Ресторан «Краггет», Корускант, нижние уровни, 938 дней после Геонозиса.

— Привет, конфетка. — официантка–тви'лека одарила Этейн широкой улыбкой. — Как обычно?

— Да, было бы здорово. — ответила Этейн. — Спасибо.

В «Краггет» никто не забредал случайно. Это было место для постоянных клиентов — неряшливо выглядящая забегаловка на границе с нижними уровнями, и потому она была популярна у тех, кто проводил массу времени среди не знающих закона соседей — у Корускантской Службы Безопасности. Теперь и джедай–генерал Этейн Тур–Мукан стала здесь завсегдатаем, но ее привлекал не щедро политый маслом круглосуточный завтрак «у Краггета». В эти короткие тайные визиты она могла повидать своего сына.

Она назвала его Венку, но сейчас его знали как Кэда — Кэд'ика, маленький клинок.

Кэду сейчас был уже почти год, и каждое утро сердце Этейн разрывалось заново от перспективы быть разлученной с ним еще на один день. Тот факт, что у него была небольшая армия души в нем не чающих нянек, ничего не мог сделать с ноющей болью от нужды держать в тайне ее материнство от всех… в том числе и от отца Кэда.

Чем дольше это продолжалось, тем труднее было сказать Дарману, что у него есть сын.

Этейн заняла столик в углу, и ей кивнул один из офицеров КСБ — она знала его в лицо, но не по имени. Коричневая ряса джедая, также как и броня клонов, давала ей в некотором роде анонимность; никто не спрашивал зачем она спускается в эти трущобы — потому что джедаи часто занимались работой на дне общества, а кроме того — она была приятельницей Скираты. КСБ, и капитан Джайлер Обрим в особенности, очень тепло относились к Скирате и его мальчикам.

Когда она села, офицер за соседним столиком оторвался от еды.

— Генерал, вы слышали что–нибудь про Фая?

— Идет на поправку. — ответила она. Офицеры КСБ знали что Фай не умер. Это они помогали Бесани спасти его. И Этейн была рада узнать, что она не единственная благоразумная женщина, которая совершает безумные, опасные поступки ради благополучия солдат–клонов. — А сейчас он даже завел подружку.

По окружающим столикам прокатилась волна одобрительных возгласов. Полицейские любили Фая. Его любили все, потому что он был веселым и общительным парнем, но в КСБ у него был статус легенды. Однажды он накрыл собой бомбу, чтобы защитить ксбшных офицеров и заработал этим неподдельное уважение. В тот раз катарн–броня защитила его. Она не спасла его от ранения в голову на Гафтикаре. Даже у Фая в конце концов исчерпалась удача.

— Если он когда–нибудь сюда вернется, — сказал офицер, — напомните ему заглянуть в клуб, ладно?

— Обязательно.

Соронна, официантка–тви'лек, работавшая в дневной смене «Краггета», неслышно подошла к Этейн и поставила перед ней кружку средней крепости кафа.

— Лазима немного задержится. — сказала она.

— Что–то не так?

— Нет, она покупает детскую одежду. — Соронна понимающе подмигнула. Она была слегка тяжела в корме, как сказал бы Дарман, но все еще магнетически привлекательна, с ее струящейся походкой танцовщицы, которой она была когда–то. — Кэд'ика изо всего вырос. Ребенку буквально не терпится вырасти. Такой торопыга — весь в дедушку.

«Мой ребенок.»

«Это мой ребенок. И не я выбираю ему одежду. Я не та, кто кормит его, и каждую ночь укладывает его в постель.»

Знает ли Соронна что на самом деле он ребенок Этейн? Она ни единым жестом не показывала, что знает это. Но Скирата имел привычку окружать себя людьми, которые знают правила и держат язык за зубами. Ставки были высоки.

«И что? Что если джедайский Совет выгонит меня за то что я спуталась с Дарманом?»

По меньшей мере раз в день она была на грани того, чтобы связаться с генералом Зеем и признаться ему. Но тогда она потеряет свое звание и возможности. Сейчас она не могла бросить Великую Армию — не то время, когда ей нужен каждый джедай–офицер, которого можно найти.

«Хотя Бардан больше не джедай — и он все же ухитряется быть полезным.»

Все соображения, по которым она скрывала своего ребенка, исчезли без следа, когда Бардан Джусик ушел из Ордена Джедай. Это ничего не изменило. Он все так же был на войне и помогал выжить клон–солдатам, как и раньше. Этейн посмотрела в кружку с кафом и задумалась — не в том ли дело, что она просто привыкла к своему званию… или что ее стало больше волновать что о ней подумает Совет.

«А они скажут что сколько бы лет тебе ни было — в глубине души ты все равно хочешь родительской похвалы.»

Дверь открылась. Вошла Лазима тащившая в одной руке Кэд'ику, а в другой — сумку с покупками, и выглядевшая в точности как деловитая молодая мама. Этейн не могла не признать, что это ее ранит. Она пыталась изобразить мимолетный интерес, какой проявила бы любая женщина, любуясь ребенком своей подруги. Но это было трудно; когда он начал плакать — каждый ее нерв откликнулся болью. Она хотела прижать его к себе. Это было мощный, первобытный инстинкт.

Несколько полицейских остановили Лазиму, чтобы посюсюкать с Кэд'икой. Тот расплакался, хотя и без особого энтузиазма, больше для того, чтобы показать неудовольствие и начал выворачиваться у Лазимы из рук.

— Всем хочется поиграть в дядюшек. — сказала она, пробившись сквозь хор охов и ахов. Она протянула ребенка Этейн, так словно ее нужно было убеждать взять его на руки. — Вот. Хочешь подержать?

Этейн уложила Кэд'ику на руки. Он тут же затих, и для нее внезапно перестало существовать все вокруг. Он пах родным, чистым и прекрасным. Полицейский за соседним столом поставил свой каф и подвинулся чтобы посюсюкать с ним, как это обычно делают люди рядом с младенцами. Этейн отерла каплю на подбородке ребенка, а тот зачарованно смотрел на офицера большими, темными глазами. Глазами Дармана.

— Кто тут такой красивый? Кто такой красивый мальчик? — Полицейский был здоровенным, квадратным мужиком, который, судя по виду, круглый день только и делал, что вышибал двери, но сейчас он стал самой сентиментальностью. Он взглянул на Этейн. — Вы совершенно естественно с ним смотритесь. — сказал он, не понимая, насколько точно попал этим замечанием. — И вы точно знаете какой–то секрет, как успокаивать детей.

— Джедайское влияние на разум. — с трудом улыбнувшись, ответила Этейн. Пора было перебираться в более уединенное место, прежде чем она начнет оговариваться. Хоть она и джедай, но все равно гормоны бурлили у нее вовсю, и все сильнее становились эмоции от разлуки с теми, кто был ей больше всего дорог. — По–моему, ему пора сменить пеленки. Пошли, Лазима. Позаботимся о насущном или Кэл будет ворчать, что мы совсем забросили его внука.

Квартира Лазимы — та, что купил Скирата, когда он освободил ее из лап хатта Квиббы, и подготавливал для всей команды базу подальше от казарм — была частью того же угрюмого пермакритового комплекса, в котором находился «Краггет». Выйдя через служебную дверь на кухню, Этейн могла попасть сюда через турболифт и один лестничный пролет. Жилище производило впечатление крепости, наверняка поэтому Скирата его и выбрал. Занимало оно целый этаж.

Лазима последовала за ней. За дверями открывалось огромное жилое помещение, которое раньше, наверное, было складом, а сейчас несло все признаки того, что здесь пытаются сосуществовать трое очень разных людей и маленький ребенок. Тут пахло готовкой, стиркой и освежителем воздуха. На более тонком уровне Сила сказала ей что Джусик побаивается, но более доволен жизнью, чем прежде, что Лазима не спит ночами, беспокоясь за Атина, и что Скирата… что в Скирате не было клубящейся тьмы, которую она почувствовала при первой встрече. В нем все так же оставалась бездна насилия и ярости, с ней соседствовали самозабвенные страсти, но был там и маленький островок спокойствия и удовлетворения, мягкости, которой она не ощущала раньше.

На столе высилась беспорядочная груда электронных схем и сервоприводов — должно быть, последний проект Джусика. Скирата старался не оставлять следов, как и подобало человеку, который полностью соответствовал кочевому стилю жизни мандалориан.

— Ты надолго? — спросила Лазима.

Этейн опустилась на ближайший стул и отпустила Кэд'ику, который заковылял по комнате, хватаясь за мебель. Потом он гулко плюхнулся на попу и захихикал.

— Два дня.

— Ох…

— Теперь я делаю старую работу Бард'ики. Два дня — это долгий отпуск, когда присматриваешь за группой коммандо. — Этейн внимательно присмотрелась к Кэд'ике и увидела что он заметно вырос. — Надо бы поспать, но не хочу попусту тратить время.

Контролировать почти пять сотен коммандо было невыполнимой задачей. Они были практически полностью самоуправляемыми, и лучшее, что она могла сделать, это раздавать им приказы, разбираться с их проблемами и запросами и навещать их на местах. Джедаев было слишком мало, чтобы их хватало на всех.

«И это одна из причин по которой ты остаешься…»

И все коммандо были разными. За исключением тех, кого учил Скирата — их культуры заметно варьировались от команды к команде, даже среди тех, кого учили Вэлон Вэу и Рав Брэлор, кто входил сейчас в круг ее нежданных друзей, и чей стиль она знала.

— Я рассказываю о тебе Кэд'ике. — неожиданно сказала Лазима. — Даже если он и не понимает. И я всегда говорю, что мама скоро придет и все такое. Никогда не знаешь что у них отложится.

Этейн подняла взгляд. Лазима была обычной симпатичной тви'лекой, юной женщиной с тяжелым прошлым, которой пользовались точно также безжалостно, как и клонами, с которыми она сдружилась. Теперь же она явно нервничала, словно чувствуя себя виноватой за то, что это она сидит с Кэд'икой.

— Все в порядке. — сказала Этейн. — Я тебе обязана. Это я во всем виновата. Без тебя бы… а так я знаю, что его любят и о нем заботятся.

— Я не пытаюсь занять твое место.

— Я об этом и не думала, а если и так — то не могу тебя за это винить.

Лазима несколько секунд смотрела на нее со слегка озадаченными видом. Она очень изменилась за прошедшее время. Она стала носить очень строгую, с высокими воротниками одежду — не обычные для большинства тви'лек скудные и плотно облегающие платья. Она словно бы говорила этим, что больше не станет подневольной танцовщицей в какой–нибудь занюханой хаттской кантине. Этейн решила, что будет напоминать себе про обычных девчонок–тви'лек всякий раз, когда ей придет в голову жаловаться на свою загнанную в строгие рамки жизнь.

— Кэл в нем души не чает. — проговорила Лазима, словно пытаясь тактично увести светскую беседу подальше от минного поля темы неизвестно где пропадающих родителей. — Он отлично ладит с детьми. Просто не верится, верно? Мандалориане выглядят такими непрошибаемыми.

Скирата был воплощением идеала Мэндо — заботливый отец, преданный клану. Перед беззащитными детьми он таял.

— А Бард'ика?

— С удовольствием изображает дядю. Он играет с Кэд'икой в разные маленькие игры при помощи Силы, так что тот привыкает к своим способностям.

— Правда? — Этейн это встревожило, но в этом был резон — ребенка следовало учить Силе точно так же как и ходить. Но он должен был научиться не только использовать свои способности но и скрывать их. — Мне надо будет с ним поговорить…

Судя по виду, Лазима уже жалела что сказала об этом, и сменила тему.

— Он замечательный ребенок. Плачет редко, всем улыбается. Кэл говорил что он вылитый Дарман в его возрасте.

«А я все это пропускаю. Я не вижу как он растет.»

Этейн едва ли была первой матерью, кого долг разлучил с ребенком. Это было именно тем что, не полагалось прочувствовать джедаю, и теперь она понимала запрет на привязанности лучше, чем когда–либо. Это было жесткое правило, ее беспокоило, что джедаи растят других джедаев в бесконечном, бездушном цикле отстраненной, холодной безразличности — но за это время она осознала, насколько разрушительным может быть существование того, чье благополучие так много значит для тебя, что оно может влиять на твои суждения.

«Но если мы этого не знаем… как мы можем судить тех, кто не владеет Силой? Как мы можем понять, почему они делают то, что они делают?»

Этейн хотела бы знать что, в конце концов, подавление эмоций сделает с джедаями.

Она пристроила Кэд'ику на коленях, но он, похоже, неплохо сидел и сам. Она понимала что просто не привыкла это делать, и что она должна научиться. Кэд'ика повернул голову и с искренним любопытством уставился ей в лицо, потом улыбнулся и сказал что–то похожее на «Ка! Ла!» Это были не совсем слова, но Этейн вскрикнула от радости и неожиданности. Ребенок, напуганный ее реакцией, посмотрел на нее широко открытыми глазами.

— Он говорит. — проворковала она. — Умный Кэд'ика! Кто у мамы умный мальчик? Скажи «ма–ма». Можешь сказать «ма–ма»?

Кэд булькнул так, словно он собирался рассмеяться. Этейн медленно начала понимать, что ее сын, вероятно, пытался сказать Кэл и Лазима. Это было логично, потому что эти имена она слышал каждый день. Но это было обидно.

— Мама! — внезапно выговорил он. — Мама–мама–мама!

Он засмеялся, явно гордясь собой, и не отрывая от нее глаз. Это было всем, в чем нуждалась Этейн. Это был миг совершенного единения между ними, и она будет помнить его всю оставшуюся жизнь. Она потерлась об него носом и подкинула, чтобы рассмешить его.

— Умница Кэд! Да, это мама!

Кэд показал на Лазиму.

— Лала! Лала!

Лазима просияла и улыбнулась в ответ.

— Он так быстро растет.

Для любого другого родителя это было бы поводом гордиться, но для Этейн это было лишь напоминанием о страхе того, что ее сын может унаследовать ускоренное старение его отца. Мереель уверял ее, что каминоанцы позаботились о том, чтобы эта черта не наследовалась. Она гадала, почему те просто не сделали клонов стерильными, но причина могла быть любой — от сложностей с экспрессией генов, до простого желания посмотреть, что будет если клоны произведут потомство. Каминоанцы думали не как люди, и они не видели в клонах ничего, кроме продукции, органических дроидов. Она надеялась, что Мереель был прав насчет его наследственности. Она очень много прочитала про эпигенетику во время беременности, и теперь волновалась, что гены Кэда каким–то неизвестным образом повреждены тем, что было сделано с Дарманом.

Кэд неразборчиво булькнул и потянулся за прядью волос, упавшей ей на плечо. Этейн поймала его когда он перекатился вбок, словно пьяный, и срыгнул.

Лазима бросилась вытирать но Этейн была намерена сама сделать грязную работу. Детям всегда нездоровится — говорили эксперты.

— Надеюсь, это нормальное поведение?

— Любая мать беспокоится по всем поводам сразу. — ответила Лазима. — Не то, чтобы я это знала сама, но у моей сестры, как говорили, было именно так.

В этих двух фразах уместился целый мир страданий. Этейн поняла, насколько мало она знала о тви'леке. Возможно семью Лазимы и можно было найти, но то, как она это сказала, заставило Этейн вспомнить, что та одна, проданная в жестокое рабство, которое ожидало большинство девочек–тви'лек, у которых было больше красоты чем семейных связей, и что пока она остается с Атином, она не сможет понести собственных детей. И что здесь ей приходится смотреть за чужим ребенком. Это должно быть мучительно. Возможно в природе мандалориан и было впечатано без колебаний подбирать нуждающихся детей и принимать их, как собственных, но Этейн это было недоступно.

«Он мой. Кэд'ика мой. Я хочу быть с ним.»

Она была на грани того, чтобы взять воздушное такси, ворваться в кабинет Зея у Казарм Арка и заявить ему, что она отказывается от своего джедайского звания. Эта картина приходила ей в голову все чаще, и ощущалась уже словно репетиция. Кэд закрутил головой, словно пытаясь отыскать ее глаза. Потом его личико сморщилось, он негромко заныл, его ной завершился хныканием и он затопил ее ощущением своего несчастья.

Он реагировал на ее беспокойство.

«Когда я была ребенком… ощущали ли растившие меня джедаи мои чувства, И что я чувствовала из их эмоций?»

Воспоминаний у нее не было. Она не могла вспомнить и семью, которой она лишилась. Все, что она знала — это то, что с ее сыном такого не случится. Его Силовым способностям должно найтись иное назначение. Она попыталась сконцентрироваться на приятных мыслях, представляя Дармана и себя в прекрасном саду, с Кэдом у нее на коленях, посылая уверенность на уровне Силы так, как только она могла это сделать. Чувствительным к Силе детям требуется чуть большее, чем объятия и колыбельные.

— Посмотри на нас. — проговорила Этейн. — Джедай, тви'лек, клон–солдаты. Всем нам нашими генами предопределен путь в жизни. Но мы не обязаны принимать его, верно? Никто из нас. Все мы можем быть теми, кем хотим быть.

Лазима, в своей строгой темной куртке смахивавшая на банковского клерка, принесла с кухни бутылочку с соком и протянула ее Этейн. Кэд тут же обеими руками перехватил ее.

— Я больше не танцую. — проговорила Лазима. — И ты не танцуешь под дудку Совета Джедай. По–моему, мы все перестали танцевать, благодаря Кэлу.

Будущее выглядело сейчас чуть более светлым и полным возможностей. Войну можно было пережить; Этейн больше не думала о победе или же о том, во что может превратиться Республика, если она победит. Это не будет демократией которой, похоже, считали ее джедаи. Она чувствовала себя так, словно она взбирается на вершину неприступной горы, что еще немного усилий и отваги, и она доберется живой до этой вершины, и тогда она сможет найти путь к укрытию.

Но скалолазы говорят,что самая смертоносная и опасная часть восхождения — это спуск.

— Пошли, малыш. — Кэд с яростной целеустремленностью высасывал бутылочку. Нормально; он был точно таким же, как любой другой ребенок его возраста, и, насколько она помнила, вполне держался в рамках графика развития нормального человека. Самое последнее что ей было нужно — это чудеса. У него уже и так был достаточно необычный старт в жизни.

Этейн представила себе, как отреагировал бы Зей, если бы он мог увидеть эту сцену. Лазима расстелила детские одежки и показала их, чтобы их одобрила Этейн.

— Когда ты собираешься ему рассказать? — спросила она.

Она говорила не про Зея. Она говорила про Дармана.

Это был вопрос, который Этейн до сих пор каждый раз откладывала в сторону. Проще было сначала разобраться с Зеем. Дарман был искренен, когда говорил, что он не торопится заводить детей, но рано или поздно ей придется рассказать ему, что Кэд не только ее сын, но и его. Заглядывать в прошлое было болезненно. Теперь Этейн хотела бы, чтобы она рассказала все Дарману с самого начала, но возможно Скирата был прав. Это было бы чересчур тяжело для Дара, который выглядел и вел себя как взрослый мужчина, но все же, во многом, был эмоционально уязвим, словно ребенок.

— Думаю, чем раньше — тем лучше. — наконец ответила она. — И если он воспримет это тяжело… он будет хотя бы знать.

Сорок восемь часов увольнительной, словно вода, утекали сквозь ее пальцы. Этого было обидно мало. Но таковы последствия выбранного ей пути. Она посмотрела как Кэд пьет из бутылочки, и потянулась в Силе к Дарману чтобы узнать в порядке ли он.

Сейчас она точно знала где он. Она могла связаться с ним в любой момент, и даже перевести его; она была командующим группы в Специальных Операциях и он был одним из ее подчиненных. Но он не стал бы благодарить ее за такую опеку. Кэд почмокал опустевшей бутылочкой и взглянул на нее, с отчетливым выражением «тебе–пора–ее–наполнить» на лице.

— Я расскажу Дару, когда он вернется с Хаурджаба. — проговорила она. — Но сомневаюсь что когда–нибудь скажу Зею.

У Кэда будет жизнь настолько непохожая на её насколько она сможет это устроить.

У него будет выбор.

Квартира Лазимы, Корускант.

До сегодняшнего дня Джусик никогда не задумывался — какой костюм он одевает каждое утро. Он оглядел в зеркале себя, в первый раз за много лет лишившегося бородки и задумался — сумеет ли он сойти за правительственного медэксперта.

Когда он был джедаем, он не владел практически ничем — лишь коричневая ряса на нем, несколько перемен курток, штанов и белья, его световой меч и кучка разных высокотехнологичных устройств — которые в действительности ему не принадлежали. Все это умещалось в одну потрепанную сумку. Теперь, хотя мобильность и оставалась для него главным, у него были броня и маскировочная одежда.

Сегодня он притворялся обычным человеком: чисто выбритым чиновником, затянутым в костюм и с папкой в руках. Он должен был посетить тюрьму. Доктора Оволот Куэйл Утан переводили из одного заведения в другое, а затем она исчезла из учетной системы, но спрятать что–то от «Нулевых» было невозможно. Их обучили пронимать в любые системы, а республиканские были более всего беззащитны перед ними. Коды доступа Казначейства стали настоящей золотой жилой для Джайнга — ЭРК Н–10 — и он проложил себе дорожки с помощью программ–червей в правительственные департаменты, используя эти связи чтобы обходить бюрократические барьеры.

Объединенное правительство — более эффективное сотрудничество между республиканскими бюрократическими ведомствами — было идеей, чье время, наконец, пришло. И взламывать их данные благодаря этому было куда проще.

— Скажи «пока–пока», Кэд'ика. Скажи «пока–пока» дяде Бардану. — Этейн держала сына на одной руке и показывала ему как надо махать ручкой.

— Ба–да! — проговорил Кэд. Похоже, ему нравились слова заканчивающиеся на «а».

Джусик помахал в ответ. Кэд выглядел озадаченным внезапной переменой в облике Джусика и чуть нахмурившись посмотрел на Этейн, словно он хотел, чтобы она подтвердила его личность.

— Да, это Бард'ика. Он скоро вернется.

— Только разведаю местность. — подтвердил Джусик. — Много времени не займет.

— Гадаешь, как я могу так поступать, верно?

Этейн излучала сожаление. Один джедай мало что мог скрыть от другого.

— Мне это кажется невозможным. — осторожно ответил Джусик. Он не думал, что в разлуке есть что–то хорошее для нее и ее ребенка. — Но я понимаю. До тех пор, пока приходится сражаться Дарману — будешь сражаться и ты.

— Если со мной что–нибудь случится…

— На этой войне потери среди джедаев не так уж велики.

— Выслушай меня. Если я не вернусь, позаботься, чтобы Орден Джедай не нашел Кэда.

Джусик оттянул высокий воротничок. Броня сковывала движения куда меньше чем деловой костюм.

