IV. CHoeiveHan noR HaR3opom

Испытывая беспокойство, даже недоверие по отношению к сновидениям, Церковь попыталась взять их под свой контроль. Это выразилось прежде всего в вычленении из всей массы видящих сны новой элиты сновидцев, имеющих право искать смысл своих сновидений, которые обладают особой значимостью. В то же самое время эти сновидения способствовали введению новой идеологии, новых ценностей, нового стиля общения с высшими силами, новой иерархии, высшее положение в которой заняли новые персонажи, обладавшие символической властью, которой они отчасти были обязаны своим сновидениям. а) Hogan anuma cnoeudyee.

Христианство согласилось сохранить и даже возродить традицию, согласно которой привилегированными сновидцами считались монархи. Приняв христианство, императоры увидели возможность укрепления собственного престижа с помощью сновидений. Оба основателя христианской империи, Константин и Теодорих Великий, узнали о своей решающей победе над врагами (соответственно язычниками и еретиками) благодаря сну, и эти видения сыграли определяющую роль в успехе их действий, укрепив их решимость и веру.

Первый из этих снов хорошо известен. В 312 г. под стенами Рима, накануне решающего сражения против Максенция, которое должно было произойти у Мильвиева моста, при свете дня Константин увидел в небе крест с начертанными словами: In hoc signo vinces (Сим победишь). Затем ночью во сне к нему явился сам Христос и повелел ему изобразить на знамени крест. Константин разбил Максенция. В следующем, 313 г. Миланским эдиктом бы-

ло положено начало официальному признанию приверженцев креста и открыт путь к обращению самого Константина⁶⁸.

Таким образом, одной из причин обращения самого могущественного из мирян, равно как и всей Римской империи, было видение. В 394 г. в Иллирии, под Фригидусом, Феодосий дал решающее сражение против узурпатора, учителя риторики и язычника Евгения, возведенного на трон франком Арбогастом, который убил шурина Феодосия, законного императора Валентиниана II; Арбогаст вместе с армией, состоящей из варваров (в основном из готов), хотел реставрировать язычество в Западной Римской империи. Феодосий же мечтал вновь объединить Римскую империю и окончательно установить в ней христианство. Свою военную кампанию Феодосий представил как священную войну; во время подготовки к ней он совершал паломничества и советовался с фиваидским отшельником Иоанном.

Как повествует Феодорит, после первого дня сражения, обернувшегося большими потерями для армии Феодосия, император, не выдержав напряжения, под утро заснул и увидел сон: «Ближе к тому часу, когда кричит петух, сон заставил его изменить свое решение (не спать); и вот, когда он заснул, лежа на земле, он увидел двух всадников, одетых в белое и на белых конях; они повелели ему быть дерзким, прогнать робость, на заре призвать солдат взяться за оружие и выстроить их в боевом порядке; еще они сказали, что поручено им ободрять его воинство и сражаться во главе его; а один назвал их имена: Иоанн Евангелист и апостол Филипп».

Такое же видение было и одному солдату; солдата привели к Феодосию, и когда он рассказал о том, что ему привиделось, Феодосий изрек следующее: «Видение было ему не затем, чтобы убедить меня в его истинности, ибо я верю тем, кто обещал мне победу, но затем, чтобы никто в нем не сомневался и не думал, будто я сам, охваченный желанием идти в бой, выдумал этот сон. Вот почему тот, кто стоит на защите моей империи, послал такое же видение этому человеку, дабы он засвидетельствовал правдивость моего рассказа. Так что довольно сомнений! Вперед, за теми, кто оберегает нас и сражается в первых рядах, и пусть никто не думает, что победа зависит от численного преимущества; она в руках тех, кто ведет нас!» Такую же речь произнес он перед солдатами и, преисполнив их сердца отвагой, отдал приказ начинать спуск с горы.

Как известно, Феодосий одержал победу и стал вторым основателем христианской империи. Было отмечено, что эта история удивительно напоминает два случая, приведенных Фронтином в его труде Cmpameousi в качестве примера военных хитростей. Накануне сражения два генерала, римлянин и грек, рассказывали, что они якобы видели Кастора и Поллукса, явившихся к ним в образе всадников и объявивших, что они собираются помогать им в предстоящей битве⁶⁹. Однако для нас это не важно. Главное, что традиция, приписывавшая монархам способность видеть вещие сны, обрела свое место в христианстве, а христианская традиция связала оба сна с победой своей веры на земле.

В хрониках и жестах также появятся рассказы о королевских снах. Одним из наиболее знаменитых примеров является сон Карла Великого в «Песни о Роланде», где в четырех кульминационных пунктах развития действия император видит сны.

Но наряду с традиционным монархом-сновидцем христианство выводит на сцену еще одного сновидца-избранника — святого. В агиографии позднеантичного периода и раннего Средневековья можно найти множество рассказов о сновидениях, посланных святым. Назову только один, но характерный пример: жизнеописание святого Мартина. Житие этого святого, являвшего собой образец христианского благочестия для средневекового Запада, оказало большое влияние на агиографию⁷⁰.

Все, кто описывал жизнь святого Мартина, от Сульпиция Северадо Григория Турского, непременно упоминали про его сны; здесь мы обратимся к сновидениям, упомянутым Сульпицием Севером. В первом сне (III, 3—5) Мартин, еще не окрестившийся, видит Христа, явившегося ему ночью после того дня, когда он разделил свой плащ (свою хламиду) с нищим. Христос держит половину плаща Мартина и заявляет окружающему его сонму ангелов: «Вот, это Мартин, еще не крещенный, он прикрыл Меня этим плащом». Таким образом подтверждается истина евангельских слов: «То, что ты сделал одному из малых сих, ты это сделал Мне». Мартин понимает, что он отдал половину своего плаща Иисусу, принявшему облик нищего, и принимает крещение.

Здесь перед нами сон, побуждающий обратиться в истинную веру, и сон этот подобен чуду; он одновременно подтверждает свя-

тость Мартина, «вознесенного высоко над славой человеческой» самим Христом, и истинность евангельских заповедей⁷¹.

Во втором сне Мартину дается повеление (Богом или ангелом — неизвестно, однако сновидение, совершенно очевидно, имеет божественное происхождение) «посетить» свои родные места и своих родных, еще пребывающих в язычестве. Этот сон-побуждение положил начало миссионерской деятельности Мартина⁷².

Когда Мартин бодрствует, ему многократно являются ангелы, но еще чаще Дьявол; на мой взгляд, видения во время бодрствования не идентичны видениям, являющимся во сне (VI, 1—2; XXI, 1-4; XXIV, 4-8)⁷³.

Наконец, сам Сульпиций Север узнает о смерти святого Мартина через видение. Подчеркивая подлинность и достоверность ilCumusi святого, агиограф приписывает себе видение, которое, впрочем, является последним и наивысшим подтверждением святости Мартина (II, 1—6). Сидя под утро в своей келье, Сульпиций Север думает о грядущем, и его охватывает ужас перед Страшным Судом, страх перед адскими муками. Он ложится на кровать и засыпает утренним сном, который обычно более чуткий (а значит, согласно теории, выдвинутой Тертуллианом в главе XLVIII трактата 0 dyute, более способствует появлению сновидений). Во сне он видит святого Мартина, одетого в белую тогу, с лицом, пылающим как огонь, глазами, горящими как звезды, и волосами, пламенеющими багрянцем. Улыбнувшись, святой протягивает ему правую руку, в которой он держит свое ilCumue; агиограф преклоняет колени и просит святого благословить его; святой Мартин, даруя ему свое благословение, возлагает ему руку на голову, и тот ощущает его прикосновение. Внезапно Мартин возносится вверх, небо отверзается, и он исчезает в нем, а следом за ним и его ученик, священник Клер. Агиограф пытается подняться следом за ними, но напрасно. Он пробуждается. К нему в келью входит слуга и, опечаленный, сообщает, что из Тура прибыли двое монахов с известием о смерти святого Мартина.

Я не стану анализировать это сновидение; вознесение святого на небо в момент своей смерти вскоре станет общим местом (topos) сновидческой практики. Сон здесь выступает кульминационным действием на фоне всех прочих деяний, являющихся основанием для «народной» канонизации.

Следует отметить особую лексику, используемую Сульпицием Севером для обозначения сновидений святого Мартина. Свой собственный сон он называет eudenuem: somnoque excitius congratulari coeperam visioni quam videram; «внезапно проснувшись, возрадовался я видению, которое мне было» (2, 5). Однако в рассказе о трех сновидениях он употребляет термин sopor. Речь идет о том типе сна, во время которого рождаются сновидения, однако не исключено, что здесь следует говорить об определенных неточностях перевода. В данном случае отсылка идет к Книге Бытия, II, 21, ко сну, который Бог насылает на Адама на то время, пока он вынимает у него ребро, из которого создает Еву. В Вульгате этот текст выглядит следующим образом: Immisit ergo Dominus Deus soporem in Adam (И навел Господь Бог на человека крепкий сон, Быт., II, 21). Еврейский текст говорит о tardema, слове, значение которого было понято как «бесчувственное состояние» (torpeur), глубокий сон; в Септуагинте оно переведено как ecstasis, a святой Иероним перевел его как sopor, в то время как речь идет о nymicom сне. Все говорит о том, что в данном тексте из Бытия упомянуто не сновидение. Но в трактате 0 dywe (XLV, 3) Тертуллиан, рассматривая sopor как somnus cum ecstasi, в конце концов приравнивает sopor из Бытия к понятию «экстаза», состояния, являющегося для него высшей формой сновидений. (Hanc vim ecstasin dicimus, excessum sensus et mentis instar. Sic et in primordio somnus cum ecstasi dedicatus et misit Deus ecstasin in Adam et dormiit. «Силу эту мы называем экстазом, исходом чувств и своего рода безумием. Таким образом, изначально сон был сопряжен с экстазом, и Бог наслал экстаз на Адама, и тот уснул».) У Сульпиция Севера, напротив, термин sopor означает определенную форму сновидения — сновидение, являющееся в llymKoм утреннем сне.

У Григория Турского мы вновь встречаем сновидения, являющиеся сновидцам во время целенаправленного сна. К примеру, в сочинении 0 doopodeme.nnx cenmo0o Mapmuxa (II, 56) говорится, как некая женщина, у которой судорогой сводило пальцы так, что ногти впивались в ладонь до самой кости, отчего рука кровоточила и загнивала, безуспешно пыталась уснуть возле могилы святого Мартина в Туре. Тогда она отправилась на берег Шера, там заснула и во сне увидела святого с белоснежными волосами и облаченного в пурпур; держа крест в руке, он объявил ей, что рука ее исцелена; пробудившись, она убедилась, что рука ее здорова. Неожи-

данность сновидения-явления подчеркнута и отмечена словом «вот» (ecce) (...iterum obdormivit. Et ecce vir crine cycneo...; «она вновь заснула. И вот некий человек с белоснежными волосами...»). Таких сновидений, являющихся во время целенаправленного сна, у Григория Турского много (ст. 538—594). Вот, например, в повествовании 0 nydecax cenmo0o 10.nuana Epuydcкooo изложена история парализованной женщины по имени Федамия, которая в ночь на воскресенье оказалась у часовни святого и уснула на ее ступенях. Во сне ей явился «какой-то человек» (a viro quodam), который спросил у нее, почему она не спит возле самой могилы. Она показала, что парализована, и человек отнес ее к гробнице. Там она увидела, как множество цепей, опутывавших ее тело, упали на землю. Она проснулась и поняла, что исцелилась. Когда после она описала того человека, который явился ей, разговаривал с ней и помог ей, все признали в нем самого святого Юлиана. В двух рассказах Григорий Турский употребляет восходящий к Античности термин visum, некогда обозначавший призрачное явление (dum haec in visu videret evigilans... a viro quodam per visum correpte atque increpita est... «в то время, когда она видела это в призрачном видении, она пробудилась... какой-то человек в призрачном видении подошел к ней и стал укорять...»). В случае с чудом святого Юлиана Григорий Турский также использует слово sopor (dum in sopore fundit orationem»; «меж тем, пребывая в состоянии сна, она возносит молитву из самой глубины сердца»). Постепенно античный запас сновидческой лексики истощается, и термины, обозначающие природу сновидений, постепенно уступают место паре visio/somnium (видение / сон).

Все более тесные связи между сновидениями и святыми прослеживаются еще в одном общем месте (topos) житийной литературы, а именно в нахождении тела святого (преимущественно мученика) благодаря сну.

Этот обычай, быстро укоренившийся среди греческих христиан, прижился также и среди христиан на Западе. Одним из наиболее знаменитых примеров — возможно, даже первым в среде латинян — было «нахождение» святым Амвросием тел святых мучеников Гервасия и Протасия⁷⁴. Святой Августин пишет, что Бог посредством видения (visum) (Hcnoeedb, IX, VII, 16, 1) или сна (somnium) (17oc.nanue xo ecem ii.nenam cewmbi donamucmoe, XIX, 50) сообщил Амвросию, где сокрыты тела мучеников Однако Августин весьма

сдержанно относится ко всему, что является через сны (per somnia), которые он чаще всего оценивает как вымышленные. Он диктует собору в Карфагене (401) послание, в котором сурово осуждает практику сновидений (канон 14 in Mansi, Sacrorum conciliorum... collectio, t. III, p. 97): nam quae per somnia et inanes quasi revelationes quorumlibet hominum ubique constituuntur altaria, omnimode reprobentur («надо сурово осудить повсеместное возведений алтарей только по той причине, что кому-то в этом месте был сон или призрачное откровение»). б) CxoeudexuR: cKyduaR meopuR, yeemucmb1e paCCKa3b1.

С V по VII в. христианская типология сновидений, основанная на их происхождении, окостеневает и оскудевает. Главными теоретиками науки о сновидениях, равно как и многих других наук, завещанных Средневековью ранним его периодом, когда еще в ходу были энциклопедическая образованность и живая связь с античной культурой, явились Григорий Великий и Исидор Севильский.

Григорий, уже изложивший свое мнение о сновидениях в книге толкований на Книгу Иова под названием Moralia in Job (8, 42) и в IV книге «Диалогов» (глава L), написанных в 593—594 гг., побуждает Петра задать вопрос: «Docem velim si hoc quod nocturnas visiones ostenditur debeat observari» («Я хотел бы, чтобы вы разъяснили мне, как следует относиться к тому, что видим мы в ночных видениях»).

Григорий отвечает многословно. Прежде всего он излагает свою типологию: «Образы, являющиеся нам в сновидениях, затрагивают душу шестью способами. Сны могут рождаться от пустого или переполненного желудка, но бывают сны и от наваждения, от размышления или от откровения. Два первых случая нам прекрасно известны из собственного опыта. Примеры четырех других мы находим в Священном Писании»⁷⁵.

Затем Григорий уточняет, что наваждение происходит от «скрытого врага» (ab occulto hoste), то есть от Дьявола, и цитирует две строфы из Ветхого Завета (Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, XXXIV, 7, и Левит, XIX, 26), предостерегающие от сна (somnia). Что же касается снов смешанного, двойного происхождения, то Григорий подтверждает их существование, приводя строфу из Екклесиаста (V, 2), доказывающую смешанное (размышление и наваждение) происхождение некоторых сновидений, а также вспоминает историю Даниила, растолковавшего сон Навуходоносора (размышление и откровение). Существование сновидений, по-

сланных Богом (révélation), подтверждаются снами Иосифа из Ветхого Завета и другого Иосифа, супруга Марии, из Нового Завета.

Итак, мы вновь встречаемся с типологией трех источников сновидения: человек (желудок или рефлексия, тело или помыслы), Бог (откровение), Дьявол (наваждение). Щепетильность Григория, выделяющего смешанные сны, на самом деле служит исключительно цели, поставленной перед собой моралистом-проповедником Григорием Великим: отвратить христиан от сновидений и их толкования. В самом деле, смешанные категории еще более затрудняют понимание происхождения сновидений. Человек, в коем есть и добро, и зло, нередко порождал неясные сны, однако в большинстве случаев ими без большого риска можно было пренебречь. Но когда часть снов посылается Дьяволом и, следовательно, подлежит полному неприятию, а еще часть, имеющая наполовину божественное происхождение, видимо, подлежит толкованию, недоверчивое отношение к сновидениям может только возрастать. К такому заключению и приходит Григорий Великий: «Чем разнообразнее источники происхождения сновидений и чем больше они рознятся друг от друга, тем сложнее верить в сновидения. Каково побуждение, их вызвавшее, количественное оно или качественное, — это установить чрезвычайно сложно»⁷⁶. Итак, как мы уже видели выше, только избранные, святые мужи (sancti viri) умеют отличать сны, идущие от «доброго духа» (посланные Богом), от снов-наваждений (посланных Дьяволом). Здесь Григорий приводит слова Августина: «Внутреннее чутье (intimo sapore), проникающее в суть слов и видений, позволяет им отличать наваждения от откровений» (ipsas visionum voces aut imagines). B довершение приводимых им доказательств Григорий в JuaRooax рассказывает одну поучительную историю: «Случилось это на самом деле и совсем недавно с одним нашим другом. Он придавал снам огромное значение. В одном из снов ему была обещана долгая жизнь. Он отложил про запас много денег, чтобы тратить их на протяжении этой долгой жизни. Умер он внезапно, оставив свое состояние нетронутым и не имея за собой никаких добрых дел»⁷⁷. Мы уже видели, что сон может быть сопряжен с mydou (miracle). Теперь мы видим, как сон соединяется с жанром короткого назидательного рассказа, который в Средние века получит

Ha3BaHHe exemplum, пример. Ho B nyHe cB51Toil BcerHa oTHHnaeT cHm «npaBHH-

Bme» oT cHoB «HxcHBmx»; nocHeHHHe c HacTynHeHHem xpHcTHaHcTBa npeBpaTHHHch B cHm «o6maHnHBme», nocmHaemme gh51BoHom.

B exemplum, xcaHpe, rHe mopaHh BmBoHHTc51 oT npoTHBHoro, rHe paccxa3mBaeTc51 o npocTynxax oTHeHhHmx rpeinHHxoB, Ha6m npeHocTepenh HoHeil oT cHeHoBaHH51 Hx HypHomy npHmepy, 6yHyT, HanpoTHB, noxa3aHm B ocHoBHom cHoBHHI1m, H3HHinHe HoBep51ontHe cHoBHHeHH51m H no3BoH5110ntHe o6maHmBaTh ce651 H cHam, H Tomy, xTo Hx nocHaH, Ha6m nory6HTh Hx⁷⁸.

B nepBoil TpeTH VII B. 14cHHop CeBHHhcxHil paccyxcHaeT o cHoBHHeHH51x B VI rHaBe III xHHrH cBoHx Суждений (Sententiae), 6mBineil, no cHoBam 31Caxa 0:1:0oHTeHa, npeHBecTHHueil cpeHHeBexoBmx сумм; npHmenaTeHhHme paccyxcHeHH51 HcHHopa, o3arHaBHeHHme Об искушении сновидениями (De tentamentis somnorium), yHanHo BocnpoH3BeHeHm coBpemeHHmm H3HaTeHem. gaHHa51 rHaBa nomenteHa mexcHy rHaBoil О дьявольских искушениях (De tentationibus diaboli) H rHaBoil О молитве (De oratione); moHHTBa cnHTaHach npH3HaHHmm HexapcTBom oT cHoBHHeHHil⁷⁹.

HcHHop noxa3mBaeT HemoHoB, HacmHaiontHx cHoBHHeHH51 Ha cn51ntero neHoBexa («oHH oxpyxcatoT ero BHHeHH51mH, nTo6m 3anyraTh ero H ycTpainHTh... noBepraioT ero B 6ecnyBcTBeHHoe cocTo51HHe...»; per visionem conturbant, ut formidolosos et timidos faciant... per soporem conturbant...), H yTBepxcHaeT, nTo 3Ho6Hme HemoHm nocmHaioT HoH51m cHm-HaBaxcHeHH51 H cHm-HcxyineHH51 (variis illusionibus intentantes). ToHhxo cB51Tme — H B 3Tom HcHHop cHeHyeT 3a I'pHropHem BeHHxHm - moryT ycTo51Th nepeH cHamH-HaBaxcHeHH51mH (illusionum vanitates despiciunt...). 3aTem licHHop BocnpoH3BoHHT THnoHorH10 FpHropH51 BeHHxoro: oHHH cHm poxcHeHm neHoBenecxHm TeHom — oT nepeHacmnteHH51 (ex saturitate) HHH oT HcTonteHH51 (seu inanitione), HpyrHe BHHeHH51, xoH 51BH5110Tc51 HaBaxcHeHH51mH, nopoxcHeHm HenHcTmmH HyxamH, To ecTh HemoHamH. EcTh ente cmeinaHHme (permiste) cHoBHHeHH51, nopoxcHeHHme 6HeHHem H HaBaxcHeHHem HHH xce 6HeHHem H oTxpoBeHHem. Pa3ymeeTc51, cyntecTByoT «npaBHHBme» cHm (Quamuis nonulla vera sint somnia), Ho ecTh Taxxce cHm, co3HaHHme Hyinoil (mentes enim non nunquam ipsae sibi somnia fingant).

CHeHoBaTeHhHo, x cHoBHHeHH51m HaHo oTHocHThc51 xpailHe ocTopoxcHo H c HeHoBepHem. gaxce x npaBHHBmm cHam «He cToHT oTHocHThc51 HerxoBepHo, H6o oHH poxcHaJoTc51 H3 pa3HHnHoro poHa (DaHTa3Hil, a mm peHxo o6pantaem BHHmaHHe Ha Hx npoHcxoxcHeHHe. HeHh351 6e3oroBoponHo HoBep51Th cHoBHHeHH51m, H6o BcerHa ecTh onacHocTh,

nTo cHoBHHuta BBoHHT B 3a6HyxcHeHHe CaTaHa...». HyxcHo «npe3HpaTh» cHoBHHeHH51, Haxce xorHa oHH oneHh npaBHonoHo6Hm, Tax xax HeHh351 HcxH10naTh Toro, nTo oHH npoHcxoH51T H3 HaBaxcHeHHil, B xoHx HemoHm moryT cmeinaTh npaBHy c Hoxch10, Ha6m o6maH Hx yHaHc51. Kax cxa3aHo B EBaHreHHH oT MaT(De51 (XXIV, 23): «TorHa ecHH xTo cxaxceT: BoT 3Hech XpHcToc HHH Tam, — He BephTe» (Si dixerint vobis, et ita evenerit, non credatis).

RHHxce x xoHny licHHop paccyxcHaeT o cHaHocTpacTHmx cHax. EcHH oHH Bo3HHxalOT npoTHB BoHH cn51ntero, To cHe He rpex, Ho, xax nante Bcero 6mBaeT, cHm 3TH Bcero HHinh BocnpoH3BoH51T Honh10 Te o6pa3m, xoHmH cn51ntHil HacHaxcHaHc51 HHem; B 3Tom cHynae cHoBHHett coBepinaeT rpex. HonHme noHH1011HH, npHxoH51ntHe xax pe3yHhTaT 3THx cHoBHHeHHil, — 3To rpex, H cHoBHHett, npo6yHHBinHch, HoHxceH cmmTh Hx cBoHmH cHe3amH.

TaxHm o6pa3om, Hecnoco6HocTh IlepxBH HaTh xpHcTHaHHHy xpHTepHH HH51 onpeHeHeHH51 npoHcxoxcHeHH51, a cHeHoBaTeHhHo, H otteHxH cHoBHHeHHil BeHeT x Tomy, nTo cHoBHHett HoHxceH cam HaBaTh oTnop cBoHm cHam. XpHcTHaHcxoe o6ntecTBo paHHero cpeHHeBexoBh51 — 3To o6ntecTBo 6poineHHmx Ha npoH3BoH cyHh6m cHoBHHuteB. ArHTauH51 npoTHB cHoBHHeHHil npocxaHh3mBaeT Haxce B HHTyprHo. B naBenepHHx moHHTBax, B rHmHe Те lucisante terminum, npHnHcmBaemom cB51Tomy AmBpocHo, noeTc51: Procul recedant somnia et noctium phantasmata (TIa oTcTyn51T cHm H npH3paxH HonH).

Ho ecHH TeopeTHnecxHe BmxHaHxH, oTHoc51ntHec51 x cHoBHHeHH51m, npeHcTaBHeHm cxyHHo H Hoc51T B ocHoBHom HeraTHBHmil xapaxTep, To рассказов o cHoBHHeHH51x cTaHoBHTc51 Bce 6oHhine H 6oHhine, HmH H3o6HHyeT H ItepxoBHa51, H arHorpa(DHnecxa51, H/HHH HHHaxTHnecxa51 HHTepaTypa.

He BHaBa51ch B noHpo6HocTH, 51 npocTo HeHal.° oTcmHxy x BeHHxoHenHomy cnHcxy cHoBHHeHHil, ynom51HyTmx B Диалогах FpHropH51 BeHHxoro, cocTaBHeHHomy oTtom AHaHh6epTom He Borюa (Dialogues, t. III, Sources chrétiennes, n. 265, 1980, pp. 357-359).

CHanaHa nepenHcH51oTc51 cHm, «npeHBentaiontHe rp51HyntHe co6mTH51», Bcero Hx TpHHttaTh TpH; BocemHaHuaTh H3 HHx npeHcxa3mBaioT cmepTh cHoBHHua, xoTopmil B Hec51TH cHyna51x H3 BocemHaHuaTH 51BH51eTc51 «npopoxom», To ecTh cB51Tmm. He BcerHa yTonH51eTc51, B xaxyo (Dopmy o6HeneHo 3To 51BHeHHe,

подобно оно видению или же сну, увиденному спящим. Но чаще всего упоминание ночи как временной рамки или использование термина revelatio (откровение) явля-

ется необходимым уточнением, которое свидетельствует о том, что речь идет о «правдивом» сновидении. Получение во сне известия о собственной скорой смерти является одним из характерных эпизодов онирической автобиографии святого. С другой стороны, святые, упомянутые в диалогах, в изобилии удостоены «правдивых» снов и божественных «откровений». Но они также умеют и противостоять снам-искушениям, насылаемым Дьяволом. Такой выдающийся святой, как святой Бенедикт, которому посвящена вся II книга Диалогов, часто удостаивается привилегии видеть Сатану в ясных видениях, а не потаенно или во сне: «Non occulte vel per somnium, sed aperta visione eiusdem patris se oculis ingerebat» (Диалоги, II, VIII, 12). Отец Вогюэ различает также видения блаженных (ангелы, сверхъестественные существа, однажды Господь, однажды Иисус, однажды Дева Мария и сопровождающие ее, а также святые Петр, Петр и Павел, Интикус, Ювенал и Элевтер, папа Феликс, Иона, Иезекииль, Даниил, Фаустин), видения душ, видения предметов (в потустороннем мире, небесные знамения в этом мире, облако над скинией, дорога, ведущая с земли на небо, светящиеся явления), сны и ночные видения, воспринимаемые главным образом блаженными.

К числу онирических видений следует присоединить рассказы о хождениях в потусторонний мир, множащиеся под влиянием иудео-христианской апокалипсической литературы первых веков; обычно рассказы эти начинаются с сообщения о том, что визионер-сновидец покидает свое тело (eductus e corpore). Так случилось с солдатом Стефаном; смертельно раненный, он приготовился отдать Богу душу, но тут получил возможность совершить хождение в загробный мир, где он увидел мост, который и описал, когда, против всяких ожиданий, вернулся к жизни (Диалоги, IV, XXXVII, 8 sqq.). Когда надо дать понять, что речь идет об определенном типе визионерского сновидения, употребляется специальный термин revelatio (откровение) (ibid., IV, 38, 1). К сновидениям, которые отец Вогюэ относит к категории «сны и ночные видения», следует добавить некоторые из тех «чудес», которые он помещает в ряд «видений», хотя, на мой взгляд, те видения, которые, как он сам уточняет, совершаются «напрямую», «при ярком свете» (aperte), следует исключить из области визионерских сновидений.

Отметим, однако, что стремление поучать на примере участи как проклятых, так и блаженных, позволило проникнуть в ряды дозволенных воскресших покойников, преимущественно святых, некоторому количеству недостойных выходцев с того света. Подтверждение этому можно найти в главе LUI книги IV Диалогов, свидетельствующей о расцвете в христианской литературе раннего Средневековья рассказов о сновидениях, облекшихся в форму красочных и поучительных историй.

В частности, в них мы видим, как с помощью сновидений делаются попытки ограничить погребение мирян в церквах. Исполнить эту задачу призван персонаж, непосредственно связанный с церковной средой, — церковный сторож (custos ecclesiae), человек скромный и, несомненно, из мирян; ему даруется откровение, «божественное» видение, дабы он поставил его на службу практическим нуждам церкви.

Но, быть может, самым поразительным в снах и видениях, рассказанных Григорием Великим, является та их часть, где говорится о спасении, то есть о смерти и загробном мире. Так перед сновидением постепенно открывается новая сфера функционирования — потусторонний мир; сновидение, видение становится средством перемещения, способом схождения в загробный мир. Тематическая область сновидений сужается, зато раскрывается новая обширная область, где сновидение, подобно стоящему на узком мосту в загробном мире, встречается с Раем и Адом⁸⁰. в) Монастырь: местопребывание привилегированных сновидцев.

В христианской онирологии мученики, а за ними святые рано получили статус образцовых сновидцев; в период раннего Средневековья круг привилегированных сновидцев был расширен за счет включения в него менее совершенных и еще не обретших небесной славы обитателей монастырей; в закрытой — по крайней мере теоретически — монастырской среде, обитатели которой не просто обладают авторитетом, но, можно даже сказать, служат образцами, в этом уголке земного рая, где находят временное пристанище ангелы, появляются сновидцы­избранники, порождающие сновидения, рассказы о которых становятся достоянием литературы и пастырей-проповедников. От Кассиана в Марселе и до Беды на Британских островах, с V в. и по VII—VIII вв., рассказы о

сновидениях множатся и обрастают подробностями. Цензуру этих историй осуществляют сами мона-

шеские ордена и Церковь, однако на деле их слушают, сочиняют, дополняют и воспроизводят в самых широких кругах. Иоанн Кассиан привозит с Востока не только рассказы о тамошнем монашеском благочестии, но и истории о сновидениях, увиденных отшельниками и пустынножителями. В скрипториях (Scriptoria) читают, переписывают, осмысливают и комментируют сновидения из Писания и агиографических сочинений, вместе с Бедой Достопочтенным и его англосаксонскими собратьями в монастыри проникают кельтские и варварские волшебные истории, будоража воображение монахов и порождая новые сны. Молодые монахи, братья-послушники, светская familia приносят в монастырь сновидения, порожденные устной культурной традицией, фольклором. В монастырях тщательно следят за тем, какое духовное богатство выносят за его стены монахи, отправляющиеся в паломничество, поступающие на службу к епископам или высокопоставленным мирянам; сновидческие рассказы, предназначенные для проповедей, проходят определенный отбор. Беда играет основную роль в распространении и успехе видений о потустороннем мире. Эти видения в основном и пополняют сокровищницу снов. Когда в результате роста городов, григорианской реформы, эволюции монашеской жизни, появления нищенствующих монашеских орденов монастырская жизнь станет более открытой и монастырское уединение будет нарушено, собрание монастырских сновидений будет пущено в оборот для использования его в новых теориях и практиках христианского толкования снов в обновленном обществе, в котором мир воображаемого также претерпит глубокие изменения.

3aKJ1104eHlie B позднеантичный период и в Средние века важную роль в мире воображаемого людей, живших на берегах Средиземного моря, а затем в христианском мире (по крайней мере, в западном) сыграли два долговременных феномена, относящихся к сновидению и его толкованию. Оба феномена, наметившихся еще в иудейской Древности и греко-римской Античности, окончательно утвердились с наступлением христианства.

а) Манипулирование сновидениями и их отторжение.

Сновидения, как и сексуальность, подвергались всеобъемлющей церковной цензуре, от которой мы до сих пор еще полностью не освободились и которая — с какой стороны ни посмотреть — открыла дорогу психоанализу. По причине своей некомпетентности я не дерзнул вторгнуться в эту область, однако в настоящем очерке по истории онирологии обращение к научному психоанализу мне кажется необходимым. Во всяком случае, «сновидение и страх» составляют пару, исторически сложившуюся и выросшую из христианской религии страха, расцвет которой и корни, уходящие в далекое прошлое, прекрасно представил Жан Делюмо. Через дьяволизацию сновидение становится частью синдрома «презрения к миру» (contemptus mundi), неутомимо насаждаемого монахами раннего Средневековья. Не случайно молодой кардинал Лотарь, ставший впоследствии папой Иннокентием III, целую главу своего трактата О презрении к миру, написанного около 1196 г., посвящает «страху перед снами»: на волне великих перемен, знаменовавших переход от XII столетия к XIII, сновидения впервые были выпущены из-под контроля на свободу. В этом мире, который превратился в сплошное кошмарное видение, мучимому неврозом христианину даже ночь не приносит покоя; человек доведен до состояния Иова в тяжелейшие минуты посланных ему испытаний. Отражая всеобщие настроения, будущий папа пишет: «Время, отведенное отдыху, даровано нам не для того, чтобы предаваться покою: сны наводят ужас, видения осаждают со всех сторон»⁸¹.

Однако создается впечатление, что сновидения образуют систему определенной контркультуры, и онирический протест вновь соединяется с протестом еретическим. Крестьянин из Шампани по имени Леутар стал, по мнению Рауля Глабера, первым «народным» еретиком, который после наступления тысячного года, заснув на своем поле, увидел видение. Эмманюэль Леруа Ладюри показал гипнотическое действие сновидений на катаров из деревни Монтайю⁸².

б) Сновидение и личность.

Бесспорно, интерес историка к снам связан прежде всего с тем, что сновидение — феномен коллективный. Напомню, сославшись на Хенигсена, что «эпидемии сновидений» были отмечены даже в XVII в. Сновидение вписывается в социальные и культурные рам-

ки любого общества; оно также является одним из основных путей самоутверждения личности. позднеантичую эпоху мы видели рождение жанра онирической автобиографии. Со време язычника Элия Аристида и епископа Августина жанр претерпевает последовательные изменени приведшие к появлению в начале XII столетия онирической автобиографии бенедиктинског аббата Гвиберта Ножанского. Расширение сферы функционирования сновидений тесно связано волной путешествий в загробный мир и возросшим значением unaueuayanbnoeo cyaa сразу ж после смерти.

В заключение я не стану возвращаться ни к тому, что было написано ранее II—VII вв., ни к текст Иннокентия III, а приведу передовую мысль, высказанную Гераклитом во фрагменте 89: «Дл бодрствующих существует единый и всеобщий космос [из спящих же каждый отвращается в сво собственный]»⁸³.

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: