Отличие научного познания от иных видов познания. Критерий демаркации

Задача определения границ научного знания была осознана как задача первостепенной важности только в XX в. Научное знание — это такое знание, которое подтверждается в опыте, верифицируется. Логические позитивисты (М. Шлик, Г. Райхенбах и др.) сформулировали ряд принципов, по которым естественнонаучное знание отличается от метафизических рассуждений. Среди них: принцип эмпирической подтверждаемости (верифицируемости) высказанных утверждений; принцип неизменности во времени критериев научности; и т. д. Позитивистская программа довольно быстро исчерпала себя: ни одна естественная наука не может соответствовать предложенным принципам. Так, например, законы естественных наук не могут быть сведены к высказываниям о наблюдаемых данных, поскольку утверждения обо всех вообще явлениях никогда не могут быть проверены в опыте, т.е. не поддаются верификации. И различные исследователи стали предлагать иные критерии. Все они выделяют важные особенности науки, но все-таки не дают надежного критерия для отделения научного знания от ненаучного. Это побудило некоторых методологов ввести конвенциональный критерий. Само научное сообщество решает, что является научным, а что — нет. К сожалению, такое признание заводит слишком далеко. А будучи бездоказательным, становится весьма опасным. Попробуем рассуждать иначе. Существует два критерия оценки достоверности результатов познания. Первый — сугубо субъективный. Опора на этот критерий при оценке истинности знания всегда связана с тайной — с невесть откуда взявшимся чувством правильности, с ощущением самоочевидности познанного. Несмотря на то, что, как уже говорилось, человек не знает причину этих своих переживаний, они всегда — в силу своей самоочевидности — останутся для него самой достоверной вещью на свете. Без такой положительной личной оценки никакое знание не будет принято субъектом как истинное. В обычной жизни люди доверяют не только своему субъективному ощущению, но и, например, стараются учитывать мнение окружающих их людей или ориентироваться на результат собственных действий. Так, если человеку нужно позвонить своему приятелю, а он не уверен, что правильно помнит номер телефона, то он может спросить у знакомых, посмотреть в записной книжке или просто позвонить по тому телефону, который всплыл в памяти, и проверить, туда ли попал. В обыденном познании оценки смешиваются. Они покоятся и на субъективном, и на нормативном критериях. Но иногда объявляется, что субъективный критерий — это единственно возможный критерий оценки истинности знания. Так как, мол, любое знание дано человеку только через сознание, то само Сознание и только должно нести подлинное знание, — убеждают мистики всех времен и народов. При принципиальной опоре на такой способ оценки достоверности знание принципиально покрыто тайной. Мистическое познание использует только один критерий, только одному критерию доверяет: собственному субъективному переживанию (какими бы разными словами это переживание ни называлось). Мистикам приходится вводить еще один специфический критерий. Дело в том, что разные люди получают через свое Сознание разные знания. Как отличить субъективную достоверность мистических переживаний от бредовых идей? В науке же наоборот: только нормативные критерии необходимы и достаточны для оценки истинности знания. Умение правильно (т.е. по правилам) обосновывать свои высказывания — главное профессиональное требование в науке. Ученого никогда не обвинят в том, что он не совершил открытия (это понятно: даже очень титулованных ученых на порядок больше, чем научных открытий). Но ему не простят, если он некорректно обосновал выдвинутые им идеи. Уверенность в истинности собственной позиции не может считаться аргументом в научном споре, даже маститые ученые позволяют себе говорить об этом разве лишь в своих мемуарах. Опора на чувство субъективной уверенности может далеко завести ученого. Он может быть искренне уверен в величии своих научных трудов, не понимая, что наука — это всегда сомневающееся знание. Следует различать знания, основанные на нормативных доказательствах, и знания, основанные на вере. Приписываемое Тертуллиану «верую, потому что абсурдно» (credo, quia absurdum est) удачно подчеркивает это различение. Если можно доказать, то незачем верить. Невозможно согласовать между собой результаты религиозного и естественнонаучного познания, так как нельзя договориться о критериях согласования — они заведомо разные. Эти знания не могут ни подтвердить, ни опровергнуть друг друга. Во всех тех случаях, когда религия опровергала науку или когда естественная наука опровергала религию, за этим на самом деле всегда стояли исключительно политические мотивы, а потомкам потом было стыдно. Итак, попробую провести жесткую демаркационную линию между научным и мистическим знанием. Научное знание — это знание, полученное каким угодно путем (хоть мистическим откровением), но затем обоснованное по принятым в науке правилам. Мистическое знание — это знание, полученное путем следования принятому канону (т.е. при соблюдении необходимых ритуалов), но обосновываемое в конечном счете только личными переживаниями, откровением. (По-видимому, можно говорить еще и о художественном знании: оно получается каким угодно путем и обосновывается только личными переживаниями.) Ученый всегда должен быть убежден в соблюдении правил обоснования, но при этом сомневаться в полученных результатах, сколь бы убедительными для него лично они ни выглядели, — ведь он знает, что рано или поздно они будут пересмотрены. Мистик может сомневаться только в себе: достоин ли он соприкосновения с Истиной, правильно ли он прошел свой путь для ее достижения, но не должен сомневаться в том, во что верит. Художник хотя сам обычно и не может оценивать свои результаты, но обязан верить в себя и в свой путь.

Представителей различных научных профессий обычно волнуют разные вопросы. Математики чаще спрашива­ют, откуда вытекает сделанное высказывание. Естественники — что из этого высказывания следует такого, что можно было бы экспериментально проверить. Философы — насколько сделанное высказывание соотносится с текстом NN (здесь может стоять имя любого автора и, что удивительно, вне зависимости от темы со­общения). Студентов же чаще всего волнует, как все это можно применить на практике. Этот опыт давно убедил меня, что раз­ные науки дают ответы на разные вопросы и что правила игры в одних науках существенно отличаются от правил, принятых в дру­гих науках.

Само деление наук может быть осуществлено по разным осно­ваниям. Любят, например, классифицировать науки:

по объекту изучения:

· науки о природе — естественные науки,

· на­уки о человеке — гуманитарные науки

· науки об обществе — со­циальные науки.

Подобное деление, на мой взгляд, не имеет ни­какого прагматического смысла. Но самое главное, далеко не каждую науку можно отнести к одному из указанных классов. Пра­вильно ли я понимаю, что, в соответствии с данным определени­ем, ветеринария и зоопсихология — это естественные науки, ме­дицина и психофизиология — гуманитарные, а эпидемиология и судебная психиатрия — больше «тянут» на социальные? Бред ка­кой-то получается. А что за науки тогда философия, лингвисти­ка, агрономия или даже шекспироведение? Какой наукой явля­ется математика, удачно определяемая Е. Вигнером как «наука о хитроумных операциях, производимых по специально разрабо­танным правилам над специально придуманными понятиями»?

Демаркационная линия между разными наука­ми должна находиться в той же плоскости, где проходит разграничение между научным и ненаучным знанием. Иначе говоря, разделение наук должно опираться на основания, близкие к тем, по которым проводится различение Науки и не-Науки вообще. Научная деятельность, кстати, составляет лишь незначительную часть от всей человеческой деятельности, и существует много за­мечательных вещей, которые не являются Наукой. Проблема де­маркации обсуждалась многими методологами науки. Предлага­лись разные варианты ее решения, однако однозначного всеми приемлемого решения не существует. Попробую изложить свой взгляд на эту проблему.