— C тобой ничего не случится. — сказал он. — Я же говорю — мы многих потеряли на Геонозисе, но после него погибло очень мало.

— Бардан…

— Сначала им понадобится пройти через маленькую армию Кэла. Но — да, если тебе нужно мое слово — я отдам свою жизнь, чтобы его защитить.

Этейн негромко охнула, и когда Джусик отвернулся от зеркала — она выглядела так, словно вот–вот заплачет.

— Я не жду от тебя что…

— Знаю, но я–то от себя жду. — К тому времени, как он вернется с задания, она вернется на службу, и Лазима, Бесани или Скирата будут здесь, чтобы присмотреть за базой. — Больше никакого дурацкого героизма. Да пребудет с тобой Сила, Этейн.

Джусик не оглядывался. Когда он уходил от кого–то, всегда наступал последний момент, когда ему приходилось отводить глаза от проблеска боли на лице, так что он старался уходить быстро.

* * *

Незаметность при путешествиях по городу стала для него уже привычной: оплата только наличными, поездки с несколькими пересадками на общественном транспорте, избегать места с камерами слежения. Он мог подчищать память и отключать камеры наблюдения силой мысли, но не хотел оставлять за собой след из возмущений в Силе.

А если, несмотря на его старания, останутся следы… Джайлер Обрим наверняка сможет их подтереть.

Центр Валорума выглядел снаружи как среднего размера санаторий, и только впечатляюще укрепленные ворота и несколько последовательно стоящих дверей, которые вероятно были спаренными, как в воздушных шлюзах на Мустафаре, давали понять, что это судебное психиатрическое заведение. Не все его гости были преступниками; многие были опасны только для себя, но все они были здесь потому, что суды постановили что их нужно изолировать. Он привлекал удивительно мало внимания, но, с другой стороны, на Корусканте в последнее время появилось много правительственных зданий с неприметными фасадами, и это был не жилой район.

Джусик вручил свой идентчип дроиду у ворот, сильно смахивавших на позицию для ионной пушки. Тот детально его просканировал и отступил назад, давая ему пройти.

Это очень просто — подделать удостоверение гражданского служащего, если у тебя есть контакт с гражданским служащим, готовым отдать тебе его или ее чип для электронного клонирования и модификации. Оригинальный чип Бесани Веннен теперь обзавелся потомством — фальшивыми удостоверениями служащего для всех причудливо перепутанных сфер республиканской администрации. Бюрократия, которая сама не знала, сколько нанято ей работников в каждый конкретный день, была готова к проникновению. В последний раз, когда Джусик вскрывал платежную систему, одних лишь работников нанятых на полный рабочий день, было около восьми миллионов — в два с лишним раза больше, чем численность Великой Армии.

Денел Херрис был всего лишь очередным бумагомаракой, и существует он или нет — не имело никакого значения. Джусик надел его облик, словно костюм.

— Я займу вас ненадолго. — сказал он, с подобающе раздраженным видом, когда заместитель шеф–администратора с «др. с. пелбион» на бейдже вел его по коридорам успокаивающего светло–зеленого цвета. — Готовим отписку для министра здравоохранения. Опять кричат «караул» насчет опасных пациентов, которых слишком рано выпустили в общество.

— Никак не пойму, как это мы пропустили вашу заявку. Мне глубоко жаль…

— Не стоит. — У Джусика уже были планы этажей здания — любезно предоставленные не подозревающей об этом коммунальной администрацией — но нелишне будет и заснять внешний вид. Он сжимал комлинк в одной руке, словно ожидая важного вызова, но встроенная голокамера была активна. Отснятые подробности можно было изучить позже. — Если мой визит такой неожиданный — может быть, мне встретиться вашим директором?

«Скажи нет. Я возражать не буду. Я могу врать всю дорогу, но…»

— Боюсь, он сегодня не в офисе…

— Что ж, я уверен, вы сможете мне помочь. — Джусик шел, стараясь не подавать вида, что он знает куда идет. — Итак — насколько опасны пациенты, которых вы здесь содержите? Сколькие из них действительно опасны для других граждан? Разве их несчастные души не волнуются больше о том, как бы выброситься из окна?

— Как правило. — Пелбион был тощим человеком лет пятидесяти, который оглядывался через плечо каждый раз, когда они проходили очередной комплект дверей, словно ожидая нападения. — Но мы принимаем некоторых высокоопасных пациентов — по краткосрочным контрактам. Действительно опасные затем переводятся в изолирующее заведение на Джевелете. И я могу вас уверить, что наши клинические оценки рисков гораздо, гораздо строже, чем в других учреждениях. Мы не полагаемся только на фармацевтические методы или убедительные собеседования с экспертными группами.

В здании было удивительно пусто и тихо. Джусик ожидал что–то больше похожее на госпиталь, где вокруг снуют хотя бы дроиды, но это было не то место, где приветствовались посетители и суета, и все двери были заперты. Чем дальше в комплекс заходил Джусик, тем беспокойней он себя чувствовал. Это было тяжелое место для владеющего Силой: Джусик чувствовал эмоции. Волна за волной — тревога, страх, дикая эйфория и даже, время от времени,

странно неуместная уверенность накатывали на него из каждой запертой комнаты. Он никогда не был настолько близко к такому количеству людей в такой… с такой… он хотел бы сказать «муке», «страдании», «безумстве» — но это было не все. Кто–то страдал, но некоторые были искренне счастливы, и это было настоящим безумием. Джусика было сложно ошеломить, но это его потрясло. А хуже всего было никого не видеть и лишь ощущать их. Он чувствовал себя окруженным призраками.

— И скольких из них вы выпускаете в общество? — спросил он Пелбиона, стараясь сосредоточиться вновь. Иногда он завидовал обычным людям. Они могли только видеть. Но он не смел отстраняться от эмоционального шума, потому что он искал один разум, одного человека, которого, по его сведениям, должны были сдержать здесь.

Он искал доктора Утан. Если ее тут нет, значит искать в других тайных заведениях не имеет смысла, и ее след успел простыть.

— Это учреждение, за всю его историю покинуло лишь три процента пациентов. — ответил Пелбион. — В конце концов — мы имеем дело с самыми крайними случаями.

Джусик сконцентрировался. Это было похоже на попытку вслушаться в тысячу одновременных разговоров, выискивая одно слово, но он не мог пройтись по каждому коридору, не вызвав у Пелбиона подозрений. Впереди меддроид и женщина мон–каламари в бледно–желтом лабораторном халате, беседуя, прошли по коридору и свернули налево в офис. Джусик уже начинал думать что в здании никто не ходит, и это зрелище его чем–то обрадовало. Он услышал и голоса — и непроизвольно попытался разобрать обрывки бессмысленного разговора, приглушенные расстоянием и тяжелыми дверями.

Ему даже показалось, что он услышал несколько слов на Мэндо'а.

Человеческий мозг имеет удивительную способность заполнять пустоту чем–то знакомым. Он напряженно вслушался в голос — женщина, судя по тону, попеременно то плакала то ругалась — и некоторые из ее слов были похожи на мандалорианские, но остальные были совершенно чуждыми. Он мог поклясться что услышал «чакаар». Нет… это было «шеккер». Чтобы это ни было — это не Мэндо'а. Он должен идти.

«Не отвлекайся. У тебя есть задание.»

Стараясь найти хоть какую–то зацепку для поисков, он попытался завязать разговор. Он еще не мог использовать воздействие на разум, потому что не знал, как следует оформить вопрос; если Утан была здешней пациенткой, то вряд ли Пелбион держал ее в камере с табличкой «для секретных пленников».

— Я бы нашел эту работу очень тоскливой. — заговорил Джусик, зная что так можно получить развернутый ответ — и тогда он сможет направить беседу в нужное русло. — Обычно медики как–то надеются на излечение из пациентов. А лучшее, что можете сделать вы — это придержать их, чтобы они не стали опасными.

— Или содержать их насколько возможно довольными. — возразил, защищаясь, Пелбион, открывая еще одну пару дверей под наблюдением коренастого дроида, вооруженного шоковой дубинкой. — Это не самая плохая задача.

Джусик заметил открывающиеся возможности.

— Должно быть все они ужасно несчастны здесь.

Если Утан была здесь — она точно была бы несчастна. «Нулевые» раздобыли сведения, что генетик разводила сока–мух, чтобы скоротать время. Впрочем еще неизвестно было — позволят ли ей держать насекомых в этом чистейшем, стерильном месте. В здании пахло той особенной чистящей жидкостью, которая напоминала Джусику о кабинете дантиста — легкий острый запах, от которого чуть щипало в горле.

— О нет, они счастливы в своих фантазиях. — ответил Пелбион. Он выглядел довольным праздной беседой, вероятно потому, что она должна была успокаивать Джусика. — Настолько, что некоторым из них я завидую.

Злых тут тоже было достаточно — и эта злость выглядела по большей части не имеющей конкретной цели. Кто бы ни был заперт за этими дверями — они вынуждали Джусика ускорять шаг, чтобы быстрее пройти мимо, настолько сильна была жажда кровавого разрушения, которая исходила от них. Если бы джедаи хотели учиться темной мощи, происходящей от ярости — то именно сюда стоило бы присылать юных воспитанников.

— Вы им сочувствуете? — спросил Джусик. Ему нужно было передохнуть; он изо всех сил сканировал, разыскивая существ более близких к нему, более нормальных. — Вы считаете, что любой из нас мог бы, по воле судьбы, оказаться в их положении?

— О, у нас тут есть, по меньшей мере, десяток врачей. — ответил Пелбион. — Смотреть им в глаза… это здорово отрезвляет. — И еще существа, которые считают себя врачами, и некоторые из них выглядят более компетентными, чем иные профи…

Джусик через силу улыбнулся.

«Ты хочешь рассказать мне больше.»

Пелбион моргнул, не замечая осторожной манипуляции Джусика с его разумом, но откликаясь на не принадлежавшую ему мысль. Он не обсуждал отдельных пациентов. Это было ему неприятно, но здесь было что–то еще, что–то иное, не сколько тревожившее, сколько озадачивавшее его.

Джусик чуть сильней надавил на него.

«Ты хочешь рассказать мне о пациентах, в которых ты не уверен. Которым тут не место. Ты хочешь привести меня к ним.»

— Некоторые же… ну, даже я гадаю — надо ли держать их здесь. — наконец, проговорил Пелбион. Теперь он шел вполне целенаправленно, а не просто держался рядом с Джусиком, словно он вел его прочь от самого худшего к наиболее впечатляющим местам заведения. — Они настолько глубоко верят в их воображаемые жизни, что мне приходится напоминать себе, почему они здесь.

«Покажи мне.»

«Ты хочешь показать мне.»

«Ты хочешь показать мне, как трудна может быть твоя работа, так, чтобы я написал одобрительный доклад о твоем заведении.»

Джусику пришлось повлиять на Пелбиона еще раз. Это было рискованно. Человек не понимал, что на него воздействуют джедайскими методами, но он мог решить, что ему нехорошо и потребовать прекратить экскурсию.

Легкое дуновение чего–то знакомого коснулось Джусика — он стоял перед дверью палаты с выведенными черным цифрами 7785. Он никогда не встречал Утан. Он не мог почувствовать ее, но он чувствовал кого–то нормального, кого–то в здравом рассудке, кого–то кому было здесь не место.

— Вроде этого? — спросил Джусик, указывая в сторону палаты.

— Нет, его поместила сюда семья после… неприятного инцидента дома. — Пелбион, казалось, спорит сам с собой. — Ладно, следуйте за мной.

Но существо в здравом рассудке — здесь…

Почему–то это на миг выбило Джусика из колеи — внезапное осознание того, что тут рядом есть кто–то, вовсе не сумасшедший не буйный, но все равно запертый здесь. Ощущение безнадежности и брошенности было тяжелым, и ему тяжело было уйти. Что–то внутри него шептало: «помоги ему, помоги ему, ты не можешь просто так уйти».

Но он так и сделал; его миссия была жизненно важной. Он бросил кого–то в беде.

По мере того, как они проходили мимо палат, Шафрановое Крыло Центра Валорума становилось все комфортабельнее и — за исключением запаха чистящей жидкости, и всех этих надежных дверей — мало походившим на медицинское учреждение. Джусик проследовал за Пелбионом в ту часть здания, которая выглядела более старой, где были выше потолки — а затем прошел еще несколько дверей. Джусик записывал всё. Будь с ним кто–нибудь из «Нулевых», наделенных эйдетической памятью по милости каминоанцев, посчитавших что это сделает их лучшими солдатами — они бы мгновенно запомнили весь путь во всех подробностях.

Пелбион остановился у двери и покрутил в руках ключ.

— Да, вот эта женщина меня беспокоит. — сказал он, словно отвечая Джусику. Пелбион реагировал на трюки с разумом не так, как большинство людей, это было заметно. — Она сбивает меня с толку.

Джусик знал, даже до того, как открылись двери, что он найдет здесь женщину, чуть растерянную, но в здравом уме. Он чувствовал ее: не настолько скучающую, как он почему–то ожидал, но не нуждающуюся в психиатрической помощи — пока что. Когда двери разъехались в стороны, открыв за собой внутренние, из упрочненного транспаристила, он едва удержался от ухмылки.

Палата — довольно симпатичного вида, если честно, но безо всякого естественного освещения — была заставлена небольшими прозрачными контейнерами, выстроенными по надписанным номерам. Внутри них мельтешили черные точки.

Мухи сока.

Пелбион заговорщически понизил голос.

— Она считает себя сепаратистской ученой, разрабатывающей смертельный вирус. Это и в самом деле очень убедительно, потому что у нее явно имеется научное образование и отличный ум. Она меня почти что убедила, что ее похитили из Внешнего Кольца республиканские силы, что ей стреляли в спину, а потом ее бросили сюда, чтобы силой выведать ее тайные разработки.

— Исключи<

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: