 |
Глава 2. Мальчик не знавший тепла
|
|
|
|
Стояло хмурое ноябрьское утро. Ледяной ветер гнал снеговые тучи сквозь рваные просветы серого неба. Если бы не густой туман, в воздухе уже давно бы кружились снежинки. Том зябко поежился и постелил на бордюр выцветшее зеленое покрывало. Это покрывало от старого немецкого дивана он нашел на приютском чердаке пару лет назад, и с тех пор не расставался с ним.
Предсмертное желание Меропы сбылось: мальчик был уменьшенной копией красавца-отца. Неестественно высокий для своих десяти лет, Том был настолько худ, что пробивал шилом дополнительную дырку в ремне. Тонкие запястья вечно торчали на несколько дюймов из рукавов слишком короткой и мешковатой приютской формы. Бледная кожа оттеняла густой черный цвет чуть вьющихся волос, которые, правда, давно нуждались в стрижке. Но самым необычным во внешности Тома были глаза. Темно-карие, почти черные, зрачки удивительно смотрелись на фоне ярко-бирюзового отлива глазных яблок и длинных, почти как у девчонки, ресниц. Их взгляд всегда казался каким-то потерянным. Впечатление портила только легкая сутулость: Том не переваривал спорт и никогда не занимался им.
Начиналось воскресенье, и к огорчению Тома сегодня не было уроков. Только что закончился завтрак, где давали жидкую пшенную кашу. Риддл ненавидел это блюдо и, чувствуя позыв к рвоте, под общий хохот жадно заедал его хлебом. До занятий в воскресной школе оставалась пара часов, и Том решил немного почитать. Присев на покрывало, он вытянул вперед длинные худые ноги.
— Джек Лондон. «Мартин Иден», — прошептал Том, открыв книгу. Утренняя улица была пуста: лишь торговка-молочница катила тележку с бидоном. Плотный туман почти поглотил крыши соседних домов. Том сильнее потер ладони и тотчас вскрикнул: острая боль от удара обожгла коленку.
|
|
|
— Приятного чтения, Риддл! — раздался звучный голос Джеймса Биггерта.
Том с ненавистью уставился на пробегавшего крепыша и лихорадочно пощупал карман, где лежало припасенное с ужина большое яблоко. Тому не хотелось с ним расставаться, но Джеймсу нельзя было спустить с рук наглую выходку. Размахнувшись, Том изо всех сил запустил яблоком.
— Вот тебе мой ответ, Биггерт, — усмехнулся он.
— Чтобы ты подох, Риддл! — заорал во весь голос Джеймс, отряхивая ушибленный затылок от гниловатой мякоти.
— Только после тебя, Джемми. — Том с досадой потер колено.
Он ужасно злился на себя. Джеймс Биггерт, Билли Стаббс и Бренда Бэкки были его заклятыми врагами. Том с самого утра ожидал пакости от этой троицы, и все же глупо пропустил удар. Любой приютский сирота почти с рождения знал, что нельзя вытягивать ноги вперед: простаку сразу давали пинка или ставили подножку. «Расслабился, идиот», — прошептал Том и попытался сосредоточиться на книге.
Риддл и сам не понимал, за что почти все дети ненавидят его. Когда Тому было четыре года, некий мистер Грант подарил приюту детскую железную дорогу. Тому очень хотелось поиграть со всеми. Но едва он посмотрел на игрушку, как паровоз и станция со шлагбаумом разлетелись на кусочки. В тот день Джеймс Биггерт и восьмилетка Майкл Корн нещадно били Тома под восторженные крики Бренды.
Другой случай произошел, когда Тому исполнилось шесть лет. Как-то после уроков его ради забавы побили десятилетки Энтони Грейз и Генри Ойрен. В пылу драки они сломали Тому три ребра, и дней десять он провалялся в лазарете. В первую ночь Тому приснился сон, будто Энтони свалился с лестницы и сломал ногу. К удивлению Тома наутро Энтони принесли в лазарет со сломанной ногой. Следующей ночью Том радостно представил, как Генри Ойрена укусит собака. Утром Генри, лазивший по закоулкам возле приюта, был искусан громадным псом. Вокруг шептались, что Риддл наказал обидчиков. И хотя это казалось чушью, Том тогда понял, что он особенный, непохожий на остальных детей.
|
|
|
Том действительно умел делать вещи, недоступные другим. Простым движением руки он поднимал и опускал камни. Прикосновением ладони мог нагревать или охлаждать чайник. Иногда Тому казалось, будто он понимает мысли окружающих… Но чем больше Риддл открывал в себе странностей, тем сильнее его ненавидели остальные дети. Том знал, что они ненавидят его, и в свою очередь на дух их не переносил.
Примерно через полчаса Том оторвался от книги и осмотрелся. Приют был большим квадратным зданием с высокой оградой, возле которой росли редкие, почти облетевшие, деревья. Дети в серой форме весело пускали газетные кораблики. Толстяк Генри Ойрен важно ехал на плечах двух семилеток. Том посмотрел сквозь резные прутья чугунной ограды, и вздрогнул. Возле каменных ворот, лязгая тормозами, припарковался черный автомобиль.
Том прищурился. Из автомобиля вышел шофер в сером плаще и клетчатой кепке. Быстрым движением он открыл заднюю дверцу. Через мгновение у автомобиля стояли женщина лет сорока и девочка лет девяти. Женщина была в сером костюме с дорогой горностаевой накидкой, девочка — в сиреневом платье и золотистом жакете. Шофер равнодушно закурил. Дама, отмахнувшись от клубов табачного дыма, пошла к воротам.
— Доброе утро, — женщина попыталась улыбнуться, хотя ее улыбка выглядела натянутой и жесткой.
— Доброе утро, — Том оценивающе посмотрел на посетительницу. Ее длинные белые волосы порядком поседели. Вздернутый подбородок и холодные голубые глаза говорили о волевом нраве. На холеных чуть морщинистых руках сияли бриллианты. Том поморщился: он не любил людей, хвастающихся богатством.
— Ты сирота? — спросила женщина, с интересом изучая его.
— Как видите, — съехидничал Том. Он вдруг подумал, что ее грубоватые желтые сапоги отлично подошли бы для верховой езды. «На прогулку она выбрала бы самые длинные шпоры»,— почему-то решил про себя Том.
— Как тебя зовут? Дженни, успокойся! — крикнула дама девочке у ограды.
Том посмотрел на девочку, отметив ее голубые глаза — точно такие, как у матери и аккуратно уложенную копну пшеничных волос. Дженни, поймав его взгляд, скорчила гримасу отвращения. Мальчик скривился и повернулся к даме.
|
|
|
— Том.
— Томас? — Женщина снова постаралась выдавать из себя улыбку.
— Нет, просто Том. Том Марволо Риддл, — хмыкнул он.
Том не любил свое имя: ведь Томами звали почти всех окрестных котов. «Твоя мать умерла, назвав тебя Томом в честь отца, и дурацким именем Марволо в честь деда», — сказала ему миссис Коул. С тех пор Том знал, что у него есть отец, которого тоже зовут Том Риддл. Но это было в другом, почти нереальном, мире. А в обычной жизни Тома достало сравнение с вонючими котами.
— Необычное имя… — Посетительница, казалось, о чем-то размышляла. — Сколько тебе лет?
— Скоро одиннадцать, — Том спокойно выдержал ее взгляд. — А кто вы?
— Я Эмма Сполдинг. Это моя дочь — Дженни Сполдинг, — она показала на девочку у ограды, — твоя ровесница, между прочим. Мы собираемся….
— Риддл! — послышался грудной голос миссис Роджерс. — Опять хулиганишь?
— Я здесь, миссис Роджерс, — Том выплюнул ее имя, как ругательство.
Пышная приютская кастелянша Джема Роджерс терпеть не могла Тома, и он платил ей той же монетой. Как-то в детстве Том попробовал ей возражать, за что директор приюта миссис Коул оборвала ему уши.
— Ну, зачем так строго, миссис Роджерс? — засмеялась странная посетительница. — Том, молодец, встречает нас. И мы хотели бы видеть…
— О, доброе утро, миссис Сполдинг, — залепетала выбегавшая с крыльца миссис Коул. Ее зеленое потертое платье развевалось на ветру. Том поморщился: от директрисы исходил устойчивый запах перегара.
— Доброе утро, миссис Коул. — Дама говорила с легкой хрипотой представительницы высшего общества. — Надеюсь, все готово?
— Да-да, миссис Сполдинг. Вы можете посмотреть всех мальчиков от восьми до десяти лет, и выбрать, кого захотите усыновить. — Том усмехнулся: миссис Коул напоминала ему продавца, готовившегося получить большой куш. — Риддл, живо марш во двор! — Мальчик с досадой захлопнул книгу и поплелся к двери.
|
|
|
Во дворе царила суматоха. Шесть десятилетних мальчиков выстаивались в серую шеренгу. Навстречу выбегали четверо восьмилеток. Том, вздохнув, встал межу белобрысым Билли Стаббсом и тихим темноволосым мальчиком Эриком Волеем.
— Ого, кто пришел, — раздался голос Стаббса. — Томас — облезлый кошак!
— Иди, почеши уши своему тупому банни, Стаббс, — огрызнулся Том. Кто в приюте не знал, что Билли Стаббс обожает своего кролика Джимми?
Дети быстро построились полукругом: процедура усыновления была отработанна до мелочей. Миссис Сполдинг прошлась мимо шеренги. Том с неприязнью посмотрел на ее меховую накидку. Однажды в учебнике истории он видел картинку, как римские патриции покупали рабов. С тех пор он ненавидел процедуру усыновления, чувствуя себя живым товаром.
— Ты кто? — Том вздрогнул, но тотчас с облегчением вздохнул: женщина остановилась возле синеглазого Джонатана Бердса. Лицо ребенка было усыпано веснушками и легкими расчесами от грибка или экземы.
— Вы это… мне? — испуганно прошептал Джонатан. Он, видимо, был уверен, что выберут кого угодно, только не его.
— Конечно тебе, дурачок, — улыбнулся женщина. Стаббс и Биггерт расхохотались. Следом рассмеялись восьмилетки Энджи Крейтон и Оливер Терн. «Как они все хотят походить на старших», — подумал с отвращением Том.
— Идем, Джонатан. Давайте уладим формальности, миссис Коул, — сухо кивнула Эмма Сполдинг.
— Да-да, конечно, — согласилась директриса.
Щуплый Джонатан сделал шаг вперед. Дама улыбнулась и бросила на Тома странный взгляд. Том поморщился и стал рассматривать отражение в луже голых деревьев. На душе было неприятное чувство, будто он обречен снова встретиться с миссис Сполдинг.
* * *
Воскресная школа находилась при часовне Сент-Клемент в полутора милях от приюта. Прямо за ней начиналась дорога к красному вокзалу Сент-Панкрас. За минувшие годы Том изучил все петляющие закоулки.
Любимым местом Тома была Воксхолл-Роуд: уходящая по гору улочка с маленькими двухэтажными домами. В одном из них располагалась лавка Оливера Барнетта — продавца канцелярских товаров и антикварных безделушек. Том заходил туда посмотреть на блокноты, тетради, восточные фигурки или пресс-папье со встроенными кораллами. Том даже примеривался к покупке ежедневника с лощеной кремовой бумагой, но он был слишком дорогим.
Том посмотрел в окно. Обложной ливень закрывал вид на маленькие домики из темного камня. Возле одного из них рос небольшой куст диких роз. Обычно они цвели до поздней осени, но сейчас из-за сильного ветра побитые лепестки валялись в грязи. Некоторые из них плавали в луже, погружаясь в мутную воду.
|
|
|
— Риддл, повторите, как звали первых учеников Христа?
Отец Джером, похоже, заметил рассеянность Тома. Пожилой священник был строг. О любых провинностях он сообщал миссис Коул, и нарушителя ожидала порция розог от завхоза Эрни Спенсора. Белокурая Люси Стюарт фыркнула, предвкушая провал Тома.
— Андрей и Петр, — Риддл саркастически посмотрел на Люси. В ее темно синих глазах было написано разочарование. Зато рыжеволосая Лесли Инн послала ему улыбку. Том улыбнулся в ответ. Они не были друзьями, и все же Лесли никогда не задирала Тома и улыбалась ему при встрече.
— Что же, верно, мистер Риддл. Мисс Стюарт... Может, вы поясните разницу между вероучением английской и римской церкви?
— Ммм.. наверное… Там где Спаситель пришел к….
Маленькие пальчики стали лихорадочно листать Библию. Том усмехнулся. Люси после чтения глянцевых журналов строила из себя «настоящую леди», часами крутясь у зеркала и отрабатывая походку, а вот Библия ей упорно не давалась.
— Скверно… — нахмурился священник. — Мистер Риддл?
— Мы не признаем приоритета Петра над другими апостолами. — От волнения большие глаза Тома поблескивали влажным бирюзовым светом.
— Верно… — кивнул священник. — Думаю, можем перейти к чтению Евангелия от Марка. Мисс Стюарт, вы сейчас же подготовите рассказ о Рождении Спасителя.
Испуганная Люси уставилась в Библию. Лесли что-то зашептала подруге. Том вздохнул. Люси, как и все, нуждающиеся в подсказке, казалась ему полным ничтожеством. Внутренний голос подсказывал, что пришло время задать мучивший вопрос. Том попытался прогнать эту мысль, и вдруг, решившись, поднял руку.
— Да, мистер Риддл? — удивленно спросил отец Джером.
— Простите, сэр… Почему мы почитаем апостола Петра, если он трижды отрекся от Спасителя?
— Том… — священник с отчаяньем посмотрел на него. — Ну почему вы всегда так категоричны? Почему вы так категорично судите обо всем?
Упреки Тома в категоричности были коньком отца Джерома. Однако сегодня старик по-настоящему рассердился. Сзади раздался смешок. Том обернулся. Бренда Бэкки, отбросив густые каштановые волосы, толкнула тонким пальчиком Билли Стаббса и что-то зашептала им с Джеймсом.
Том с яростью посмотрел на библейскую страницу. Если бы смеялись Люси, Биггерт или Волей, он ограничился бы колкостью. Но Бренда! Ее Риддл по-настоящему ненавидел. В детстве она частенько приходила посмотреть на избиения Тома. У Бэкки, кроме того, были телохранители десяти — двенадцати лет. Они вырывали у маленького Тома рождественские или пасхальные конфеты, и Бренда демонстративно поедала их, сидя на краю стола и болтая тонкими, как спички, ногами. Том пытался мстить Бренде, подбрасывая слизней в ее серые форменные туфли. За это покровители Бэкки били Тома так, что он по нескольку дней валялся в лазарете.
— Риддл, что вы натворили? — голос пастора вывел Тома из забытья.
Взрыв хохота сотряс класс. Том потерянно осмотрелся, затем перевел взгляд на деревянный стол и только тут понял, что произошло. Страница Евангелия, на которую он со злостью смотрел, была разорвана пополам.
— Вот черт… — прошептал Том. Порыв страницы священной книги был слишком большой провинностью, чтобы ее спустили с рук.
— Не представляю, Риддл, как вы это сделали. — Лицо отца Джерома покраснело. — Нет, это неслыханно! Я немедленно сообщу миссис Коул.
— Сэр… я не хотел… — Злость прошла, и Том чувствовал, как с сердцу подкрадывается холодок страха.
— Не хотели рвать страницу священной книги? Вы соображаете, что говорите, Риддл? — Тому казалось, будто отец Джером захлебнется от ярости. — Урок окончен, — добавил священник под восторженный гул сирот. Не глядя на Тома, он благословил класс и пошел к двери.
* * *
За обедом Том ловил на себе ехидные взгляды. Почти все однокашники, кроме тихони Эрика Волея да доброй Лесли Инн, были в предвкушении от его наказания. От злости Том быстро поглощал безвкусный суп из разваренных овощей.
— Риддл, — бросила на ходу Марта — молодая помощница миссис Коул. — В шесть зайдешь к директору. — Том грустно посмотрел ей вслед.
Через пять минут Том бежал по размокшему гравию дорожек. Уход из приюта не поощрялся, но дети свободно выбегали через боковые ворота. Хуже было другое. Сиротам не полагались зонты: их давали только, когда дети шли на приютские мероприятия. Старые зонты, выброшенные в мусорный ящик, находились и чинились всеми приютскими детьми. После долгих мучений Том сумел криво пришить заплатку к черному зонту. Раскрыв свою немудреную поделку, он побежал по улице.
Том мчался мимо продуктовых лавочек. Xозяева, предусмотрительно выставив на улицу фрукты, прятались от дождя. Маленький ресторанчик был пуст: официант-индиец раскладывал накрахмаленные скатерти и салфетки. Том перебежал перекресток и остановился возле лавки с восточными фигурками. В дубовую дверь было встроено резное стекло с рисунком индийского бога Шивы. Том стукнул дверным молотком и стал терпеливо ждать.
Владелец лавки Оливер Барнетт был из тех, кого принято называть «настоящим джентльменом». Высокий и темноволосый, он носил изящные очки на мясистом носу. Большой живот придавал хозяину оттенок старости, хотя ему было чуть больше сорока.
— А, привет, Том, — мистер Барнетт давно привык к этому странному ребенку.
— У вас прохладно, — выпалил Том, оглядывая бронзового Будду. Ему казалось, что эта статуэтка всегда радовалась его приходу.
— Никак не накоплю на камин, — пожаловался хозяин. — Только печка.
Они пошли мимо стеклянных витрин с восточными безделушками. В одном из стеллажей стоял фарфоровый сервиз. На темно-синих тарелках, чашках, масленке, блюдцах и чайнике были изображены макаки и большие обезьяны с посохами.
— Страна обезьян... — прошептал Том.
— Да, это «обезьяний сервиз» из Тайбэя. Но у меня сегодня другая новинка, — мистер Барнетт указал на стеллаж в дальнем углу.
Сгорая от любопытства, Том подбежал к шкафу. На средней полке стоял серебряный поднос с семью чашечками. Каждая из них была величиной с наперсток и испещрена непонятными черными значками.
— Что это? — выдавил, наконец, потрясенный Том.
— Это, — мистер Барнетт поправил очки, — чашечки для саке. Саке, — улыбнулся он, — японская рисовая водка. Ее подают в чаше, а затем разливают на семь чашечек. Ведь семь — число, приносящее удачу...
Том, как завороженный, смотрел на витрину. В этой таинственной Японии было много цветов, карликовых деревьев и людей в белых одеждах со странным названием "кимоно". Каждая из этих чашечек будто хранила запах цветущих белых вишен — японцы называли их "сакуры". Том не знал, были ли люди той страны счастливы. Но он точно знал, что там не было миссис Коул, запаха квашеной капусты и рассыпавшихся стиральных порошков.
— Будда? — Том указал пальцем на толстую статуэтку.
— Лао-цзы, — покачал головой мистер Барнетт. — Ладно, давай спускаться.
Дождь превратился в моросящую пелену. Вечерний ресторан наполнился гамом посетителей. По Воксхолл-Роуд спешила толпа. Тому вдруг захотелось пойти к вокзалу и уехать на первом попавшемся поезде. Почему он должен добровольно идти на порку? Том посмотрел на прохожих, и, вздохнув, непонятно зачем помчался к Сент-Панкрасу.
* * *
— Где ты шлялся? Я спрашиваю, где ты шлялся, мерзавец?
Он стоял посередине комнаты. За овальным черным столом сидели директриса, Марта и миссис Роджерс.
— Я немного заблудился, — Том попытался бросить самый искренний взгляд. — Простите, пожалуйста.
— Пожалуйста, — передразнила его миссис Коул. — Вы только посмотрите на этого наглеца. Сказано прийти в шесть, а он явился через полтора часа!
— И это не говоря уже о порванной странице священной книги… — притворно вздохнула Марта, поправив коричневый фартук.
— Я не рвал. Честно, — глаза Тома отливали неестественным бирюзовым цветом.
— Да ты еще и лгун, Риддл, — воскликнула миссис Роджерс. — Какая же неблагодарная мразь выросла в нашем приюте! Впрочем, — вздохнула она, — кто еще мог родиться у той ободранной нищенки?
— Не смейте оскорбляйте мою мать! — Том неожиданно жестко для самого себя посмотрел на миссис Роджерс.
— И грубиян, — вздохнула миссис Коул. — Нет, Том, пришло время поучить тебя порядку. Живо марш в чулан.
Обычно миссис Коул назначала провинившимся количество ударов розгами, ремнем или крапивой. Если она этого не делала, воспитуемого могли сечь сколько угодно. Пару месяцев назад Люси Стюарт за прогул утренней молитвы выпороли так, что она пролежала дня три в лазарете. Том с ненавистью посмотрел на маленький комод с хрустальной вазой.
Приютский чулан под лестницей был каморкой уборщицы, но завхоз Эрни Спенсор переделал его в комнату для порки сирот. Том часто бывал здесь и отлично знал устройство этой комнаты. В центре стояла деревянная лавка. Над ней висели два мотка веревки, которой привязывали руки и ноги. В большом ведре с соленым раствором мокли длинные розги. Том со вздохом снял брюки, затем рубашку и, поежившись от сквозняка, лег на лавку.
— Он здесь, Эрни? — послышался грудной голос в дверном проеме.
Том вздрогнул. Он был готов к чему угодно, но не к появлению миссис Роджерс. Лицо покрылось красными пятнами. Он медленно повернул голову.
— Сейчас ты запоешь другие песни. — Миссис Роджерс взмахнула розгой. Размокший прут, разбрызгав капли соляного раствора, угрожающе свистнул.
— Миссис Роджерс… Когда придет мистер Спенсор?
— Нет, Риддл, — улыбнулась кастелянша. — На этот раз я объясню тебе некоторые вещи.
Глаза Тома расширились. Неужели его будет пороть женщина? В приюте это было высшим позором. Том неприязненно посмотрел на коричневое платье миссис Роджерс и ее замшевые туфли с открытыми носами. Пухлые пальцы кастелянши привязали руки и ноги Тома к деревянным «усам» лавки. Затем, умело пропустив веревку снизу, кастелянша привязала к доске и ноги Тома.
— Сегодня ты накричишься, как следует, — назидательно заметила она.
Снова раздался свист розги, и острая боль обожгла тело. Следом последовал новый удар. Кастелянша секла не спеша крест-накрест. Спина Тома стала покрываться красными рубцами. Розги вызывающе свистели, и удары становились все больнее. Том изо всех сил старался не кричать, не выдать своих страданий, ведь именно этого добивалась миссис Роджерс. Но сохранять самообладание с каждым ударом становилось всё труднее и труднее. Том попытался отвлечься, вспоминая чашечки для саке. Розга свистнула сильнее, и новый удар заставил его застонать.
— Не сладко под розгой, Риддл? — с наигранной добротой спросила миссис Роджерс, взяв новый пучок. — Не горюй, это только начало.
Том продержался еще с десяток ударов, искусав губы в кровь. Боль усиливалась: миссис Роджерс старалась попасть по старым рубцам. Наконец, длинная розга рассекла спину, и Том уже не сдерживаясь, закричал во все горло. Глаза застилали слезы. Тому казалось, что с него снимают кожу.
— Кричи, кричи… — проворковала Джема. — Ты, гаденыш, надолго запомнишь этот день!
Задняя часть Тома превратилась в кровавое месиво. Кастелянша, войдя по вкус, поливала ее соленым раствором. Крик боли стал переходить в бред. Тому чудилось, будто не миссис Роджерс, а ненавистная Бренда сечет его под хохот Биггерта и Стаббса. Последним усилием воли он заметил у ведра коричневую туфлю: кастелянша брала очередную порцию розог. Сильная боль снова обожгла спину, и Том провалился в темноту.
Поделиться…
|
|
|
