 |
Предыстория августовского переворота
|
|
|
|
В декабре 1990 г. завершился один из последних этапов перестройки,
который подытожил в своей речи на Съезде народных депутатов СССР
премьер-министр Н.И.Рыжков. Когда во время подготовки этого доклада эксперты
представили ему реалистичную картину положения в стране и уже очевидные
признаки надвигающейся катастрофы, он был потрясен. Рыжков сказал парламенту
некоторую часть правды и в тот же день получил инфаркт.
Хотя пресса встретила эту речь молчанием, в ней было, наконец, сказано
то, что уже знало большинство населения: в ходе перестройки вместо
освобождения хозяйства от "механизма торможения" были предприняты
радикальные меры по слому плановой системы до того, как были созданы хотя бы
зачатки либеральных механизмов. Следуя введенной в оборот Горбачевым
строительной метафоре, можно сказать, что "архитекторы и прорабы
перестройки" в зимние холода сломали некрасивый, но теплый дом, не только не
построив другого, хорошего, но даже не выкопав землянку. СССР погрузился,
как говорили западные специалисты, в состояние "без плана и без рынка".
Театрально, после речи о грядущей диктатуре ушел в отставку министр
иностранных дел Э.А.Шеварднадзе. Он не сказал, откуда возьмется диктатура,
какого она будет "цвета", но эффект был достигнут. Внимание советского
культурного общества и всего мира сразу переместилось на это событие.
Статистика производства средств жизнеобеспечения, товарных запасов,
финансовой сферы за 1991 г. говорила о том, что страна существовала за
пределами нормальных возможностей. В "цивилизованном" обществе уже должен
был бы произойти полный крах. Вот лишь некоторые данные. Дефицит госбюджета
|
|
|
СССР составил в 1985 г. 13,9 млрд. руб.; в 1990 - 41,4; а лишь за 9 месяцев
1991 - 89 (за июнь 1991 г. подскочил на 30 млрд.). Государственный
внутренний долг: 1985 - 142 млрд.; 1989 - 399; 1990 - 566; за 9 месяцев 1991
- 890 млрд. руб. Золотой запас, который в начале перестройки составлял 2 000
т., в 1991 г. упал до 200 т. Внешний долг, который практически отсутствовал
в 1985 году, в 1991 г. составил около 120 млрд. долл.
Конец 1990 г. также был важным этапом в расщеплении сознания. Были
приняты незначительно отличающиеся программы перехода к капиталистической
экономике (программа "500 дней" Явлинского или "антикризисная программа"
Валентина Павлова) - и в то же время было сказано, что перестройка означает
обновление и развитие социализма. Сам М.С.Горбачев незадолго до этого
сказал: "Перестройка - это скачок в развитии социализма, в реализации его
сущностных характеристик... Вот почему странно для нас звучит, когда нам
предлагают - некоторые даже искренне - изменить общественную систему,
обратиться к методам и формам, характерным для другого социального строя.
Этим людям невдомек, что такое просто невозможно, даже если бы кто и захотел
повернуть Советский Союз к капитализму".
Все стали склоняться к мысли, что речь идет о систематическом обмане
общества. И обман этот связан с необратимыми изменениями экономического,
социального и политического порядка в стране. Это и вызвало тяжелый
культурный кризис. Сам же М.С.Горбачев перед отъездом в Лондон на встречу
"большой семерки", заявил, что "речь идет о выживании СССР". И при этом
говорилось, что все идет так, как было задумано, что никакой ошибки нет! Да
как же может совместить такие утверждения в своем уме нормальный человек?
Налицо острейшая некогерентность заявлений высшего руководства страны -
первый признак того, что ведется кампания манипуляции сознанием.
|
|
|
Можно было бы привести массу статистических данных, но и без них все
сознательное население страны пришло к выводу, что мощная, хотя и
инерционная экономика страны была разрушена в результате перестройки. Этот
факт оценивался по-разному разными политическими силами - одни страдали,
другие радовались - но сомнению не подвергался.
Второй причиной культурного кризиса было то, что авторы экономических
программ и политические лидеры явно скрывали масштабы лишений, которое
предстояло испытать в ближайший период массам населения. Руководство
располагало информацией о той социальной цене, которую платили все страны,
принявшие "стабилизационные" программы Международного валютного фонда. Тем
не менее, в сознание настойчиво внедрялся миф, будто "изобилие уже за
углом", стоит лишь приватизировать магазины.
Идеологическая подготовка к проведению рыночной реформы была основана
на серии психологических шоков, вызываемых парадоксальными утверждениями.
Идеологи перестройки явно злоупотребляли апелляцией к опыту Польши, где "в
результате либерализации цен полки магазинов заполнились товарами".
Известно, что это произошло при значительном (в некоторых отраслях
катастрофическом) спаде производстве, а следовательно - лишь в результате
снижения потребления, то есть, ухудшения жизни людей (здесь имеется
красноречивая статистика, да и поведение поляков, хлынувших в Белоруссию и
на Украину и скупавших абсолютно все товары, о многом говорило). Но ведь
всем было очевидно, что таким-то образом, за счет снижения потребления и
повышения цен, можно было "организовать изобилие" и во времена Брежнева - и
с гораздо меньшими социальными издержками.
Даже не сами предстоящие лишения, а именно это сокрытие правды, вызвало
моральный стресс и панические настроения. Важно подчеркнуть, что этот стресс
испытывали отнюдь не только консерваторы, испытывающие страх перед
либерализацией общества. Дезориентированы были и энтузиасты перестройки -
ведь надо было как-то объяснить поведение их лидеров своим коллегам на
фабрике, в научной лаборатории, попутчикам в поезде. И подобно тому, как в
конце второй мировой войны искренние поклонники фюрера лелеяли надежду на
|
|
|
тайное оружие, которое спасет Третий Рейх, либеральные интеллигенты в Москве
твердили почти с религиозной страстью, что "Запад нам поможет". Что вот-вот
в СССР хлынут кредиты и бесплатная технология, а способные дети из села
Петушки поедут учиться в Гарвардский университет. И видно было, как мучались
эти утописты, сами не веря в свои сказки.
Одновременно шестилетняя интенсивная идеологическая обработка всеми
средствами массовой информации разрушила привычные устойчивые ориентиры. В
поверхностных слоях сознания социалистические штампы были заменены на
противоположные. Но глубокой перестройки сознания не могло произойти хотя бы
из-за нехватки времени (не говоря уже о более глубоких причинах и наличии
тысячелетних культурных традиций). Сознание оказалось расщепленным. Все это
во многом определило политический климат 1991 года.
Его важным фактором, особенно зимой и весной, стало нагнетаемое
ощущение угрозы гражданской войны. Был включен механизм страха. Для русских,
в чьей исторической памяти гражданская война 1918-1920 гг. оставила страшную
травму, эта угроза имела колоссальное значение. Обыватель, читая радикальную
демократическую прессу, испытывал почти мистический ужас перед листом
бумаги, на котором типографским способом, вполне легально были напечатаны
призывы к новой гражданской войне. Это выглядело святотатством, нарушением
негласного и страшного запрета, глубоко воспринятого каждой русской семьей.
Вот в газете "Утро России" (органе Демократического союза) гражданин
Вадим Кушнир пишет в статье "Война объявлена, претензий больше нет": "Вот
почему я за войну. Война лучше худого лживого мира. После взрыва, находясь в
эпицентре сверхситуации, ведя войну всех со всеми, мы сумеем стать людьми.
Страна должна пройти через испытания... Война очищает воздух от лжи и
трусости.
Нынешняя "гражданка" скорее будет напоминать американскую, между
Севером и Югом... Сражаться будут две нации: новые русские и старые русские.
|
|
|
Те, кто смогут прижиться к новой эпохе и те, кому это не дано. И хотя
говорим мы на одном языке, фактически мы две нации, как в свое время
американцы Северных и Южных штатов... Скоро, очень скоро у нас у всех
появится свобода выбора. Поверьте, это очень увлекательное занятие".
14 марта 1991 г. Б.Н.Ельцин выступил по ленинградскому телевидению и
сказал: "не надо опасаться угрозы гражданской войны, потому что у нас нет
противоречий между социальными слоями". Это утверждение многих повергло в
уныние, ибо люди уже привыкли: если власти предупреждают, что чего-то нам не
следует опасаться, то, значит, именно этого и следует ждать со дня на день.
Ясно, что призыв не опасаться гражданской войны никого не мог
успокоить, ибо все знают, что гражданская война - страшное бедствие, гораздо
страшнее даже войны с внешним врагом. Ее всегда надо опасаться и допускать
только такую политику, которая заведомо исключает риск гражданской войны.
Может быть, перестройка и была именно такой политикой и поэтому нам нечего
было опасаться? Но это очевидно не так.
Напугала и аргументация, основанная на классовом подходе. Ведь
известно, что общество раскалывается вовсе не только по социальному
признаку, а в гражданской войне - всегда не по этой линии раздела, а по
мировоззренческой. Наконец, абсурдно и утверждение, будто в СССР не было
противоречий между социальными слоями - их наличие уже было ясно для всех
здравомыслящих людей. Уже имелись и обострялись противоречия между массой
трудящихся и разбогатевшими криминальными предпринимателями - а ведь еще не
начала спускаться лавина безработицы и не проведена была обещанная
приватизация промышленности. А разве не создавались эти противопоставления
искусственно, средствами манипуляции сознанием? Например, классом и
коллективным врагом народа была названа 18-миллионная "бюрократия".
Угроза "консервативной волны" становилась с конца 1990 г. вполне
реальной - ход событий уже практически не оставлял места иллюзиям. В Литве
зашатался и должен был вот-вот пасть режим Ландсбергиса - авангард союза
либерально-демократических и национал-сепаратистских сил в СССР. Началась
консолидация русскоязычного населения (русских, поляков, белорусов и евреев)
- основных кадров промышленности. Но еще опаснее был их наметившийся союз с
литовскими крестьянами, которые были недовольны планами приватизации земли и
ее возвращения бывшим владельцам. И тогда устраивается "микропутч" в
Вильнюсе в январе 1991 г.
Ландсбергис вызывает взрыв возмущения рабочих бессмысленным повышением
|
|
|
цен, к тому же объявленным в день православного Рождества. Кем-то подогретая
толпа идет громить парламент, подходы к которому в этот день не охраняются.
Толпу дополнительно провоцируют из здания - из дверей ее поливают горячей
водой из системы отопления. Большого вреда нет, но страсти накаляются до
предела. Люди с заранее припасенными камнями бьют стекла.
Повышение цен немедленно отменяется, но беспорядки начались, радио
сзывает литовцев со всей страны на защиту парламента. А когда прибывают
толпы людей и расставляются по нужным местам, подразделения войск КГБ
начинают, казалось бы, абсурдные действия - с шумом и громом, с холостыми
выстрелами танков и сплющиванием легковых машин штурмуют... телебашню
Вильнюса (хотя рядом, в Каунасе, продолжает действовать мощный телецентр, а
ту же телебашню в Вильнюсе накануне мог занять патруль из трех человек; в
Вильнюсе же занявшие телебашню "оккупанты" отказываются отключить
автоматические радиопередатчики, призывающие народ на баррикады).
В результате "штурма" - 14 погибших (убитых, скорее всего, не
военными), ритуальные похороны, практическая ликвидация компартии Литвы и
всех консервативных сил, которых в общественном мнении можно было связать с
путчистами, получение Ландсбергисом тотальной власти, активное
контрнаступление радикальных демократов в Москве.
Таким образом, положение "перестройщиков" было восстановлено благодаря
"мини-путчу" в Вильнюсе, во время которого были совершены демонстративно
грубые действия и принесены объединяющие литовцев ритуальные жертвы.
Для нас здесь важно подчеркнуть, что, как было сказано многими
обозревателями уже в январе, события в Литве - лишь репетиция главного
спектакля, который будет разыгран в Москве. Одни приняли эти предупреждения
за пропагандистский прием демократической прессы, другие не поверили, потому
что с неуклюжим путчем в Вильнюсе получился громкий конфуз - кому же нужно
повторять такую глупость. Примечательно то, что говорил об этом Роберт
Каллен - американский журналист, долго изучавший Советскую Армию. В январе
1991 г. он был в Вильнюсе и пришел к выводу, что "это только трагическая
репетиция будущих событий". Когда он разговаривал об этой репетиции с бывшим
начальником Генерального штаба, военным советником Горбачева маршалом
Ахромеевым, тот заметил, что "если бы армия захотела сделать переворот, у
нее на это ушло бы два часа".
В марте состоялся референдум по вопросу сохранения СССР. Сама
постановка вопроса оказала огромное воздействие на подсознание - до этого
момента вопрос о роспуске СССР представлял собой табу. Подавляющее
большинство населения СССР даже не мыслило, что это может быть предметом
обсуждения. Быстро стала внедряться в общественное сознание идея "ликвидации
советской империи", но референдум опять продемонстрировал устойчивость
консервативного мышления массы - 76 процентов высказались за сохранение
СССР.
В кругах же радикальной интеллигенции доминировала идея крушения СССР.
Как выразился один из активных членов Межрегиональной депутатской группы,
"эта империя должна рухнуть, ибо все империи рухнули". В Ново-Огареве, под
Москвой, началась выработка нового Союзного договора совещанием
"руководителей республик", которое созвал Горбачев. Предлагаемые варианты
договора содержали очень странные положения, но на непрерывные запросы
депутатов ответа не давалось. По мнению экспертов (независимо от
политической позиции), последний вариант договора, который должен был быть
подписан 20 августа, не просто означал ликвидацию СССР, но и закладывал в
отношения его правопреемников бомбу большой взрывчатой силы. Принятая в
Ново-Огареве процедура поэтапного подписания Договора приводила к
беспрецедентной в мировой практике ситуации, когда в течение длительного
времени на одной территории должны были существовать два разных государства.
Другими словами, явно готовилась трансформация СССР, но такая, что ее
не поддержали бы ни консерваторы, ни демократы.
В июне прошли выборы президента РСФСР. Победа Ельцина не была
триумфальной (он получил голоса 43 процентов избирателей), но он стал
законным президентом. В июле собрался пленум ЦК КПСС, к которому половина
региональных организаций пришла уже с убеждением, что Горбачев ведет дело к
ликвидации компартии. Консерваторы, однако, договорились не критиковать
Горбачева на пленуме, чтобы не дать ему повода уйти в отставку, не сделав
доклада на съезде КПСС осенью этого года. А.Н.Яковлев сказал о том пленуме:
"Я думаю, они с ним расправятся на съезде. Причем больно расправятся,
безжалостно. Если он не упредит их". И пленум прошел внешне мирно, хотя все
точки над i были расставлены. Горбачев уехал в отпуск (что само по себе
удивительно в такой обстановке) на свою виллу в Форосе (Крым), обещая
вернуться к подписанию союзного договора, 19 августа.
Это развитие событий было радикально прервано "путчем" 19-21 августа,
организованным группой высших представителей государственной иерархии СССР.
2. Фактология "путча"
Не буду утомлять читателя повествованием, а перечислю коротко только те
основные факты, которые необходимы, чтобы обсуждать затем модели объяснения
событий. То есть, факты, которые ясно подтверждают ту или иную модель - или
никак с ней не вяжутся. Источниками фактов служат документы, заявления
официальных лиц, опубликованные в демократической прессе свидетельства
очевидцев и личные наблюдения. Чтобы устранить всякие сомнения в
идеологической заинтересованности авторов того или иного сообщения, мы
полностью отказались от привлечения материалов из немногих просоветских
изданий (как, например, газеты "Советская Россия"). Итак, фактическая канва
событий.
Утром 19 августа радио сообщило, что Горбачев по состоянию здоровья не
может исполнять обязанности президента, и руководство СССР осуществляет
Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), который временно
берет на себя всю полноту власти. В состав ГКЧП входили: вице-президент
Янаев, который исполнял обязанности главы государства во время отпуска
Горбачева, премьер-министр, министры внутренних дел и обороны, председатель
КГБ, член президентского совета по оборонной промышленности и председатели
ассоциаций - промышленных предприятий и крестьянской. ГКЧП был поддержан
практически всем кабинетом министров, который собрался на свое заседание 19
августа. Утверждалось, что в "заговоре" принимал участие председатель
Верховного Совета СССР А.И.Лукьянов (и он был даже арестован как
заговорщик), хотя с самого начала сам он свое участие отрицал. По сути, в
"заговоре" участвовала вся "команда Горбачева", за исключением его самого -
вся верхушка государственной власти СССР.
Обыватели поняли это так: или Горбачев свергнут, или направляет свою
команду из-за кулис, не желая себя компрометировать. С Ельциным и его
командой или договорились, или арестовали. Дело ясное, ничего нового о
положении в стране ГКЧП не сказал, в своем заявлении он изложил ситуацию
примерно так, как ее представляло само население. И люди поехали на работу,
по делам, а кто мог - полюбопытствовать в центр города.
Туда уже входили танки и БТР, которые расположились около основных
"политических центров" Москвы. К солдатам лезли с вопросами, но те
ухмылялись и отвечали, что стрелять они не будут, им приказали лишь прибыть
и стоять. Когда к ним очень уж приставали женщины, они открывали магазины
автоматов и показывали, что боеприпасов у них нет. Митинг у гостиницы
"Москва", обычном месте демократических митингов, проходил очень вяло. В
целом царила обстановка возбуждения с легким любопытством, но по накалу
страстей никак не соответствующая такому невиданному событию, как военный
государственный переворот с введением в Москву боевых полевых танков.
Ощущения опасности от этих танков не исходило, и можно определенно сказать,
что враждебности со стороны населения по отношению к военным в Москве не
чувствовалось.
Все ожидали реакции Ельцина. На улицах и в метро расклеивали его
обращение, но вначале не было уверенности, что это не фальшивка. Однако уже
к середине дня ТВ показало выступление Ельцина, который, стоя на танке,
заклеймил "государственный переворот". Радио на нескольких волнах стало
призывать людей к всеобщей политической забастовке. На эти призывы никто не
обратил внимания - в Москве не бастовало ни одно предприятие. Собственно
говоря, не было сформулировано, ради чего следовало остановить работу и
каким образом это могло повлиять на военных. Нельзя поэтому сказать, что
"Ельцина не поддержали", но всем стало ясно уже в понедельник 19-го, что тут
что-то не так. Если это и переворот, то очень странный, про такие перевороты
мы в книгах не читали.
Пресс-конференция ГКЧП добавила недоумения. Вице-президент говорил о
том, что он друг Горбачева и что тот вот-вот оправится от болезни (причем
даже неизвестно какой) и вернется к исполнению обязанностей президента.
Серьезные путчисты так себя не ведут, а медицинскими справками о болезни
президента запасаются заранее. Пресс-конференция сильно изменила настроение:
воспрянувшие было сторонники "сильной руки" пришли в уныние, а приунывшие
было сторонники прогресса снова достали значки "Демократической России",
которые они спешно и часто со смехом откалывали утром под добродушные шутки
попутчиков в метро.
"Московские новости" так описывают тот день: "В первый день переворота
в стране введено чрезвычайное положение, однако границы, которые, как
известно, контролируются подчиненными КГБ войсками, не перекрыты, продолжают
работать аэропорты, принимая и выпуская самолеты во всех направлениях.
Закрываются непослушные газеты, прерываются независимые каналы радио и
телевидения. Однако в газеты со всей страны идет информация, продолжают
работать факсы и телетайпы, в том числе и международные, функционируют все
виды телефонной связи и, что самое поразительное, "вертушки". В страшную
ночь путча "МН" связывались по спецсвязи с "Белым домом", Министерством
обороны, МВД, КГБ".
Во вторник у Верховного Совета РСФСР ("Белого дома") стали собираться
толпы людей. Строили баррикады, которые имели, скорее, психологическое
значение и серьезной помехи для войск не представили бы (да они и ставились
только на видных местах, как в январе в Вильнюсе). Как сказал генерал
К.Кобец (в тот момент министр обороны РСФСР), который организовывал оборону
"Белого дома", разградительный отряд расчистил бы эти баррикады за несколько
минут. Начальник штаба Комитета обороны "Белого дома" генерал КГБ
А.Стерлигов сказал так: "Взять наше здание можно было элементарно. Одному
подразделению хватило бы 20 минут, и не спасли бы наши автоматы".
Примечательно, что К.Кобец заявил потом прессе: "У меня в сейфе утром
19-го уже лежал отработанный план противодействия путчистам. Он назывался
план "Икс"." Какой контраст с положением, в котором оказалось командование
вводимых в Москву сил путчистов. Вот слова начальника штаба Московского
военного округа генерал-лейтенанта Л.Золотова: "Для нас решение о вводе
[дивизий] в Москву оказалось полной неожиданностью... Мы взяли справочник
Москвы, туристические карты и стали определять, куда разместить боевую
технику. Все делалось условно и приблизительно...".
По самым максимальным оценкам, на защиту парламента собралось до 70
тыс. человек. Как и в других точках Москвы, около "Белого дома" в полном
соответствии с приказом находились крупные военные силы с танками. Их
командиры постоянно общались с Ельциным и с ГКЧП. Пресса затем называла их
"героями, перешедшими на сторону народа". Первый замминистра обороны СССР,
председатель комитета Верховного совета РСФСР по обороне командующий
воздушно-десантными войсками генерал-полковник П.С.Грачев рассказывает
корреспонденту журнала "Собеседник": "Рано утром мне позвонил Язов и сказал:
"Выдвигай свои войска в Москву для охраны объектов". Никакой дополнительной
информации не последовало. - Вы выполнили этот приказ? - Конечно. Я же
напрямую подчинен министру обороны... - То есть слухи о том, что армия
раскололась и десантники перешли на сторону Ельцина, не соответствуют
действительности? - Конечно. Если бы я позволил своим войскам расколоться,
то в ту же минуту был бы смещен... Поймите правильно: Язов приказал мне
взять под охрану пять объектов - Гостелерадио, Моссовет, Верховный совет
РСФСР, Госбанк и Госхранилище. Но и Ельцин распорядился выделить себе
охрану".
"Московские новости" опубликовали "Дневник из осажденного парламента"
сотрудника Верховного совета РСФСР С.Хабирова, который они назвали
"поразительным документом сегодняшнего, но уже легендарного времени". Вот
формулировки, в которых изложены самые критические моменты: "20.08.91. Ночь
прошла в напрасной тревоге. Москву сотрясает гул боевой техники, курсирующей
неизвестно откуда и куда... 21.08.91. 4.35. Стоит страшное спокойствие.
Неясно, кто и что задумал... Саша Любимов назвал эту, чего уж таить, жуткую
тишину во мраке войной нервов. Верно. Молодец мужик... Договорились о месте
и времени встреч в случае подполья. Уйдем с оружием. Видимо, уже иначе
нельзя".
Судя по всему этому "поразительному документу", объективно преступление
советской военщины состояло в том, что защитникам демократии пришлось
пережить "напрасные тревоги", "страшное спокойствие" и "жуткую тишину".
Отсюда видно, какое значение в кризисе имеет субъективное восприятие
событий.
За все время путча было ненадолго арестовано два человека: депутат
Гдлян, создавший себе политическое имя, обвиняя партийную номенклатуру в
коррупции, и один из руководителей независимого профсоюза военных. Вот что
сказал начальник Московского управления КГБ генерал-майор А.Корсак о
действиях КГБ Москвы 19 августа: "Мы занимались повседневной деятельностью,
но в более напряженном режиме, до конца дня. Нам даже не ставили в
обязанность обезвреживать распространителей "подрывных" листовок, тем более
производить аресты".
Вечером 20-го в Москве был объявлен комендантский час, но никто на него
внимания не обратил и поддерживать не собирался. Да и реальных возможностей
для этого у военных властей не было, и это все понимали. Уже днем маршал
Е.Шапошников обратился к члену ГКЧП Язову с предложением прекратить участие
армии в этой сомнительной акции и вывести войска из Москвы. Язов дал
согласие, и Шапошников связался с Ельциным и сообщил ему об этом. С ночи
начался вывод танковых частей из Москвы.
В начале ночи произошел трагический инцидент, которого, впрочем, все
ждали. Бронетанковый патруль, посланный к Министерству иностранных дел на
Смоленской площади, двигался по Садовому кольцу, которое в туннеле под
проспектом Калинина оказалось перегорожено баррикадой из троллейбусов. От
"Белого дома" это место довольно далеко, и никакого значения для его защиты
баррикада не имела. Напротив, блокада туннеля на Садовом кольце, по которому
должны были передвигаться бронетанковые подразделения, заведомо создавала
условия для неизбежного столкновения с армией в опасной близости от объекта
защиты - акция с военной точки зрения неразумная.
По краям туннеля собралась большая толпа молодежи с заготовленными
брезентами, емкостями и бутылками с бензином. Передние боевые машины пехоты
(БМП) раздвинули троллейбусы и прошли вперед, к месту назначения, но перед
замыкающими колонну машинами с помощью автокранов баррикада была закрыта.
Опять же, если бы речь шла о том, чтобы "не пропустить бронетанковую колонну
к Белому дому", борьба должна была вестись с передними машинами. Отрезать и
поджигать замыкающие БМП с точки зрения интересов обороны "Белого дома" не
имело смысла.
Брезентами машины были ослеплены, а затем подожжены бутылками с
бензином. Один юноша погиб, когда прыгнул в БМП, а затем, пытаясь
перебраться в другой отсек, зацепился ногой, упал и ударился головой об
асфальт. Уже мертвый, он попал под колеса ослепленной и горящей БМП, которая
судорожно двигалась в туннеле. Второму в голову попал осколок пули, которая
при выстреле одного из солдат в воздух ударилась о крышку люка и
раскололась. Третий погибший был убит пулей. Экспертизе не удалось
установить, кто в него стрелял, пуля не найдена. По утверждениям солдат и в
соответствии с видеозаписями инцидента (они велись со многих сторон места
происшествия представителями многих советских и иностранных компаний,
которые предоставили следствию свои записи), солдаты стреляли только в
воздух. Выскочившего из горящей БМП механика-водителя облили бензином и
подожгли.
По иронии судьбы, именно тому подразделению, на долю которого выпало
быть повинным в смерти трех юношей, было приказано передвинуться от
Министерства иностранных дел на охрану "Белого дома", и одни и те же солдаты
и офицеры, сами того не зная, были одновременно и "фашистскими убийцами", и
"героями, перешедшими на сторону народа". После четырех месяцев следствия по
делу о гибели юношей в туннеле уголовное дело прекращено и сделан вывод:
экипаж БМП-536 подвергся нападению, оружие было применено законно. То есть,
даже если бы солдаты стреляли на поражение, это было бы правомерным.
Таким образом, было совершено нападение на военнослужащих Советской
Армии, находящихся при исполнении служебных обязанностей и действовавших в
соответствии с законами СССР. Согласно следствию, нет состава преступления и
в действиях других военнослужащих, причастных к инциденту: командира
Таманской дивизии генерал-майора В.Марченкова, командира полка полковника
А.Налетова, командира батальона капитана С.Суровикина.
В среду утром 21 августа ситуация определилась: с Горбачевым официально
связались по телефону, к нему поехали вице-президент России Александр Руцкой
и премьер-министр Иван Силаев. Они привезли Горбачева в Москву, а членов
ГКЧП арестовали.
Перед арестом покончил с собой министр внутренних дел Пуго. Прибывший
почему-то его арестовывать экономист Явлинский (в тот момент - частное лицо)
сделал любопытное заявление. Тело Пуго лежало на диване, а на полу - его
жена с простреленной головой. "Нас удивило, - сказал Явлинский, - что
пистолет Пуго аккуратно лежал на столике у дивана. Как мог положить пистолет
человек, пустивший себе пулю в висок? Дело объяснилось - мы вспомнили, что
после Пуго в себя стреляла его жена". Жена, как хорошая хозяйка, разумеется,
даже после выстрела себе в висок обязана была положить вещь на место. Не
будем также удивляться опубликованным на Западе "утекшим" из МВД СССР
сведениям о том, что в голове Пуго оказалось три пули.
Многие обозреватели отмечают совершенно неожиданное, никак не
мотивированное и никем не объясненное прекращение "путча". Никакой военной
угрозы демократы для "путчистов" не представляли и наступления на них не
вели. С другой стороны, никакой эволюции во взглядах самих "путчистов" также
не наблюдалось, никаких переговоров, на которых они под давлением постепенно
сдавали бы свои позиции, не было.
Газета "Коммерсант" пишет: "Все приведенные нестыковки меркнут в
сравнении с главным и пока не исследованным вопросом в трехдневной истории
путча. Как и почему путч закончился? Ни Горбачев, ни другие участники
событий не сказали по этому вопросу ни одного слова. Известно только, что в
4.30 утра 21 августа ГКЧП заседал в партийной гостинице "Октябрьская". В
5.00 командующий МВО генерал Калинин отдал приказ вывести из Москвы
войска... Но ведь ситуация остается под контролем ГКЧП и пока не похожа на
безвыходную. Страна не осудила переворот немедленно и единодушно, призыв
Ельцина к бессрочной забастовке за два дня поддержали очень немногие...
Через несколько дней Верховный Совет почти наверняка подтвердит
правомочность ГКЧП. Почему путчисты спешно сдались, выведя из Москвы войска,
когда достаточно было остановить наступление на Белый дом и осмотреться?
Объективных оснований для паники нет - игру еще никак нельзя считать
проигранной. Более того, путчисты, похоже, и не считают ее таковой. Рабочие
типографии передали в редакцию сверстанную и подготовленную к печати первую
полосу номера "Красной звезды", который должен был выйти в четверг, 22
августа. На полосе - новые, жесткие приказы путчистов, заявление коменданта
Москвы с его собственной трактовкой событий на Смоленке. Никто, похоже, не
собирался сдаваться... Самое вероятное: государственные люди подчинились
приказу".
Путч закончился, и началась бурная политическая деятельность по
реализации его "результатов". Но перед этим Горбачев дал большую
пресс-конференцию, а его помощник, секретарь и офицер личной охраны -
большое интервью, в которых изложена фактическая сторона ареста президента.
3. История "ареста" Горбачева
В поспешных выступлениях Горбачева и его помощников содержится столько
взаимоисключающих утверждений, что можно сделать единственный вывод: в
истинные планы и разработку официальной версии был вовлечен столь узкий круг
людей, что в условиях нехватки времени не было возможности даже одному
человеку из окружения президента сесть и выработать непротиворечивое
описание событий. На момент политика перестала быть театром, и некогда было
"разучить роли" и согласовать высказывания хотя бы тех, кому никак было не
избежать выступлений перед телекамерой.
Как известно, арест свелся к лишению М.С.Горбачева связи. Никаких
насильственных действий или угрозы насилием не было. Впрочем, сам Горбачев
считает, что провел "72 часа, как в Брестской крепости", но не будем
придираться к этой аналогии (Брестская крепость сопротивлялась в течение
двух месяцев, практически все ее защитники погибли). На первой
пресс-конференции в Крыму на вопрос: "А были попытки силового давления на
вас? - президент ответил: - Ничего не было. Но только я был полностью лишен
связи, отключен, с моря блокирован кораблями, а с суши войсками".
Командир Балаклавской бригады пограничных сторожевых кораблей, которая
"блокировала дачу с моря", капитан первого ранга И.Алферьев заявил: "3
августа 1991 года группа из четырех пограничных кораблей и подразделение
малых катеров заступило на охрану Государственной границы СССР в районе
нахождения резиденции Президента СССР. Организация службы с использованием
такого количества сил и средств введена 4 года назад, с момента размещения
резиденции Президента СССР в Форосе. С 3 по 23 августа мы несли службу в
обычном режиме".
По словам М.С.Горбачева, 17 августа на его дачу прибыла команда,
посланная разрушить узел связи. "И разрушили!" - воскликнул он на
пресс-конференции. Технические эксперты сразу выразили в этом сомнения. 24
августа, в дни триумфа над "путчистами", генеральный директор ленинградского
НПО "Сигнал" Валентин Занин сделал заявление: "Ознакомившись с версией
М.С.Горбачева, сделанной письменно в газетах, я утверждаю, что таким образом
изолировать Президента СССР от связи невозможно. Я являюсь одним из
производителей различных средств связи, и изоляция живого и несвязанного
президента возможна только при демонтаже основного оборудования, изъятии его
и вывозе, чего не было сделано, как явствует из сообщения. Это многие тонны.
То есть был случай добровольного невыхода на связь". К этому письменному
заявлению Занин устно добавил ряд технических объяснений, закончив:
"президенту достаточно только иметь авторучку и лист бумаги, чтобы
обеспечить себе связь со страной".
Но примем версию Горбачева: его лишили связи 17 августа, прибывшая
команда
|
|
|
