Основные методологические принципы эмпирической науки.

В психологии часто эмпирические исследования выдаются за естественнонаучные. Реальное исследование иногда может начинаться как эмпирическое, а в итоге оказывается естественнонаучным. Основное достижение эмпирических наук — построение различных классификаций и типологий. В них пытаются отразить наиболее существенные признаки изучаемых явлений, выявить связи между признаками и произвести упорядочивание этих явлений, т.е. построить систематику. Но проблема возникает уже при формулировании правил, позволяющих выделить типичные объекты или построить «хорошую» классификацию явлений, опирающуюся — в идеале — на объективно выбранные основания. Эти правила так и не были найдены: во-первых, вариантов различной классификации не счесть и нет ни одного свойства, которое нельзя было бы принять за основание классификации. во-вторых, не только принципы классификации опыта в самом опыте не содержатся, но и сами классы как таковые в принципе внеэмпиричны, т.е. не существуют во времени и пространстве. Поэтому никакая классификация не может быть ни объективно предопределенной, ни самой лучшей.

Внешняя валидность классификаций. Часто призывают строить «естественные» классификации, полагая, что такая классификация определяется природой изучаемых явлений. За естественную принимают ту классификацию, которая выглядит таковой в глазах научного сообщества. Но классификации должны быть или теоретически, или прагматически осмыслены. Правда, теоретически осмысленные классификации по-настоящему возможны только в естественных науках, а прагматически осмысленные — в практических.

Конвенциональные нормы. Классификации нужны прежде всего для того, чтобы разные исследователи могли единообразно описывать разные группы объектов, для выработки в научном сообществе единой системы названий, единых условных обозначений, наконец, построение классификации решает и дидактические задачи. Многие нормы и правила, регулирующие процесс классификации, имеют явно конвенциональный характер, так как предназначены исключительно для того, чтобы все представители научного сообщества, решающие сходные задачи, выполняли их единообразным или хотя бы более-менее сходным способом. Отсюда, классификации должны быть удобны в обращении, в частности, признаки отнесения к классу должны быть всеми одинаково понимаемы, в пределе — наглядны. Применение статистических методов тоже опирается на конвенциональные нормы.

Диагностическая сила. Естественность и наглядность часто оказываются мало совместимыми. Так, естественная классификация животных, казалось бы, должна исходить из их внутреннего строения. Однако было бы странно, если бы мы были в состоянии определить род и вид того или иного животного, только предварительно его убив. Отсюда возникает еще одна задача: установление связей между непосредственно наблюдаемыми и косвенными признаками. Если такие связи установлены, то классификация позволяет диагностировать непосредственно не наблюдаемые явления по наблюдаемым признакам. Чем большей диагностической силой обладает классификация, тем она лучше и надежнее.

Логические требования. Из нескольких возможных лучшей будет признана та классификация, которая осуществляется по одному и тому же основанию; один и тот же объект или явление не должны попадать в разные классы; желательно также, чтобы в каждом классе было более-менее одинаковое число членов, и т.д. Выше простой классификации ценятся классификации иерархические, позволяющие выделять подклассы, подтаксоны, подвиды и т.п. Желательно, чтобы классификация была полной, т.е. каждый из подлежащих классификации объектов в пределе должен принадлежать какому-либо классу.

Проверяемость: порождает ли классификации верифицируемые предположения, т.е. можно ли на ее основе прогнозировать существование еще не обнаруженных явлений или говорить о невозможности существования каких-то явлений, которые ранее рассматривались как возможные. Обнаружение в опыте предсказанных явлений (подтверждение, или верификация гипотезы) — очень сильный аргумент в поддержку правильности сделанной классификации. Следует, однако, иметь в виду, что отсутствие опытного подтверждения еще не опровергает гипотезу — данное явление может быть обнаружено позднее. Если запрещенное явление наблюдается в опыте (фальсификация гипотезы), то это, разумеется, требует сразу же, по меньшей мере, серьезной корректировки гипотезы. Всегда есть много возможностей спасти гипотезу от несоответствия с эмпирикой. Классификационная деятельность в своем итоге может поставить под-сомнение очевидность любого факта, признаваемого таковым в начале этой деятельности. Более того, когда такое происходит, эмпирическое по своей сути исследование все более приобретает черты естественнонаучного.

Требованию воспроизводимости: в тех случаях, когда факт может вызывать сомнение, должны существовать и быть описаны процедуры, позволяющие любому исследователю наблюдать (еще лучше: воспроизвести) тот же самый факт. Отнюдь не все факты могут быть воспроизведены. Требование воспроизводимости осмысленно только для тех случаев, когда сами факты вызывают сомнения. Оно особенно важно, когда факт обнаруживается только в результате достаточно сложных преобразований данных, например, при их статистической обработке. Самостоятельную ценность имеют эмпирические исследования, демонстрирующие новый метод получения данных. В этом случае очень важно показать, что этим методом обнаруживаются не только новые, но и уже ранее хорошо известные явления. Если новый метод обнаруживает новые явления, то всегда могут возникать естественные сомнения в правомерности использования самого этого метода =>

Требование методической простоты. Чем технологически проще организовано исследование, чем проще статистические процедуры обработки данных, тем надежнее и убедительнее итоговая интерпретация. Эмпирические исследования имеют самостоятельную ценность, когда доказывается, что явления, считавшиеся до этого разнородными, подпадают под общие принципы классифицирования, или когда обнаруживаются принципиально новые явления, вписывающиеся тем не менее в уже известные схемы. Но, является ли новым ранее уже наблюдавшееся психологическое явление, если оно обнаружено в психологическом исследовании в другое время (например, спустя день или столетие), в другом месте (на севере или на юге, в городе или в деревне и пр.), на другом стимульном материале или на другом контингенте испытуемых (отличающихся по любому социальному или личностному параметру)? Эмпирические исследования неизбежны, когда нет никакой ясной теории. Высота Эльбруса, расстояние до Сатурна могут определяться только эмпирически (во всяком случае — пока). Поэтому эпоха великих эмпирических открытий, как правило, является обязательным условием становления подлинно теоретической (т.е. естественной) науки. Более того, эмпирические исследования сохраняют свое значение и в том случае, когда эмпирическим путем определяются константы, существование которых предсказано в естественнонаучной теории. Перед эмпирическим исследованием ставится вопрос: что получится, если измерить самые разнообразные аспекты данного явления? И нет никаких явных ожидаемых ответов. А поскольку человек видит обычно только то, что ожидает, то он и не видит ответа, кроме описания вороха полученных им данных. Беда эмпиризма в том, что всякому описанию горы фактов противостоят горы других фактов, с этим описанием не согласующихся. Любую коллекцию можно каталогизировать самыми разными способами. Эмпирические данные, накопленные вне явной связи с теоретическими конструкциями, порождают лишь тенденцию к разнородным, не сводимым друг к другу классификациям. Эмпирическое исследование при определенном трудолюбии всегда гарантирует успех. Достаточно набрать гору фактов в более-менее модной области, как-то эти факты классифицировать, и можно рассчитывать на академическое признание.

Типичный вопрос, который стоит перед естественнонаучным (экспериментальным) исследованием, выглядит так: верна ли гипотеза, предполагаемая автором? Соответственно, ожидаемые ответы — «да» (точнее: «вероятно, что да») или «нет» («скорее всего, нет»). Перед эмпирическим исследованием вопрос ставится иной: что получится, если измерить самые разнообразные аспекты данного явления? И нет никаких явных ожидаемых ответов: А поскольку; как говорят психолога, человек видит обычно только то, что ожидает, то, как правило, он и не видит ответа, кроме описания вороха полученных им данных. Беда эмпиризма в том, как заметил А. А. Любищев, что всякому описанию Монблана фактов противостоят Гималаи других фактов, с этим описанием не согласующихся. Любую коллекцию можно каталогизировать самыми разными способами.

Эмпирические данные, накопленные вне явной связи с теоретическими конструкциями, порождают лишь тенденцию к разнородным, не сводимым друг к другу классифи­кациям. Эти противоречащие конструкции и создают то смешение, которое методологический анархизм объяв­ляет принципиальным. А уж как следствие, дабы избежать внутренних конфликтов и не со­единять в одной голове несоединимое, многие школы (типичная позиция не только в психологии, но и, например, в социологии) не желают идти на контакт с другими и упорно делают вид, что других подходов не существует. Такова, в том числе, цена эмпириз­ма.