Миф и табу: инцест и убийство кровного родственника

Итак, миф как способ сакральной социализации человека вво­дит в культуру основные ценности, онтологические представле­ния, типы поведения и социальные нормы. Он действует от про­тивного, отрицая профанную повседневность, а затем отрицая и самих богов и героев как нарушающих основные табу. Герои осно­вывают «греховные», «проклятые династии», члены которых не­сут на себе грехи предков (Кадм, Атрей, Каин) и обречены на «веч­ное возвращение» — повторение трагических ситуаций. Табу, на­лагаемое шаманом на «виновные» в человеческих несчастьях объекты и слова, выступает универсальным способом регуляции поведения и трансформации знаково-символического окруже­ния. Таков долгий путь структуризации синкретичного архаиче­ского сознания, отрицания внешнего характера нравственных норм, их недифференцированности от обычая, права и ритуала, преодоления неразделенности индивида и общины. Библия, древнегреческие мифы и эпос дают многочисленные примеры мо­нонорм, развитие, увеличение универсальности и абстрактности которых приводит к выделению специфического морального ре­гулирования. Так, из десяти заповедей Моисея четыре носят рели­гиозный, три — правовой, и лишь остальные три - собственно мо­ральный характер («Почитай родителей», «Не прелюбодействуй», «Не желай чужого»).

Первые фундаментальные табу — на инцест и убийство кров­ного родственника — несли в себе черты включенности человека в

Раздел 111. Прикладные исследования

систему кровнородственных связей и задачу ее сохранения. Эти запреты постепенно освобождались от специфических призна­ков, сохраняя только наиболее общее и абстрактное содержание — «не убивай» (шестая заповедь Моисея) и «не прелюбодействуй» (седьмая заповедь Моисея). «Священные символы.., - замечает К. Гирц, — соотносят некую онтологию и космологию с некой эс­тетикой и моралью: их особенная сила исходит из присущей им способности идентифицировать факт с ценностью на самом фун­даментальном уровне, придать тому, что в противном случае было бы лишь действительным, всеобъемлющий нормативный смысл»¹. Но для этого предстояло забыть сложную историю трансформации мифических архэ и деление мира на божествен­ную, праздничную и повседневную части, одновременно усвоив на уровне подсознания урок мифа: позволенное богам и героям в сакральном мире может символически воспроизводиться в празд­ничном ритуале, но строжайше запрещено людям в сфере повсе­дневной реальности. Мы до сих пор читаем без должного пони­мания классические тексты, в которых кровные родственники — Адам и Ева — становятся по божьему промыслу родоначальниками человечества, праведные отец с дочерьми зачинают потомство (история Лота) и, следуя этому примеру, фараоны и короли систе­матически заключают браки на грани сознательного инцеста. На­ши мифические предки, как следует из мифа, религиозных и эпи­ческих источников, постоянно и сознательно посягали на жизнь ближайших кровных родственников: таковы истории Каина и Авеля, Ореста и Клитемнестры, Тантала и Пелопса, Полинейка и Этеокла. Неудивительно, что порочность властителя (лучшего из людей, божьего избранника) издавна стала фундаментом этиоло­гических мифов, объясняющих причины социальных и даже при­родных катаклизмов (история Эдипа).

Э. Канетти проводит различие между двумя типами властите­лей древности. На одном полюсе находится «священный король» — раб множества ограничений, служащий символическим отрицани­ем изменчивой реальности. Он должен находиться постоянно на одном и том же месте и оставаться неизменным, к нему нельзя при­ближаться и его нельзя непосредственно лицезреть. Король на­столько тождествен себе, что не может даже постареть. Ему следует

GeertzC. Interpretation of Cultures. N.Y., 1973. P. 127.

Глава 20. Табу, мораль и эпистемология за] грета 43 5

быть зрелым, сильным, здоровым мужчиной: лишь только появля­лась седина или слабела мужская сила, его могли убить.

«Статичность этого типа, которому запрещено собственное превращение, хотя от него исходят бесчисленные приказы, веду­щие к превращениям других, вошла в сущность власти... Власти­тель - это тот, кто неизменен, высоко вознесен, находится в опре­деленном, четко ограниченном и постоянном месте. Он не может спуститься "вниз", случайно с кем-нибудь столкнуться, "уронить свое достоинство" но он может вознести любого, назначив его на тот или иной пост. Он превращает других, возвышая их или уни­жая. То, что не может случиться с ним, он совершает с другими. Он, неизменный, изменяет других по своему произволу»¹.

На другом полюсе находится «мастер превращений», который может принять образ зверя или духа, трикстер, вбирающий в себя всех других благодаря превращениям,-любимая фигура мифов се­вероамериканских индейцев. В качестве шамана он достигает под­линной власти: возможности превращений становятся безгранич­ны, ему открыты глубины морей и небесные высоты, понятен язык животных и птиц, подвластны стихии, духи и демоны. По-видимо­му, именно текучесть человеческой природы, ее многообразие и приспособляемость легли в основу тяги к стабильности и запрету превращений. «Вечный превращенец» шаман стал источником первых ограничений — табу, которые распространились и на пре­вращения, придав им ореол тайны и заманчивость искушения. Без­властный вождь-арбитр превращается во всевластного короля при посредстве шамана. Священный король - это окаменевший, обо­жествленный шаман, это миф, в котором умирает магия, это мо­ральный закон, снимающий многообразие нравственной жизни.

Противоположность положительного героя, «священного ко­роля» и трикстера символизирует собой онтологический и этиче­ский дуализм уже на ранних этапах развития общества. Именно тогда происходит осознание человеком своего Я как отличного от общины с ее культом племенного бога. Разложение мононормы приводит к выделению специфической моральной регуляции.

¹ Канетти Э. Превращение // Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 500-501.

Раздел III. Прикладные исследования

Способ этого разложения скрывают древние ритуалы табуирова-ния. Не говори, как говорил раньше, требует шаман из Волгекопа. Откажись от видимых богов, учит Авраама Яхве. Не верь ушам сво­им, наставляет Эдипа Дельфийский оракул. Замолкни вообще, коли язык — враг твой, говорит Иову Господь. Не помышляй о грехе -урок Иисуса из Назарета. Итог этих запретов для непослушного человека — рождение абстрактно-символического мышления и критической рефлексии, рост самосознания личности в процессе интериоризации внешних санкций.