Послание от Властимира Петрова, архимандрита Плазакского, к леди Джанет Макелпи из Виссариона

 

июля 8-го, 1907

Господарка,

пишу Вам по поручению владыки и с позволения архиепископа. Имею честь познакомить Вас с отчетом о преследовании турецких лазутчиков, которые похитили воеводину Тьюту из высокого рода Виссарион. Преследование было предпринято господарем Рупертом, просившим меня присоединиться к его отряду по той причине, что мое, как он великодушно выразился, «прекрасное знание страны и ее народа» может сослужить им большую службу. Это верно, я прекрасно знаю Синегорию и ее народ, в среде которого прошла вся моя жизнь. Однако в таких обстоятельствах, как нынешние, не требуется каких-то «причин». Нет мужчины в Синегории, который не отдал бы свою жизнь за воеводину Тьюту, и когда синегорцы узнали, что она не мертва, как они думали, но всего лишь была в долгом трансе и что это ее выкрали бандиты, их обуяла ярость. И потому как мог я — тот, кому доверен монастырь Плазака, — колебаться в этот час? Ни в коем случае, я желал как можно скорее вступить в битву с врагами моей земли, и я хорошо знал, что господарь Руперт, с его сердцем льва, столь приставшим ему при его богатырском сложении, поспешает изо всех сил, так что за ним не угнаться. Но мы, синегорцы, не будем медлить, когда враг перед нами, и Восточная церковь не заставит себя ждать, когда Полумесяц грозит Кресту!

Мы не взяли с собой никакого снаряжения, никаких покровов — отправились, в чем были, никакой провизии — ничего, кроме наших кинжалов и наших ружей. Но прежде, чем мы вышли, господарь Руперт спешно просигналил с замковых стен и приказал доставлять нам пищу и боеприпасы из ближайших селений — туда, куда мы укажем по сигнальной связи.

Был полдень, когда мы отправились — всего десятеро крепких мужчин, ведь наш вожак не взял бы никого, кроме хороших бегунов, умеющих стрелять без промаха и заправски орудовать кинжалом. Мы двигались налегке и поэтому быстро. К этому времени по донесениям, поступившим благодаря сигнальной связи в Виссарион, мы уже знали, что враги наши не кучка жалких вояк. Хранителю зеленого исламского знамени[106]хорошо служат, и хотя турки подлые псы, нельзя отрицать их храбрость и силу. В самом деле, турки, когда они не нарушают границ Синегории, славятся своими отважными подвигами, но поскольку никто из тех, кто посмел рыскать в наших горах, еще не возвращался в свою землю, нам неведомо, как смельчаки-турки могут повествовать о битвах, которые вели с нами. Как бы то ни было, те, за кем мы гнались, оказались явно не жалкими трусами, и наш господарь, человек столь же мудрый, сколь и храбрый, призвал нас к бдительности и остерег, дабы мы не ослепли в своем презрении к врагу. Мы вняли его наставлениям, а доказательство тому — численность нашего отряда: десять синегорцев против двадцати турок. Но раз речь шла о большем, нежели наши жизни, то мы не рисковали. И с двенадцатым ударом башенных часов в Виссарионе восемь самых скорых на ногу синегорцев вместе с господарем Рупертом и мною ринулись в погоню.

Нам уже просигналили о том, что бандиты шли зигзагом, что их маршрут причудливо отклонялся во всех направлениях, под всеми углами. Но наш вожак проложил такой курс для нас, что мы смогли бы перехватить врага на главном направлении его движения, и пока мы не достигли той местности, мы не останавливались ни на миг — мчались изо всех сил день и ночь напролет. Воистину будто участники олимпийских состязаний в Древней Греции, мы соревновались друг с другом, но это было соревнование не жаждавших первенства, а стремившихся отличиться на службе отечеству и воеводине Тьюте. Впереди всех был господарь Руперт — настоящий рыцарь давних времен, не ведающий в своей мощи препятствий. Он постоянно побуждал нас не сбавлять скорость. Не останавливаться ни на миг. И часто он и я бежали бок о бок — ведь я, господарка, в молодости обогнал бы любого из синегорцев и даже сейчас, в случае надобности, поведу в атаку войско. Мы бежали, и иногда он расспрашивал меня о леди Тьюте, о пресловутой ее смерти — странной, как постепенно обнаружили мои ответы, смерти. Узнавая все новые и новые подробности, он все ускорял бег, будто одержимый демонами, а тогда наши горцы, которые, похоже, уважают даже демонов за их крепость и лихость, старались не отставать от него и уже сами казались одержимыми. Я же, оставленный в одиночестве покойно блюсти достоинство моего духовного сана, забывал о приставшем мне. В ушах звенело, глаза застилало кровавой дымкой, но я догонял самых быстрых.

А потом в господаре обнаружился дух подлинного вождя: когда все остальные, казалось, впали в неистовство, он заставил себя успокоиться, и его самообладание, сменившее недавнее буйство, свидетельствовало об умелой стратегии — учитывать всякие неожиданности. А значит, потребуйся какая-то новая линия в руководстве, он без промедления и колебания повел бы нас в нужную сторону. Мы, девятеро мужчин, разных по характеру, все почувствовали, что у нас есть господин; и тогда, готовые поставить себе границы и повиноваться, мы могли уже свободно направлять и помыслы свои и силы на пользу нашего дела.

Мы напали на след убегающих бандитов на второй день после похищения, незадолго до полдня. След было довольно легко обнаружить, потому что теперь все злодеи собрались вместе, и наши люди, лесные жители, смогли много узнать о промчавшейся там подлой своре. Бандиты страшно спешили и не позаботились о мерах предосторожности, позволяющих сбить погоню с толку, ведь на это требуется время. Наши знатоки леса сказали, что двое шли впереди банды и двое замыкали ее. В центре шло несколько человек, тесно державшихся друг друга, наподобие охранников, окружающих пленного. Ни единой догадки о том, сколько их шло в центре, у нас не было — нам не удалось ничего распознать, настолько близко бандиты обступили девушку. Однако наши люди сумели разглядеть кое-что помимо следов, оставленных толпой бандитов: земля, по которой они прошли, раскрыла тайное пытливому взгляду. Нашим людям открылось, что пленница шла по принуждению, да что там: один из наших, поднимаясь с колен, после того как он осмотрел землю, прохрипел:

— Презренные псы подгоняли ее ятаганами! Здесь капли крови, хотя следы ног ее не окровавлены.

И тогда ярость охватила господаря. Заскрежетав зубами, он выдохнул: «Вперед, вперед!» — выхватил кинжал и вновь ринулся в погоню.

Вскоре мы разглядели вдалеке эту свору. Они были под нами, в глубокой долине, хотя след их терялся впереди, по правую руку. Они приближались к подножию высокой горы, вставшей на пути у всех нас. Не прошло много времени, как мы догадались, что их намерения были двояки. В дальнем конце долины, которую они пересекали, мы различили бежавших к ним людей — наверное, то был поисковый отряд, двигавшийся с севера. Хотя деревья мешали обзору, мы не могли ошибиться; я сам из обитателей леса, и я в этом не сомневался. Нам также стало совершенно ясно, что у молодой воеводины больше не было сил передвигаться таким чудовищно быстрым шагом, какой держали бандиты. Следы крови говорили сами за себя! Вот тут они еще видны — а дальше их уже никто не обнаружит…

И тогда тот, кто из всех нас был самым неистовым и отчаяннее всех нас рвался вперед, в погоню, исполнился ледяного спокойствия. Он поднял руку, призывая к тишине — хотя Бог свидетель, мы едва ли не бесшумно двигались во время всего долгого преследования в лесу, — и произнес напряженным шепотом, прорезавшим безмолвие будто нож:

— Други мои, пришло время действовать. Возблагодарим Бога, сведшего нас лицом к лицу с нашим врагом! Однако мы должны быть осторожны, должны думать не только о себе — у нас же одно желание: ринуться вперед и победить или умереть, — но и о той, которую вы любите и которую я тоже люблю. Она в опасности тем большей, чем больше риск, что бандиты почуят неладное. Если они поймут или даже на миг заподозрят, что мы добрались до них, они убьют ее… — Здесь голос его ненадолго прервался от напряжения чувств или от глубины его страсти, не знаю, но думаю, сказалось и то и другое. По этим следам крови нам ясно, что они способны сделать… даже с ней. — Он вновь заскрежетал зубами, но, не останавливаясь, продолжил: — Давайте завяжем бой. Хотя расстояние до бегущих бандитов невелико, путь до них долог. Насколько я вижу, отсюда только одна тропа ведет вниз, в долину. Та самая, по которой они прошли и которую, конечно же, будут держать под наблюдением. Давайте разделимся, чтобы окружить их. Гора, к которой они движутся, далеко простирается влево, нигде не расступаясь. Отсюда нам не видно, что там справа, однако по характеру местности похоже, что гора делает изгиб в этом направлении, так что ближний конец долины может оказаться неким громадным карманом или амфитеатром. Поскольку они изучили местность в других областях страны, вероятно, им известна и эта и они направились сюда как в известное им убежище. Пусть один человек, меткий стрелок, останется здесь.

Пока он говорил, один из наших людей выступил вперед. Я знал, что это был отличный стрелок.

— Пусть двое других пойдут влево и попробуют отыскать спуск с горы, которая перед нами. И когда они спустятся в долину — по тропе или нет, — пусть приблизятся к врагу тихо и незаметно, с ружьями на изготовку. Но без надобности не стрелять! Помните, братья, — проговорил он, поворачиваясь к тем двоим, которые уже зашагали в указанном направлении, — первый же выстрел будет бандитам сигналом — сигналом к убийству воеводины. Эти люди не знают колебаний. Вам нужно рассчитать время для выстрелов… Остальные пойдут вправо и попробуют отыскать тропу с этой стороны гор. Если долина действительно представляет собой карман меж скал, мы найдем спуск и при отсутствии тропы!

Он говорил, и блеск в его глазах не предвещал ничего хорошего всем тем, кто мог встать на его пути. Я бежал бок о бок с ним, когда мы повернули вправо.

Он верно угадал: когда мы немного продвинулись вниз, то увидели, что горный массив отклоняется вправо, а затем, делая большой изгиб, уходит в другую сторону.

Это была долина, наводившая страх, — узкая, с нависшими над ней скалами. С дальней от нас стороны огромные деревья, покрывавшие крутой горный склон, подходили к самой кромке каменных стен, так что их широко раскинутые ветви спускались в глубокую расселину. И насколько мы могли судить, с нашей стороны горный склон выглядел точно так же. Долина под нами даже в дневное время была погружена во тьму. Мы могли разглядеть мчавшихся по ней бандитов, отмечая время от времени белое пятно — саван их пленницы, находившейся в самом центре этой своры.

Оттуда, где мы стояли, на краю каменной стены, меж громадных древесных стволов, нам, когда наши глаза привыкли к тени, было довольно хорошо видно их. В большой спешке, то таща, то неся воеводину, они пересекли открытое пространство и нашли укрытие в маленькой, поросшей травой нише, которую обступал, исключая чудовищно узкий вход, подлесок. Из долины было бы совершенно невозможно их заметить; мы же, с высоты каменной стены, видели их сквозь редкий кустарник. Оказавшись в нише, они выпустили пленницу из рук. И она, инстинктивно дрожа, отступила в дальний угол выемки.

А потом — да падет позор на этих мужчин, пусть они турки, пусть неверные! — мы разглядели, что они подвергли ее унижению: закрыли ей рот кляпом и связали ей руки!

Нашу воеводину Тьюту связали! Для каждого из нас это было все равно что пощечина. Я слышал, как господарь Руперт вновь заскрежетал зубами, но, заговорив, заставил себя взять спокойный тон:

— Возможно, это и к лучшему, хотя унизительно… Они ищут себе погибель, и ждать им недолго. Больше того, они сами срывают свой изначальный план. Теперь, когда она связана, они будут полагаться на эти узы и будут откладывать убийство до последнего момента. Вот наш шанс — вызволить ее из плена живой!

Несколько минут он стоял неподвижно, словно каменный, и обдумывал что-то, продолжая наблюдать за бандитами. Я видел, что с мрачной решимостью он уже ухватился за некую мысль — глаза его обратились к верхушкам деревьев на краю крутизны, потом, очень медленно, будто прикидывая что-то и приглядываясь ко всем мелочам, к нише внизу.

— Они надеются, что тот, другой преследующий их отряд не набредет на них. Потому и выжидают, чтобы убедиться в этом. Если те, другие, не поднимутся по долине до этого места, то похитители продолжат путь. Вернутся на тропу, с которой сошли. Там мы можем дождаться их, вклиниться в центр их группы, когда она будет прямо перед нами, и перерезать всех вокруг воеводины. Потом пойдет в ход огнестрельное оружие — и мы покончим с ними!

Пока он говорил, двое из нашего отряда — отличные стрелки, как я знал, — незадолго перед тем легшие ничком и наведшие на бандитов свои ружья, поднялись.

— Дай команду, господарь! — только и сказали они, стоя в ожидании. — Нам зайти с головы шайки грабителей и спрятаться у тропы?

Он размышлял с минуту, а мы все замерли в полном молчании. Я слышал стук наших сердец. Потом он произнес:

— Нет, пока нет. Еще не время. Они не двинутся с места и не смогут ничего предпринять, пока не будут знать, настигнет их тот, другой отряд, или же нет. С нашей позиции, с возвышенности, мы увидим, в каком направлении помчатся преследователи, задолго до того, как это сумеют сделать бандиты. И тогда мы спланируем наши действия и своевременно подготовимся.

Мы ждали несколько минут, но так и не заметили признаков приближения другого отряда преследователей. Очевидно, он с большой предосторожностью продвигался вперед, к тому месту, где, как предполагалось, затаились враги. Бандиты стали проявлять беспокойство. Даже с расстояния мы могли понять это по их позам и жестам.

Вскоре, когда напряжение из-за неведения стало для них невыносимым, они направились к краю ниши — дальше они не могли двинуться, не обнаружив себя перед теми, кто, возможно, проник в долину, а также из опасения, что их пленница останется без присмотра. Собравшись вместе, бандиты держали совет. По их жестикуляции мы понимали, о чем они вели речь: они не хотели, чтобы пленница слышала их, а значит, красноречивые жесты столько же говорили нам, сколько и им самим. Наши люди, как все горцы, обладают острым зрением, а что до господаря, то он орел — зорок и прозорлив… Из той своры трое отделились от остальных, отступили назад и положили ружья, но так, чтобы легко можно было схватить их в случае надобности. Потом вытащили ятаганы и изготовились, будто стражи.

Это явно были назначенные убийцы. Они хорошо знали свое дело; и хотя стояли они в пустынном месте и далеко вокруг не было ни души, если не считать отряда преследователей, о приближении которого им стало бы известно заранее, они находились так близко от пленницы, что ни один меткий стрелок — из ныне живущих или когда-либо живших на свете, — сам Вильгельм Телль[107]не сумел бы причинить им вреда, не подвергая опасности девушку. Двое из них повернули воеводину лицом к каменной стене — в этом положении она не могла видеть происходящее, — а тот, кто явно был главарем банды, знаками же пояснил, что остальные отправляются выслеживать преследователей. И когда найдут, то он или кто-то из его людей выйдет на прогалину из леса, в котором обнаружат затаившихся горцев, выйдет и поднимет руку.

Это будет сигнал к тому, чтобы жертве перерезали горло. Таким способом (варварским даже для убийц магометан) решено было предать ее смерти. Наши люди как один заскрипели зубами при виде этого зловещего жеста — турок провел правой рукой, будто сжимающей ятаган, по своему горлу.

У края ниши банда задержалась, пока главарь указывал каждому, где войти в лес, пересекавший долину почти по прямой линии от одной каменной стены до другой.

Низко нагибаясь на открытом пространстве и тут же укрываясь за всяким попадавшимся на пути бугорком, турки, будто призраки, с невероятной быстротой пронеслись по лужайке и исчезли в лесу.

Когда лес поглотил их, господарь Руперт открыл нам в подробностях план действий, который постоянно обдумывал. Он дал нам знак следовать за ним; мы двинулись вереницей, огибая могучие деревья и держась самого края крутизны, дабы видеть расщелину под нами. Проследовав вдоль изгиба каменной стены до места, откуда можно было охватить взором весь лес в долине, но при этом не терять из виду воеводину и охранявших ее убийц, мы по его приказу остановились. Место это имело дополнительные преимущества: отсюда мы беспрепятственно могли наблюдать за идущей вверх горной дорогой, над которой, с дальней ее стороны, вилась тропа, та самая тропа, которой прошли бандиты и на которой другой отряд преследователей надеялся перехватить беглецов. Господарь заговорил быстро, тоном приказа, столь радующим слух солдат:

— Братья, настало время сразиться за Тьюту и страну. Вы, двое метких стрелков, займите позицию лицом к лесу. — Двое легли на землю и взяли ружья на изготовку. — Поделите прилегающую к лесу полосу между собой и установите для себя границы ваших отрезков. Как только в вашей зоне появится бандит, накройте его огнем, сразите его прежде, чем он выступит из леса. И продолжайте караулить, чтобы поступить точно так же со всяким, кто явится вслед за ним. Расправьтесь так с каждым, если они будут возвращаться поодиночке, пока не расстреляете всех. Помните, братья, храброе сердце в такую суровую годину не спасет. Залогом безопасности воеводины сейчас будут выдержка и верный глаз! — Потом господарь обернулся к нам, остальным, и сказал мне: — Архимандрит Плазакский, ты, который доносит до Господа молитвы столь многих душ, настал мой час. Если я не вернусь, передай привет моей тете Джанет — мисс Макелпи из Виссариона. Нам осталось только одно, если мы желаем вызволить воеводину. И ты, когда придет пора, поведи этих людей к караулящему у начала горной тропы. Отгремят выстрелы — пусти в дело кинжалы, гонись за бандитами по всей долине. Братья, — оглядел он нас всех, — вам должно успеть отомстить за воеводину, если не суждено ее спасти. Что до меня, то мой путь короче. На него я вступаю. Раз нет и не будет времени на то, чтобы спуститься по горной тропе со всей осторожностью, мне надо избрать кратчайший путь. Природа подыскала мне такой — путь, которым меня вынуждают идти люди. Видите тот гигантский бук, ветви которого нависают над расщелиной, где держат пленницу? Вот мой путь! Когда вы с этого места заметите возвращающихся лазутчиков, дайте мне знак — махните шапкой, но только не машите носовым платком, потому что враги могут увидеть белое. Тут же бросайтесь на врагов. Для меня это будет сигнал — сигнал ринуться вниз… Если я не смогу ничего больше, то хотя бы раздавлю убийц при падении своим весом, пусть буду вынужден погубить и ее. По крайней мере, мы умрем вместе — и умрем свободными. Положите нас вместе в гробнице, в церкви Святого Савы. Прощайте — если видимся последний раз!

Он бросил на землю ножны, в которых носил кинжал, заткнул обнаженное оружие за пояс за спиной и — пропал!

Мы, которым не было велено наблюдать за лесом, не отводили глаз от гигантского бука и будто впервые разглядывали длинные, низко свисающие ветви, колыхавшиеся даже от легкого ветерка. Несколько минут, показавшихся нам чудовищно долгими, мы не видели его. Потом высоко, на одной из громадных ветвей, почти лишенной укрытия из листвы, мы разглядели его, ползущего вперед. Он далеко продвинулся по ветви и висел над расщелиной. Он поднял взгляд на нас, и я махнул ему рукой, давая понять, что мы видим его. Он был одет в зеленое — обычное его платье в лесу, — и чужие глаза заметить его не смогли бы. Я снял шапку и держал ее наготове, дабы подать ему сигнал, когда придет время. Потом посмотрел вниз, в расщелину, и увидел стоявшую там воеводину, еще вне смертельной опасности, хотя стражи ее были так близко, что почти касались ее. Потом я тоже, не отрываясь, стал смотреть на край леса.

Вдруг мужчина, стоявший рядом со мной, сжал мою руку и указал на что-то. Я сразу же разглядел сквозь подлесок на границе с открытым участком кравшегося там турка и махнул шапкой. В тот же миг прогремел ружейный выстрел у моих ног. Секунда-другая — и лазутчик упал ничком и затих. Одновременно я поискал глазами бук и увидел, как лежавшая, распластавшись, фигура приподнялась и скользнула к соединению ветвей. Затем господарь встал и рывком кинулся вперед в гуще свисавших в расщелину веток. Он камнем понесся вниз, и сердце у меня сжалось.

Он, казалось, парил. Цепляясь за тонкие нависавшие ветки, он падал в вихре кружившихся листьев, что были сорваны при этом стремительном его прыжке.

Вновь загрохотало ружье подо мной, потом еще раз, еще, еще. Бандиты, уже предупрежденные, выходили из лесу толпой. Но мой взгляд был прикован к дереву. Наполовину скрытый в листве господарь не выпускал повисающих ветвей бука, пока из рук не выскользнула последняя, а тогда он стал цепляться за поросль, торчавшую из трещин в скале.

Наконец — хотя все длилось секунды, опасность момента безмерно замедлила их бег — его встретила голая каменная стена, почти в три раза превышавшая его рост. В прыжке он повернулся к скале так, чтобы его падение произошло вблизи места, где стояла воеводина и ее стражи. Они же, казалось, не замечали его, напряженно всматриваясь в полоску леса, откуда ждали сигнала вестника. Но подняли ятаганы, готовые пустить оружие в дело… Звук частых выстрелов встревожил их, и теперь они решились на убийство, появится вестник или нет!

Однако если стражи не видели опасности, грозившей им сверху, то воеводина обо всем догадалась. При первых же неожиданных звуках она быстро подняла глаза, и даже оттуда, где я находился — прежде чем вместе с нашими людьми побежал к горной тропе, — я смог разглядеть торжествующее выражение ее прекрасных глаз, когда она узнала мужчину, спускавшегося, казалось, прямо с Небес, дабы вызволить ее. Конечно же, и она и мы тоже могли вообразить, что так оно и есть: ведь если Небеса порой вступаются за смертных, когда же, как не теперь, настало тому время.

Даже выпустив из рук последний пучок поросли, приютившейся на скале, господарь остался цел. На лету он выхватил кинжал и, падая, снес им голову одного из убийц. Коснувшись земли, он на мгновение покачнулся, но подался при этом в сторону врагов. Дважды блеснул в воздухе его кинжал — и при каждом взмахе голова скатывалась на траву.

Воеводина вскинула связанные руки. Вновь сверкнул кинжал, на этот раз сверху вниз, и девушка была свободна. Не теряя ни секунды, господарь вытащил кляп изо рта девушки, обхватил ее левой рукой, а правой стиснул свое оружие, готовый встретиться лицом к лицу с врагами. Неожиданно воеводина наклонилась и, подняв ятаган, выроненный одним из мертвых бандитов, встала, вооруженная, бок о бок с господарем.

Ружья теперь грохотали не умолкая, поскольку бандиты — те, что еще оставались в живых, — рванулись на открытый участок перед лесом. Но наши меткие стрелки хорошо знали свое дело и держали в голове приказ господаря — сохранять спокойствие. Они расстреливали только тех, кто выступал вперед, и атака врага захлебнулась.

Мы сбежали по тропе и теперь могли отчетливо видеть происходящее. И не успели встревожиться — а вдруг кто-то из бандитов достигнет расщелины по какой-то несчастливой случайности? — как нас захватило чувство неожиданной радости.

Из лесу выступила группа мужчин — все в национальном головном уборе, и мы признали в них своих. Они были вооружены только кинжалами, но все это были настоящие тигры. Они смели наступающих турок мгновенно, вроде и не двинувшись с места: так ребенок стер бы решенную арифметическую задачу с грифельной доски.

Несколько секунд спустя вслед за ними из лесу выступил высокий человек; у него были длинные черные с проседью волосы и борода. Мы все разразились радостными криками, ведь это был сам владыка Милош Пламенак.

Признаюсь, по причине того, что мне было ведомо, какое-то время я опасался: вдруг в чудовищном возбуждении, охватившем нас всех, кто-то скажет или сделает что-то, что позже обернется бедой. Великий подвиг господаря, достойный героя рыцарских романов, всех нас воспламенил. Он и сам, должно быть, пришел в неистовство; поэтому ни от кого в такие минуты нельзя было ожидать осмотрительности. И больше всего я опасался того, что воеводина чисто по-женски даст волю чувствам. Но не присутствуй я при ее венчании, мне было бы трудно понять, что значило для нее оказаться спасенной от гибели мужчиной, которым она так дорожила. Казалось, было бы вполне естественно, если бы в такой момент, переполненная чувствами благодарности и счастья, она открыла бы тайну, которую мы, Национальный Совет и специально уполномоченные ее отца, столь свято хранили. Но никто из нас по-настоящему тогда не знал — как мы знаем теперь — ни воеводину, ни господаря Руперта. Они держались как ни в чем не бывало, и это успокаивало, потому что ревность и подозрительность наших горцев даже в такой момент, даже когда их привел в трепет подвиг господаря, могли бы обнаружиться, а затем смениться недоверием. Мы с владыкой, из всех присутствовавших только двое (если не считать новобрачных) посвященные в тайну, обменялись многозначительными взглядами. В тот же миг воеводина быстро взглянула на своего мужа и приложила палец к губам; он все понял и ответил тем же жестом, заверяя ее, что не подведет. Потом воеводина опустилась перед ним на одно колено и, поднеся его руку к своим губам, поцеловала со словами:

— Господарь Руперт, я обязана вам всем, чем может быть обязана женщина; только Богу я обязана большим. Вы спасли мне жизнь и честь! Не могу выразить, как я благодарна вам за то, что вы совершили; мой отец, когда вернется, постарается сделать это за меня. Я уверена, что мужи Синегории, которым столь дороги честь, свобода и отвага, навсегда отдадут вам свои сердца!

Это было произнесено столь трогательно, губы воеводины дрожали, слезы застилали ей глаза, весь вид ее выражал неподдельное уважение, которое в силу наших обычаев женщины выказывают мужчинам в Синегории. Неудивительно, что слова ее нашли мгновенный отклик у наших горцев. Их глаза увлажнились — так обнаружила себя их благородная простота. Но если доблестный господарь хоть на миг решил, что проливать слезы подобным образом не пристало мужчинам, мысль эта тут же и покинула его. Когда воеводина поднялась на ноги, что она проделала с королевским достоинством, мужчины, стоявшие вокруг, хлынули, будто морская волна, на господаря, подняли его на руки — и он закачался над их головами, словно на бурунах в штормовом море. Как это напоминало выборы вожака на древний лад у викингов, о которых мы слышали, кровь которых текла в жилах Руперта! Я порадовался тому, что мужчины, столь поглощенные чествованием господаря, не замечали выражения торжества в лучистых глазах воеводины, а иначе они бы разгадали тайну. Я понял по виду владыки, что он разделял мою радость, как раньше разделял мои опасения.

Господарь Руперт высоко взлетал над поднятыми руками горцев, они же так громко кричали, что перепугали птиц в лесу, и пернатые взмыли в небо, усилив всеобщую сумятицу своими встревоженными голосами.

Господарь, всегда думавший о других, первым обрел спокойствие.

— Ну-ка, братья, — сказал он, — давайте взойдем на вершину горы, откуда мы сможем просигналить в замок. Хорошо бы, чтобы весь народ облетела радостная весть о том, что воеводина Тьюта Виссарион свободна. Но прежде, чем мы двинемся, давайте подберем оружие бандитов и снимем обмундирование с трупов. Нам все это может потом пригодиться.

Горцы опустили его на землю, и довольно осторожно. Он же, взяв воеводину за руку и подозвав владыку и меня — хотел, чтобы мы держались рядом, — повел всех горной тропой, по которой прежде спустились бандиты, через лес на вершину горы, господствовавшей над долиной. Отсюда, с прогалины в лесу, мы могли разглядеть вдали зубчатые стены Виссариона. Туда и просигналил господарь. Почти в ту же секунду пришел ответ — там ждали вестей. И тогда господарь порадовал их своим сообщением. Там ликовали. Нам было не услышать их на таком расстоянии, однако мы могли различить мелькание лиц, машущие руки; мы были довольны. Но минуту спустя все там затихли, и мы — еще до того, как начал работать маяк, — догадались, что у них для нас припасены дурные вести. И когда пришло сообщение, мы откликнулись горьким стоном, потому что новость была такой: «Воевода по возвращении схвачен турками, которые держат его в Илсине».

Настроение горцев сразу же стало иным. Будто лето в одно мгновение сменилось зимой; будто золотое великолепие поспевших хлебов исчезло под безжизненным снежным покровом. Нет, картина была еще страшнее: будто ураган пронесся над лесом, и вот вы видите его разрушительный след — гиганты-деревья, поваленные, лежат на земле. Несколько секунд стояла тишина, а потом, с грозным ревом — словно сам Господь разразился громом с Небес — мужи Синегории неистово и решительно возгласили:

— В Илсин! В Илсин!

Все, кто был там, ринулись на юг. Вам, славной господарке, столь недолгое время проведшей в Виссарионе, возможно, неизвестно, что на крайней южной точке Синегории расположен небольшой порт Илсин, в давние времена отвоеванный нами у турок.

Стихийный рывок горцев был приостановлен громким криком господаря:

— Стой!

Все невольно замерли на месте.

А господарь заговорил:

— Не лучше ли сначала получить еще какие-нибудь сведения и уже потом отправляться в путь? Я пущу в дело маяк и узнаю возможные подробности. Поторапливайтесь, никакого шума, но поторапливайтесь! Владыка же и я — мы подождем здесь, пока получим возможные вести и дадим некоторые распоряжения, а затем последуем за вами и, если сумеем, нагоним вас. Одно важно: никому ни слова о том, что произошло. Держите все в секрете — даже то, что воеводина спасена. Сообщайте только мои послания.

Без единого звука, выказывая тем самым безграничное доверие господарю, люди, которых было не так-то много, заторопились в том же направлении, а господарь возобновил сигнализацию. Мне не требовались объяснения, поскольку я знал сигнальный код и понимал вопросы и ответы, следовавшие в обеих сторон.

Господарь Руперт начал с такого распоряжения: «Молчание, полное молчание о том, что произошло». Затем он попросил сообщить подробности о захвате воеводы. И получил такой ответ: «Его преследовали от Флашинга, на всем пути врагов наводили лазутчики. В Рагузе на пакетбот поднялась большая группа неизвестных, по виду — путешественники. Когда он сошел на берег, они, очевидно, последовали за ним по пятам, хотя мы пока не располагаем подробностями. Он исчез в Илсине из гостиницы „Рео“, где останавливался. Предпринимаются все возможные меры для того, чтобы выйти на его след, при этом соблюдается полная секретность».

Ответ господаря был таков: «Хорошо! Не разглашайте сведения, сохраняйте их в секрете. Я спешно отправляюсь в путь. Передайте по маяку просьбу к архиепископу и всем членам Национального Совета — собраться в Гадааре, и как можно скорее. Там их будет дожидаться яхта. Скажите Руку, чтобы он немедля вел яхту в Гадаар и встретил архиепископа и членов Совета — снабдите его списком имен, — потом пусть сразу же возвращается. Подготовьте достаточное количество ружей и шесть артиллерийских орудий для уничтожения воздушных целей. Двести человек должны быть готовы выступить; провиант на три дня. И секретность, секретность! Все зависит от соблюдения секретности. В замке дела должны идти своим ходом — для всех, кроме тех, на кого распространяется секретность».

Когда прием сообщения был подтвержден сигналами, мы вчетвером — конечно же, воеводина была с нами, она отказалась покинуть господаря — со всех ног поспешили за нашими товарищами. Однако когда мы спустились с горы, нам стало ясно, что воеводина с трудом поспевает за нами — при нашем чудовищном темпе. Она прикладывала неимоверные усилия, но долгий путь, уже проделанный ею, пережитые ею тяготы и волнения сказались на ней. Остановившись, господарь объявил, что ради спасения ее отца надо торопиться, и предложил дальше нести ее.

— Нет-нет! — ответила она. — Торопись! Я последую за тобой вместе с владыкой. И ты успеешь подготовиться к дальнейшим действиям, после того как прибудут архиепископ и члены Совета.

Они поцеловались — при этом воеводина бросила смущенный взгляд в мою сторону, — и тогда господарь стремительным шагом двинулся по следу наших товарищей.

Я видел, как вскоре он присоединился к ним, хотя и они продвигались быстро. Несколько минут он на бегу — ведь они не шли, а бежали — говорил им что-то: я понял это, заметив, что они повернули головы к нему. Затем он оторвался от них и стал наращивать скорость. Он мчался, как олень, вырвавшийся из чащи, и вскоре пропал из виду. Они же задержались на секунду-другую. Потом часть из них продолжила бег, а остальные направились к нам. Они быстро смастерили носилки из ветвей, перевязав их веревками, и настояли на том, чтобы воеводина воспользовалась носилками. Мы вновь зашагали скорым шагом в сторону Виссариона. Мужчины, сменяя друг друга, несли воеводину, и я имел честь быть среди них.

Нам оставалась примерно треть пути до Виссариона, когда наши люди встретили нас. Со свежими силами они взялись, по очереди, нести носилки, мы же теперь зашагали быстрее. И вскоре достигли замка.

Замок жужжал будто улей. Яхта, которую капитан Рук держал наготове с той поры, как господарь возглавил погоню и покинул Виссарион, уже отплыла и удалялась от берега на бешеной скорости. Ружья и боеприпасы были сложены на причале. Полевые пушки стояли тут же, снабженные комплектами боеприпасов и готовые к погрузке на судно. Двести мужчин, в полной экипировке, маршировали, готовые выступить по первому приказу. Заготовленную на три дня провизию и бочки со свежей водой осталось только поднять на борт яхты по ее возвращении. На конце причала, готовый к поднятию на борт, стоял и укомплектованный боеприпасами аэроплан господаря; в случае необходимости он мог бы взлететь мгновенно.

Я порадовался, видя, что чудовищный опыт, казалось, не оставил следа на воеводине. Она по-прежнему была облачена в саван, но никто вроде бы не замечал этого. Очевидно, молва о произошедшем облетела замок. Но настроением дня была осторожность. Воеводина и господарь встретились как двое, вместе пережившие испытание; однако хорошо, что оба держали себя в руках, и поэтому никто из не посвященных в тайну даже не заподозрил, что этих двоих связывает любовь, не говоря уже про узы брака.

Мы все, сгорая от нетерпения, ждали сигнала, и вот с замковой башни были наконец оповещены о том, что у горизонта на севере появилась яхта и что она быстро идет к берегу.

Когда она пришвартовалась, мы, к нашей радости, узнали, что все, кого это касалось, успешно справились со своими задачами. Архиепископ был на борту, и никто из Национального Совета не отстал. Господарь поторопил всех в замковый зал, который заранее подготовил к приему. Я тоже последовал за господарем, но воеводина не пошла с нами.

Когда все расселись, господарь заговорил:

— Господин архиепископ, владыка, господа из Национального Совета, я осмелился собрать вас всех здесь, потому что время торопит и жизнь того, который всем вам дорог — воеводы Виссариона, — под угрозой. К счастью, вражеский план во второй его части расстроен. Воеводина вне опасности, она среди нас. Но воевода в плену — если он еще жив. Он должен быть где-то поблизости от Илсина, хотя, где точно, нам пока неизвестно. Наше войско готово выступить немедленно, как только мы получим ваше одобрение — вашу санкцию. Ваши пожелания мы выполним даже ценой жизни. Поскольку время не терпит, я отважусь задать один вопрос, только один: «Должны ли мы вызволить воеводу любым путем, который будет возможен?» Я спрашиваю об этом, поскольку дело приняло международный характер, и если наши враги столь же дерзки, сколь мы, речь идет о войне!

Высказавшись, с неописуемым достоинством и величием он удалился. Совет же, назначив писарем монаха Кристофероса, предложенного мною, приступил к работе.

Заговорил архиепископ:

— Господари, представляющие Совет Синегории, отважусь просить вас незамедлительно ответить «да» господарю Руперту, а также возблагодарить достойного хвалы храброго англичанина, который в нашей цели видит свою цель и который вызволил нашу дорогую воеводину из рук нечестивых врагов.

Затем старейший чл

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: