 |
Энцери, Мандалор, базарный день, примерно шесть месяцев позже, 937 дней после Битвы при Геонозисе.
|
|
|
|
Мандалор был раем.
Он был безлюден и отстал, на нем не было даже тех ограниченных удобств, к которым Фай привык, будучи клоном–коммандо, но здесь он больше не был солдатом среди гражданских. Мандалориане знали толк в военной жизни. Так или иначе, все они были солдатами, и поэтому здесь он был, как дома. Он стоял под неослабевающим дождем, который превратил торговую площадь Энцери в болото и пытался вспомнить, почему же он согласился встретить Парджу именно здесь.
Она ему сказала. Но сейчас его часто подводила память. Теперь для него война была закончена. Хотел бы он знать — вернется ли он когда–нибудь в форму и сможет ли сражаться снова.
«А больше я делать ничего не умею, верно? Какой от меня теперь толк?»
— Ты в порядке, нер вод? — Прохожий — человек, в полной мандалорианской броне, как и все остальные здесь — коснулся рукой плеча Фая, привлекая его внимание. Должно быть, Фай выглядел заблудившимся. Фай чувствовал, что должен был бы узнать его голос — но не смог этого. — Могу помочь?
Фай мог следовать карте, которую дала ему Парджа. Иногда он знал, что забыл что–то важное, а иногда он и не подозревал об этом, пока ему не напоминали. Но даже просто знать, что он что–то потерял — уже было прогрессом. Всего год назад он был подключен к аппарату жизнеобеспечения и ему диагностировали гибель мозга. Его воспоминания о выздоровлении были обрывочны, и что–то из этого легко могло оказаться сном.
— Я жду мою девушку. — сказал Фай, опираясь на бевии'рагир, которое подарила ему Парджа. Это было охотничье копье со съемным противовесом на рукояти, и хотя он был не в том состоянии, чтобы охотиться — оно выглядело куда достойней чем костыли или трость. У него была своя гордость. Ему все еще приходилось прилагать усилия, подбирая нужные слова, и он знал, что говорит неразборчиво но… да, он делал успехи. Так сказала ему Парджа. — Она попросила меня встретить ее здесь. В последнее время я стал забывчивым. Я подорвался.
|
|
|
Человек в броне тускло–зеленого цвета, которую носили очень многие мандалориане, присмотрелся к знаку на шлеме Фая, означавшему, что он раненый ветеран, помедлил пару секунд, но не стал задавать вопросов.
— А ты моложе, чем я думал. — заметил он. Должно быть, его удивил голос Фая; наверное, он ожидал что под броней будет человек куда старше. — Я подожду с тобой, пока она не появится, хорошо?
Это было знаком дружелюбия — словно Фай нуждался здесь в защите. Он привык быть тем кто защищает. Так омерзительно быть нуждающимся…
«Ты жив и у тебя есть Парджа. Радуйся.»
Но Фай не радовался. С тех пор, как он прибыл на Мандалор, он начал понимать как живут свободные люди. Сейчас он жалел о каждом мгновении, которое он провел на службе обществу, в котором у него было прав не больше, чем у дроида.
— За кого ты воевал? — спросил человек после долгой, неловкой паузы. Многие поколения Мандалор поставлял галактике наемных солдат, и обсуждение коммерческой военной службы считалась вполне обычной темой для светского разговора. — Они хорошо платили?
— Великая Армия Республики. Какая еще плата?
Еще одна пауза. Мандалор никоим образом не был территорией Республики. А сейчас мандалорианин знал что Фай — клон, чью воинскую доблесть, к тому же, не чтили достойной платой. Но здесь это, похоже, не было позором.
— Дезертир. — без тени презрения произнес мужчина.
— Списан посмертно. — Фай помедлил подбирая слова. Он знал, что он хотел сказать, но заставить рот подчиниться было отдельной задачей. Он почувствовал пот, выступивший на верхней губе. — Это как обычная отставка по здоровью, только чуть неприятней.
|
|
|
— Все в порядке, нер вод, здесь ты среди друзей. — сказал человек. — Фетт поступил бесчестно, позволив каминоанцам наделать из него клонов для джедаев. Это не твоя вина.
— Не надо меня жалеть. — ответил Фай, защищаясь. Он не хотел жалости. Каминоанцы не больше Фетта заботились о том, счастлива ли армия клонов, и хорошо ли с ней обращаются, до тех пор, пока они могли побеждать, но о нем было кому позаботиться — у него был Кэл Скирата. — Наш сержант хорошо о нас заботился. Он усыновил меня. Мы отлично ладим.
— Я слышал.
— Ты много слышал…
— Это маленькая планета. Кое–кто из Куэ'валь Дар вернулся сюда, когда они закончили вас учить.
Значит этот тип знал. Мандалорианских сержантов–инструкторов подбирал Фетт; нравился он не всем, но его мастерство они уважали. И они нахватались подробностей насчет жизни в городе Типока. Впрочем секретов, стоящих того чтобы их хранить, больше не осталось. Сейчас все знали про Великую Армию Республики.
Фай понемногу начинал понимать, что Фетт, Манд'алор и охотник за головами, был прекрасной рекламой мандалорианскому характеру, но не все в его собственном народе считали его героем. Клоны ЭРК–Альфа, закаленные солдаты, буквально отлитые в снятую с Фетта форму, боялись его и безоговорочно исполняли его приказы даже после его смерти. Но Фай видел, что некоторые мэндо'аде считали его самовлюбленным чакааром.
Сейчас у Мандалора не было никакого вождя, а жизнь все так же продолжалась, не замечая этого. Фай мог представить себе хаос, который начнется на Корусканте, если Канцлер будет убит, и ему не найдется преемника. А Мэндо относились к этому житейски. Это случалось раньше, это случится еще когда–нибудь, и народу нет смысла рассыпаться на части, только потому, что сейчас нет никого на троне.
— У тебя есть дети? — поинтересовался мужчина.
Фай пожал плечами.
— Я над этим работаю.
Иногда тот Фай, которым он был прежде, прорывался наружу. Он был элитным коммандо, в великолепной форме, и — что было самым болезненным — у него было то, что Скирата называл паклалат; дар трепаться. Он умел играть словами. Но взрыв на Гафтикаре положил этому конец, и сейчас он был инвалидом, зависящим от заботы милой девушки по имени Парджа Брэлор, которая, похоже, не замечала, что он совсем уже не тот предмет для мечтаний, которым был раньше.
|
|
|
Мужчина взглянул мимо Фая так, словно он узнал кого–то приближающегося среди мешанины фигур в броне, тащивших флексофраповые сумки с консервированными овощами, машинными запчастями а иногда — и пятилитровые канистры с тихааром; местным алкоголем тройной перегонки, которым запросто можно было обезжиривать детали двигателей.
— Это твоя девушка? — поинтересовался он. — Направляется сюда, у тебя на шести.
Фай обернулся. Темно–каштановые косички Парджи, с вплетенными в них красными медными шариками, покачивались под подбородком ее шлема. Под мелким серым дождем, на фоне ее темно–багряной брони, они казались яркими осенними плодами.
— Да. Это она.
— Тогда я тебя оставлю. Ты снова в надежных руках.
«Снова? О чем это он?»
Когда Фай вновь повернулся к нему, человек уже слился с базарной толчеей. Парджа пробила себе путь среди бронированных тел с целеустремленностью лазерной пушки и, поймав Фая за руку, притянула его к себе чтобы прижаться лбом своего шлема к его лбу. Это был единственный способ «поцеловать» кого–то в полной броне. Наверное, поэтому некоторые аруэтиизе верили, что мандалориане бьются друг о друга головами в качестве приветствия.
«Аруэтиизе — чужаки, враги, предатели и тому подобное — поверят любой старой чуши.» — подумал Фай.
— Ты добрался. — с явственным одобрением воскликнула Парджа. — Отлично, кэр'ика. Что, заводишь новых друзей?
— Не знаю. — Фай уже не мог увидеть мужчину. Тот исчез. — Он обо мне беспокоился.
Парджа протянула руку и погладила его по шлему. Она нарисовала на нем мандалорианские буквы «М» и «Ш» — мир'шапур, травма мозга — точно также, как полевой медик мог бы сделать на первичной сортировке. На Мандалоре эти символы действовали как смесь из предупреждения для окружающих «относиться к нему осторожно» и знака отличия за боевую службу.
— Он увидел знак на твоем бу'шей. Это сказало ему что ты покалечен, и как именно. Понимаешь, это избавляет от кучи глупых расспросов, и люди знают как с тобой обращаться.
|
|
|
Фай никогда не думал о себе как об искалеченном. Ранен — пожалуй, но не искалечен. Он говорил себе, что все еще только начинается, и что Бардан Джусик со временем соберет его по клеточкам своими джедайскими методами лечения.
— Что мы будем делать теперь? — спросил он.
— Ты должен найти дорогу к кантине. — Парджа не выказывала ни следа нетерпения, хотя, как он понимал — она говорила это ему, наверное уже десяток раз. — И я не собираюсь тебе подсказывать. Пользуйся картой. И что еще ты должен сделать? Давай, рассказывай.
— Пометки. Делать пометки, пока буду идти.
— Хорошо. Делай пометки. И тогда всё, что тебе надо — это не забывать посматривать в деку.
