 |
Маленькая девочка из Мак-Артур-Парка 10 глава
|
|
|
|
Выйдя из кабины, Майк причесался и застегнул пиджак.
«Нельзя недооценивать престиж униформы».
Прежде чем покинуть самолет, ему нужно было найти предлог, чтобы повидать молодую итальянку.
Майк окинул взглядом сотрудников клининговой службы — распределив обязанности, они быстро и сосредоточенно убирали самолет после рейса. На ближайшей тележке среди журналов и использованных бумажных платков пилот заметил красивую книгу в темно- синей обложке. Он подошел и взял ее в руки. На украшенной звездами коже золотыми буквами были вытиснены имя автора и название романа: «Том Бойд „Трилогия ангелов“. Второй том».
«Хм, понятия не имею, кто это, да и неважно. Главное — есть наживка!»
— Простите, но вы не можете забрать книгу.
Он обернулся, словно застуканный на месте преступления. Кто осмелился так разговаривать с ним?
Это оказалась одна из уборщиц, довольно симпатичная негритянка. У нее на шее висел обязательный для всех сотрудников бейдж с именем «Каэла», а закрывавшая волосы бандана представляла собой сомалийский флаг: белая звезда на синем фоне.
Презрительно взглянув на нее, он ответил:
— Я должен зайти в бюро находок, заодно занесу книгу.
— Мне придется сообщить об этом начальнику бригады.
— Хоть господу богу, если вам так хочется, — издевательским тоном ответил Майк. Он дернул плечами и, не выпуская книги из рук, вышел.
Сегодня вечером Франческа заснет в его объятиях!
* * *
Виа Марио де Бернарди
Сев в такси, Бонни включила телефон. СМС посыпались одно за другим. Отец беспокоился о том, как она долетела, Ю Чан прислала странное сообщение, предупреждая, что за ней охотится полиция, но главное, куча звонков от некоего Мило, готового отдать любые деньги за роман Тома Бойда, купленный ею через Интернет.
|
|
|
«Что за бред!»
С нехорошим предчувствием она полезла в сумку и обнаружила, что книги нет.
«Я забыла ее в самолете!»
Такси уже выезжало на шоссе, как вдруг Бонни крикнула:
— Стойте! Мне нужно вернуться в аэропорт!
* * *
Европейская больница Мари Кюри
Набережная Сены, Париж
— Расслабьтесь, мадемуазель, это совсем не больно.
Билли лежала на левом боку, обнаженная по пояс. Стоявший рядом кардиолог прилепил к ее груди три электрода и обильно намазал кожу гелем.
— Мы сделаем УЗИ сердца и поищем опухоль.
Затем он стал прикладывать аппарат в области ребер и грудины, каждый раз делая по нескольку снимков. Я хорошо видел на экране, как сильно бьется сердце испуганной женщины. Не скрылось от меня и тревожное выражение, появившееся на лице врача: с каждым нажатием кнопки он выглядел все более напряженным.
— С ней что-то не так? — не удержался я.
— Профессор Клузо все объяснит, — прохладно ответил кардиолог. Немного помолчав, он добавил:
— Сделаем еще МРТ.
* * *
Рим
Аэропорт Фьюмичино
— Франчески нет? — спросил Майк, входя в бюро находок и с трудом скрывая разочарование.
Сидевшая за стойкой девушка подняла глаза от журнала. Ее ответ вселил в него надежду.
— Она обедает в «Да Винчи».
Майк ушел, не поблагодарив и даже не подумав оставить найденную в самолете книгу. Кафе «Да Винчи», расположенное в терминале номер один, напоминало оазис,
отгороженный от суеты аэропорта колоннами из розового мрамора и увитыми плющом арками. Путешественники теснились у огромной стойки в форме буквы П, глотая крепчайшие эспрессо и лакомясь домашней выпечкой.
— Эй! Франческа! — крикнул Майк, заметив девушку.
С каждой встречей она казалась ему все красивее. Итальянка болтала с молодым сотрудником кафе. Этому типчику в длинном переднике платили за то, что он знает все этапы приготовления кофе — от зеленых зерен до струящегося в чашки божественного нектара.
|
|
|
Подойдя к ним, Майк положил книгу на стойку и вмешался в разговор, навязав свой язык (американский английский) и свою тему беседы (собственную персону). Но юная итальянка сходила с ума от молодого бармена: она хлопала ресницами и с жадностью внимала его словам. У него была обворожительная улыбка, смеющиеся глаза и черные кудри. Тестостерон ударил Майку в голову: с вызовом взглянув на римского ангела, он пригласил Франческу на ужин. Он знал небольшую тратторию рядом с Кампо де Фиори, где готовили восхитительные закуски… Но девушка покачала головой:
— Сегодня я ужинаю с Джанлукой.
