 |
Хосров убивает льва во время пира
|
|
|
|
С Ширин гуляет шах меж радостных долин.
Прекрасно все окрест, прекрасно, как Ширин.
Когда желанная — вершина мирозданья,
То место каждое есть место любованья.
И отдыха ища, глядят: невдалеке
Лишь лилии цветут на сладостном лужке.
И, колышками прах в таком раю ударив,
С поспешностью шатер воздвигли государев.
Гулямы, девушки вокруг шатра видны —
Иль вереница звезд блестит вокруг луны?
Сидят Хосров с Ширин и песен внемлют звуку,
Они ведь за ноги повесили разлуку.
Вот кравчий накренил рубиновый сосуд,
И струны говорят: дни радости несут.
Влюбленность и вино! В них — неги преизбыток.
Пьянит царя царей сей смешанный напиток.
И вот внезапно лев скакнул из-за куста,
И в воздух взвил он пыль ударами хвоста.
Как пьяный, бросился к стоянке он с размаха,
И наземь воины попадали со страха.
И, подскочив к шатру и яростью горя,
Сын логовищ лесных взметнулся на царя.
В рубахе, без меча, в свою удачу веря,
Нетрезвый шахиншах опережает зверя.
До уха натянул он лука тетиву —
И грузно рухнул лев: пронзил он сердце льву.
Льва обезглавили. И вскоре светло-бурой,
Умело содранной все любовались шкурой.
И повелось в стране с Хосрововых времен:
Хоть пиршествует царь — меч сохраняет он.
Хоть мощен был Парвиз, как лев пустыни дикой,
Но был владыкой он — медлительны владыки.
В хмелю он победил своим уменьем льва.
Не хмелем славен стал, а одоленьем льва.
И эту крепкую, приученную к луку,
Спасенная Луна поцеловала руку.
Как розовой воды коснулся сладкий рот.
И рот в ладонь царя горсть сахара кладет.
С прекрасных уст печать уста царя сломали,
|
|
|
Чтоб не ладони сласть, а губы принимали.
Поцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед!
Вот поцелуев край, куда наш путь ведет».
Тот поцелуй гонцом был первым, чтоб второго,
Такого же, ей ждать от жадного Хосрова,
Но хоть и множество мы выпьем ночью чащ,
Все ж чаша первая милей всех прочих чащ.
О хмель, что нам испить дают впервые чаши!
Что нам привычных вин неогневые чаши!
При первой чаше мы восторг найдем в вине,
Испив последнюю, печаль найдем на дне.
И роза первая среди весенних станов
Благоуханнее десятка гюлистанов.
В жемчужнице зерну отрадно первым быть.
Что зерен перед ним последующих нить!
И мало ли плодов мы сладостных встречали,
И что же! Каждый плод нам сладостней вначале.
И вот напиток нег обжег влюбленным рот, —
И отвели они поводья всех забот.
Спеша к безлюдному чертогу или лугу,
Как молоко к вину, тянулись друг ко другу.
Так руку за добром протягивает вор,
Увидевши, что страж смежил беспечный взор.
И за врагом они одним следили глазом,
Другим они к цветам тянулись и к алмазам.
Лишь на мгновенье враг позабывал свой страх.
Они лобзание хватали второпях.
Когда в руках Ширин вина не примечалось, —
То птица райская к ее устам не мчалась.
Когда ж она была беспечной от вина,
То и на ней была любовная вина.
Так мощно он сжимал ее в объятье рьяном.
Что горностай ее в шелку скрывался рдяном.
Так рот его впивал атлас ее щеки,
Что меж румяных роз возникли васильки.
Тогда, из-за стыда пред синими следами,
И по небу Луна шла синими садами.
Держа в час трезвости и в ночи пьяных гроз
Белила в скляночке, подобно розе роз.
Хосров и Ширин остаются одни
Весной, в такую ночь, каких у нас немного.
Блеснул блаженства лик, судьбы пришла подмога,
В день обратила ночь высокая луна:
Ведь чашу подняла огромную она.
|
|
|
И в лунном пламени — о света переливы! —
Вновь полилось вино под зыбкой сенью ивы.
И пересвисты птиц и крики: «Нушануш!»
И где разлуки грусть? Она ушла из душ.
Луна ручью в стихах передавала тайны.
Их ветер толковал — толмач необычайный.
Сад кипарисов-слуг сновал на берегах.
Весенняя пора кипела в их сердцах.
Один не кубок взял, а бубен. У другого
Сосуд с водой из роз. И вина льются снова,
И чаша не один свершила круг, — и сна
Сердца возжаждали от сладкого вина.
И, разрешение спросивши у Хосрова,
Все с пиршества ушли, с веселого, с царева.
И виночерпиям уж не хватало сил.
И дремный дух певцов покоя запросил.
Без соглядатаев укромный пир! Подобен
Он розе без шипов: он сладок и незлобен.
С пути терпения шах удалился; он
Уж загоняет дичь в желания загон.
Он кудри Сладостной своими сжал перстами,
Забывши о перстах, простершихся над нами.
Ее целует он: «Я — в рабстве, ты — мой рок.
Я — птица. Дай зерна. Попал я в твой силок.
Ты прошлому скажи: быть не хочу с тобою.
Упьемся новым днем и новою судьбою.
Здесь только ты да я! Ну, оглянись, взгляни!
Чего страшиться нам? Ты видишь — мы одни.
Горит моя душа! Я жажду благостыни!
Ведь ты — моя судьба; будь ею ты и ныне!
Любовь — плодовый сад, родиться должен плод.
Во мне надежда есть, а в чем ее оплот?
Пускай воздвигнут мост из камня голубого, —
Коль мост непроходим, о нем не молвят слова.
Овечью печень ждет собака мясника,-
Да знает лишь свою: в ней горькая тоска.
И тьма солончаков, казавшихся водою,
Рты жаждущих воды зарыла под землею.
И в чашу для чего смертельный налит яд,
Который сладостью является на взгляд?
Сверлят жемчужину, когда она влажнее.
Сверлить ее потом ведь было бы сложнее.
Молочным следует барашка свежевать —
Его, подросшего, ведь может волк задрать.
Лишь только голубок начнет взлетать высоко, —
Ласк не увидит он: в него вопьется сокол.
Подобной льву не будь, смири ненужный гнев.
Есть руки у меня, чтоб стал смиренным лев.
Хоть горд нагорный путь прыгучего джейрана,
Есть руки длинные у хитрости аркана.
Пускай ветров быстрей газель несется вскачь, —
|
|
|
Собака шахская не знает неудач.
Что родинки беречь, таить под спудом кудри?
Ты, подать уплатив, поступишь всех премудрей.
Купец! Где сахар твой? Знать, сто харваров есть?
Что ж двери на замке, коль сахара не счесть?
Ведь индиго, торгаш, находит спрос; уныло
Не хмурься. Вскрой тюки, будь ты хоть в глубях Нила».
Ответ Ширин Хосрову
И сахар дать ответ ему был нежный рад.
И был ответ его — сладчайший табарзад.
«Я прах, — и пребывать со мной на царском троне
Для шаха значило б — в напрасном быть уроне.
Сочту ль за скакуна я своего осла?
Коня арабского догнать я б не смогла.
И хоть как всадница могу я подвизаться, —
С охотником на львов мне все ж не состязаться.
Моя уклончивость имеет цель, о да!
Кто сахар ест в жару? Не вышло бы вреда!
Остынем, государь! Немного подождать бы,
Чтоб сахар был тебе и мне… во время свадьбы».
Тут на ее губе жемчужинка зажглась.
И змеями она от уст обереглась.
Хоть мысль ее — строга, но клятву дав, иное
Вещала ей душа, в томленьях тайных ноя,
Пусть, рассердясь, она, как острие, остра, —
Не страшно: розы жар — роскошнее костра.
Пусть гнев ее встает жестокой львиной гривой, —
В нем нежный горностай укрыл свои извивы.
Пусть лук ее бровей натянут, — не грозна
Стрела ее очей, а томности полна.
Пусть взор ее — копьё, — ведь круг войны все шире,
Но взор к боям готов и к сотням перемирий.
«Не наноси мне ран», — твердят уста; спроси
Ты их еще разок, услышишь: «Наноси».
Хотя ее уста прикрыло покрывало, —
Но все ж свое ушко она приоткрывала.
Колечко рта сомкнув и отклонив лицо,
Все ж понесла в ушке покорности кольцо.
То прихотливый взгляд ввергал в одни мученья,
То милосердного он полон был значенья.
Лик отвратит, и вот — прельстительна коса.
«Простите лик», — твердит ее спины краса.
Ширин, узрев царя в алчбе кипучей, страстной
И честность в сей игре увидевши напрасной, —
Явила блеск спины, моленья отклони:
|
|
|
Ведь белой серою не загасить огня.
Иль, может быть, явя в стыдливом бегстве спину,
В нем думала зажечь раскаянья кручину?
Не то! Ее спины слоновокостный трон
Напоминал царю, чтоб трон свой занял он.
А может быть, она так поступила, дабы
Он знал, что у любви есть разные михрабы.
Что странного? Одна исчезла сторона,
Сказав: прельстись другой, еще светлей она.
Игра лукавых дев: прогонят с глаз, — и рады
Метать в изгнанников приманчивые взгляды.
Суровый скажет взгляд: «Уйди», — но, погляди, —
Взгляд утешающий сказал: «Не уходи».
«Нет», — молвила, но, глянь, — «да» молвила б охотней.
За это я годов пожертвовал бы сотней!
Ответ Хосрова Ширин
Глядит Хосров: Луна не хочет нипочем
Для страждущего стать внимательным врачом.
Дерзнул он вымолвить: «О нежащая души!
Свои укоры брось. Утихни и послушай.
И ты пила вино, и мне давала пить,
К чему ж мне пьяным быть, тебе же трезвой быть?
Трезва ли ты? О нет, ты в сладостном дурмане.
Ты ведь подобна мне; не думай об обмане.
Где пташка сердца? Где? Признайся, ведь она
Уж соколом любви в копях унесена.
Коль гайну утаить ты в сердце мнишь, — терпенье
Зови: ведь с сердцем ты должна вступить в боренье-
Иль свертывай шатры, — и, протрубив отбой,
Беги с равнин войны к Капелле голубой.
От торга, что мечом ведется заостренным,
Спасаться и бежать дозволено влюбленным.
Ты знаешь: наземь тот повергнется в бою,
Кто не сумел сдержать заносчивость свою.
Ты сердцу своему, что жестко и упорно,
Дай приказание быть нежным, хоть притворно:
Коль скажет мне: «Я друг», — за друга и приму.
Мне — будет радостно, не горестно ему.
Шутя предсказанный, благой удел сбывался
Нередко. В добрый час ряд нежных дел сбывался.
Сказал один мудрец в далекие года:
«Себе отрадное предсказывай всегда.
Коль устрашишься бед — прийти поможешь бедам,
Предскажешь доброе — оно возникнет следом».
Пусть твой рубин мне даст один лишь поцелуй.
Коль он запретен Мне, его мне не даруй.
Но и молить о нем, губительна и яра,
Ты запрещаешь мне! Я в пламени пожара.
Мне страшно: раздирать свой завтра будешь лик,
Сразив влюбленного, что в горести поник.
И кровь моя хватать тебя за полы станет:
Кровь страстных не умрет и в просьбах не устанет.
Скажи мне: если ты быть нежной не склонна,
И в поцелуев счет игра тебе странна,
И целовать твой рот я не дерзаю строгий,-
Так что ж мне целовать, рукав твой иль пороги?
Мне поцелуй на срок — ведь я не нищий — дай.
О рте не говорю: для пробы пищи дай!
|
|
|
Дав поцелуй один, взамен получишь десять.
Торговля добрая! Всей прибыли не взвесить!
Харвары сахара припрятала к чему?
Открыла б лучше дверь стремленью моему!
Все разрешишь — на все получишь разрешенье,
Всего лишишь — сама изведаешь лишенья.
Пусть из ключа воды взял много водонос,-
Ключ, вечно льющийся, ущерба не понес.
Я — туча, влага — ты; не слит ли я с тобою?
И со своей душой готовиться ль мне к бою?
Индиец дерзостный твой локон: в свете дня
Нагрянув, начисто ограбил он меня.
Коль не управлюсь я с твоим индийцем черным,
Сам, как индиец-вор, я стану непокорным.
Хоть будет с топором к тебе ломиться вор, —
Лишь крикнешь на него — уронит он топор.
Но руку молодцу ведь не отрубят? Гладко
Все у него идет: есть воровская хватка.
Ты локона аркан на шею мне набрось,
Хоть дичью тощею разжиться довелось.
Будь покупателем — тебе продам я душу.
Будь кравчим — и вовек я пира не нарушу.
Тебя узрев, сдержать пыланье не могу.
Светильник дружбы я горящим берегу.
Кольцо твоих кудрей пусть на ухо мне ляжет!
Я — раб. Пускай твой рот купить меня прикажет.
Вести лобзаньям счет — вот сладостный удел!
Лобзанья дай! Считать их так бы я хотел!
Приди, чтоб вместе мы вступили в двери счастья.
Мы станем счастливы! Судьба полна участья.
Так сладостно дышать в сегодняшнюю ночь!
День завтрашний — в пути, его не превозмочь.
Платить наличными нам эта полночь рада.
Ждать одолжения грядущего не надо.
Брось локоном играть! Со мною поиграй.
Мне руку помощи сегодня ночью дай.
Я сердцем изнемог, меня здоровым сделай.
В свой райский сад принять меня достойным сделай.
Ты сладостней души, ты — радости поток!
Тебя в объятьях сжать мне предназначил рок.
Что сладостнее — уст иль ног твоих касаться?
Все может в сладости и в прелести равняться.
Все тело сладостно, и все влечет уста!
Да! Названа «Ширин» была ты неспроста!
Так сладость расточай, ликуя, не с оглядкой!
Не Сладостная ты, коль быть страшишься сладкой!»
Хосров умоляет Ширин
И видит шах: Ширин, его слова проран,
Не кротко говорит, забыв свой кроткий нрав.
Он молвит: «О Луна, горящая, высоко!
Упрек друзей — не зло; страшусь ли я упрека?
Но как хвалить людей, в которых сердца нет,
Которые молчат молениям в ответ?
Я лишь к тебе стремлюсь, о Сладостной мечтая:
Любого поборю, тебя приобретая.
Я вижу: локон твой меня опутал. Ты —
Победу празднуешь, я — рухнул с высоты.
Ты клятвы не нарушь. Об этом ли толкуем?
Ты отрезви меня одним лишь поцелуем.
Хоть молви, что ко мне придет счастливый век:
«Хоть мертвым да пойдет на волю Мубарек».
Свиданий розами наполни мне кошницу.
Разлука стелет мне на ложе власяницу.
Пусть розы наших встреч мне свой шербет сулят!
О ты, цветник! Даруй ты мне хоть аромат!
В руке — твой локон; ты, опьянена, — причина
Того, что горькая умчалась прочь кручина.
С тобою пью вино — как радости не быть?
Ты здесь — ну как с тобой и сладости не быть?
Ты здесь — и золотым становится мой пояс,
И счастье светит мне, на радость не скупое,
Со мной расстанешься, что камень со змеей, —
Без розы буду я, ты- без колючки злой.
Коль сеть мою поправ, помчишься по раздолью, —
Расстанусь с головой, ты — с головною болью.
Вот сердце! На, бери! Коль хочешь, можешь съесть!
Я думал: друга нет, теперь я вижу — есть!
Когда твой светлый лик мне сердце жечь не будет,
Я сердце сохраню, но свет оно забудет.
Коль требовать мой глаз взаимности начнет,
Пускай мучительный почувствует он гнет.
Но если от тебя моя душа в истоме
Уйдет — невеста к ней придет лишь только в дреме.
Коль ты теперь пошлешь мне хоть один укор, —
Один твой волосок пресечь сумеет спор».
Уснул он, прошептав любовных слов немало,
И локон Сладостной рука его сжимала.
…Лишь кубок небеса пустили круговой,
Напиток пурпурный расплескивая свой,
Проснулся государь и кубок поднял снова.
Еще вчерашний хмель бродил в уме Хосрова.
И ухватила вновь его за полы страсть,
И пламени опять его зажала пасть.
Забушевал огонь вскипающей отравы,
Как будто бы напал на высохшие травы.
Ширин он сжал, сказав: «Я медлить не хочу».
Он будто на тахту натягивал парчу.
Спасен онагра бок от жадной львиной пасти:
Находчивой не быть у сильного во власти.
И, распалившимся увидевши царя,
«Не надо, — молвила, — безумствовать, горя.
Что распалять себя? Ведь жребий незавидный
Мне сделаться, о шах, в твоих глазах бесстыдной.
Нехорошо, что ты таким огнем объят:
Ведь с разогретых роз чуть веет аромат.
Коль господин с рабом в своих речах не сдержан,
Соблазнам дерзостным его слуга подвержен.
Зачем пытаешься с рабами рассуждать,
Коль надо промолчать иль наказанье дать?
Царь, ежели под ним царевый конь хромает,
Как нужного достичь, смутись, не понимает.
Когда минует срок твоей невзгоде, — верь,
Тобой любимое к тебе ворвется в дверь.
И пьяный для очей разумных не находка,
Коль с чашей он сидит, а на ногах — колодка.
Ты к царству устремись, а я невдалеке,
Ты в руку власть возьми, а я в твоей руке.
Венчанный! Без твоей быть не хочу я чести.
И честь твоя, и я — мы быть желаем вместе.
Честолюбива я, и под ноги тебе
Повергну душу. Я — верна твоей судьбе.
Возрадуйся, ведь ты откроешь двери власти.
Ликуй, твой светел рок, минуют все напасти.
От царственных удач к любви пойдет стезя.
В тревоге отыскать сокровища нельзя,
С терпеньем ты найдешь все, что тебя чарует,
В покое обретешь ту, что покой дарует.
Язык, потом — слова; глаза, а после — свет.
Поднимется лоза, вино приходит вслед.
Не в яростном жару у мудрых дело зреет,
«От жаркой беготни козел не разжиреет».
Не должно мне, о нет, в изгнании твоем
Быть прихотью твоей, с тобою быть вдвоем.
Могу ли дружбою связаться я нестрогой,
Быть другом, что ведет недоброю дорогой?
Пусть ты и власть твоя- вы будете друзья,
Тогда, о шахиншах, с тобой сдружусь и я.
Боюсь, что коль во мне одна твоя услада, —
Меж царством и тобой останется преграда.
Коль будешь возвращен к могуществу судьбой, —
То буду я, увы, утрачена тобой.
Наследьем древним был весь мир в роду Хосрова.
Ему ль наследьем стать наследника другого!
Ты хочешь мир схватить — не медли же, не стой!
Завоеватели владеют быстротой.
Чреда верховных дел идет путем размерным,
Но царство должно брать ударом быстрым, верным.
В любого шаха ты попристальней вглядись, —
Решеньем быстрым он в свою вознесся высь.
Ты юн, и мощен ты, ты создан для державы.
Ты родом царственен, прекрасный, величавый.
Стреножена страна: сбрось узы мятежа.
Очнись, и робкий враг покается, дрожа.
Индийца, что, напав, твои поклажи вырвал,
По-тюркски твой венец в мгновенной краже вырвал,
Ударь мечом — и прочь отпрянет голова!
Да канут все следы былого колдовства!
Рука царя, что все добудет в жизни нашей,
То быть должна с мечом, то с пиршественной чашей.
Ты должен меч поднять и кликнуть клич; ведь шесть
Пределов мира есть, и войска в них не счесть.
Удача, вымолвив: «С Хосровом рядом встану», —
Направит камень твой ко вражескому стану.
Иль руку приложу я к делу твоему,
Иль руки за тебя в молитве подниму».
|
|
|