Энцери был крошечным прыщом на карте, по сравнению даже с одним–единственным переполненным районом–термитником Корусканта — и поселением, самым близким к Кириморуту, скиратовскому убежищу для клонов–дезертиров в глубине северных лесов. Он даже был скорее факторией, чем городом. Но с точки зрения Фая, он был сложным и запутанным как лабиринт. Он вытащил стило из наручи и сверился с декой. События двухлетней давности — даже его искусственно укороченного детства вспоминались отчетливо, но у него не сохранялись повседневные воспоминания, которые все остальные считали само собой разумеющимся. Он сориентировался так, как его когда–то учили, привязавшись к ориентирам вроде элеватора на краю города, сверился с примитивным магнитным компасом на запястье и побрел дальше.
Когда он научится работать с этим — он начнет учиться использовать ВИД в своем шлеме. По шагу за раз, как говорила Парджа. Она следовала за ним.
— Ты отлично справляешься. В самом деле кэр'ика, у тебя с каждым днем получается все лучше. Я горжусь тобой.
Как Парджа могла любить его — в таком состоянии? Он чувствовал себя раздавленным. Но они встретились когда он уже был ранен, и она никогда не знала того Фая, которым он был. Она любила его таким, как он есть. А его состояние сейчас могло только улучшаться.
— Я скучаю по братьям. — проговорил он. — И по Ордо тоже.
Да, у него были письма, а время от времени и разговоры по комлинку с командой «Омега» и «Нулевыми» ЭРК, которые были его единственной семьей в любом смысле этого слова, но Фай всю свою короткую жизнь жил среди ему подобных. Он никогда не был по–настоящему одинок. Он почувствовал себя виноватым за то, что Парджа не была для него всем миром; она выхаживала его в те тяжелые дни после того, как его вытащили с Корусканта, кормила и мыла его, словно младенца, и ее постоянные ободрения помогли ему пойти вновь не меньше, чем Сила и целительские умения Джусика. Когда–то Фай считал, что больше всего на свете он хочет найти милую девушку, которая будет о нем заботиться. Он никогда не представлял себе, что эта девушка будет за ним ухаживать.
|
|
|
— Ордо обещался вскоре заглянуть. — заметила Парджа. — Знаешь же, что «Нулевые» не слишком придерживаются расписания. А кроме того, через несколько дней вернется Бард'ика для твоего очередного лечебного сеанса.
Фай подумал что стоит поинтересоваться.
— А я смогу отправиться домой?
Парджа моргнула.
— Это дом, Фай. Ты же не имел в виду Корускант, правда?
— Да.
— Нет, туда ты не вернешься. Они собирались тебя убить, помнишь? Там хотели отключить твое жизнеобеспечение, потому что там не считали, что тебя стоит выхаживать. Они, наверное, еще и конфискуют тебя на таможне — как похищенную собственность Республики. Тебе не нужно возвращаться в этот вонючий дар'айм.
Парджа злилась, но для Фая эта жестокость была крайне далекой; чем–то, о чем он знал, что это ужасно, но не прочувствовал сам — потому что он был в блаженном неведении комы. Пока он шагал в направлении кантины, машинально сверяясь с картой у каждой улицы, и на каждом перекрестке, он пытался представить как Бесани и капитан Обрим спасали его от безжалостной системы, которая обращалась с тяжелоранеными клонами, как с животными. Ордо говорил, что Бесани вытащила оружие перед персоналом медцентра, и похитила Фая, взяв их на мушку. Он выглядел ужасно гордым за нее. Такая твердость духа действовала на мандалорианского мужчину не хуже, чем пара стройных ножек на аруэтиизе; женская отвага была для них неотразимой.
— Я могу обойти таможню. — заметил Фай. — Я коммандо.
— Бесани вляпалась в кучу неприятностей, чтобы тебя оттуда вытащить.
— Знаю. — Фай никак не мог связать в своем воображении Бесани, ошеломительно эффектную блондинку, с той очень одинокой, педантичной женщиной, которой она была внутри; а тем более — с той, кто может устроить вооруженный захват. — Еще не успел поблагодарить.
— Хочешь поблагодарить? Подожди пока она не приедет.
— Но я мог бы сам всем сказать спасибо. — настаивал Фай. Он обогнул угол, и кантина оказалась именно там, где она была согласно карте. Это было маленьким триумфом. Он стянул шлем и подставил лицо под дождь, злясь на себя оттого, что он говорит, как маленький ребенок. — Мне проще отправиться к ним.
— Твои братья мотаются по всей галактике.
— И я мог бы увидеть ребенка Этейн.
— Это опасный секрет, Фай.
— Нечестно, что Дар не знает о том, что он отец.
— Галактика нечестное место. Ему пока что безопасней не знать.
Фай наконец смог выпалить это без запинки.
— Мне здесь не место, Пардж'ика. Я должен был сражаться. Это все, что я умею делать. Я думал, что хочу уйти, но… я не знаю, что делать.