— Э-э-э… а завтра? Я пробуду в Риме два дня.
— Спасибо за приглашение, но… нет!
Оба итальянца захохотали как сумасшедшие.
Пилот побледнел. Не может быть! Почему эта девица предпочла ему какого-то официантишку? Майк учился восемь лет, чтобы обладать престижной профессией, приводившей людей в восторг, а этот тип перебивался на жалкой работе в свободное от
учебы время. Майк каждый день взмывал в небеса, а этому типу платили семьсот девяносто евро чистыми…
Чтобы не выглядеть полным идиотом, Майк решил что-нибудь заказать. Двое голубков давно болтали на родном языке. Волшебный запах кофе ударил пилоту в голову. Он залпом выпил американо и обжег язык.
«Ну и ладно, сниму шлюху неподалеку от Сан-Лоренцо», — расстроенно подумал он, прекрасно зная, что это не заменит очаровательную улыбку Франчески.
* * *
Аэропорт Фьюмичино Бюро находок
Пять минут спустя
— Мне очень жаль, но вашу книгу в самолете не нашли, — сказала Франческа.
— Вы уверены? — переспросила Бонни. — Она мне очень дорога, там фотографии и…
— Можете написать заявление: максимально подробно опишите утерянный предмет и оставьте номер телефона. Если нам принесут его, мы сразу позвоним.
— Хорошо, — с грустью ответила Бонни.
Она старательно заполнила формуляр, но внутренний голос говорил, что она никогда не увидит странную незаконченную книгу Тома Бойда и не попробует шоколадное суфле миссис Кауфман…
* * *
Европейская больница Мари Кюри Набережная Сены, Париж 19.15
— Коринна, анализы мадемуазель Донелли! — заорал Жан Батист Клузо, приоткрыв дверь кабинета.
|
|
|
Я озадаченно посмотрел на переговорное устройство. Клузо перехватил мой взгляд и пробурчал, почесывая голову:
— Не понимаю, как обращаться с этой штуковиной, слишком много кнопок!
Очевидно, так же обстояло дело со смартфоном последней модели, который пиликал и вибрировал каждые две минуты, тщетно пытаясь привлечь внимание профессора.
Весь день он делал операции и теперь выглядел еще хуже, чем утром. Лицо осунулось, под глазами залегли тени, а жесткая щетина, казалось, выросла за несколько часов на добрых полсантиметра.
На Париж спускалась ночь, кабинет постепенно погружался в полумрак. Однако Клузо не думал зажигать свет: нажав центральную кнопку пульта, он включил огромный плоский экран, висящий на стене. На нем один за другим стали появляться результаты анализов Билли.
Подойдя ближе, врач прокомментировал первую таблицу:
— Анализ крови подтвердил низкий уровень тромбоцитов, что объясняет анемию, — сказал он, глядя на молодую женщину через свои странные очки.
Он ткнул пультом и перешел к следующему слайду.
— УЗИ показало наличие нескольких миксом.
— Миксом? — заволновалась Билли.
— Расположенных в сердце опухолей, — коротко уточнил Клузо.
Подойдя еще ближе к экрану, он нажал кнопку, увеличив круглое темное пятно на снимке.
— Одна находится в правом предсердии. Классической формы, на короткой студенистой ножке, на первый взгляд вполне безобидная…
Несколько секунд он стоял молча, затем перешел к следующему изображению.
— А вот вторая вызывает у меня некоторое беспокойство. Она необычно большая, целых десять сантиметров, волокнистая, твердая и с прожилками. Частично задевает левое предсердно-желудочковое отверстие, не давая кислороду поступать в левую половину сердца. В результате организм испытывает дефицит кислорода, отсюда одышка, бледность и обмороки.
Тут я тоже подошел к снимку. Опухоль напоминала гроздь винограда, висящую внутри полости сердца на нескольких нитях. Я непроизвольно представил растущее внутри Билли дерево, его корни и волокна, по которым сок поступает в ветви и листья.
|
|
|
— Я… я умру? — спросила девушка дрожащим голосом.
— Миксомы очень большие. Если их срочно не удалить, есть серьезный риск артериальной эмболии, а это всегда приводит к скоропостижной смерти.
Выключив экран, Клузо зажег свет и опустился в кресло.
— Нужна операция на открытом сердце. Это рискованно, но в вашем положении куда опаснее сидеть сложа руки.
— Когда вы сможете прооперировать меня?
Своим зычным голосом Клузо попросил Коринну принести ежедневник: на каждой странице куча имен, операции расписаны на несколько месяцев вперед. Я испугался, что доктор отправит нас к одному из коллег, но, памятуя о дружбе с Авророй, он перенес прием одного больного, чтобы прооперировать Билли.
Этот тип мне определенно нравился.
* * * От:bonnie.delamico@berkeley.edu Тема: Трилогия ангелов, второй том Дата: 13 сентября 2009, 22:57
Кому:milo.lombardo@gmail.com Уважаемый господин Ломбардо!
Я обнаружила многочисленные сообщения, в которых вы заявляете о желании приобрести мой экземпляр книги Тома Бойда, чьим другом и агентом якобы являетесь. Хочу сказать, что эта книга не продается. К тому же я ее, к сожалению, потеряла, пока летела из Сан-Франциско в Рим. В настоящий момент ее до сих пор не принесли в бюро находок аэропорта Фьюмичино. С уважением, Бонни дель Амико
* * *
Рим
Аэропорт Фьюмичино Кафе «Да Винчи»
Первые пассажиры рейса авиакомпании «Флай Италия», прибывшего из Берлина, выходили из самолета. Среди них был художник и дизайнер Лука Бартолетти, возвращавшийся из короткой поездки в немецкую столицу. Последние три дня он раздавал интервью по случаю открытия ретроспективы его творчества, организованной гамбургским вокзалом, городским музеем современного искусства. То, что его картины висели рядом с полотнами Энди Уорхола и Ричарда Лонга, казалось ему высшей степенью признания.
Луке не надо было ждать, пока чемоданы выгрузят на круговую ленту транспортера. Он
ненавидел терять время и предпочитал путешествовать без багажа. В самолете он едва притронулся к еде. Его не привлекли ни резиновый салат, ни отвратительный омлет с макаронами, ни накрытый целлофановой пленкой и твердый, как камень, грушевый пирог.
Поэтому, прежде чем забрать машину со стоянки, он зашел перекусить в «Да Винчи». Кафе уже закрывалось, но хозяин согласился принять последний заказ: капучино и теплый сэндвич с моцареллой, помидорами и итальянской ветчиной. Лука сел за стойку и развернул
«Ла Републику», собираясь дочитать начатую в самолете статью. Отложив газету, чтобы глотнуть кофе, он заметил забытую пилотом книгу в темно-синей обложке. Лука был адептом буккроссинга:[80]он покупал кучу книг, но вместо того чтобы хранить их дома, оставлял в общественных местах, чтобы другие тоже могли приобщиться к литературе. Он подумал было, что роман лежит тут не случайно, но, осмотрев обложку, не нашел никакой этикетки, подтверждающей его гипотезу.
|
|
|
Художник откусил сэндвич и полистал роман. Он не особенно интересовался современной литературой и ничего не слышал о Томе Бойде. Однако его поразило, что половина страниц тома девственно чиста, а кто-то из читателей воспользовался ими как фотоальбомом.
Лука доел и с книгой под мышкой покинул кафе. На подземной стоянке он нашел бордовый «Ситроен дэ эс»-кабриолет, недавно купленный на аукционе. Положив книгу на пассажирское сиденье, он отправился на юго-восток.
Художник жил за площадью Санта-Мария, на последнем этаже охристого здания в ярком живописном районе Трастевере. Свою огромную квартиру он превратил в лофт и устроил там мастерскую. Едва он открыл дверь, в глаза ударил резкий свет, необходимый для работы над картинами. Лука слегка приглушил его, щелкнув выключателем. Практически лишенное мебели помещение казалось необитаемым. В центре возвышался гигантский камин, окруженный изогнутыми стеклами. Повсюду виднелись мольберты, кисточки всевозможных размеров, валики, скребки для дубления кожи, ножи пчеловодов и десятки банок с краской. Ни детской кроватки, ни книжного шкафа, ни дивана, ни телевизора.
Лука внимательно осмотрел свои последние работы — монохромные картины с вариациями на тему белого: насечки, бороздки, выпуклости и крупные мазки, вместе создававшие оригинальную игру света и тени. Полотна высоко ценились на рынке произведений искусства, и коллекционеры отдавали за них большие деньги. Но Лука был умен, он знал, что добиться успеха и признания критиков можно и без особого таланта. В эпоху чрезмерного потребления и изобилия информации покупка картины казалась людям своего рода индульгенцией.
Художник снял куртку и принялся рассматривать фотографии, повествующие о жизни Этель Кауфман. Неожиданно его охватило волнение.
Он давно ни о чем не мечтал. Но в тот вечер ему страшно захотелось шоколадного суфле…
Улицы Рима
Ты будешь по-настоящему любим, когда сможешь показать свои слабости, не боясь, что другой воспользуется ими, чтобы стать сильнее.
Чезаре Павезе Париж
14–24 сентября
Хотя жизнь Билли висела на волоске, две недели перед операцией стали самым гармоничным периодом в нашей жизни.
Работа спорилась. Мне снова нравилось писать, и каждую ночь, полный энтузиазма и вдохновения, я переносился в иной мир. Я делал все возможное, чтобы изменить жизнь Билли к лучшему, сделать ее более спокойной и счастливой. Сидя перед компьютером, я осуществлял ее мечты, постепенно излечивал от душевных ран и разочарований. Обычно я работал до рассвета и выходил прогуляться, когда уборочные машины поливали водой тротуары. Я выпивал утренний кофе за стойкой бистро на улице Бюси, потом заходил в булочную в пассаже Дофин, где пекли золотистые, тающие во рту яблочные слойки. Затем я возвращался в наше гнездышко на площади Фюрстемберг, включал радио и варил два кофе с молоком. Билли, позевывая, выходила из спальни, и мы вместе завтракали, сидя за барной стойкой «американской» кухни, выходившей на маленькую площадь. Билли напевала, пытаясь разобрать тексты французских эстрадных песен, а я стряхивал крошки слоеного теста, прилипавшие к уголкам ее губ, и смотрел, как она щурится от солнца.
Потом я снова садился за работу, а Билли читала. Она нашла рядом с собором Нотр-Дам английский книжный магазин и потребовала, чтобы я составил список книг, обязательных к прочтению. Стейнбек, Сэллинджер, Диккенс… За эти две недели она проглотила несколько романов, которые я так любил в юности. Она делала пометки на полях, расспрашивала об авторах и выписывала в блокнот особенно впечатлившие ее фразы.
Потом я спал несколько часов, а во второй половине дня мы шли в маленький кинотеатр на улице Кристин, где показывали шедевры старого кино: «Небеса подождут»,[81]«Зуд седьмого года»,[82]«Магазинчик за углом»[83]и другие. Билли с восхищением открывала для себя фильмы, о которых раньше даже не слышала, а после сеанса мы обсуждали увиденное за чашкой венского кофе. Стоило мне упомянуть незнакомое ей имя, как она тут же записывала его в блокнот. Я стал Генри Хиггинсом, а она Элизой Дулиттл.[84]Мы были счастливы.
Вечером мы открывали старую поваренную книгу, найденную в скромной библиотеке нашей квартиры, и готовили ужин. Бланкет из телятины, утка с грушевым соусом, полента с лимоном — что-то получалось, что-то не очень. Лучше всего удалась маринованная баранья нога с медом и тимьяном.
За эти две недели я узнал Билли с новой стороны. Она оказалась умной и очень сообразительной молодой женщиной, которая искренне стремилась к знаниям. К тому же, после того как мы раскурили трубку мира, меня переполняли неведомые ранее чувства.
После ужина она читала написанные за день главы, и мы подолгу обсуждали их. В буфете гостиной обнаружилась початая бутылка грушевой водки «Вильямс». Кустарная этикетка наполовину стерлась, но можно было прочитать, что напиток «изготовлен по рецепту, дошедшему из глубины веков» небольшой фирмой на севере региона Ардеш. В первый вечер мы обожгли горло этим жутким самогоном и решили, что его невозможно пить, однако на следующий вечер повторили опыт. На третий раз напиток показался нам
«неплохим», а на четвертый «просто отличным». С тех пор огненная вода стала неотъемлемой частью вечернего ритуала, и под действием алкоголя мы все больше открывались друг другу. Билли поведала о детстве, о тяжелой юности и о том, какой ужас охватывает ее при мысли об одиночестве, что и объясняло ее многочисленные, всегда неудачные любовные похождения. Она страдала от того, что до сих пор не встретила мужчину, который любил бы и уважал ее, и мечтала о семье. Чаще всего она засыпала на диване, слушая старые пластинки на тридцать три оборота, забытые хозяином квартиры.
Билли все пыталась перевести песню, которую исполнял изображенный на обложке седовласый поэт с сигаретой в руке. Он утверждал, что «со временем все проходит, все уходит», что «забывается любовный пыл и голоса, которые шептали слова несчастных людей: возвращайся пораньше и смотри не простудись».[85]
* * *
Я относил девушку в спальню, возвращался в гостиную и садился за компьютер. Начиналась очередная ночь. Иногда работа приносила радость, но куда чаще мучения: я собственноручно строил мир, вход в который для меня был закрыт и где Билли наслаждалась жизнью с мужчиной, ставшим моим заклятым врагом.
В предыдущих книгах Джек был настоящим чудовищем. Он воплощал все то, что я ненавидел и отчего иногда стыдился своей мужской сущности. Джек был моим антиподом, самым ненавистным человеческим типом, в которого я ни за что не хотел превратиться.
Этот сорокалетний красавчик, отец двоих детей, работал заместителем директора крупной бостонской страховой компании. Он рано женился и без зазрения совести изменял жене, которая давно с этим смирилась. Уверенный в себе, с хорошо подвешенным языком, он отлично понимал женскую психологию и с первой же встречи умел расположить к себе новую знакомую. В его поведении и высказываниях зачастую сквозил неприкрытый мачизм, но со своей жертвой Джек вел себя нежно и заботливо. В результате женщины попадали в ловушку и влюблялись в человека, который давал им возможность испытать пьянящее ощущение избранности.
Но, едва достигнув цели, Джек снова давал волю своему эгоцентризму. Он был отличным манипулятором и заставлял своих любовниц исполнять роль жертвы, извлекая выгоду из любой ситуации. Стоило ему усомниться в себе, как он с новой силой принимался унижать несчастную. Подмечать человеческие слабости не составляло для него труда.
На свою беду, я отправил несчастную Билли в когти этого самовлюбленного порочного соблазнителя, который наносил своим жертвам неизлечимые душевные раны. Она влюбилась в него и хотела провести с ним всю свою жизнь.
Будучи не в силах кардинально изменить характер персонажа, я попал в собственную ловушку. Я был писателем, а не богом. В литературе есть свои правила, и в заключительном томе трилогии конченый мерзавец не может превратиться в идеального мужа.
Каждую ночь я словно крутил назад педали велосипеда, постепенно меняя характер Джека и стараясь сделать его немного человечнее.
И все же, несмотря на слегка искусственное превращение, Джек оставался Джеком, иначе говоря, ненавистным мне типом, которому я, по странному стечению обстоятельств, вынужден был уступить любимую женщину.
* * *
Пасифик-Палисейдс, Калифорния 15 сентября
9.01
— Полиция! Откройте, мистер Ломбардо!
Мило с трудом проснулся, потер глаза и, пошатываясь, вылез из кровати.
Он лег поздно. Полночи они с Кароль безуспешно перерывали форумы и интернет- магазины в поисках пропавшего экземпляра, везде, где только можно, оставляя объявления и подписываясь на оповещения по электронной почте. Друзья внимательно изучали все итальянские сайты, хоть как-то связанные с продажей книг.
— Полиция! Немедленно…
Мило приоткрыл дверь. Перед ним стояла помощница шерифа, невысокая брюнетка с зелеными глазами и американо-ирландским шармом, явно принимающая себя за Терезу Лисбон.[86]
— Добрый день. Кэрен Кэллен, сотрудник полиции округа Калифорния. У нас ордер на ваше выселение.
Выйдя на террасу, Мило увидел стоящий перед домом грузовик для перевозки мебели.
— Что за дерьмо?
— Будьте добры, не усложняйте нашу работу! — пригрозила офицер полиции. — В последние несколько недель банк отправил вам несколько предупреждений о необходимости выплатить задолженность.
Двое грузчиков уже стояли у входа, готовые по первому знаку взяться за работу. Кэрен Кэллен протянула Мило конверт:
— Кстати, это вызов в суд за сокрытие имущества, подлежащего аресту.
— Вы имеете в виду…
— …«Бугатти», которую вы заложили.
Помощник шерифа кивнула грузчикам. Не прошло и получаса, как они вынесли из дома всю мебель.
— Это еще цветочки по сравнению с тем, что сделает с вами налоговое управление! — издевательски крикнула Кэрен, захлопывая дверцу машины.
Мило остался один. Он стоял на тротуаре с чемоданом в руке, внезапно осознав, что ему даже негде переночевать. Как боксер, только что получивший страшный удар, он пошатнулся, сделал несколько шагов в одну сторону, потом в другую, не зная, что делать. Три месяца назад он уволил двух сотрудников и продал офис в даунтауне. У него не было ни работы, ни крыши над головой, ни машины — ничего. Он слишком долго отказывался смотреть правде в глаза, надеясь, что все утрясется, а теперь она мстила ему.
Татуировки на руках пылали в лучах утреннего солнца. Глядя на эти стигматы прошлого, Мило мысленно вернулся к прежней жизни, дракам, жестокости и нищете, от которых, казалось, убежал навсегда.
Завывание полицейской сирены вывело его из задумчивости. Он обернулся с мыслью дать деру, но понял, что угрозы нет.
Это была Кароль.
Она сразу поняла, что случилось, и взяла быка за рога: решительно забрав у Мило чемодан, она запихнула его на заднее сиденье патрульной машины.
— У меня есть удобный раскладной диван, но не думай, что сможешь тусоваться просто так. Я сто лет собираюсь ободрать обои в гостиной, еще нужно побелить кухню и заделать швы между плиткой в душевой. В ванной течет кран, а на стенах следы от сырости, с этим тоже надо что-то сделать. Короче, я даже довольна, что тебя выселили…
Мило кивком поблагодарил ее.
Да, он лишился работы, дома и машины. Но у него осталась Кароль.
Он все потерял.
Кроме самого главного.
* * *
Рим
Район Трастевере 23 сентября
Художник Лука Бартолетти вошел в семейный ресторанчик на окраине города. Здесь можно было отведать простую римскую еду в старинном интерьере. Тарелки со спагетти тут ставили на столы, накрытые клетчатыми скатертями, а вино приносили в кувшине.
— Джованни! — позвал он.
Никого. Хотя часы показывали десять утра, в воздухе уже пахло свежеиспеченным хлебом. Ресторан купили родители сорок лет назад, но теперь здесь заправлял его брат.
— Джованни!
В дверном проеме показался силуэт. Но это был не брат.
— Что ты так кричишь?
— Здравствуй, мама.
— Здравствуй.
Ни поцелуев. Ни объятий. Ни одной теплой нотки в голосе.
— Мне нужен Джованни.
— Его нет. Он пошел к Марчелло за пиццей.
— Ладно, подожду.
Стоило им остаться наедине, повисало тяжелое молчание, полное горечи и невысказанных упреков. Так случилось и на этот раз. Они редко виделись, еще реже разговаривали. Лука долго жил в Нью-Йорке, а после развода вернулся в Италию. Сначала он поселился в Милане, а уже потом купил квартиру в Риме.
Чтобы сгладить неловкость, Лука зашел за барную стойку и сделал себе эспрессо. Он мало времени проводил с семьей: работа была универсальным предлогом, чтобы прогуливать крещения, свадьбы, первые причастия и бесконечные воскресные службы. Но он по-своему любил родных и страдал оттого, что не умеет с ними общаться. Мать не понимала его живопись и уж тем более почему эти картины так нравятся людям. У нее в голове не укладывалось, зачем платить десятки миллионов евро за монохромные полотна. Лука не сомневался, что она считает его ловким мошенником, который умудряется жить в свое удовольствие и при этом «не работать». Это непонимание стало миной замедленного действия в их отношениях.
— Как поживает твоя дочь?
— Сандра поступила в лицей в Нью-Йорке.
— Ты вообще с ней не видишься?
— Вижусь, но нечасто. Ты же знаешь, что опекуном назначена ее мать.
— Небось ни одна встреча не проходит без проблем?
— Я пришел не для того, чтобы выслушивать всякую чушь! — вспылил Лука, вставая и направляясь к выходу.
— Подожди!
Он замер на пороге.
— Ты чем-то встревожен?
— Это мои проблемы.
— Что ты хотел от брата?
— Хотел спросить, нет ли у него кое-каких снимков.
— Снимков? Ты ведь никогда не фотографируешь! И всегда твердишь, что не хочешь захламлять жизнь воспоминаниями.
— Спасибо за помощь, мама.
— Какие фотографии тебе нужны? Но Лука ушел от вопроса.
— Зайду к Джованни попозже, — бросил он, открывая дверь. Пожилая женщина подошла и взяла его за руку.
— Лука, твоя жизнь стала похожей на твои картины — такая же однотонная, сухая и пустая.
— Это видимость.
— Нет. И ты прекрасно это знаешь! — грустно возразила она.
— До свидания, мама.
Лука закрыл за собой дверь.
* * *
Женщина пожала плечами и вернулась на кухню. На ее старом деревянном, украшенном плиткой столе лежала хвалебная статья из «Ла Републики», посвященная творчеству Луки. Дочитав до конца, мать вырезала ее и положила в большую папку, куда на протяжении долгих лет складывала все, что писали о сыне.
* * *
Лука вернулся домой. Он сложил кисточки вместо щепок в большой камин, стоящий в центре мастерской, и чиркнул спичкой. Пока пламя разгоралось, он собрал валяющиеся по всему помещению полотна, как готовые, так и незаконченные, методично полил уайт- спиритом и бросил в огонь.
«Лука, твоя жизнь стала похожей на твои картины — такая же однотонная, сухая и пустая». Словно загипнотизированный, художник смотрел, как горят его творения.
В домофон позвонили. Выглянув в окно, Лука увидел сгорбленную фигуру матери. Он спустился, чтобы поговорить с ней, но, открыв дверь, обнаружил, что она исчезла, зато в почтовом ящике появился толстый конверт.
Нахмурившись, художник распечатал пакет. В нем лежали те самые фотографии и письма, которые он хотел попросить у брата!
«Как она догадалась?»
Он поднялся в мастерскую и разложил на рабочем столе свидетельства далекого прошлого.
Лето 1980. В тот год ему исполнилось восемнадцать и он познакомился со Стеллой, своей первой любовью, дочерью рыбака из Порто-Венере. Утром они гуляли по набережной в порту мимо тесно прижавшихся друг к другу узких разноцветных домиков, а во второй половине дня купались в небольшой бухте.
Рождество того же года. Они со Стеллой бродят по улицам Рима. Начавшийся летом роман не закончился с наступлением осени.
Весна 1981. Счет из отеля в Сиене, где они впервые занимались любовью.
1982. Куча писем, которые они отправляли друг другу. Обещания, планы, порывы — водоворот жизни.
1983. Стелла подарила ему на день рождения купленный в Сардинии компас с выгравированной фразой: «Чтобы жизнь всегда приводила тебя ко мне».
1984. Первая поездка в Соединенные Штаты. Стелла на велосипеде на мосту Золотые Ворота. Паром, плывущий в тумане на остров Алькатрас. Гамбургеры и молочные коктейли в «Лори'с Дайнер».
1985… смеющиеся лица, двое влюбленных держатся за руки… счастливая пара, который не страшны никакие сложности… 1986… он продал свою первую картину… 1987… родить ребенка или еще подождать?.. начало сомнений… 1988… компас сломался…
По щеке Луки тихо скатилась слеза.
«Эй, не смей реветь!»
Он ушел от Стеллы в двадцать восемь лет. В тот отвратительный период, когда все разладилось. Ему хотелось писать по-другому, но он не знал, как именно, и в результате своих душевных метаний разрушил семью. Однажды утром он проснулся и сжег все картины, точно так же, как сегодня, а потом крадучись ушел. Он ничего не объяснил Стелле: ему хотелось покончить с этими отношениями и заняться собой и своей живописью. Вскоре Лука нашел пристанище на Манхэттене и полностью изменил стиль. Он отказался от фигуративного искусства и принялся очищать картины от всего лишнего, пока не пришел к белым монохромным полотнам. Затем он женился на ловкой галеристке, сумевшей продвинуть его и открыть дверь к успеху. У них родилась дочь, но несколько лет спустя они развелись, продолжая тем не менее работать вместе.
Свою первую любовь он больше не видел. Если верить брату, она вернулась в Порто- Венере. Лука вычеркнул Стеллу из своей жизни, словно ее никогда не было.
Почему сегодня он вспомнил эту старую историю? Может, потому, что она еще не закончилась.
* * *
Рим
|
|
|
