Глава 10. Русская православная церковь в первое десятилетие после войны

 

Церковь и государство

Предвестником будущих нападок на Церковь стало в сентябре 1944 г. постановление ЦК КПСС, "призывавшее к усилению антирелигиозной пропаганды через пропаганду научного мировоззрения". Членам партии напомнили о необходимости борьбы с пережитками невежества и предрассудков среди людей. Следующее постановление ЦК, призывавшее усилить атеистическую пропаганду в средствах массовой информации, появилось в 1945 г., вскоре после окончания войны1.

Однако на этот раз атеистическая пропаганда пока не сопровождалась актами вандализма в отношении Церкви и верующих, как это было перед войной. Церковь старалась показать свою полезность советскому государству в делах внешней политики и до некоторой степени во внутренней. Уже упоминалось, что вскоре после избрания патриарха Алексия он был принят вместе с другими высшими иерархами Сталиным и министром иностранных дел Молотовым (10 апреля 1945 г.). Отчет митрополита Николая, несмотря на его подобострастную риторику в отношении Сталина, дает представление о предмете переговоров. Кроме уже существовавшей Московской богословской школы предполагалось открытие восьми других в разных городах. Церкви предоставлялся по приказу Сталина печатный орган, в связи с чем иерархи попросили Сталина дать им право построить или приобрести здания для издательства, академии и семинарии и т. д. "Сталин с одобрением отнесся ко всем нашим предложениям и обещал поддержку"2. Так что сразу же запланировано было открытие 9 семинарий и, по крайней мере, двух академий. По другим источникам, планировалось открытие 10 семинарий и 3 академий: 4 семинарии — на Украине, 5 — в РСФСР и 1 — в Белоруссии; а также академии в Москве, Ленинграде и Киеве. Этот план был осуществлен лишь отчасти. Приведем полный перечень семинарий с датами их открытия: Москва Загорск — 1944 г., Одесса — 1945 г., Ленинград — 1946 г., Минск Жировицы — 1946 г., Луцк Волынь — 1946 г., Ставрополь — 1946 г. и Киев — 1947 г. Академии были в Москве Загорске — 1944 г. и в Ленинграде — 1946 г. Планировалось открытие семинарий также во Львове и Новосибирске и академии — в Киеве. В 1947 г. работало 8 семинарий и 2 академии, однако растущее давление на Церковь вынудило отложить планы дальнейшего расширения сети ее учебных заведений на неопределенное время. В дальнейшем в результате открытых преследований Церкви во времена Хрущева количество семинарий было сокращено до трех. Планы создания независимой прессы так никогда и не осуществились, хотя потребности в учебных помещениях были тогда удовлетворены с передачей Церкви в 1946 г. Троице-Сергиевой лавры3.

Митрополит Николай не упоминает в своем отчете, что как услуга за услугу во время двух встреч со Сталиным в 1943 и 1945 гг. Церковь взамен относительной литургической свободы и некоторой терпимости государства обязалась служить государственным интересам в области внешней политики и пропаганды4. И Николай, как глава Отдела внешних сношений Церкви, становится главным действующим лицом в этой постановке, хотя и патриарх Алексий был вынужден в ней участвовать3.

Позднее Николай говорил, что на возобновление пресле--дований Церкви в 60-е гг. он ответил проповедями против преследователей, "не теми проповедями, которые публикуются в Журнале Московской Патриархии, но теми, которые произносятся в храмах".

Мы уже обсуждали выше паломничество Алексия на Средний Восток, скорее политическое, чем духовное, по своему характеру, как и поездку Николая в Западную Европу и успех его усилий по возвращению значительной части эмигрантской церкви под власть патриархии. Затем русские приходы в Венгрии были включены в патриаршую паству как Венгерское православное епископство. Однако для распространения сталинской автаркии на церковные дела требовалось иное. Существовала еще проблема православных церквей Эстонии и Латвии, формально подчинявшихся Константинополю, а также автокефальной Православной церкви Польши, связанной с Константинополем, от которого она получила свою автокефалию.

