мог смотреть на меня с точки зрения моей чисто монетарной ценности. Им было невдомёк, что их Дорин, тихая, любезная, робкая, застенчивая Дорин, их надежная, скромная сотрудница смогла привлечь внимание мужчин, сильно отличающихся от тех, к которым они привыкли, знали и существовали с ними бок о бок. Откуда им было знать, что теперь она, тихая, симпатичная, застенчивая темноволосая Дорин, больше не прятала под блузкой, тёмной юбкой, чулками и туфлями на низком каблуке свою привлекательность. Как им могло прийти в голову, что она лежала голой под наблюдением мужчин, превративших её в клеймёную рабыню, на далёкой планете, в мире, существования которого они даже представить не могли.
|
|
|
- На четвереньки, - скомандовал мужчина, стоявший надо мной, и я не мешкая поднялась на руки и колени. - Хорошо. Ползи.
Я снова принялась быстро перебирать конечностями по деревянной поверхности, тем не менее, он дважды хлопнул меня своей палкой, но на этот раз скорее игриво, чем болезненно. Похоже, мужчина сделал не ради причинения мне боли, желая наказать за нерасторопность. Это больше напоминало беззлобный шлепок, возможно, несколько вульгарный, свидетельствовавший о его ко мне дружеском расположении. Это походило на добродушный, собственнический удар пониже спины, которым мужчины иногда добавляют рабыня скорости, поощряя их к выполнению обязанностей. Полагаю, он по-своему похвалил меня. И конечно, мне следовало привыкать к таким шлепкам. Мужчины владели мной, и могли делать со мной то, что им хотелось. Я принадлежала им. Хотя, положа руку не сердце, мне было приятно то, что он сделал. По-своему это был доброжелательный акт, скорее всего, предназначенный, чтобы поощрить и подбодрить меня. Рабыни редко возражают против подобного вульгарного обращения, хотя, как мне кажется, это могло бы понравиться любой женщине, и даже свободной женщине, даже, несмотря на скандал, который он бы закатила. Уверена, в действительности, если бы не правила приличия, они бы не возражали против того, чтобы носить на себе след от мужской ладони. В конце концов, это один из способов, которым женщинам сообщают, что они не лишены сексуального интереса.
Я продолжала ползти по жёлобу, вдоль которого, тут и там стояли мужчины с палками. Оставалось надеяться, что они не будут бить или тыкать меня этими палками. Я не поднимала головы, не рискуя проявлять любопытство, как бы мне того не хотелось. Я приходила в ужас всякий раз пересекая подающую на деревянную поверхность тень, и всякий раз я была готова вздрогнуть от вспыхнувшей в моём теле боли, которая не замедлила бы вырвать из меня отчаянный крик, стоило только тем, в чьём милосердии я находилась, по прихоти или капризу, захотеть этого. Наконец, они остались позади. Я была благодарна им за то, что никому из них не пришло в голову избить меня. Как немного осталось во мне от «современной женщины» Тэйбара, и как много стало во мне трясущейся от страха рабыни. Я замерла в конце пандуса перед вторыми воротами.
По левую руку от меня, открылось круглая площадка, обнесённая деревянной оградой, за которой раскинулся огромный зал заполненный множеством мужчин. Путь вперёд и вправо был закрыт низкой около четырёх футов высотой, деревянной стеной. Соответственно, я не могла видеть того, что находилось там, впрочем, как и большинство мужчин, что толпились сейчас в зале по ту сторону барьера, не видели меня. Впрочем, насколько я заметила, интерес мужчин, которые всё же могли увидеть меня через узкий проход, был обращён на что-то находившееся слева от прохода и поднятое над поверхностью земли.
Наконец, мужчина открыл ворота и жестом показал мне, что я всё ещё оставаясь на четвереньках, должна подняться на небольшую деревянную платформу. В нос мне ударил запах пота. Зал был наполнен гулом возбуждённых мужских голосов, но был один голос, который, казалось, доминировал над этим фоновым шумом.
Мужчина, схватив мои волосы, рывком поставил меня на колени и защёлкнул стальные браслеты на моих запястьях. Теперь я стояла на коленях перед толпой, а цепь кандалов, около фута длиной, лежала на мох бёдрах.
Ворота захлопнулись за моей спиной. Обернувшись, я увидела там другую, совершенно мне не знакомую девушку. Теперь пришла её очередь ждать.
Внезапно характер призывов и реакции толпы стал ясен для меня. Это были призывы к предложениям цены, и такие предложения уже были, в буквальном смысле слова предложения цены. Здесь что-то продавалось.
Я немного вытянулась вперед, стараясь получше рассмотреть и вникнуть в происходящее. Я смогла увидеть передний край большого, круглого блока, приблизительно пяти футов высотой, установленного прямо на земляном полу, в нескольких шагах от барьера. С блока, закреплённого на подвижной балке сверху, к платформе спускалась двойная цепь, проходившая через систему шкивов. Поёрзав на коленях, я ещё немного поближе сместилась к деревянной ограде перед этой конструкцией. Там, на той круглой возвышенной поверхности, с поднятыми над головой руками стояла Глория. На её запястьях были такие же наручники, как и у меня, цепь которых тянулась вверх подобно перевернутой букве «V», вершина которой была с помощью короткой промежуточной цепи с крюками, прикреплена к одной из сторон двойной цепи. Вокруг Глории вальяжно прохаживался мужчина с плетью в руке.
Оглянувшись назад, я взглянула на девушку всё ещё стоявшую на четвереньках в жёлобе. Её испуганное лицо было хорошо видно сквозь планки ворот.
Мужчина, стоявший рядом со мной, взял руки короткий, около двух футов, отрезок цепи, с крюками с каждого конца. Крюком одного из концов он подцепил цепь моих наручников, другой конец был намотан на его кулак.
Я внезапно чуть не вскрикнула от страха. Слева от меня, со стороны круглой, деревянной платформы, донёсся резкий, подобный выстрелу, хлопок плети. Следом я услышал лязганье цепи наверху. Глория, увлекаемая за наручники начала подниматься над поверхностью блока. Потом её перенесли через барьер и опустили с другой стороны, а балку сдвинул так, что блок и цепи оказались над моей головой.
Стоявший рядом со мной мужчина зацепил крюк свободного конца короткой цепи, за одно из звеньев свисавшей сверху двойной цепи.
Глории продали!
Цепь начала с лязганьем перемещаться, и мои запястья потянулись вверх, вслед за ней.
- Нет! - закричал я, от страха переходя на английский язык. – Не надо! Пожалуйста!
Я почувствовала, как наручники, причиняя резкую боль, врезаются в мои запястья, поднимая их вверх, вынуждая сначала встать с колен, потом подняться на цыпочки. Меня потянуло влево, внезапно, мои ноги потеряли опору, и я закачалась в нескольких дюймы над поверхностью земляного пола. Теперь края наручником впились в мою кожу, доставляя невыносимое страдание. Подъём продолжился. Ворота, оказавшиеся теперь подо мной и позади меня, со скрипом отворились. Наверное, в этот момент через них уже выводили другую девушку, чтобы поставить на колени и надеть на её руки наручники, а следующая невольница уже занимала её место у ворот. Теперь, будучи поднятой вверх, я видела, что позади площадки, где толпились стоящие мужчины имелись расположенные ярусами скамьи. На них, хотя в зале освещение оставляло желать лучшего, я смогла увидеть множество сидевших мужчин, и ни одной женщины. Не трудно догадаться, что единственные женщины, которые могли бы находиться в этом здании, были женщинами того вида, к которому принадлежала я сама, голые и доставленные сюда, только для того, чтобы быть проданными в этих стенах. По самым скромным прикидкам, на скамьях могли разместиться не меньше четырёх – пяти сотен мужчин, причём в данный момент они были практически заполнены, и это не считая переполненной площадки непосредственно перед ограждением. Сверху мне было видно, что платформа на которой я только что стояла, представляла собой полукруг. Несомненно, это пространство в основном было предназначено для продажи тарсков.
Казалось, что подъёму не будет конца. Я приподняла голову, и исподлобья посмотрев вверх, увидела цепь, звенья которой одно за другим уходили в блок. Выше, теряясь в сумраке, располагались мощные толстые стропила, а за ними угадывался настил крыши. Это было высокое похожее на сарай здание. Запястья болели невыносимо, и кажется, начинали синеть. Наконец движение вверх остановилось, и я неподвижно повисла над земляным полом. Со всех сторон в меня вперились мужские глаза. Подо мной было то, что называлось павильоном продаж.
Цепь дёрнулась, медленно пошла вниз, и вдруг немного ослабла. Мои ноги коснулись поверхности высокого блока. Под ногами оказался слой опилок в полдюйма толщиной. По моим всё ещё поднятым высоко над головой запястьям побежали мурашки. От раздавшегося прямо над ухом неожиданного хлопка плети, я испуганно задёргалась в наручниках. Кое-кого из мужчин это развеселило до смеха. Однако на этот раз плеть не тронула моей кожи. Я думаю, моя реакция на этот звук, кроме всего прочего, дала понять мужчинам, что я и плеть уже не были незнакомцами. Хотя я и чувствовала её укус на себе очень редко, но я всё же его чувствовала, и забыть это невозможно. В действительности, первым меня познакомил с тем, что такое плеть был Тэйбар, разбудивший ей свою «современную женщину» и познакомив с новой реальностью. В тот раз он ударил меня только три раза, но мне никогда не забыть тех ощущений, наглядно продемонстрировавших мне суть моего нового статуса, и приветствовавших моё вступление в неволю.
Мужчина сжал мою левую грудь своей шершавой ладонью, и удерживая её прочитал мой номер. Затем он кивнул своему помощнику, стоявшему позади меня и чуть левее внизу на платформе.
- Лот номер 89, - огласил тот товарищ.
Несколько мужчин у барьера и на скамьях зашелестели бумагами, по-видимому, просматривая свои заметки. Я пришла к выводу, что это могли быть те, кто по той или иной причине, собирались купить больше, чем одну женщину. Признаться, это напугало меня.
Мужчина позади нас ещё что-то говорил, и я даже его слышала, но едва понимала. Кажется, он обращал внимание покупателей на то, что я была ещё одной землянкой. Расхваливал мою интеллектуальность, шутил по поводу моего знания языка и понимания мною некоторых самых простых команд. Его спич периодически прерывался взрывами хохота. Лично я была уверена в том, что моё понимание гореанского уже сильно превысило тот минимальный уровень, что он описывал, но возможно они просто хотели занизить мои успехи, чтобы подстраховаться от возможных претензий от неудовлетворенных клиентов. А может они всё же не были уверены на все сто процентов в моём знании гореанского. В конце концов, меня доставили сюда только вчера утром, и с тех пор со мной практически никто не разговаривал. Потом до меня дошло, что зазывала сообщает мои размеры, рост и вес, в гореанской системе единиц они составили тридцати с четвертью стоунов и пятьдесят один хорт. Если перевести в английскую систему мер, то приблизительно это составило бы сто двадцать один фунт и пять футов три и три четвёртых дюйма. Потом последовало перечисление большого количества других моих размеров. Это были мои «размеры прилавка», то есть те размеры, с которыми я сегодня в день моей продажи вышла на торги. Некоторые хозяева, в случае необходимости будут удерживать девушку в пределах её «размеров прилавка» при помощи плети. Другие могут под страхом сурового наказания потребовать их усовершенствования, в том или ином направлении, в зависимости от их собственных предпочтений и вкусов. Встречаются и довольно снисходительные владельцы, более или менее терпимые в отношении таких измерений, по крайней мере, в определенных пределах. А вот размеры моей одежды даны не были, поскольку мало кто на Горе проявляет беспокойство к точными размерами рабыни касательно именно этих вопросов. Большинство гореанских предметов одежды для рабынь - это или широкие балахоны, или просто куски ткани, которые повязываются или обматываются вокруг тела, и служат не для того, чтобы скрыть тело женщины, а, скорее, чтобы показать его. Что однако всегда представляет особый интерес для покупателя, это размеры ручных и ножных кандалов. Например, мои размеры составили: второй номер для запястья, и второй номер для щиколотки. Размер моего ошейника - одиннадцать хортов. Это – самые распространённые, средние размеры. Например, размеры ошейника и браслетов Глории были несколько больше. Эти же размеры рабов мужчин, кстати, хотя и имеют то же самое числовое значение, но масштаб у них другой. Покупателям также сообщили, что я до сих пор «глана», что означало девственница. Антонимом к термину «глана» является слово «метаглана», используемое, чтобы определить состояние, на которое ожидает «глану» в будущем, или то, что может быть расценено как предвкушение или ожидание. Хотя это слово не использовалось применительно ко мне меня, но меня также можно было назвать «профалариной». Этот термин определяет состояние девушки, как переходящее или ожидающее перехода в «фаларину», в то состояние, которое, как мне кажется, гореане воспринимают как то состояние «полностью женщины». Пожалуй, земляне, в отличие от гореан, в такой же ситуации стали бы думать о женщине, как «больше не девственница». В этом существенная разница в менталитете жителей разных миров, то о чём одни думают, как о приобретении, другие считают потерей. Потому и рассматриваются на Горе оба термина, «глана» и «профаларина», как состояния, которые можно расценивать, как незрелые и преходящие в «метаглану» или «фаларину». Про рабынь, переставших быть свободными женщинами, в этом смысле иногда говорят, что девушка была «вскрыта», или «открыта для использования мужчин». Другими распространенными словами имеющими отношение к девственности рабынь, являются «белый шёлк» для девушек, которые ещё не были «вскрыты», или наоборот «красный шёлк» для тех, которые соответственно уже были «открыты для использования мужчин».
Внезапно, по мне прокатилась волна дикого возбуждения. Мне вдруг пришло в голову, что Тэйбар, мой Тэйбар, может быть где-то там среди этих мужчин, возможно, в дальних верхних рядах. Что если он сидит там, в полумраке, ожидая нужного момента, чтобы предложить за меня цену! Напрасные надежды! Я и сама быстро поняла, как глупы рассчитывать на такое чудо. Если бы Тэйбар хотел меня, он, скорее всего, купил бы меня с хорошой скидкой в том доме с которого началась моя история в этом мире. Какой смысл ему был ожидать столь долго, путешествовать вслед за мной на такие большие расстояния, почти наверняка заплатить больше на открытых торгах, рискуя потерять меня в состязании с более богатым претендентом в таком месте как Рынок Семриса. Нет, Тэйбару нечего было здесь делать. Здесь была только я, и я была одинока.
Я услышала, что меня охарактеризовали как «полудрессированную». Признаться меня это возмутило! То есть, всё моё обучение в том доме, когда меня поднимали в такую рань, а отпускали заполночь, все эти напряженные дни, длинные уроки, их частота, разнообразие и интенсивность, всё это мне пришлось пройти, ради того, чтобы меня назвали «полудрессированной рабыней»? Вначале у меня возникло предположение, что это, как и уничижительная характеристика моего знания гореанского, предназначалась только чтобы избежать возможных последующих разборок с разочарованными покупателями. Но потом мне пришла в голову другая мысль. У меня вдруг возникло подозрение, что к настоящему времени, даже учитывая моё обучение в доме, я понятия не имела о многих из тех предметов, которые должны были быть вовлечены в то, что здесь могло подразумеваться под словом «дрессировка». Там, в доме у нас банально могло не хватить времени на то, чтобы заниматься ими. Похоже, относительно кое-каких особенностей служения рабыни, я всё ещё была крайне наивной, и совершенно неосведомлённой. Честно говоря, я и раньше подозревала, что знать всё о служении и любви, просто невозможно, эти понятия настолько бездонны и безграничны, что в них всегда можно найти что-то новое и непознанное. Таким образом, в некотором смысле, быть полностью обученной или знающей всё, что должно знать, в действительности, на практике, означает не более, чем прекрасный идеал, к которому можно было бы стремиться, или даже когда-нибудь приблизиться, но которого не возможно достичь, как не старайся. Пусть девушка наслаждается своим прогрессом и не беспокоится, что однажды придёт время, когда ей больше нечему будет учиться, не к чему будет стремиться. В делах любовных не существует абсолютного совершенства. Однако, Ульрик однажды заверил меня, что у меня имеется несомненный талант. Мне оставалось только надеяться, что он не ошибался. Такая способность среди властных мужчин этого мира, могла бы повысить мои шансы на выживание. Действительно моё тело было чувствительно, во мне уже проснулось некоторое понимание моей женственности, и желание нравиться мужчинам. Уже с интересом я посмотрела вниз, выхватывая лица отдельных мужчин столпившихся ниже меня за барьером, ограждавшим утоптанную копытами тысяч тарсков площадку. Для меня будет лучше, если такие мужчины останутся довольны мной, подумала я, дрожа от страха и волнения. Мысленно я стонала от охватившего меня разочарования. Моего Тэйбара среди них нет. Я одна. Что я делаю здесь? Почему меня перенесли сюда, на эту жуткую планету? О, как болят мои запястья, удерживаемые столь высоко безжалостной сталью. Почему мужчины так жестоки со мной? Неужели они не видят, как я страдаю, что я нага и беспомощна перед ними?
- Категория, - услышал я завершающий аккорд, - Рабыня для удовольствия.
Когда до меня дошло, что означают его слова, с такой легкостью сказанные, завершая перечисление всех моих характеристик, особенностей, размеров и прочих достоинств и недостатков, я был просто поражена. Само собой, я знала, что не была домашней рабыней или рабыней башни, поскольку мне не разрешали становиться на колени способом, соответствующим этим разновидностям рабынь. Также, несмотря на понимание того, что многие из тех предметов, которые преподавались мне и моим подругам, казались имевшими прямое отношение к доставлению удовольствия мужчинам, а порой даже недвусмысленно чувственного удовольствия, но до сих пор, до этого самого момента, когда услышала такое точное простое и прямое определение, я никак не решалась признаться даже себе самой в том, к чему уже давно была готова. Нам никогда не говорили в столь однозначной манере, каким именно видом рабынь мы были. Подозреваю, что, в отличие от нас, гореанские девушки поняли это достаточно ясно и быстро. А вот относительно землянок я не уверена, по крайней мере, не столь прямо. Нам свойственно строить воздушные замки, ровно до тех пор, пока не будет произнесено окончательное, ясное и ёмкое выражение. А Ульрик даже не намекнул мне о том, к какой категории рабынь меня готовят. На вой осторожный вопрос, он лишь рассмеялся и сообщил, что мне это объяснят мужчины. Теперь, когда я оказалось на рабском прилавке, они мне это объяснили. Я запрокинула голову и застонала. Цепь надо мной напряглась, меня подтянули немного выше. Теперь я стояла на цыпочках, вытянувшись в струнку.
|
|
|