От дождя по дверям кантины стекали капли — как будто их только что покрасили; и это была, похоже, единственная часть здания, за которой следили последние несколько лет. Вглядываться в их глянцевую черноту помогло — это не дало его разочарованию и злости на свое бессилие окончательно взять над ним верх. Но какая–то часть его разума никогда не переставала шептать ему, что он теперь ничто, что у него нет ни цели ни чести.
Это прорывалась наружу индоктринация. Так говорил сержант Кэл. Кэл'буир связывался с Фаем пару раз в неделю и напоминал ему, что он свободный человек, и что он не обязан иметь никаких задач, кроме как в полной мере жить своей жизнью.
Сейчас это не выглядело правильным. Фай не мог избавиться от чувства вины за то, что воюют все кроме него, и что он обуза для Парджи.
Она сняла шлем и пристегнула его к поясу.
— Ты должен сражаться именно там, где ты есть сейчас. — тихо проговорила она и кивнула в сторону дверей. — И ты сможешь снова быть солдатом, если захочешь, но не сейчас. Я знаю что это трудно. Попытайся быть терпеливым.
— У меня нет времени.
Парджа вздрагивала каждый раз, когда он напоминал ей, что его время истекает вдвое быстрее, чем у обычного человека. Сейчас они не говорили о планах Кэл'буира остановить ускоренное старение. Секреты генетической инженерии, необходимые чтобы остановить его, были сейчас так же недосягаемы, как и раньше; он все еще искал подходящих генетиков, которые могли бы разобраться в исследованиях Ко Сай.
— У тебя будет время. — Парджа умела понижать голос так, что он делал Фая внимательным — и послушным — куда лучше, чем крик. А она предпочитала действовать тихо. — Даже так, как всё идет сейчас — время все же на твоей стороне.
— Да ну…
— Фай, посмотри на меня. — Она взяла его лицо в ладони и заставила его посмотреть ей в глаза. — В любом случае у тебя есть еще немало лет. Так проживи их! А когда ты поправишься, я не собираюсь отпускать тебя обратно, чтобы ты сбежал с какой–нибудь наманикюренной по последней моде девкой–аруэтии с Корусканта. Так что давай лучше женись на мне. Согласен? Мэндо женятся молодыми. Мы оба уже перешагнули этот возраст. Это неправильно.
Первым, о чем подумал Фай, было — ему понадобится спросить разрешения у кого–нибудь… наверное, у Кэл'буира. Но ему это было не нужно; это пугало. Он мог делать все, что он пожелает.
Вся его жизнь состояла из армейских правил, уставов и процедур, которым он должен был следовать, все бытие было упорядоченным; а сейчас он плыл в море из выборов о которых он никогда не задумывался, и которых у него никогда не было — но у него не было способностей воспользоваться большинством из них.
— Я ни на что не годен. — проговорил он. — Почему ты хочешь выйти за меня?
Парджа прищурилась. Глаза у нее были ярко–синие.
— Это мне судить на что ты годен. Для начала — ты Фай, и этой причины достаточно. А теперь затаскивай шебс в кантину, и покажи мне что ты помнишь как заказывать не'тра гал и закуску.
Фай был уверен что это просто бравада. Он изумлялся ее терпению: она не сердилась, сколько бы он ни ронял предметы, или не мог подобрать нужное слово. Ее тетя, Рав Брэлор, одна из Куэ'валь дар, обучавших их на Камино, говорила что инженеру в Пардже ненавистно оставлять непочиненной ни одну машину. Фай был, в своем роде, большим проектом по реставрации — которым она увлеклась.
— А ты все еще будешь желать меня, когда я поправлюсь? — Когда он входил в двери бара — тот показался ему опасней любого плацдарма высадки.
— Может я буду слишком… — слово не давалось губам, хотя мозг подобрал его безукоризненно. — …ярок, чтобы на меня смотреть.
— Тогда мне просто надо будет носить сварочный щиток, чтобы защитить мои нежные чувства. — ответила Парджа. Несколько человек в кантине прервали свои занятия, чтобы присмотреться к ним. Это был маленький город, на маленькой планете, где все знали чем занимается сосед, так что они признали в Фае чужака. — Или ты будешь все время носить шлем.
— Ну, тогда я точно женюсь.
— Не заставляй меня выкручивать тебе руки…
— А может я учусь торговаться.
— Когда у тебя станет лучше с координацией — сможешь попрактиковаться в лавке.
Парджа всегда говорила «когда», не «если». Она не ведала поражений. Когда Фай подошел к стойке, не зная, сможет ли он подобрать нужные слова чтобы заказать пиво, и нервничая от этого, он заметил двух мужчин справа, внимательно рассматривавших его. Он мог услышать как они переговаривались, со стаканами в руках. Их шлемы стояли на полу, рядом со столом. Какими бы ни были повреждения в его мозгу — Фай все еще мог вычленить разговор из окружающего шума, особенно если это касалось его.
— А я тебе говорю, это не тот парень.
— Откуда тебе знать?
— Но он на него похож, ничего не скажешь.
— Похожих на него слишком много.
— Ну, кто может знать, где Фетт разбросал нерал, а?
Они вскинули взгляды, словно внезапно догадались, что Фай смотрит на них — он смотрел, причем с возмущением — и сменили тему. Мандалориане обладали тактичностью пьяного виквая, так что они, должно быть, решили что его задело их сравнение. Фай попытался сконцентрироваться на насущной задаче и нащупал в кармане кредитный чип.
— Два эля. — сказал он. И во всех мандалорианских кантинах можно было разжиться парой мисок супа. — И два супа.
Бармен, пожилая женщина с таким тонким и худым лицом, что легко можно было представить, как она с наслаждением высасывает нектар из цветка соркана, одарила его долгим внимательным взглядом.
— Ты нездешний. — сказала она на базовом. Все из Энцери говорили на Мэндо'а, и у Фая сейчас были некоторые проблемы с базовым. Она чуть наклонила голову, чтобы взглянуть на его шлем подмышкой, и выражение ее лица смягчилось. — А. Хорошо, верд'ика, суп джи с клецками или из красной тыквы?
Верд'ика. Это было ласковым вариантом слова «солдат». Предупреждающий знак сработал превосходно.
— Тыкву, пожалуйста.
Суп джи он не выносил. После того, что случилось с Ко Сай, Фай смотреть не мог на рыбу. Каминоанскую ученую постоянно называли джихаал — рыбье мясо — и теперь, когда она была мертвой и нарезанной на куски, рыба вызывала у Фая странное подташнивание. Он передал кредитки. Парджа заняла столик в темном углу и пригласила его садиться.
— Ты отлично справился, кэр'ика.
— На кого я похож? — Фай знал, что он выглядит также, как каждый из его братьев–клонов, и — насколько он знал — также как и Джанго Фетт в свое время. Повернув голову так осторожно, как он только мог, он заметил что двое мужчин все еще переговариваются за пивом. — Фетт мертв, и он был куда старше меня.
— Не на Фетта. — прошептала Парджа, пожимая ему руку, словно хотела заставить его замолчать. — На одного из твоих братьев, Спара.
Спар — ЭРК–пехотинец, Альфа–02 — дезертировал еще до того, как Великая Армия впервые явилась миру на Геонозисе. Как всегда говорил Скирата, может этот парень и среди Альф был дубом, но идиотом он не был.
— Он не мой брат.
— Ну, говорят, что Фенн Шиса хотел, чтобы он выдал себя за наследника Фетта, просто чтобы соблюсти приличия. На случай, если ты не заметил, в настоящий момент у нас нет Манд'алора.
— А когда он у вас был, вы это замечали?
Парджа осеклась и показалось что она вот–вот улыбнется.
— Смысл в том, что когда его нет, это дает аруэтиизе повод думать, что мы катимся под уклон. Будем честны — мы так по–настоящему и не оправились от потери лучших бойцов на Галидраане. Нам не нужны такие слухи. Пока что.
Фай не замечал, чтобы тут что–то разваливалось. Мэндо'аде не особо нуждались в руководстве, хотя им нравилось иметь номинального главу — хотя бы для того, чтобы было на кого поворчать. Яркое воспоминание вспыхнуло в его голове, вместе со словами для того, чтобы его описать.
— У Фетта уже был сын. Боба. Сейчас ему должно быть около двенадцати. Маленький нахальный сопляк. Ордо как–то макнул его головой в уборной, когда тот хвастал, что его папа побьет Кэл'буира одной левой.
— Прямо сейчас нам нужен кто–то серьезней ребенка, Фай. Даже если кто–то и мог бы его найти. Он исчез.
— Отправился за папашей.
— Осторожней, или Шиса может попросить тебя сыграть роль плода Феттовских чресел…
— Я, скорее, плод пробирки. — Фай вспомнил, как он время от времени он видел Фетта в Типоке — одинокая, отстраненная фигура, редко смешивавшаяся с обществом нанятых им Куэ'валь Дар. Фай хотел бы знать — наслаждался ли Манд'алор зрелищем миллионов своих копий, или же это его раздражало. — А почему этот пост не займет Шиса? Или один из глав кланов?
— Имя Фетта все еще заставляет дрожать аруэтиизе.
Алиит ори'шайя талдин. Мандалориане всегда попадали в точку своими поговорками; семья и в самом деле значила больше чем кровь. Формально Фай был ровно настолько же плотью и кровью Джанго Фетта, насколько и Боба. Фай подумал что это интересно — почему он не чувствовал, что этот человек был ему чем–то вроде отца.
— Значит, я в списке «А» на роль Мэндо. — заметил он. — Чистый Фетт. Только с большим успехом у женщин.
Парджа тщетно пыталась скрыть улыбку и, наконец, сдалась. Она с воодушевлением потрепала его по руке.
— Кандосии! Джайнг говорил, что ты был остер на язык. Я верю, что это к тебе возвращается.
Фай почувствовал себя чуть веселее. Да, может быть, он однажды и будет как новенький — ну или около того. Он ел суп дрожащей рукой, как ребенок, который учится есть самостоятельно, и отвернувшись к стене, чтобы никто ничего не увидел, если он прольет суп на подбородок. Он пролил. Парджа протянула заботливую руку и вытерла его, прежде чем суп стек на одежду.
— Шесть месяцев назад, — сказала она, — ты не мог даже ходить без помощи. Ты отлично поправляешься, кэр'ика.
Она точно знала когда ему нужно ободрение.
«Я везунчик. Мои друзья спасли меня. Они заново собрали меня.»
Когда–то он думал, что связь с изначальной командой, братьями, с которыми он был рожден и вырос, была сильнейшим, что ему довелось испытать, и что их смерть сокрушит его; он не мог представить себе что вновь будет так близок с другим живым существом. Потом он обрел равно глубокую связь с командой «Омега». А теперь его привязанность простиралась и на большое семейство — пеструю компанию из клонов и не–клонов; и даже на то, что когда–то казалось недосягаемым — на женщину, которая его любила.
— Ладно. — сказал Фай. — Поженимся, когда я перестану выглядеть такой развалиной.
Ради нее он хотел быть прежним. Она смотрела на него чуть нахмурившись, и ему показалось, что она может решить, будто он хочет от нее отделаться. Может она просто не поняла, что он хотел ей сказать. Теперь он часто говорил не то, что хотел бы сказать.
— Тогда поправляйся быстрее. — проговорила она.
Кэл'буир учил своих парней ставить себе задачи — и неважно, насколько малы они были. Еще один перевал, еще одно утро, и даже еще один шаг, когда становилось особенно тяжело — ты должен вцепиться в свою цель взглядом и обрести от этого силу и твердость.
Через год, в это же время, — решил Фай, — он будет тем же человеком, каким он был до взрыва.
Он поднял свою кружку не'тра гала, чуть качнул ее в сторону Парджи, стараясь не расплескать и выдавил улыбку.
— И я специально перекрашу свою броню. — пообещал он. Пожалуй, ему пора перестать выглядеть призраком Геза Хокана, чью красно–серую броню он взял трофеем. — В любой цвет, по твоему выбору.
Но Парджа смотрела мимо него, в направлении дверей кантины, и на ее лице появилось то выражение, с прищуренными глазами и плотно сжатыми губами, которое говорило «сейчас я проломлю тебе голову» — и которое, как это ни странно, ему нравилось. Он осторожно повернулся, чтобы рассмотреть то, что заставило ее нахмуриться.
Человек в зеленой броне подошел к ним непринужденной походкой, и оглядел Фая. Затем он снял шлем, открыв волнистые светлые волосы, давно нуждавшиеся в хорошей стрижке и протянул руку в бронированной перчатке.
— Так, кого я вижу. — сказал он. — Весь в отца; вернее весь в того отца, которым он мог бы стать, если бы у него было твое детство. Как себя чувствуешь, нер вод?
Фай понятия не имел — кто это. Хотя, похоже, он бы единственным, кто этого не знал. Кантина смолкла, в едином порыве затаив дыхание.
Парджа посмотрела человеку в лицо.
— Ты не просто проходил мимо. — недовольно сказала она, пожатием руки дав Фаю знак «не вмешивайся». — Так что прежде чем спрашивать, знай — мой старик не в свободном пользовании. Ты не видишь что он ранен?
Светловолосый совершенно не выглядел обиженным отказом. Он только обаятельно улыбнулся — хотя непохоже, чтобы это подействовало на Парджу — и пожал в мандалорианском стиле другую руку Фая.
— Ты выглядишь сбитым с толку, солдат. — сказал он. — Меня зовут Фенн Шиса. Как тебе понравится оказать небольшую услугу Мандалору?
* * *
Команда «Омега», наблюдательный пункт над дорогой Хадд–Ришун, Хаурджаб, срединное кольцо.
Дарман никогда не был азартным человеком. Теперь он знал — почему; он видел как исчезают его кредитки по мере того, как беговой жук Атина неудержимо и не имея соперников мчался к победе
На самом деле жук бежал совсем не как молния. Но он, по крайней мере, знал куда направляться, талант который явно был в дефиците среди местной насекомой жизни. Пока остальные жуки в команде беспорядочно суетились, атиновский жук рысил курсом точно на финишную ленточку — отрезок детонитовой ленты протянутый поперек вскрытого снарядного ящика, который служил импровизированным стадионом.
Остальные сновали вперед и назад, тыкаясь в стенки и время от времени кидались на них так, будто надеялись, в конце концов, пробить себе путь на волю сквозь борта ящика. У них не было той всепоглощающей целеустремленности, которая рождает победителя. Хотя за упорство Дарман дал бы им очков пять.
— Кандосии! — весело крикнул Атин. В здешнем тихом воздухе вопль был бы слышен за много километров, но внутри звукоизолированного шлема коммандо мог орать от всей души. Команде «Омега» потребовалось несколько дней, чтобы пробраться на эту наблюдательную позицию, и им не хотелось себя раскрывать. — Давай, нер вод, покажи им из какого ты теста… вот так, малыш…
У «Омеги» была масса времени во время ожидания конвоев мятежников–сепаратистов, проходящих через пустыню Мауджа на Хаурджабе, и жучиные бега были фактически единственным развлечением. Стоял обжигающий полдень; один из тех дней, когда катарн–броня с кондиционированием становилась прохладным убежищем от убийственной жары снаружи. Наверное, сегодня было слишком жарко даже для местных насекомых.
Дарман протянул указательный палец и аккуратно подтолкнул своего жука в нужном направлении. Его багрово–радужные крылья напомнили Дарману подёнок, которых он видел на Квиилуре, мушек живущих один прекрасный, восхитительно яркий день, а затем умирающих. Когда–то Дарман думал что погибнуть непобежденным — славный уход для коммандо, но после пары лет знакомства с огромным миром вне Камино, он понял что в этом вовсе не было славы. Это было нечестно.
Жизнь была коротка — для клона в особенности — и она становилась все мрачнее.
Подёнки просто ускоренно показывают тебе то, что случится с тобой в самом скором будущем. А Дарман иногда чувствовал себя еще и как беговой жук: он заперт в ловушке, он бегает с места на место, не понимая цели, ради которой все это делается, и бьется головой о стену войны, которую, похоже, нельзя ни выиграть, ни проиграть.
Он был сыт по горло поиском аналогий с насекомыми. Он был человеком, и он скучал по своей девушке. Он хотел вернуться домой — и не знал, где был его дом.
Фай говорил что это Кириморут. Дарман считал, что это там где захочет быть Этейн.
Порой она касалась его через Силу, напоминая что она думает о нем — смутное и почти что тревожное ощущение, словно кто–то к нему подкрадывается. Назначать свидание своему же генералу–джедаю было очень скверной идеей, и он понимал это, но война должна когда–нибудь закончиться; и тогда у него будет то, что сержант Скирата называл «нормальной жизнью». Чем могла обернуться эта нормальность для быстро стареющего клона и самовольно ушедшего в отставку джедая он совершенно не представлял, но очень хотел это попробовать.
Он снова подтолкнул своего жука в нужном направлении.
— Давай беги, ди'кут. Вот сюда.
— Эй, не жульничай. — Корр повернулся к Найнеру, как к арбитру скачек в поисках справедливого решения. — Дисквалифицируйте нечестного игрока, серж. Его жук под допингом.
— Да ладно, я уже знаю что проиграл. — Дарман кинул Атину кредитный чип в уплату ставки, потом поднял своего жука и поставил его у финишной черты. Комические выходки были работой Фая, но его не было; Корр заменивший его из кожи вон лез, пытаясь исполнять роль отрядного мудреца и юмориста.
— Я просто не могу смотреть, как эти растерянные бедняги бестолку бьются головой об стену.
— Тебе не стать успешным тренером, если будешь сентиментальничать с рысаками, Дар…
Найнер по–пластунски подполз к ящику и заглянул внутрь; его тень упала на одного из жуков. Тот помедлил, взмахнул усиками, пробуя внезапно похолодавший воздух, а затем решительно направился к жуку, выбранному Корром — ярко–бирюзовому, очень блестящему — и начал пристраиваться к нему с любовными намерениями.
— Почему–то мне кажется, что он не о бегах думает, нер вод. — заметил Найнер, поднимаясь на четвереньки. Жук Атина неспешно брел дальше, так же упрямо и сосредоточенно, как и его временный хозяин, и пересек финишную линию. — Да, Атин снова выиграл. Выпьем за удачный выбор…
Сейчас они сидели на рециркулированной воде. Дарман мечтал о свежей холодной воде из крана, и как бы ни уверяли техники из Снабжения, будто система фильтрации гарантирует, что переработанная вода («личная» вода, как они ее называли), была чиста словно набуанский родник, все равно ему были не по душе мысли о том, что эту воду он пьет и выделяет уже не в первый раз. И когда он тянул ее через трубочку из встроенного в броню резервуара — она была отвратительно теплой.
Впрочем, пить чью–то чужую воду было бы еще отвратительней.
«Большой кувшин ледяной воды, душ, и прекрасная мягкая койка…»
Атин сдержанно–торжествующе вскинул кулак.
— Ойа! Платите, неудачники. — Он протянул ладонь. — Восьмая победа подряд!
— За твой маленький триумф, Ат'ика. — Дарман на манер кубка поднял иссохший остов какого–то, давно уже мертвого, растения. — Теперь ты можешь отправить победителя на племенной завод. Разводить породистых скаунов.
— А если я его сведу с Корровским — потомство получится полосатое или лиловое?
— Это не то же, что смешивать краски. Ты мало понимаешь в генетике, я угадал?
Найнер сгреб жуков в пригоршню и подкинул их в воздух. Они брызнули в стороны, ослепительно вспыхнув самоцветными крыльями и исчезли в жарком мареве.
Они отлично умели летать. Почему они никогда не пытались сбежать с беговой дорожки? Почему они продолжали биться своими маленькими глупыми головами в стенки ящика, когда они могли бы просто посмотреть вверх — и улететь?
Найнер пошевелил на треноге бластерное орудие, дуло которого надежно скрывала скальная расщелина, и беспокойно вгляделся в оптику. В последнее время он стал беспокойным и замкнутым, словно он в чем–то сомневался, и не мог обсудить свои сомнения с командой. Может быть это было из–за Фая; не только из–за его отсутствия — хотя и с этим было тяжело свыкнуться — но и из–за того, что с ним случилось. Знать о том что у него поврежден мозг… если бы Фай умер, они, пожалуй, перенесли бы это легче. Они не видели его с тех пор, как сержант Кэл вытащил его на Мандалор. Иногда он присылал комм–сообщения, но — за исключением упоминаний о какой–то мандалорианской женщине по имени Парджа, которая была, похоже, надежной опорой в его новой жизни — в них рассказывалось не так уж много.
Впрочем, Джусик говорил что он поправляется. Дарман вспоминал как сильно Фай хотел найти подружку, и теперь когда он ее нашел, Дарману не было нужды чувствовать вину за Этейн. Большинство людей были бы рады, заполучив что–то, чего нет у других, но Дарман — как и большинство клонов, внезапно осознал он — испытывал неловкость, получив какое–то превосходство над своими братьями.
Насколько было известно генералу Зею — это, разумеется, если Зей поверил хоть в одно слово из рассказанной ему истории — Фай был мертв. И он, к тому же, сейчас был так далеко, что это было все равно, что смерть.
Джусик тоже исчез. Весь отряд распался на части.
Дарман залег и осмотрел пыльную дорогу внизу — единственное открытое пространство на многие километры вокруг. Они ждали свою цель. Атин негромко причмокивал, посасывая воду из своего запаса. Руины древней крепости, три потрескавшиеся стены из обожженного кирпича, отбрасывали несколько прохладных пятен тени на их лежку. На этом перевале сражались уже множество раз в прошлом.
— Кстати о генетике. — заметил Атин. — А что на самом деле случилось с Ко Сай?
Дарман пожал плечами.
— Когда Кэл'буир решит, что нам надо знать — он нам скажет.
— Я слышал странные слухи.
— Насколько странные?
— Что Кэл забрал ее работы, и убил ее.
— А кто тебе это рассказал?
— Сев.
Атин был одним из воспитанников Вэу, как и команда «Дельта», и Дарман знал, что они все еще поддерживают связь между собой, несмотря на старые распри.
— Сев, как обычно, шебсом болтал. — хмыкнул Дарман. — И, в любом случае, Ко Сай получила то, что заслуживала.
— Я знаю, но зачем Кэл'буиру понадобились ее данные?
По крайней мере, Атин не печалился по айвховой поживе. Дарман вырастил в себе сильную и стойкую ненависть к каминоанцам с тех пор, как он простился с монашеским бытием Типоки, и порой он жалел, что не обзавелся этим чувством когда у него была возможность свести кое–какие счеты. Удивительно, сколько же всего люди могут считать нормальным, если у них нет ничего, с чем можно сравнивать.
— Не знаю. — ответил Дарман. — Может быть, он собирается продать их тому, кто больше заплатит.
Найнер вставил новую батарею в свою дисишку.
— А ты его спрашивал?
— Нет. — ответил Атин. — Дар, а почему ты его не спросил? Ты же один из его любимчиков. Как Ордо и Фай. И, может, однажды он захочет полуджедайского внука…
Корр заржал.
— Но у него же есть Бард'ика, так что он уже обзавелся целым сынком–джедаем, верно?
Дарман почувствовал себя неловко. Он не хотел отстраняться от своих братьев, и никогда не думал о том, что к кому–то из них могут относиться особенно.
— У Кэл'буира нет любимчиков. Может он считает меня дурачком в семье, за которым надо присматривать. Хочешь чтобы я его спросил? — Дарман не знал, как
|
|
|