Православная церковь Закарпатской Украины находилась под властью Сербского патриарха; русская эмигрантская церковь в Чехословакии, бывшая когда-то под властью митрополита Евлогия, теперь оказалась под началом Москвы. Наконец, существовали ярко выраженные националистические униатские церкви Западной и Карпатской Украины, находившиеся со своими 4 млн верующих под властью Рима; предстояло обеспечить также сближение с православными церквами на Балканах. Сталин, очевидно, рассчитывал, что в результате усиления советского влияния на Восточную Европу последует переход тамошних православных церквей под власть политически укрощенного Московского патриарха.

Церковь действовала в этом духе, как могла. В течение года архиепископ Григорий (Чуков), будущий митрополит Ленинградский, реинтегрировал балканские церкви под руку Московской патриархии. Еще до окончания войны он отправился в Болгарию, чтобы помочь взойти на престол экзарху Стефану, первому каноническому автокефальному главе Болгарской православной церкви, которая оказалась связана тесными узами с Русской церковью отчасти благодаря тому, что именно под давлением Русской церкви после восьмидесятилетней схизмы Константинополь наконец признал первоначально односторонне провозглашенную автокефалию Болгарской церкви. Русские приходы в Болгарии (первоначально карловацкие) с митрополитом Серафимом (Соболевым) перешли под юрисдикцию Московской патриархии. Через некоторое время Григорий побывал в Финляндии, где православная церковь пользовалась статусом автономной под властью Константинопольского патриархата, к которому она присоединилась, объявив в 1923 г. в одностороннем порядке о выходе из Московского патриархата. Митрополит Григорий не сумел вернуть Финскую церковь Москве, хотя и установил личные контакты с иерархами этой церкви и тесную связь с двумя русскими эмигрантскими приходами и Ново-Валаамским монастырем, остававшимися верными Московскому патриарху. Григорий вступил в переговоры с правящим архиепископом Финской церкви Германом, и через некоторое время Москва, наконец, признала статус Финской церкви как автономной ветви Вселенского патриархата, а также вернула в 1957 г. Ново-Валаамский монастырь под юрисдикцию Финской православной церкви6.

Другие епископы Русской церкви удачно завершили свои миссии в Югославию и Румынию, так что русские приходы Белграда (в 1945 г.) и Бухареста (в 1948 г.) вернулись под юрисдикцию Москвы. Осенью 1945 г. миссии епископов в Чехословакию*, Австрию, аннексированную Закарпатскую Украину и Маньчжурию также завершились возвращением поместных православных церквей в Московский патриархат7.

Ситуация с Православной церковью Польши была улажена несколько позднее, но гораздо более регулярным образом, поскольку инициатива исходила от самой этой поместной церкви. Мы уже упоминали, что митрополит Дионисий был фигурой непопулярной, поскольку он слишком часто менял соответственно политическому моменту свою ориентацию. Вскоре после окончания войны Дионисий вернулся в Польшу из Западной Германии, и новые власти Польши позволили ему возглавить Православную церковь как автокефальную на основании статусов 1938 г. Дионисия поддерживало благодаря его проправительственной политике польское правительство, но не братья по вере, начавшие переговоры с Московской патриархией. В 1948 г. они обращаются к патриарху с просьбой даровать Польской церкви автокефалию, считая автокефалию, полученную от Константинополя в 1924 г., аннулированной. 22 июня 1948 г. Польская православная церковь получает от Московской патриархии акт о даровании автокефалии, который подписали члены патриаршего Синода, с одной стороны, а с другой — два епископа (исключая Дионисия, не участвовавшего в этом акте, и все члены консистории. Оставшийся в одиночестве Дионисий обратился спустя два месяца к патриарху с просьбой о прощении и о принятии его вновь в литургическое общение. Его просьба была удовлетворена, но он ушел на покой, а первым главой новой автокефальной Польской церкви стал митрополит Львовский Макарий (Окси-юк), советский украинец, высокообразованный человек8. В начале 20-х гг. Оксиюк, бывший тогда профессором Киевской духовной академии, перешел в светскую науку и работал в Украинской Академии наук. После смерти Макария во главе Польской церкви неизменно были поляки.

