Глава 9. Русская православная церковь за границей

 

После второй мировой войны за рубежом наблюдается проявление определенной лояльности как по отношению к советскому режиму, так и к Московскому патриархату. Великая победа (а также использование в советской армии элементов дореволюционной формы и введение офицерских званий) казалась проявлением русского национального возрождения и покоряла подчас самых правых консерваторов, у которых воинские традиции романтического патриотизма возобладали над политической оценкой советской марксистской системы. Решающим было и появление делегаций епископов из России. Тысячи русских эмигрантов во Франции, Китае, Маньчжурии и других странах вступали в "Общество советских патриотов", получали советские паспорта и добивались возвращения на родину. Но было разрешено вернуться лишь небольшой горстке, поскольку они были полезнее для Москвы на Западе, где вели просоветскую работу среди эмигрантов и способствовали дальнейшим церковным разногласиям и расколу, умножая и укрепляя приходы и епархии Московского патриархата.

Из первого состава Карловацкого синода войну пережили только два митрополита в Европе — Анастасий и Серафим. Трое других епископов умерли в эвакуации (из Белграда сначала в Карловы Вары в Западной Чехословакии, а затем в Мюнхен). Что касается Гермогена, то он создал марионеточную Хорватскую православную церковь при фашистском режиме усташей в Загребе и был позднее казнен югославскими партизанами И.-Б. Тито. Архиепископ Иоанн (Шаховской) так оценивал действия Гермогена: "Удар для Православной церкви Сербии, сильно пострадавшей во время войны. И это после того, как сербская церковь великодушно приняла под свое покровительство епископов Карловацкого синода"1. В Китае даже стойкий "карловацкий" архиепископ Иоанн (Максимович) Шанхайский долгое время колебался, причем при отсутствии прямой угрозы советских войск или насильственного возвращения на родину, и даже "некоторое время убеждал свою паству принять московское управление"2. Что касается четырех других карловацких епископов в Маньчжурии и Китае (включая архиепископа Димитрия, отца будущего правящего митрополита новокарловацкого "Синода за границей" Филарета), все они 26 июля 1945 г. обратились в Московский патриархат с просьбой принять их вновь под свою юрисдикцию. Больше того, по случаю "советской победы над Японией" в сентябре 1945 г. они направили поздравительную телеграмму Сталину: "Да благословит и укрепят Вас Господь, дорогой Иосиф Виссарионович, на дальнейшие труды на благо нашей Родины и даст Вам сил и здоровья на многие и многие лета!"

На это Сталин ответил: "Прошу передать православному русскому духовенству и верующим города Харбина мои привет и благодарность за заботу о детях и о семьях Красной Армии"3. В Европе также даже самые правые из "карловчан", как архиепископ Серафим (в Болгарии) и митрополит Серафим (Лукьянов) в Париже, перешли в Московский патриархат, подобно тому как это сделал еще до войны их предшественник Вениамин (Федченков), первым выступивший за создание всезарубежного эмигрантского управления церкви за границей. "Синод за границей", воссозданный в Мюнхене, уцелел лишь благодаря громадному притоку новых эмигрантов из СССР после войны. Епископы белорусской и украинской автономных церквей военного времени присоединились к митрополитам Анастасию (Грибановскому) и Серафиму (Ладе), составив новый епископский синод в Мюнхене в 1946 г. Но тяжелейший урон евлогиевской церкви в Париже причинил сам митрополит Евлогий4.

Совершенно иным было положение в Америке. Через пять лет после окончания войны Соединенные Штаты также стали местом пребывания карловацко-мюнхенского синода, противопоставившего себя местной Русской православной греко-кафолической (миссионерской) церкви Америки, обосновавшейся здесь с конца XVIII в. Однако эти вопросы требуют отдельного разговора, пока же вернемся к делам эмигрантской церкви, как мы их оставили в 1927 г.

 

Церковь за границей с 30-х гг. до настоящего времени

Пути митрополита Евлогия и Карловацкого синода разошлись в январе 1927 г., когда карловацкие епископы "низложили" Евлогия и запретили евхаристическое общение с ним под предлогом, что он якобы учинил раскол, демонстративно покинув архиерейский собор в 1926 г. Этот акт был реакцией митрополита Евлогия на попытку карловчан отлучить от него германское благочиние и превратить в отдельную епархию епископа Тихона, которого Евлогий под давлением Карловацкого синода был вынужден в свое время утвердить викарным епископом. Евлогий утверждал, что, поскольку на Западную Европу он был назначен патриархом Тихоном, а не Карловацким синодом, последний не имеет права вмешиваться в дела его епархии и его участие в синоде является чисто добровольным, "на равных", а не актом подчинения синоду5.

Каноническое разрешение этого вопроса было получено от Вселенского патриарха, к которому Евлогий обратился как к высшему судье в споре с другими православными епископами: "Акт Вашего отлучения; так же как и всякое другое деяние так называемого епископского синода за границей, не имеет канонического обоснования, потому что такового не имеет и самое существование данного самозванного собрания как органа управления". Решение Константинопольского патриарха было поддержано патриархом Александрийским, Греческой церковью, а также правящими епископами Литвы, Латвии и Финляндии6.

Настоящее постановление Вселенского патриарха могло послужить одной из причин второго обращения Евлогия в Константинополь в конце 1930 г. Евлогий находил каноническое оправдание своих действий, позволяя любому епископу обращаться к чужеземному патриарху за разрешением спора с ним самим. Однако знаток канонического права Сергей Троицкий указывает, что в правиле 17 четвертого Вселенского собора упоминается о возможности обращения к постороннему патриарху за разрешением недоразумений лишь по согласию обеих тяжущихся сторон. Так что, строго говоря, односторонние действия и Евлогия, и Константинополя были неканоничны.

Иерархическое подчинение западноевропейской епархии Евлогия Константинополю было расценено карловчанами как "продажа себя грекам". Не без оснований указывали они, что сама каноническая последовательность Вселенского патриархата была весьма подозрительной. Так, некогда Константинополь незаконно вмешался в конфликт Святейшего патриарха Тихона с обновленцами и неканонически признал обновленцев как Русскую православную церковь, за чем последовало церковно-административное преследование в 1923—1924 гг. архиепископа Анастасия, имевшего в то время резиденцию в Константинополе, за то, что он поминал за литургией Святейшего патриарха Тихона и в своих проповедях обличал большевиков7. Таковы были поступки патриарха Григория VII, уповавшего на поддержку Советами его шаткого положения в Турции после греко-турецкой войны. В 1927 г., как мы уже упоминали, патриарх Василий III признал Сергия и возглавляемый им Синод в качестве Русской церкви, но, подобно своему преемнику Фотию II, продолжал также братское общение и с обновленцами. Двуличность политики Вселенского патриархата стала главной причиной отказа Сергия от участия в просиноде, т. е. в предварительных заседаниях по подготовке православного Вселенского собора, намечавшихся первоначально на июнь 1932 г., для участия в которых были приглашены и патриаршая и обновленческая русские церкви. По примеру России от участия в просиноде отказались также румыны, сербы, киприоты и афинская церковь — так что провалился весь замысел собора". Неканоничность действий самого Константинопольского Вселенского патриархата сделала обращение Евлогия также уязвимым с точки зрения каноничности. Впрочем, сомнительным было и создание Константинополем в 1920 г. самостоятельного протокарловацкого Высшего церковного управления русских эмигрантов; однако этот вопрос карловчане старались обходить9.

Сами члены Карловацкого синода, и в особенности митрополит Антоний, мало уделяли внимания собственным запрещениям. Свидетельством этого является частное письмо престарелого митрополита Евлогию с приглашением приехать в Белград и уладить недоразумения "даже при нынешних обстоятельствах", т. е. признавая как статус-кво подчинение Евлогия Константинополю. Затем последовала телеграмма архимандрита Виталия с приглашением на его епископскую хиротонию в Белграде; такую же официальную телеграмму направил Евлогию Антоний. "Странное противоречие, — замечает Евлогий, — карловчане запретили меня в служении, а теперь приглашают на церковные торжества". Дальше приводятся некоторые обстоятельства его последовавшего за тем визита. Одряхлевший Антоний был приветлив и дружелюбен. Два иерарха прочли друг над другом разрешительные молитвы. Вечером они обсуждали предстоящее совместное служение литургии, но вмешался синод: "Это будет решать синод". Совместное служение было на время отложено, хотя в монархической газете за подписью графа Граббе, секретаря Синода, появилось официальное заявление о скором снятии с Евлогия запрещения.

Евлогий был приглашен на августовское заседание Синода 1934 г., но ответил отказом, заявив, что не может явиться просителем о снятии запрещения, поскольку таковое было незаконным и должно быть снято по инициативе самого Синода. Евлогию следовало подумать об этом раньше, до разрешительных молитв, поскольку, строго говоря, произнесение этих молитв означало признание обоими иерархами своей вины отступничества перед Церковью. Также и все служение церквей, находившихся под рукой епископов-апостатов Антония и Евлогия, следовало признать недействительным. Так что и разрешения греха обоим следовало искать не друг у друга, а у высших церковных авторитетов — митрополита Сергия или собрания русских епископов10. Толкуя каноническое право несколько расширительно, оба митрополита могли бы обратиться за разрешением греха к патриарху Сербии на том основании, что они физически находятся на территории Сербской церкви. Ничего подобного не было сделано. Больше того, последовавшее снятие Синодом запрещения было обставлено как дело всемилостивого прощения Евлогия якобы по личной его просьбе к Антонию и ради блага Церкви, чего на самом деле не было. Немедленно и решительно опроверг Евлогий в прессе и в своих проповедях достоверность такой формулировки, подчеркивая, что и самое запрещение было от начала незаконным".

В ответ карловацкие епископы снова заговорили о том, что Евлогий "продался" Константинополю, и, оказываясь на территории его епархии, намеренно не замечали епископов и священников Евлогия12.

В письмах к Антонию митрополит Евлогий скорбел по поводу происшедшего, в ответ на это Антоний пригласил Евлогия и Феофила Североамериканского на примирительный собор епископов-эмигрантов в ноябре 1935 г. под председательством Варнавы, патриарха Сербии. Евлогий поставил условием, что он останется под юрисдикцией Константинополя, а вся Церковь за границей будет разделена на четыре независимые митрополии с полным самоуправлением: Балканская с архиепископом Ана-стасием, Западноевропейская — с Евлогием, Китайская и Дальневосточная — с архиепископом Димитрием Хайларским и Американская — с митрополитом Феофилом.

На соборе Евлогию был представлен вполне готовый проект "Временного положения", который усиливал власть центра в Синоде (т. е. карловацкого центра), предоставляя ему право назначать правящих епископов в "автономные" районы через голову местной администрации. В то же время значительно расширялась власть епископов на местах. Несомненно, вся эта затея была направлена на ограничение прав таких "ненадежных" митрополитов, как Евлогий и Феофил. Оказавшись один против всех (Феофил присоединился к большинству, а Анастасий обещал выполнять решения Синода), Евлогий нехотя подписал документы, оговорив право себе и своей митрополии оставаться под юрисдикцией Константинополя, впрочем,сотрудничая с Карловацким синодом. Он также потребовал утверждения "Положения" Вселенским патриархом и собственным епархиальным собранием. По настоянию Евлогия были приняты и другие поправки: 1) сослужение священства всех областей эмиграции; 2) осуждение всякой недружественной деятельности священников одной епархии против своих братьев в других епархиях, будь то в печати, речах или проповедях; 3) запрещение открывать приходы карловацкой ориентации на территориях епархии самого Евлогия и Феофила (и наоборот); 4) запрещение утверждать переход священника из одной епархии в другую неканоническим путем.

Епархиальное собрание Евлогия в июне 1936 г. после внимательного изучения "Положения" пришло к выводу, что оно лишает епархию (или, точнее, Западную Европу) всякой автономии. "Положение" не было утверждено. Карловчане вновь обвинили Евлогия в разжигании раскольнических настроений. Одновременно были предприняты усилия с целью лишить Евлогия остававшихся у него приходов в Германии. Однако в силу стечения обстоятельств пришлось заместить епископа Тихона епископом Серафимом (немцем по рождению), о котором Евлогий отзывался как о порядочном, но слабом человеке. Эта активность прекратилась, когда 25 февраля 1938 г. Гитлер издал указ о передаче православной церковной собственности под контроль и управление германского министерства религиозных культов. Последнее передало управление карловчанам. Оно осуществлялось при участии гестапо, которое заставляло священников переходить к карловчанам. Таким образом, к 1938 г. у митрополита Евлогия в Германии оставалось лишь три прихода: в Берлине, Дрездене и Восточной Пруссии13.

Любопытен Следующий документ, присланный автору этой книги архиепископом Иоанном Сан-Францисским (Шаховским) 29 июня 1986 г. Это "беседа" чиновника нацистского министерства церковных дел Гаугга с (тогда еще) архимандритом Иоанном 22 апреля 1948 г., записанная по памяти присутствовавшим при "беседе" И. Ф. Васильевым, скрепленная подписью отца Иоанна — "Верно и точно" — и хранившаяся в архивах Западно-Европейского экзархата. Вот отрывки "беседы": Гаугг пытается заставить архимандрита Иоанна перейти в карловацкую юрисдикцию.

Гаугг:... мы двух церквей не хотим иметь и не допустим. Мы признали Карловацкий синод... и только из этого факта можно исходить и с ним считаться.

Отец Иоанн: С епископом Серафимом у меня хорошие отношения, и с ним возможно литургическое общение... Но... при отсутствии объединения архипастырей я не считаю для себя возможным самовольно вступать в карловацкую юрисдикцию.

Гаугг настаивает и угрожает: Мы не хотим непременно в отношении Вас применить полицейские меры теперь, но к тому идет. Государство должно провести свой закон в жизнь.

Отец Иоанн: Я вполне отдаю себе в этом отчет... но не могу под давлением этого обстоятельства изменить свою основную точку зрения... канонической невозможности... переходить в другую юрисдикцию самовольно... С епископом Серафимом всегда есть возможность сослужения... (поддержания) модус вивенди.

Гаугг: Нас не интересует литургическое сослужение, и не о модус вивенди идет речь, но о включении в карловацкую юрисдикцию. Правительство... заботится о Православной церкви, построен прекрасный храм.

Отец Иоанн: Мы в России имели много великолепных храмов, но Господь все их взял у нас и попустил уничтожить, ибо мы внутренно не заслужили их пред Богом. И теперь только внутреннее единение в Христовой любви может быть названо единением, а не внешнее.

Гаугг: Государство интересует только одно... Православная церковь должна быть одна и именно Карловацкого синода..."

К этому документу, присланному мне покойным владыкой за три года до его смерти, приложено письмо, в котором он пишет, что юридически все отобранные у евлогиевцев храмы в Западной Германии можно было бы вернуть после войны через суды, поскольку отбирало их насильно ГЕСТАПО, "но при всеобщем разгроме немцев было немилосердно с ними судиться". Тем временем Карловацкий синод аннулировал "Временное положение" в связи с отказом митрополита Евлогия; однако было аннулировано также и запрещение открывать, соперничающие карловацкие приходы, после чего открылась, карловацкая епархия на территории собственной епархии Евлогия в Ницце с епископской кафедрой в Каннах.

Здесь следует сказать несколько слов о деятельности митрополита Сергия в Московской патриархии. В 1931 г. митрополит Сергий в письме к Вселенскому патриарху оспаривал каноничность присоединения запрещенных епископа и клириков (т. е. митрополита Евлогия и евлогиевцев) под юрисдикцию Константинополя. Патриарх Фотий отвечал в духе обычных притязаний] Вселенского патриархата на территории, находящейся за пределами автокефальных православных церквей.

Патриарх, впрочем, миролюбиво заверял Сергия, что подо-бное положение является временным, лишь "до воссоединения Русской православной церкви и будущего Вселенского православного собора" и предлагал митрополиту Елевферию Литовскому воздержаться "от вмешательства в дела других епископатов". Сергий выразил свое несогласие с такой позицией. В октябре 1931 г. он вновь обращается к патриарху Фотию и разъясняет, что антисоветская политическая деятельность эмигрантского духовенства наносит вред Церкви в СССР, в связи с чем он и просил воздерживаться хотя бы от нападок на советское правительство. Поскольку же от Евлогия не было получено никакого ответа, последовало отлучение сергианским синодом Евлогия и его духовенства. Это решение должно было быть утверждено архиерейским собором.

Одновременно Сергий обменивается посланиями с Сербским патриархом Варнавой, не одобрявшим подчинение Евлогия Константинополю как неканоническое. Предметом переписки двух иерархов становится на этот раз судьба Карловацкого синода. По мнению Сергия, Карловацкий синод был совершенно неканоничен и в особенности не мог выступать как глава и представитель всей Русской православной церкви за пределами СССР, в связи с чем Сергий просил Варнаву быть посредником. Вновь напоминал он в письме о своем требовании лояльности со стороны зарубежной русской церкви, причем решение проблемы эмиграции представлялось Сергию лишь как возвращение под юрисдикцию Московской патриархии или переход в Сербскую патриархию. Варнава склонялся к последнему варианту и раскрывал собственный план превращения Карловацкого синода в автономный административный церковный орган русской эмиграции в рамках Сербского патриархата. Он заявил, что постановление Сергия (июль 1927 г.), освобождающее из-под его юрисдикции тех священников, которые отказались бы подписать Декларацию лояльности, оправдывает аналогичное постановление Сербской церкви. Сергий, однако, придерживался того взгляда, что карловацкие епископы могли бы войти в Сербскую церковь лишь индивидуально, с последующим распределением их по епархиям и приходам в рамках Сербской церковной структуры, а не в качестве самостоятельной организации с экстерриториальными правами. По присоединении к местной православной церкви эмигрантским епископам следовало бы вернуть русское по происхождению церковное имущество Московской патриархии или ее официальному представителю в Западной Европе митрополиту Елевферию. В своем ответе Варнава упрекает Сергия за то, что тот противоречит собственному высказанному ранее совету карловчанам в уже цитировавшемся частном письме к ним от 1926 г.15

Это обвинение, впрочем, верно лишь отчасти, поскольку в упомянутом письме Сергий предлагал эмигрантам создавать местные территориальные церковные организации в неправославных странах, а в православных (среди которых специально выделена Сербия) лучшим решением ему представлялось присоединение к местной православной церкви. Так что, строго говоря, противоречия здесь нет.

Имея в виду давление Советов на Церковь, особенно примечателен примирительный тон письма митрополита Сергия, настаивавшего на том, что, хотя Московский патриархат и осуждает карловацкую схизму с 1922 г., он тем не менее не установил никаких ограничений для разрешения этой проблемы. Прошло одиннадцать лет; это почти предел, пишет Сергий. Вполне недвусмысленно намекает он, что политизация Карловацкого синода нанесла большой ущерб Церкви в России, и настаивает на том, что его призыв к лояльности требовал от эмигрантского духовенства лишь одного: воздерживаться от участия в политических акциях. Таким образом, духовенство получало даже большую свободу для пастырской и духовной деятельности, предоставив политику мирянам, на которых требование Сергия никак не распространялось. Давление властей особенно заметно в том, что Сергий выставляет как главную реальную причину, почему карловчане должны прекратить свое существование как независимая и автономная экстерриториальная организация, — их открыто провозглашаемую и действенную враждебность советскому правительству и Церкви в России.

Не найдя общего языка с Варнавой, митрополит Сергий и его Синод постановили 22 июня 1934 г., что все епископы карловацкой церкви, будучи в запрещении, подлежат церковному суду. И это спустя шесть лет после постановления Сергия от 9 мая 1928 г. (№ 104) о немедленном роспуске карловацкой организации. Столь большой разрыв между временем принятия постановления и наказанием за его неисполнение свидетельствует об отсутствии у Сергия желания доводить это дело до конца и о его сопротивлении нажиму властей. Характерно, что угроза церковного суда над карловчанами, не была осуществлена и впоследствии.

В августе 1938 г. Карловацкий синод приступил к новому сомнительному деянию: была созвана конференция духовенства и мирян, названная "Второй всеэмигрантский собор". Однако Западноевропейский экзархат Евлогия не был там представлен, и это притом, что Франция являлась главным центром русской эмиграции и научной жизни русского православия за границей. Сомнительность этого собрания просматривается и в другом. Поскольку митрополит Антоний умер, "собор" был созван Ана-стасием, называвшим себя митрополитом, хотя белый клобук был водружен на его главу патриархом Варнавой частным порядком в 1935 г. в условиях, когда Карловацкий синод провозглашал свою независимость от Сербской церкви. Более того, подобные акты требуют решения синодов, а не единоличного решения патриарха".

"Собор" обвинил Евлогия в том, что он "провоцирует разделение церкви", "продался" Константинополю и "действует неканонично". Однако единственно, в чем можно было обвинить Евлогия, так это в колебаниях и непоследовательности позиции Евлогия по отношению к карловчанам: сначала деятельное участие в выработке первоначального статуса их организации и его принятие, а затем — отказ от него под влиянием конференции духовенства и мирян его епархии17.

Среди других вопросов, рассмотренных на "соборе", интересным представляется подробный анализ отношений Польского государства с Православной церковью и гонений в Польше на православие. В отчете ясно просматривается характерный для карловчан архиконсервативный русский национализм: так, "собор" осудил употребление польского языка и "украинизацию" православия в Польше и признал законной в ней русскую культуру как основу православия".

"Собор" критиковал Евлогия также за сопротивление, которое он оказал ликвидации своих приходов в Германии, признавал только одну церковную власть в Германии, каковой должна быть, конечно, власть, "признанная законной государством", а именно нацистским государством19.

В документах "собора" содержится вызывающий удивление неистовый антисемитский доклад, обвиняющий "мировое еврейство в разложении христианского мира посредством распространения наркотиков". Больше того, в разгар нападок Гитлера на евреев (и на христианство) доклад обвиняет римско-католическую церковь в восстановлении отношений с иудаизмом и порицает католическую церковь Германии за то, что она пытается защитить евреев от Гитлера и протестует против антисемитизма20.

Характерным представителем этого крыла экстремистов — с течением времени и с растущей самоизоляцией Синода возобладавшем в нем — явился Н. Тальберг, член Высшего совета монархистов, ставший после второй мировой войны профессором единственной семинарии Синода в Джорданвилле (Нью-Йорк), и один из его виднейших идеологов. В своих выступлениях в печати с 1927 по 60-е гг. он критиковал патриарха Тихона за попытки примирения с большевиками, а "евлогиевцев" объявлял "масонскими агентами"21.

По завершении работы "собор" выступил с обращением к русским людям в СССР, в котором была дана трезвая оценка коммунистической идеологии, тех эмоций, который возбудил в мире некогда Коммунистический манифест, и позднейшего всеобщего разочарования осуществлением идей Манифеста. В обращении проводилась мысль о том, что на протяжении истории только христианство имело смелость проповедовать невозможность достичь в этом несовершенном мире полного равенства, поэтому осуществление подобных социальных утопий становится карикатурно уродливым. В документе идеализируется прошлое царской России, а Николай II и его семья признаются мучениками. В отличие, впрочем, от "собора" 1921 г., второй "собор" не призвал к прямому восстановлению монархии в России, а лишь к созданию здорового, сильного и единого Русского государства22.

 

Послевоенный эмигрантский синод: от Мюнхена до Нью-Йорка

Мы уже говорили о судьбе Карловацкого синода во время войны, теперь же обратимся к самым заметным событиям в его послевоенном существовании.

10 августа 1945 г. патриарх Алексий выступил с обращением "К архипастырям и священству так называемого "карловацкого направления", призывая их вернуться в лоно его Церкви. Он повторял прежние упреки Сергия, но не требовал больше декларации лояльности по отношению к советскому государству23.

Митрополит вновь восстановленного Карловацкого синода Анастасий отвечал традиционными для карловчан аргументами. В его послании говорилось: "Чтобы услужить правительству... епископы не постыдились провозгласить ложь, будто в России никогда не было религиозных преследований, и, таким образом, богохульно посрамили множество русских мучеников, которых они открыто называли политическими преступниками"24.

Примечательно, что ответ был адресован не Московской патриархии, а "русскому православному народу". В этом документе, однако, Анастасий еще признает патриарха Алексия как "нового представителя Русской церкви". Семнадцать лет спустя эмигрантский Синод станет уверять свою паству, что Московская патриархия не имеет ничего общего с Русской церковью, так как она всего лишь "маленькая группа священства, узаконенная в своем существовании... и являющаяся игрушкой в руках коммунистов... (поэтому) мы призываем вас избегать связей с клириками, порабощенными коммунистами... Они принадлежат тому миру, который прямо противоположен нашему... и мы не хотим никаких взаимопроникновений... и никакого влияния с их стороны... Вам не следует посещать церкви Московского патриархата"25.

Это послание характерно вообще для поведения карловчан, которые тесно связали себя с эмигрантской политикой и оказались в упадке. Всякая эмиграция обречена изжить себя в первом поколении, поскольку следующие поколения ассимилируются. По мере же того как эмиграция истощается физически и все больше теряет связь с родиной, неизбежно растет неуверенность. Тем же недугом страдала и карловацкая церковь, связавшая себя с эмиграцией, ее политическими амбициями и идеалами. Постепенно возрастал ее страх перед внешним миром, стремление, проклиная, спрятаться от него. Таким образом, карловацкая церковь, насчитывавшая в послевоенной Германии более 200 священников и около 20 епископов, открывавшая церкви, школы, библиотеки, учебные группы и семинары, служившая среди 200 тыс. перемещенных лиц, выступавшая против их насильственной репатриации, к началу 60-х гг. превратилась в организацию, страшившуюся всех и нападавшую на всех, кто был с ней не согласен. Она осудила Всемирный совет церквей за секуляризм, однако, вместо того чтобы подобно другим поместным православным церквам войти в него с целью оказания на него своего влияния, она самоизолировалась и осудила вошедшие в совет православные церкви26.

Карловацкий синод снова осудил Московскую патриархию, причем некоторые аргументы, оспаривавшие каноничность ее структуры, выглядели состоятельными. Достаточно вспомнить собственные ранние заверения митрополита Сергия о том, что его полномочия заместителя местоблюстителя аннулируются со смертью местоблюстителя, а между тем после смерти митрополита Петра Сергий остался на своем месте. "Синодалы" объявили соборы 1943, 1945 и 1971 гг. недействительными, ссылаясь на нарушение постановлений Московского собора 1917—1918 гг., предоставлявших право любому члену собора выдвигать кандидата в патриархи и проводить выборы тайным голосованием, и на то, что согласно канонам только больший по численности и представительности собор мог изменить постановления меньшего27.

Такова была официальная точка зрения Карловацкого синода, которая, как мы увидим далее, не была даже ясно воспроизведена вновь на главнейшем его послевоенном конгрессе — третьем соборе в 1974 г. Очевидно, что "новокарловчане" призадумались над обоснованностью подобного пуризма, имея в виду собственную более чем сомнительную каноничность, а также тот факт, что и вся структура управления Русской православной церкви с 1721 по 1917 г. могла считаться неканоничной из-за отмены Петром Великим патриаршества и введения административного церковного управления.

Но каково бы ни было отношение Карловацкого синода к Московской патриархии, выдвинутое им требование к пастве избегать всяких контактов с клириками и мирянами Московской патриархии свидетельствовало о слабости его позиций, внутреннем страхе — и даже о неуверенности в своей состоятельности. Более того, запрещением всякого литургического общения и совместного служения с православными церквами, вступавшими в литургическое общение с Московской патриархией, Карловац-кий синод изолировал себя и во всей православной ойкумене.

Однако вернемся к изложению событий в их хронологической последовательности. Начнем с Парижа.

Церковь митрополита Евлогия понесла тяжелые потери от нацизма во время войны. Как мы знаем, все началось с изъятия немецким гестапо германских приходов его епархии в пользу карловчан в Германии. Во время войны значительная часть паствы митрополита Евлогия принимала активное участие во французском движении Сопротивления, среди них Оболенская (Мать Мария), Борис Вильде и многие другие. Мать Мария и священник Клепинин возглавляли подпольную организацию по спасению евреев, за что и поплатились жизнью в гитлеровских концлагерях. Напомним, что в отличие от этой линии действий на втором Карловацком соборе в 1938 г. осуждалась римско-католическая церковь за ее выступления против антисемитской политики Гитлера.

Отношения между духовенством митрополита Евлогия и нацистскими оккупантами были, мягко говоря, натянутыми. Многие священники находились в тюрьмах и концлагерях, в том числе архиепископ Брюссельский Александр (Немоловский) и будущий архиепископ Монреальский Сильвестр. Самого митрополита Евлогия не раз допрашивали в гестапо. Кроме того, в Париже пребывал карловацкий митрополит Серафим, тесно сотрудничавший с оккупантами и публично клеймивший "евлогиевцев".

Победа Красной Армии вызвала взрыв патриотизма среди русской эмиграции Франции, как, впрочем, и Америки. Волна от него не прошла и мимо престарелого митрополита Евлогия, особенное впечатление на которого произвели известия об открытии церквей и восстановлении погонов у советских офицеров. Укреплению этих настроений Евлогия способствовал его иподиакон Рощин, участник французского Сопротивления и активист движения советских патриотов. Избрание патриарха в России митрополит посчитал восстановлением нормальной церковной жизни в СССР, так что не оставалось причин для дальнейшего пребывания в составе Константинопольской патриархии, переход к которой официально был оформлен как временный. Теперь Евлогий хотел вернуться в родную Церковь и даже умереть на родине. Рощин выступил посредником между ним и советским послом Богомоловым. 20 ноября 1944 г. митрополит Евлогий был тайно принят в советском посольстве. Богомолов обещал митрополиту, что он будет приглашен на Собор по избранию нового патриарха в январе—феврале 1945 г. Евлогий с волнением готовился к поездке на родину, но приглашение от патриарха Алексия, датированное 20 декабря 1944 г., было вручено митрополиту только 5 февраля, после окончания Собора28. Богомолов убедил Рощина, что приглашение кто-то саботировал и посольство получило его только на днях.

Делегация на Собор от Американской митрополии, которая в это время тоже вела переговоры о воссоединении с Московской патриархией, была задержана в Сибири под предлогом плохой погоды и доставлена в Москву по окончании Собора.

Письмо патриарха Алексия приглашало митрополита Евлогия под его омофор без каких-либо условий покаяния, из чего следовало, что Сергиевские прощения были вынужденным политическим актом и не имели церковного значения.

В августе 1945 г. в Париж прибыл митрополит Николай Крутицкий. Он сослужил с митрополитом Евлогием и затем выступил на епархиальном собрании 29 августа. Николай нарисовал весьма радужную картину возрождения и независимости РПЦ в СССР и призывал присоединиться к патриархии. Согласно стенографической записи, Евлогий растрогался. Он просился умереть на родине и одергивал профессоров В. В. Зеньковского и А. В. Карташева и тех своих священнослужителей, которые по-прежнему не доверяли советской власти и предупреждали, что "переход под Москву" невозможен без, во-первых, согласия Вселенского патриарха, а во-вторых, без гарантии со стороны Москвы, что "Парижская церковь" останется самоуправляющимся экзархатом с прежними правами и той полной свободой, какой она пользовалась в качестве экзархата Вселенской патриархии. Все это митрополит Николай обещал; а в том, что касалось Константинопольской патриархии, дезинформировал собрание, будто уже получено согласие последней на возвращение Парижского экзархата в лоно РПЦ29.

Однако митрополит Евлогий посчитал себя экзархом двух патриархов до выяснения вопроса с Константинополем и возносил за литургией молитвы за обоих, приказав всем храмам своей епархии продолжать возносить молитвы по-прежнему за Вселенского патриарха. Иными словами, юридически перехода епархии и экзархата под юрисдикцию Московской патриархии не было.

В августе 1946 г. митрополит Евлогий скончался. На его похороны приехал митрополит Ленинградский Григорий, который 14 августа вручил архиепископу Владимиру — старшему по чину из архиереев парижского экзархата после Евлогия — решение Московской патриархии о назначении экзархом того самого карловацкого митрополита Серафима, который всячески преследовал Парижское духовенство во время гитлеровской оккупации. Архиепископ Владимир отказался принять это решение, поскольку Константинопольский патриарх к тому времени еще не дал экзархату канонического отпуска, и, следовательно, его начальство — Константинополь, а не Москва. Деятели экзархата восприняли назначение Серафима как свидетельство пренебрежения Московского патриархата к свободе Парижского экзархата; и на следующем епархиальном съезде 16-—20 октября 1946 г., самом широком по представительству с 1931 г., фактически единогласно решили оставаться под юрисдикцией Константинопольской патриархии. Впрочем, 6 приходов было утрачено, частично в пользу Москвы, частично в пользу карловчан30.

На этот раз Московская патриархия действовала осмотрительнее и более сообразно канонам, чем при митрополите Сергии. Вместо прещения духовенство Парижского экзархата, равно как карловацкой ориентации и Американск

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: