Письмо архиепископа Стефана Палеолога, главы Восточной церкви Синегории, к леди Джанет Макелпи, в Виссарион

июля 9-го, 1907

Достопочтенная леди, дабы для Вас прояснились печальные обстоятельства, связанные со страшной угрозой для нашей земли, Синегории, и для дорогого нам лица, я пишу Вам эти строки — по просьбе господаря Руперта, столь любимого нашими горцами.

Когда воевода Петр Виссарион отправился с миссией к великой нации, у которой мы искали поддержки в годину испытаний, поездка эта предполагалась тайной. Турок стоял у наших границ, полный злобы и алчности. Он уже пытался добиться брака с воеводиной и тогда в будущем как супруг ее мог бы претендовать на владение нашей землей по праву наследования. Он, как и все, также хорошо знал, что синегорцы никому бы не подчинились, кроме того, кого сами бы выбрали себе в управители. Так было испокон веков. Но время от времени появлялась персона, заявлявшая, что наша земля нуждается в ее управлении. Вот поэтому леди Тьюта, воеводина Синегории, была передана под надлежащую опеку мне как главе Восточной церкви и были предприняты разумные меры, дабы не допустить ее похищения готовыми на все врагами нашей земли. Эту задачу и опеку считали за честь все те, кто с радостью принял на себя обязательства. Ведь воеводина Тьюта Виссарион олицетворяла собой славу древнего сербского рода, будучи единственным отпрыском воеводы Виссариона, последнего представителя по мужской линии сего княжеского рода — рода, который на протяжении десяти веков нашей истории с неизменной твердостью жертвовал жизнями своих сынов и дочерей ради защиты, безопасности и благополучия Синегории. Никогда за все десять веков никто из сего рода не предавал отчизны, не страшился потерь или тягот, сопряженных с высоким долгом или гнетом бед. Это были потомки того первого воеводы Виссариона — известного под именем Меч Свободы, гиганта меж людей, — которому, согласно преданию, предстоит когда-то, когда у народа будет нужда в нем, подняться из своей могилы, со дна затерянного озера Рео, и вновь повести мужей Синегории к победе. Об этом знатном роде с тех пор стали говорить как о последней надежде нашей земли. Поэтому, когда воевода, служа своему народу, отлучился из Синегории, дочь его следовало оберегать и стеречь. Вскоре после отъезда воеводы до нас дошли вести о том, что его дипломатическая миссия еще долго не завершится и ему придется изучить особенности конституционной монархии, так как наша несовершенная политическая система требовала преобразований и, возможно, замены именно этой формой правления. Inter alia [105]скажу, что он, как предполагалось, стал бы первым нашим королем после введения новой конституции.

Потом же случилась страшная беда: горе поразило нашу землю. После непродолжительной — и непонятной — болезни воеводина Тьюта Виссарион таинственным образом умерла. Скорбь горцев была столь велика, что правящему Совету пришлось предостеречь народ об опасности открывать всему миру свою рану. Было велено утаивать факт ее смерти, ведь угроз страна знала немало. И даже отца желательно было оставлять пока в неведении о понесенной им страшной утрате. Всем было известно, как он дорожил дочерью, весть о ее смерти подкосила бы его, и он не справился бы со сложной и деликатной миссией, которую взял на себя. Да что там, он не задержался бы вдали ни на миг в таких обстоятельствах и поспешил бы на родину, где была погребена его дочь. И тогда бы возникли подозрения, правда разнеслась бы по всему свету, и наша страна неизбежно стала бы жертвой агрессии множества государств.

Далее, узнай турки о том, что род Виссарионов фактически пресекся, они бы не замедлили напасть на нас, а тем более если бы услышали об отсутствии воеводы. Ни для кого не секрет их враждебность, их тактика выжидания подходящего момента, дабы начать захватническую войну. Их воинственные намерения стали очевидны после того, как наш народ и сама девушка воспротивились желанию султана взять ее в жены.

Умершая девушка была похоронена в крипте церкви Святого Савы; денно и нощно скорбящие горцы поодиночке и группами шли к гробнице, дабы почтить память той, которой они хранили верность. Столь многие желали в последний раз увидеть ее лик, что владыка с моего как архиепископа согласия, распорядился покрыть каменную гробницу, где покоилось тело ее, стеклом.

Однако спустя некоторое время у всех охранявших ее тело чинов духовенства зародилась мысль, что воеводина в действительности не мертва, а находится в состоянии удивительно долгого транса. И тогда возникали иные осложнения. Наши горцы, как вы, наверное, знаете, очень подозрительны по характеру, а это свойственно всем отважным и готовым к самопожертвованию народам, ревностно оберегающим свое великое наследие. Увидев девушку, как они полагали, мертвой, они не захотели бы признать факт, что она жива. Возможно, они бы даже вообразили, что за всем этим кроется некий заговор, угрожающий их независимости. В любом случае мнения на сей счет разделились бы — с неизбежным образованием двух партий, чего следовало опасаться в сложившихся обстоятельствах.

Дни шли, а трансу, или каталепсии, или чему бы там ни было все не наступало конца, и у глав Совета, владыки, у духовенства в лице архимандрита Плазакского и у меня как архиепископа и опекуна воеводины в отсутствие ее отца было достаточно времени, чтобы продумать нашу политику в случае пробуждения девушки. Ведь тогда ситуация бесконечно осложнилась бы. В потайных помещениях церкви Святого Савы мы не единожды собирались на встречи и уже почти достигли единогласия по этому вопросу, как транс вдруг прервался…

Девушка очнулась!

Конечно же, она страшно испугалась, обнаружив, что лежит в гробнице в крипте. К счастью, вокруг гробницы неизменно горели большие свечи и их пламя смягчало мрачную атмосферу этого места. Очнись она во тьме, разум, возможно, покинул бы ее.

Она, однако, была девушкой очень благородной крови и поэтому обладала необыкновенной волей, твердостью характера, выдержкой и выносливостью. Когда ее привели в одно из потайных помещений храма, где ее согрели и позаботились о ней, владыка, я и глава Национального Совета спешно собрались на встречу. Мне сразу же доставили радостную весть о пробуждении девушки, и я, не теряя ни минуты, прибыл, дабы принять участие в обсуждении дела.

На совете присутствовала и сама воеводина, ей доверили всю правду о сложности положения. И она сама предложила не опровергать сложившегося у народа убеждения в том, что она мертва, до возвращения ее отца, когда все благополучно разъяснится. До тех пор она брала на себя чудовищное бремя. Вначале мы, мужчины, не верили, что женщина способна справиться с такой задачей, и некоторые из нас, не колеблясь, выразили сомнение, но она была непреклонна и фактически заставила нас умолкнуть. В конце концов мы, вспомнив совершенное другими представителями ее рода, пусть в давние века, убедились не только в ее умении полагаться на себя, но и в осуществимости ее плана. Она дала торжественную клятву в том, что ни при каких обстоятельствах никому не откроет тайны.

Духовенство при участии владыки, а также моем участии, взялось распространить среди горцев слухи о привидении, которые бы воспрепятствовали слишком упорному бдению над свежей могилой. Дабы правда случайно не открылась, была привлечена легенда о вампирах и пущены в ход иные причудливые домыслы. Были установлены определенные дни, в которые горцев допускали в крипту, и девушка соглашалась в эти дни принимать сонное зелье или подвергаться какому-то иному воздействию ради сохранения тайны. Девушка была готова — что она настойчиво внушала нам — принести любую жертву, которая была бы признана необходимой, дабы отец ее смог осуществить свою миссию, направленную на благо народа.

Конечно же, вначале ей было неимоверно страшно лежать одной в мрачной крипте. Но со временем ужас ее положения, может быть, и не сделался меньше, однако стал ей привычнее. Над криптой располагались укромные пещеры, где в пору невзгод священнослужители и прочие люди высокого положения находили убежище. Одна из пещер была приготовлена для воеводины, там она и оставалась, за исключением тех дней, когда гробница была открыта для посещений и некоторых прочих случаев, о которых я еще скажу. Были приняты меры в предвидении посещений в неурочный час. Тогда, предупрежденная автоматическим сигналом, звучащим при открывании двери, она заняла бы свое место в гробнице. Надвинуть стеклянную крышку, принять сонное зелье — все это тоже ей удалось бы, поскольку было предусмотрено. В храме по ночам постоянно находились священнослужители, охранявшие ее как от мнящихся призраков, так и от опасностей, более материализованных; посещения девушки, лежавшей в гробнице, прерывались на определенное время, что давало ей возможность передохнуть. И даже покрывало, под которым она лежала в каменном гробу, держалось на перемычке над ней, дабы никто не заметил, как поднимается и опускается ее грудь в наркотическом сне.

Со временем длительное напряжение стало сказываться на ней, и было решено, что она станет изредка покидать церковь ради прогулок. И тут не было особых препятствий, так как благодаря широкому распространению истории о вампире свидетельства о том, что ее видели, послужили бы только к ее пользе — подтвердили бы истинность слухов. И однако, некоторые опасения у нас оставались, и мы посчитали необходимым потребовать от нее клятвы в том, что, пока длится ее горестное бремя, ни при каких обстоятельствах она не снимет свой саван: только так тайна будет сохранена и несчастная случайность отведена.

Существует тайный ход из крипты в пещеру над ней, а вход в эту пещеру, расположенную в основании скалы, на которой выстроена церковь, в пору прилива прячется под водой. Для девушки была приготовлена лодка в виде гроба; в ней девушка обычно пересекала ручей, когда хотела прогуляться. Это было хорошо придумано: лодка сия с ее грузом сослужила неоценимую службу тем, кто желал распространения истории о вампире.

Вот так все и шло, пока не появился в Виссарионе господарь Руперт и не прибыла боевая яхта.

В ночь ее прибытия стороживший девушку священник, обходя крипту перед самым рассветом, обнаружил, что гробница пуста. Он созвал народ, и церковь тщательно осмотрели. Лодки в пещере не было, впрочем, ее нашли на другом берегу ручья, вблизи ступеней, что ведут в сад. А больше ничего не нашли. Казалось, девушка исчезла бесследно.

Люди прямиком направились к владыке и подали сигнал, разведя костер, мне — в монастырь, в Астраг, где я тогда находился. Я взял с собой отряд горцев, и мы обыскали местность. Но прежде я отправил срочное послание господарю Руперту, прося его, проявлявшего столь великий интерес и любовь к нашей стране, прийти нам на помощь в нашей беде. Тогда он, конечно же, ни о чем не знал — из того, что я сейчас сообщаю Вам. Тем не менее он всем сердцем откликнулся на наш призыв, как Вам, несомненно, известно.

Близилось время, когда воевода Виссарион должен был вернуться из поездки, и мы, совет опекунов его дочери, уже начали принимать меры к тому, дабы по его возвращении радостная весть, что дочь его все же жива, стала бы достоянием гласности. Теперь, когда отец мог поручиться за дочь, никто бы не усомнился в правдивости печальной истории.

Каким-то образом обо всем проведали турецкие шпионы. Выкрасть мертвое тело с целью последующих нелепых притязаний было бы еще большим святотатством, нежели уже совершенное. По многим признакам, ставшим нам известными в ходе расследования, мы заключили, что отчаянная кучка лазутчиков султана осуществила тайное вторжение в нашу страну с намерением похитить воеводину. Дерзкие, должно быть, были люди и чрезвычайно изобретательные — те, что осмелились проникнуть в Синегорию, не говоря уже о задаче, которую они ставили перед собой. Мы веками давали туркам грозные уроки — учили их, что вторжение к нам совсем не легкое и небезопасное дело.

Как они осуществили это, нам пока неизвестно, но они действительно вторглись в Синегорию и скрывались в тайном месте, выжидая подходящего момента, а затем захватили добычу. Мы даже сейчас не знаем, то ли они обнаружили вход в крипту и выкрали, как думали, мертвое тело, то ли по несчастливой случайности нашли девушку под открытым небом — притворяющуюся призраком. Как бы то ни было, они схватили ее и, петляя в горах, направились в Турцию. Было объявлено, что, как только воеводина ступит на турецкую землю, султан силой возьмет ее в жены, дабы в будущем обеспечить себе и своим наследникам неоспоримое право на безраздельную власть в Синегории или на надзор за страной, а значит, навсегда пресечь подобные попытки со стороны всех иных государств.

Таково было положение дел, когда господарь Руперт кинулся в погоню с яростью и пылом берсерков, унаследованными от предков викингов, которым обязан своим происхождением и сам Меч Свободы.

Тогда же стала ясной возможность, о которой первым заговорил господарь Руперт. Не сумей похитители доставить воеводину невредимой на турецкую землю, они убьют ее! Это так похоже на подлых мусульман. И отвечает турецким обычаям, а также нынешним намерениям султана. Ведь если род Виссарионов истреблен, подчинить Синегорию, по мнению турок, куда легче.

Вот так, достопочтенная леди, обстояли дела, когда господарь Руперт впервые выхватил свой кинжал, защищая Синегорию и все, что было дорого нам.

Палеолог, архиепископ

Восточной церкви в Синегории