Действия Московской патриархии по отношению к Польской церкви характеризуются канонической правильностью и экклеси-астической мудростью. Аналогичные действия были предприняты также в отношении Китая и Чехословакии. В 1946 г. православные приходы Чехословакии объединились под юрисдикцией Московского патриарха и были возглавлены присланным из Москвы митрополитом Елевферием экзархом. В 1951 г. с прекращением деятельности униатской (греко-католической) церкви, насильственно объединенной с Православной церковью Чехословакии, последней была дарована автокефалия, а Елевферий становится ее первым главой. В Китае после того, как последний русский епископ (митрополит-экзарх Виктор) был отозван в Москву, китайский клирик епископ Пекинский Симеон Ду, рукоположенный в епископа пятью годами раньше, был назначен главой Православной церкви Китая9.

Вопрос об униатах был урегулирован не столь удачно, если бы не сказать больше. Трагедия "воссоединения" униатов с православием была вызвана тем, что соединение несовместимых взаимных интересов покончило с легальным существованием этой церкви. Если бы униатская церковь сохранилась, она могла бы со временем сыграть роль консолидирующей оппозиции в среде западных украинцев, как это было с римско-католической церковью в Польше и Литве. Униатская церковь как отдельная организация существовала в тех районах, где была особенно сильна националистическая подпольно-партизанская антисоветская агитация, и могла стать своего рода "вторым правительством", организующей силой антисоветской борьбы на Западной Украине. Такое предположение имело серьезные основания: в 30-е гг. и во время войны униатская церковь благословила и поддержала украинский сепаратизм10. Наконец, подчинение униатской церкви Ватикану было особенно невыносимо для Сталина. Война еще не закончилась, а уже были арестованы правящий митрополит униатов в Галиции Иосиф Слипый и все четыре его епископа "за предательскую... деятельность в поддержку немецких оккупантов". Затем последовали массовые аресты наиболее активных униатских священников.

В то же время в Галиции начинается создание групп по объединению с православием. К февралю 1946 г. из 1270 униатских священников, находившихся еще на свободе, 997 подписали прошения о присоединении к православной церкви11.

Многие из них, возможно, были вполне искренними, так как Брестская уния 159оТГЪыла навязана украинскому, белорусскому и русскому населению Польско-Литовского государства иезуитами. На протяжении всего XVII в. большинство этого населения активно сопротивлялось унии, и это сопротивление было причиной многих восстаний, приведших в конечном счете к воссоединению с Московским государством. Кроме того, как уже упоминалось, массы униатов, эмигрировавших в Америку, присоединились там к православной церкви. В начале XX в. совершенно спонтанно стало распространяться движение за воссоединение с православием среди лемков в Карпатской Руси, которая после первой мировой войны стала частью Польши, а также среди самих галичан. Процесс продолжался и после первой мировой войны, хотя польское правительство преследовало Православную церковь Польши. Например, только в 1938 г. где-то около 107 действующих православных приходов были насильственно закрыты польским правительством и затем или превращены в римско-католические, или распущены. Согласно А. Свитичу, историку польского православия, несмотря на репрессии и наказания со стороны польских властей, "к началу 1928 г. в Галиции насчитывалось уже 40 православных приходов... Село за селом и уезд за уездом возвращались под родной кров Православной Церкви. В течение 1 года и 4 месяцев к Православию присоединилось свыше 50 000 галичан". Процесс, как известно, был остановлен польскими правительственными запретами и прямыми гонениями12.

К искренним энтузиастам воссоединения с православной церковью, без сомнения, принадлежит Таврило Костельник, высокообразованный выдающийся священник из Львова, ставший одним из организаторов всего этого движения, который был убит партизаном-бендеровцем в 1948 г.13

Однако в сложившихся в то время условиях нарастающего террора советских секретных служб против униатов и невероятного давления с целью ликвидации этой церкви многие подписались просто из страха перед репрессиями. Избрание делегатов на собор (раду — по-украински), который должен был решить судьбу униатской церкви, проходило без всяких правил. В тех районах, где было слишком много противников воссоединения с православной церковью, выборы не проводились вообще: делегаты прямо назначались настоятелями храмов; в тех же случаях, когда и сами настоятели были сторонниками "униатства", делегаты назначались местными "группами действия". Никто не интересовался, насколько полно представляли делегаты общественное мнение, но все они получили право голоса, собрались в конце февраля 1946 г. в соборе Св. Юра во Львове. Итоги этого собора были предопределены: униатская церковь в Галиции (бывшая Западная Украина) упразднялась и соединялась с православной церковью. Результатом действительных тенденций к единению, а также террора со стороны униатов явилась ликвидация греко-католической (униатской) церкви в Румынии в 1948 г., в Закарпатской Украине — в 1949 г. и в Словакии — в 1951 г., где правящий епископ был осужден к пожизненному заключению14.

Трудно согласиться с мнением Анатолия Левитина, что Патриарх Алексий не знал о насилиях НКВД в процессе "воссоединения" униатов с православной церковью13. Он был слишком хорошо знаком с методами НКВД, чтобы доверять сообщениям о всеобщем и добровольном переходе униатов в православие. Более обосновано мнение, бытующее — в кругах Московской патриархии, что, присоединив униатов, патриархия просто спасла Церковь на- униатских землях от полного уничтожения. В таком случае есть большая разница" между гонениями на униатов в 1946—1986 гг. и нынешними гонениями на православных в тех же районах: униаты гонимы были советской властью, ныне же православные гонимы непосредственно униатами и галицийской националистической общественностью. Единственным прямым актом Московской патриархии в направлении ликвидации унии было Послание патриарха Алексия к униатам Западной Украины, изданное непосредственно после его избрания на патриарший престол. В послании выражалась радость по поводу наконец достигнутого воссоединения исторических русских территорий и одновременно печаль о том, что не возносятся общие благодарственные молитвы Богу за это воссоединение, так как западные братья принадлежат другой вере, "отторгнуты от своей Матери — Русской православной церкви". Затем говорится о бесчеловечности гитлеризма и о том, что победа над ним есть знак Божьего благоволения в борьбе с гитлеризмом. Приводится также историлески неверное утверждение, будто руководители униатской церкви "призывали склониться под ярмо Гитлера. И куда ведет вас Ватикан, призывающий в своих посланиях к милости к фашистам и Гитлеру, этому величайшему преступнику, какого когда-либо знала история?" Алексий ссылается на только что завершившийся собор, избравший его, который в совместном заявлении за подписями двух восточных патриархов и представителей всех православных церквей "в противоположность Ватикану... свидетельствует о своем полном единодушии в проклятии Гитлера, этого кровавого безумца. Молим вас, братья... порвите ваши связи с Ватиканом, который ведет вас во тьму и духовное падение своими ересями... Поторопитесь вернуться в объятия вашей истинной Матери — Русской православной церкви"16.

Момент для такого воззвания был выбран, без сомнения, неудачно: оно совпало по времени с террором НКВД против священников-униатов и как бы оправдывало его. Понимал пат-рирах это или нет, он, конечно, знал характер и природу советского режима слишком хорошо, чтобы поверить, будто на этот раз обошлось без всякого насилия. Впрочем, что мог сделать предстоятель Русской православной церкви, если Сталин решил покончить с униатской церковью, как он расправился когда-то с гораздо более многочисленной Русской православной церковью, несмотря на позицию Московской патриархии. Однако выпады этого послания против Ватикана и кардинала Шептицкого совпадают с государственно-репрессивной политикой. Что касается покойного Шептицкого, то о нем на львовском Соборе 1946 г. говорилось с похвалой, как о настоящем христианине с репутацией защитника православных в Польше, где ему "хватило смелости публично осудить уничтожение более 100 православных храмов на Холмщине в 1937-—1938 гг." польским правительством17.

Как мы теперь знаем, униатскую церковь на Западной Украине уничтожить не удалось. Все эти десятилетия она продолжала существовать в подполье, о чем свидетельствуют и некоторые документы Совета по делам Русской православной церкви (Совета по делам религии). Так, в одном из документов даже дается статистика униатства и православия в этих областях между 1946 и 1959 гг.

Из первоначальных 3431 приходов униатской церкви в 1959 г. зарегистрировано в качестве православных 3222 плюс незарегистрированные, но действующие в качестве православных — 67, незарегистрированные, но действующие в качестве униатских (т. е. катакомбных) — 18, недействующие, закрытые униатские церкви — 98.

По этим же данным, на 1959 г. в западных областях Украины находилось еще 1643 бывших униатских священнослужителя, из коих 1243 присоединились к православию, 347 остались униатами, из них 91 служил в подпольной униатской церкви18. Секрет выживания унии там, где, казалось, до войны была естественная тяга к православию, объясняется не столько приверженностью к Ватикану, а тем более к римско-католическому богословию, сколько тем, что православие насаждалось насильственно, да к тому же атеистическим государством, и в еще большей степени тем, что православие в глазах националистически настроенных западных украинцев отождествлялось с руссификацией. Униатство же воспринималось ими — и не только униатами, но и украинскими националистами из православных — как национальная украинская религия, гонимая за свое украинство19. Но вся масштабность проблемы осознана была Московской патриархией (да и советскими властями) лишь во второй половине 80-х гг. В 1945—1948 гг. Московской патриархии, озабоченной проблемой выживания Церкви был необходим успех в деле подчинения униатов православной церкви и сохранение за собой ведущей роли в кампании против Ватикана, чтобы еще раз доказать Сталину свою полезность. Возвращение бывших униатов в лоно Русской православной церкви призвано было также способствовать интеграции внутри нее в прошлом независимых православных Западной Украины и Западной Белоруссии, Латвии, Эстонии и Молдавии. Для лучшего выполнения этой задачи Церкви следовало предоставить некоторую толику внутренней свободы, которая завоевала бы ей авторитет в глазах новой паствы.

В том же свете следует рассматривать действия патриарха Алексия, направленные на то, чтобы завоевать для Русской церкви положение первой среди равных внутри православной ойкумены. Некоторые западные ученые (включая Флетчера) спорят, было ли соперничество Константинополя с Москвой причиной, почему патриарх во время паломничества на Восток не посетил Стамбул. Более вероятной причиной этого, однако, кажется отказ настроенных весьма антисоветски турецких властей выдать визу русскому патриарху. Он посетит Константинополь в другой раз. Тем временем небывалый размах, с каким Русская православная церковь планировала праздновать 500-летие своей автокефалии, указывал на то, что Москва надеялась стать инициатором и устроителем восьмого Вселенского собора. Программа торжеств включала консультации всеправославного значения, которые можно было рассматривать как предварительные консультации (просинод). Самый выбор даты — 1948 г., возможно, заключал в себе знак пренебрежения Константинополем: 500 лет назад Россия односторонне провозгласила свою автокефалию, но прошел еще 141 год, прежде чем Константинополь и другие восточные патриархаты признали ее. На этот раз Вселенский патриархат указал, что созывать всеправославные соборы и подготовительные к ним комиссии — только его прерогатива.

Так что юбилейные торжества остались, как и можно было предположить, политизированными, с сильным антиватиканским привкусом. Тон был задан посланием патриарха Алексия при открытии торжеств. Затем последовали антикатолическое выступление Ермогена, архиепископа Казанского; отца Гаврилы Ко-стельника, инициатора "воссоединения" украинских униатов с Русской православной церковью; болгарского митрополита Кирилла (впоследствии патриарх) и т. д. В основномэти выступления были политическими. Напротив, доклады об англиканстве носили более богословский характер и были отмечены определенной терпимостью, впрочем, тем не менее был сделан вывод, что англиканские рукоположения недействительны, поскольку и сами англикане не могут прийти к общему решению, является ли рукоположение таинством или нет. Одна из причин, почему проблема англиканства стала предметом обсуждения, состояла по-видимому, в том, что Москва хотела отвлечь англикан от эмигрантской и греческой церквей, предлагая себя, Московский патриархат, в качестве центра англикано-православного диалога. (Другая причина была чисто богословской: патриархи Константинопольский и Александрийский уже в 1931 г. признали действительность рукоположений англикан. В то время митрополит Сергий заявил, что этот вопрос является важным богословским вопросом для всех православных и разрешение его односторонне двумя патриархами недостаточно.) Сами торжества во всем их великолепии, как и обсуждаемые проблемы, должны были доказать Советам, что Русская церковь может быть полезна как международный форум, а также предупредить возможность возрождения советской антицерковной довоенной политики. Однако конференция не сумела произвести запланированное впечатление на православный мир, как и не привела мировое православие под власть авторитета Москвы. Из четырех восточных патриархов ни один не приехал, и представлены были только Константинопольский и Антиохийский. Более того, греки согласились участвовать в торжествах, но не в последующем совещании. Так что совещание собрало только церкви, находившиеся под властью коммунистических режимов (плюс Антиохийская церковь, получавшая в то время от Москвы большие субсидии)20. На наш взгляд, не сумев стать "православным Ватиканом", Московская патриархия потеряла свое значение в глазах Сталина.

1948 год стал поворотной точкой во внешней политике Сталина. Начиналась "холодная война", а блокада Берлина показала ему, что Запад готов сопротивляться, появились проблемы с Югославией. В такой обстановке Сталин решает ориентировать внешнюю политику страны на укрепление и консолидацию сил внутри СССР и всего восточноевропейского лагеря. Прибавьте к этому очевидный провал попытки патриаршей Церкви стать во главе мирового православия, и станет понятно, что в терминах сталинского мышления Церковь стала снова помехой, поскольку она оставалась несовместимой даже с "растяжимым" марксизмом Сталина, а также и с идеей полного тоталитаризма. Политическая целесообразность Русской православной церкви таяла. По словам Уильяма Флетчера, "над Восточной Европой успешно устанавливался советский контроль; влияние Московской патриархии могло быть полезно, но теперь уже не было так важно. И покуда не откроется какая-нибудь другая сфера приложения услуг Церкви, период использования Русской православной церкви в интересах сталинской внешней политики подошел к концу". Такой сферой оказалась борьба за мир. Мир устал от войн, а холодная война постоянно напоминала, что растет новая угроза миру. Многие люди готовы были поддержать голоса в пользу мира, откуда бы они ни исходили. Со стороны Советов главным церковным деятелем в этой кампании защиты мира стал митрополит Николай. Советское правительство было озабочено военным неравновесием в 40 — 50-е гг. и опасалось прямой атаки.

Флетчер считает, что между кампанией Московского патриархата 1945—1948 гг. по установлению связей с церквами, организацией антиватиканской пропаганды и кампанией борьбы за мир после 1948 г. — были принципиальные различия. В первой митрополит Николай был организатором, во второй — только участником, хотя и полезным, но не необходимым.

Представляется, однако, что Николай стремился показать властям, что и здесь есть область, в которой он и Церковь могут быть необходимы, — это обращение к западным церквам в христианско-богословском контексте: "Необходимо всем христианам понять... по-детски простое учение Христа... согласно которому агрессивная война не может быть христианской... и невозможно применение силы во имя якобы сохранения христианской цивилизации". "Как будто для жаждущих Истины ветхозаветный пророк сказал: "И делом правды будет мир, и плодом правосудия — спокойствие и безопасность вовеки" (Ис. 32, 17)... Дух Св. Писания свидетельствует, что война не является вечным и естественным явлением среди людей... Теперь мы выступаем против войны, потому что мы сами ее придумали..."22 В последнем высказывании присутствует чувство общей ответственности за грехи человечества, а не только грубые обвинения противника. Подобные заявления благодаря присутствовавшему в них духу откровенности могли помочь миссии Николая, что, возможно, и имело место: ведь Церковь, как и все советские граждане, после ужасов второй мировой войны, без сомнения, стремилась к сохранению мира почти что любой ценой и любыми средствами.

Впрочем, для властей не было очевидным, что Церковь для выполнения своей роли в борьбе за мир нуждается в каких-то привилегиях внутри страны. Тот факт, что, несмотря на возобновившиеся гонения на Церковь, ее иерархи продолжали демонстрировать свою лояльность советскому режиму — вспомним хотя бы праздничную литургию по поводу 70-летия Сталина (декабрь 1949 г.) или возвращение патриархом Алексием и другими епископами в 1950 г. ранее полученных ими югославских наград, — должно быть, убеждал Советы, что позиции Церкви слабы и она будет исполнять все, что бы от нее ни потребовали, независимо от того, будет ли в дальнейшем проводиться государством политика веротерпимости или нет.

До смерти Сталина некое соглашение (уже упоминавшееся выше) сохраняло силу. На деле же происходило, по-видимому, следующее: в условиях строгой сталинской централизации ни один местный руководитель не решался отменить сложившиеся отношения церкви и государства, установленные лично Сталиным (никогда официально не объявленное положение никогда и не могло быть официально отменено). Так что главными объектами антирелигиозной пропаганды становятся Ватикан, Всемирный совет церквей как "поджигатели холодной войны" и антикоммунистические силы. На местах, однако, епископы, священники и верующие вели тяжелую борьбу за храмы, открытые во время войны или непосредственно после нее; и время от времени уполномоченные Совета по делам Русской православной церкви все-таки закрывали их и портили кровь, в особенности, епископам, препятствуя дисциплинарным взысканиям, наложенным на аморальных или провинившихся клириков и церковных деятелей. Первые попытки ликвидации действующих церквей делались на территориях, бывших под оккупацией во время войны, под предлогом того, что до войны они принадлежали "другим организациям". Вот характерные случаи, рассматриваемые Советом по делам Русской православной церкви:

Храм, отобранный у верующих. Во время оккупации храм возвращен верующим. В 1945 г. община зарегистрирована советскими властями. Теперь колхоз требовал от общины вернуть ему те 22 тыс., за которые он купил церковное помещение для хранения зерна. Никто не принимал во внимание, что верующие-то ничего не получили за отобранную у них церковь.

Были и прямые случаи закрытия храмов. Так, в селе Ивнице Житомирской области колхоз отобрал у верующих в 1946 г. храм под колхозный клуб, выделив вместо этого участок для постройки верующими себе молитвенного дома (!), но райисполком запретил верующим продолжать уже начатое строительство.

Надо сказать, что в эти годы Совет по делам Русской православной церкви еще в большинстве случаев заступался за Церковь, когда имело место явное нарушение законов со стороны советских органов. Так, ссылаясь на постановление Совета Министров РСФСР от 22 мая 1947 г. "Об охране памятников архитектуры" и на решение Московского облисполкома, 29 сентября 1947 г., московский облотдел по делам архитектуры в 1948 г. передал церковь в Кунцеве промкоооперативу металлических изделий под предлогом, что историческое здание будет в лучшей сохранности в ведении кооператива, чем у верующих! В ответ на жалобу верующих Совет по делам Русской православной церкви (РПЦ) указывает, что Постановление СНК от 1 декабря 1944 г. запрещает отбирать храмы у верующих без разрешения Совета по делам РПЦ, а храмы, числящиеся памятниками архитектуры, не могут отдаваться промышленным предприятиям без специального разрешения Совмина РСФСР. Более того, Постановление Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 декабря 1938 г. указывает, что неправильно использовать большие церковные здания под склады, гаражи, хозяйственные предприятия, и допускает использование храмов для учреждений культуры. На основании этого СДРПЦ (его председатель Карпов) обратились к Председателю Совмина РСФСР с ходатайством вернуть храм верующим.

1947 год был отмечен определенным усилением антирелигиозной борьбы. Впервые после войны "Комсомольская правда" заявила, что членство в комсомоле несовместимо с верой в Бога. "Учительская газета" писала, что верующий не может быть учителем, и восстала против "ложной" теории безрелигиозного образования — образование может быть только антирелигиозным. Главный идеологический орган КПСС журнал "Большевик" провозгласил, что борьба против религии — это борьба против реакционной буржуазной идеологии. Том Большой Советской Энциклопедии "СССР" вышел с утверждением о непримиримости КПСС по отношению к любой религии. Как и до войны, в авангарде этой борьбы встал комсомол с его органами — газетой "Комсомольская правда" и журналом "Молодой большевик". В том же году для популяризации научных и политических знаний учреждается общество "Знание", которое уделяет большое внимание антирелигиозным проблемам. Во многих городах были открыты "Дома научного атеизма".

Прекратились (по свидетельству Н. Струве) епископские хиротонии.

 

Внутренняя жизнь Церкви, 1945—1953 гг.

Участие в пропагандистских кампаниях было той ценой, которую церковные власти платили за возможность исполнять свой пастырский долг и заботиться о душах верующих.

Почти каждый епископ (в меньшей степени — священник) становится неким двуликим Янусом. Стоит прочитать собрание проповедей, посланий и речей патриарха Алексия или митрополита Николая, чтобы ясно увидеть трагическую разницу между политическими и пастырскими выступлениями двух иерарахов, в особенности это касается Николая. Проповеди Николая замечательно обобщены и разделены по темам в работе Флетчера "Николай". Внимательный читатель книги легко сам убедится в искренности веры, внимании к христианской этике и эсхатологическом видении мира, печального и грешного, наполняющих проповеди покойного митрополита, — за что его искренне любили русские верующие, только таким его и запомнившие. В этом и состояла трагедия иерархов: люди не винили их в произнесении пропагандистских речей, считая таковые неизбежным злом. Вспомним, что в 20 — 30-е гг. прихожане изгоняли клириков за малейшее высказывание или молитву в пользу советской власти.

По случаю капитуляции Японии патриарх Алексий обратился с двумя противоположными по смыслу посланиями. Одно — поздравительная телеграмма Сталину с уверениями в том, что Церковь молится за его здоровье и "многая лета", — заверяло, что его "военный гений и... неустанные труды на благо Родины привели наш народ к величайшей победе и миру". Другое — послание к верующим и клирикам Русской православной церкви, содержащее одухотворенные слова о мире на земле: "Давайте возблагодарим Бога за дарование нам небесной помощи в дни войны. Давайте возблагодарим Бога, даровавшего нам мир, этот дар Божий, — возблагодарим Создателя мира". Патриарх призвал затем нацию не забывать Бога в эти мирные дни, жить так, чтобы быть достойными мира и победы — этих даров Божиих. Лишь одна короткая строка в этом втором послании посвящена восхвалению "Верховного главнокомандующего".

По случаю годовщины Октябрьской революции и дня рождения Сталина была совершена специальная литургия Московской и Грузинской патриархиями, и посланы послания и поздравления Сталину, затем опубликованные в Журнале Московской патриархии.

Обращаясь к вновь посвящаемым епископам, Алексий часто упоминает о нелегком пути, ожидающем архипастыря, великих трудах и страданиях, через которые уже прошел посвящаемый. Он говорит о трудностях, предстоящих священникам и епископам, потому что мирские люди часто пытаются захватить власть в церквах, которые им не принадлежат, пытаются критиковать пастырей... а когда пастыри налагают на них епитимьи, они распространяют о них сплетни и угрожают им". Он призывает епископов стоять твердо и поддерживать церковную дисциплину и христианскую мораль.

В посланиях епископам и священникам он призывает их сосредоточиться на духовном воспитании верующих, расширить проповедническую деятельность, работая над качеством проповедей и поучительными их аспектами, создавать в храмах молитвенный дух. Патриарх был против концертности, обмирщения и драматичности церковного пения, против пышности в убранстве — электричество считал допустимым только в паникадиле. В речах по случаю открытия занятий в семинарии Алексий возлагал большие надежды на духовность новой богословской школы. В дореволюционной семинарии "постепенно угасал религиозный пыл", поскольку она была не только пастырской школой, но и общеобразовательным учреждением для будущих клириков. Соответственно среди преподавателей попадались даже атеисты. "Теперь же в наши семинарии приходят учить и учиться только те, в ком бьется верующее сердце". И перед преподавателями богословских учебных заведений стоит задача перестроить их таким образом, чтобы они могли действительно называться "духовными... где обучение учащихся будет проходить главным образом в Духе", с упором на изучение Священного писания и произведений святых отцов, а не трудов тех светских авторов, на которых так часто полагаются проповедники. В этих словах нельзя не заметить искренней и глубокой заботы о духовном возрождении духовенства, поскольку, как заметил один наблюдатель, "лучшие священники ушли", а среди тех, которые уцелели или вернулись в Церковь непосредственно после войны, были худшие представители старого духовенства, которым Ежов и Берия дали выжить. Тот же источник продолжает: "Я содрогаюсь при мысли об этих бесстыдных, толстых, неряшливо одетых священниках сталинского урожая, которые копили деньги, покупали дачи и машины за счет бедных прихожан, несших им свою последнюю копейку". Тот же автор утверждает, что новое поколение священников, вышедших из семинарий после войны, были людьми более высокого духовного и морального качества. Так что надежды патриарха Алексия не были напрасными, и это несмотря на то, что с самого начала восстановлению духовных школ чинились всевозможные препятствия, чтобы не допустить слишком большого притока студентов и чтобы последние не были слишком рьяными пастырями — борцами за веру. Так,

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: