 |
Глава . Русская православная церковь: 1965—1982 гг.
|
|
|
|
Важным событием в жизни Церкви в послехрущевскую эпоху стала смена патриарха: в 1970 г. в возрасте 92 лет умер патриарх Алексий и на Полистном соборе, проходившем с 30 мая по 2 июня 1971 г., следующим патриархом — был избран митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (Извеков)*. Впервые после революции правящий патриарх не назвал своего преемника. В этом смысле избрание Пимена было первым каноническим со времени избрания патриарха Тихона в 1917 г.
Хотя после падения Хрущева прямые преследования Церкви прекратились, тем не менее в последние пять лет жизни патриарха Алексия ни он, ни Синод не прилагали особых усилий, чтобы отвоевать закрытые приходы, семинарии и монастыри. В 1967 г. митрополит Пимен в конфиденциальном разговоре в Совете по делам религий сказал, что престарелый патриарх находится под сильным влиянием своего личного секретаря Даниила Остапова — сына бывшего крепостного Симанских (аристократических родителей Алексия), — преданного домоправителя будущего патриарха еще со времени его студенчества. Как считал Пимен, Остапов вмешивался в управление Церковью, в назначения и т.д. Пимен характеризовал его как грубого, высокомерного и нечистоплотного человека, контролировавшего всех посетителей патриарха и постоянно при нем присутствовавшего. "Так что теперь с ним невозможно поговорить наедине"**.
Надеялись, что воцарившаяся в центре летаргия прекратится со смертью патриарха и созывом собора, который, как ждали, не будет простой формальностью. Подготовительная комиссия получала множество писем и петиций с требованием пересмотра постановлений по Церкви от 1961 г. и повышения авторитета приходских священников. Наиболее известное заявление было подано тогдашним архиепископом Иркутским Вениамином (Новицким), который даже представил полностью переработанный проект постановления об управлении приходами, отличавшийся от навязанного Церкви в 1961 г. в следующих пунктах: 1) "...приходское духовенство имеет право входить в "двадцатку" и подписывать соглашения. Они могут избираться в приходские советы и его исполнительные комитеты; 2) "исполнительный орган приходской общины отчитывается в своей деятельности перед общим собранием прихода и священником", подразумевается, что священник возглавляет такие собрания, поскольку 3) он отвечает за "духовное руководство прихожан" и 4) "исполнительный орган не вмешивается" в духовную и литургическую деятельность священника и может жаловаться в этой связи только своему епископу, наконец, 5) прием на службу и увольнение исполнительным органом должны быть согласованы с настоятелем.
|
|
|
Отец Глеб Якунин направил в комиссию прошение о восстановлении в сане. Этому письму предшествовало другое, адресованное тогдашнему местоблюстителю Пимену. Пимен же ответил, что поскольку запретил в служении о. Глеба Якунина покойный патриарх, то только патриарх может его и восстановить; поэтому напрасно обращаться к собору, поскольку запрещение исходит не от собора. Пимен напомнил Якунину, что он и его соратник Эшлиман будут восстановлены в сане после покаяния в соответствии с постановлением патриарха от 1966 г. На это Якунин ответил, что ему не в чем каяться, а так как запрещение было не каноническим, а административным, оно и должно быть снято административным путем.
Одно из наиболее противоречивых посланий в адрес комиссии ставило под сомнение богословскую безупречность таких представлений митрополита Никодима, как экуменизм, социальное христианство и апология социализма, которые авторам послания (молодой священник Николай Гайнов и три мирянина: Регельсон, Феликс Карелин и Виктор Капитанчук) представлялись ересью. Послание стало сенсацией* и обсуждалось собором.
|
|
|
В одном отношении Поместный собор был похож на другие проходившие чисто формальные конференции, сессии, съезды в СССР: на открытых сессиях собора не происходило ничего, кроме единогласного принятия заранее подготовленных решений. Однако было бы ошибкой умалять значение собора или полагать, что единогласное открытое избрание патриархом единственного кандидата было всего лишь формальностью.
Прежде всего, перед открытием собора советское правительство попыталось до некоторой степени выявить церковное общественное мнение раньше, чем объявлять о своем выборе епископам. По-видимому, первоначально правительство имело в виду трех кандидатов: митрополита Никодима Ленинградского, Пимена Крутицкого и Иосифа (Чернова) Алма-атинского и Казахстанского. Никодим, как кажется (и как это видно из цитированного выше послания собору), представлялся слишком противоречивой фигурой для того, чтобы иметь непререкаемый авторитет в церковной среде. По одному надежному свидетельству, он первоначально был очень серьезным претендентом, но после переговоров (очевидно, с Советом по делам религий) решил отказаться от роли претендента на патриарший престол. Никодим не подозревал, что он тяжело болен, и надеялся достичь большего для Церкви, оставаясь главой Отдела внешних сношений, а также занимаясь воспитанием новых кадров высокообразованного духовенства в семинариях и академии своей епархии, предоставив в основном церемониальный пост менее противоречивому Пимену. И в самом деле, рукоположение большинства новых епископов в 60—70-е гг. было совершено Никодимом, причем большинство из рукоположенных окончили Ленинградские духовные школы*. Семидесятилетний Иосиф отклонил предложение казахстанского совета по делам религий баллотироваться на пост патриарха на том основании, что он слишком стар и имеет только начальное образование. "Я не хочу,— заявил Иосиф,— чтобы меня критиковали на Синоде за невежество и принуждали соглашаться с чужим мнением только потому, что они — богословы, а я необразован и обязан им подчиняться". Этот епископ провел около двадцати лет в советских тюрьмах и лагерях, из них одиннадцать за то, что был правящим епископом в Ростове-на-Дону при оккупантах, хотя с ними у него были постоянные неприятности, поскольку он сохранял верность Московскому митрополиту Сергию и открыто возносил за него молитвы даже тогда, когда тот стал патриархом и осудил всех епископов-коллаборационистов. До последних дней своей жизни Иосиф был исключительно популярен среди верующих и демонстрировал большую независимость в управлении своей громадной епархией, отстраняя недостойных и поддерживая популярных священников. Около двух тысяч московских верующих и духовенства, как говорят, обратились к нему с просьбой согласиться стать кандидатом в патриархи (под страхом ответить на Страшном суде за свой отказ), но все было бесполезно.
|
|
|
Биографическая записка Совета о Пимене, которому шел тогда 61-й год, полна противоречий. В ней говорилось, что в 30-е гг. Пимен провел три года в советских тюрьмах, затем два года работал санитарным инструктором в Узбекистане, очевидно отбывая ссылку, и три года прослужил в советской армии во время Отечественной войны, дослужившись до майора. Затем, по-видимому, он снова оказался в заключении в 1944—1945 гг., а в 1946 г. вернулся к монашеству и священству. Очевидная нелепость состоит в утверждении, будто последний срок Пимен получил за дезертирство, как говорится в документе, и был освобожден в 1945 г. по амнистии. На самом же деле известно, что за дезертирство в военное время, тем более старшего офицера, полагалось одно наказание — расстрел. Вызывает недоумение, что эта фантастическая история могла появиться и остаться без исправления в документе для служебного пользования. По сведениям, сообщенным автору Левитиным, Пимен служил в политотделе советской армии и дослужился до майора, пока, наконец, не обнаружили, кто он такой на самом деле. Скандал, изгнание из армии и последующее заключение были вызваны именно тем фактом, что монах и священник смог стать советским политическим офицером. Сам Пимен в разное время давал противоречивые сведения о своем прошлом в автобиографиях, которые вынужден был составлять, т. е. пытался скрыть какие-то факты своей жизни от властей.
|
|
|
В отчете Совета в конце 1963 — начале 1964 г. сообщается, что Пимен отклоняет все контакты с ним. В то же время есть свидетельство о том, что на следующий день после доклада архиепископа Таллинского и Эстонского Алексия, 20 февраля 1967 г., Пимен "посетил Совет по собственной инициативе", заверил в лояльности, беседовал о внутренней жизни и взаимоотношениях в патриархии и выразил готовность к дальнейшему сотрудничеству. Архиепископ Алексий, по-видимому имея в виду поиски кандидата на патриаршее место, характеризовал Пимена как человека, не имеющего таланта администратора. В то же время он отмечал, что Пимен замечательно служил и паства любила его за молитвенный дух. Думается, именно такое мнение о сочетании достоинств священника с отсутствием личных качеств лидера, а также наличие "темных пятен" в биографии сделали его в глазах властей подходящим претендентом на патриаршество. Осторожное отношение властей к подбору кандидата, приемлемого для верующих, можно продемонстрировать рассказом одного русского монаха, весьма негативно настроенного по отношению к режиму. Он сообщил автору: "Мы выбрали Пимена за его благочестие и искреннюю религиозность, а не за интеллектуальные или руководительские таланты". Иными словами, избрание Пимена воспринималось им как будто были подлинные выборы.
Собор, как мы уже говорили, проходил в традиционной советской манере показного единодушия по форме и процедуре. Да и как могли власти допустить настоящую демократию на церковном соборе, если ее не было в государственной и партийной системах? Однако, по утверждению участника собора, архиепископа Брюссельского Василия, единогласные решения собора подготовил предшествовавший ему архиерейский собор, на котором все же были и дискуссии, и споры. На нем присутствовали только архиереи, и решения принимались относительно свободно.
Некоторые епископы (в основном западные, но не только они) настаивали на тайном голосовании, говоря, что только таким образом новоизбранный патриарх получит необходимый авторитет и доверие. Однако большинство русских епископов считали, что в данных обстоятельствах единственной подходящей кандидатурой среди епископов, которым перевалило за 50 лет, был Пимен, а русские люди не примут более молодого патриарха. Открытое голосование, по их мнению, обеспечит большую уверенность людей в единодушии церковного руководства. Такое мнение не соответствовало действительности, поскольку первоначально большинство епископов (в особенности, членов Синода) были настроены против Пимена, среди них бытовало мнение, что он является доверенным лицом Совета по делам религий.
|
|
|
Предметом продолжительной дискуссии на соборе епископов было постановление 1961 г., возможность и потребность его изменения. Ведущие епископы, однако, заявили, что хотя постановление далеко не идеально и некоторые его положения противоречат церковным канонам, но оно благодаря "мудрости священников и мирян" не принесло такого зла, которого опасались. Больше того, оно находится в согласии с государственными законами о религии 1929 г., так что государство не допустит никаких поправок, расценив последние как действия, "враждебные государству". Василий был удивлен, что епископы (включая Вениамина (Новицкого), о которых было известно, что они настроены критически к постановлению 1961 г., оставались безучастными во время дебатов. Вениамин позднее доверительно сообщил Василию, что он вместе с другими авторами меморандума о поправках к постановлению 1961 г. были введены в заблуждение подготовительной комиссией, где им заявили, что дебатов по данному вопросу не будет, поскольку постановление соответствует государственному законодательству и не может быть изменено. Об отношении властей к этому делу свидетельствует высказывание заместителя Куроедова Макарцева: "Тому, кто попытается сопротивляться постановлениям о приходах, мы переломаем ноги". На вопрос же, почему Вениамин не вступил в дискуссию, когда увидел, что она началась, семидесятилетний архиепископ ответил: "Я провел двенадцать лет в лагере на Колыме. Теперь я в том возрасте, когда я уже не в силах повторить это. Простите меня!" Вениамин тем не менее прибавил, что ситуация в приходах подчас катастрофическая из-за практически беспредельного владычества мирских исполкомов над духовенством и самими приходами. На последней встрече (архиепископ Вениамин умер в 1975 г.), спустя два года после собора, он пожаловался Василию, что ситуация в приходах "становится хуже и хуже... [гражданские власти] во все вмешиваются и назначают своих людей на все посты". Так что искреннее утверждение этого высокопреосвященного и опытного епископа-исповедника отличалось от оптимистических заверений, которые давали Василию другие епископы на архиерейском соборе.
Другими вопросами, обсуждавшимися на соборе епископов, были вопрос об участии Московской патриархии в кампании борьбы за мир, а также необходимость новых мер против карло-вацкого раскола. По первому вопросу были высказаны критические замечания относительно "политической окраски" роли патриархии в кампании борьбы за мир. Относительно карловчан митрополит Антоний (Блюм) из Англии с большим воодушевлением призывал к умеренности на соборе, чем и обусловил важные изменения в окончательных документах собора сравнительно с первоначальными воинственными нападками митрополита Никодима на карловчан", удержав, таким образом, собор от планировавшегося осуждения новокарловацкого синода. Собор, как никогда, близко подходил к открытому выражению разногласий.
Одним из важнейших решений подготовительного собора епископов, принятого, как говорят, по инициативе Никодима, было снятие всех когда-либо имевших место отлучений со староверов. Единодушие по данному вопросу на обоих соборах, без сомнения, было искренним.
Архиепископ Василий подчеркивал, что решение иметь лишь одного официального кандидата в патриархи и проводить открытое голосование было оговорено как исключительно относящееся к данному собору и никоим образом не создавало ограничительного прецедента для будущих соборов. Предполагалось, что на тот момент участники собора не имели других возможностей, но они надеялись на лучшие времена, когда в Церкви восстановится настоящая соборность.
Положение Церкви при Брежневе
Первая публикация Положения о Совете по делам религий в 1966 г. и поправок к государственному законодательству о религиозных объединениях в 1975 г. продемонстрировала, что брежневский режим намеревался продолжать жесткое давление на Церковь, хотя и предполагалось осуществлять его в более цивилизованных формах. Проявлением такого намерения и была публикация законов взамен секретных инструкций. Положение о Совете превращало этот орган из органа связи между Церковью и государством, как это предположительно формулировалось Сталиным, в орган... контроля над Московской патриархией, что становится ясно из следующих извлечений из статей:
. Совет по делам религий...
б) осуществляет контроль за соблюдением законодательства о культах религиозными организациями и служителями культов...;
е) проверяет правильность применения центральными и местными организациями, а также должностными лицами законодательства о культах...;
. Совет по делам религий имеет право:
а) принимать решения... о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий и домов;
б) проверять деятельность религиозных организаций в части соблюдения ими советского законодательства о культах и давать обязательные предписания об устранении его нарушений.
Для Церкви, без сомнения, было важно получить наконец официальные прерогативы, функции и обязанности Совета. Однако поправки и дополнения к законодательству о религиозных организациях 1962—1975 гг. передавали многие функции контроля над религиозными структурами из местных Советов в Совет по делам религий, что очень осложнило верующим борьбу за свои права. Прежде всего, если Советы лишали регистрации и закрывали религиозную общину, последняя могла обращаться за помощью в иной орган СДРПЦ (с 1965 г. — СДР), орган — посредник между Церковью и государством, который, по крайней мере технически, мог считаться нейтральным. Теперь же приходилось обращаться именно к тому учреждению, которое преследовало и подавляло.
Когда в 1975 г. стали известны поправки к законодательству о религиозных организациях, приравнявшие законы к прерогативам СДР, выявился их негативный аспект: они сделали процедуру открытия нового молитвенного дома бюрократически гораздо более трудной. До того религиозная организация должна была обращаться в местный Совет, где в течение одного месяца давали или разрешение, или письменный отказ (ст. 7). Отныне же религиозная организация не могла даже начать хлопотать перед местным Советом, покуда она не получит разрешение на регистрацию из Совета по делам религий (ст. 4). Новая ст. 7 не ограничивала местный Совет временем для ответа, причем он и не мог принять окончательного решения, но должен был лишь направить прошение в вышестоящие государственные органы, которые, в свою очередь, в течение месяца "дают свои рекомендации СДР". Окончательное решение остается за СДР, который опять-таки не ограничен никаким сроком. Формально, ст. 37 и 44 предоставляли религиозным организациям право на обжалование решения. Такое право не предусмотрено в законодательстве 1975 г. Теперь только СДР имеет право закрыть церковь, в этот же орган религиозная организация может обращаться с жалобой. Неизменным осталось право государства удалять отдельных лиц из исполнительного органа религиозной организации, не изменились и прежние ограничения церковной деятельности. В новых указаниях запрещался даже сбор добровольных пожертвований на церковь среди прихожан вне церковных стен, а также предписывалось получать "специальное разрешение районных или городских Советов для проведения службы вне церкви и... в домах верующих".
Некоторые позитивные сдвиги в законодательстве ограничивались тем, что Церковь до некоторой степени приближалась к положению юридического лица, а также отменялись правила выбора делегатов на религиозные съезды. Как указывает Вальтер Саватский, специалист по религиозному законодательству коммунистических стран, "процедура избрания делегатов отныне определяется каноническими правилами религиозных организаций, хотя закон и предусматривает, что участники должны быть людьми доброй воли". Что же касается эволюции в направлении приобретения прав юридического лица, то новые ст. 3 и 20 опускали фразу о том, что религиозные организации не имеют статуса юридического лица, причем специально оговаривалось, что они имеют право приобретать церковные сосуды, предметы культа, средства транспорта; арендовать, строить и покупать здания для своих нужд в соответствии с установленной законной процедурой. Этим изменениям предшествовало письмо 1945 г. тогдашнего главы СДРПЦ патриарху Алексию (упомянуто в гл. 7), предоставлявшее религиозным организациям некоторые права приобретения собственности, которые теперь в пересмотренной ст. 3 подтверждались и распространялись, в том числе и на приходы. Парадокс состоял в том, что Церковь и отдельные приходы получали право владеть домами, кроме церковных зданий — сами церковные здания оставались собственностью государства, предоставляемой в пользование религиозным организациям. Логика этого ограничения совершенно ясна: предотвратить широкомасштабное открытие церквей и сохранить за государством право закрывать и конфисковывать церкви в любое время.
Как мы увидим дальше, о. Глеб Якунин оценивал абсолютно негативно направленность законодательства 1976 г. на централизацию. Однако, по общему мнению русского духовенства, на практике (с распадом партийной дисциплины, основанной на принципе централизма, и пропорциональным ростом самоуправства местных партийных боссов) действительное положение Церкви было различным в разных епархиях и зависело от личности местного епископа и даже приходского священника, с одной стороны, и от местных партийных органов и уполномоченных СДР и личных их отношений с духовенством, с другой стороны.
Так что, как кажется, и пессимистическая оценка ситуации покойным архиепископом Вениамином, и более оптимистические заверения архиерейского собора оказались верными.
И диссиденты, и клирики Московской патриархии жаловались на покорность епископов и их склонность извинять собственную бездеятельность ссылками "на волю Божью". Однако в тех же источниках упоминаются, помимо пассивных, такие епископы, которые вели скрытую борьбу за права Церкви или поучавших мирян, как им отстаивать свои храмы или просить открыть новые. Это говорилось лишь об умерших или широко известных иерархах, которым молва не могла повредить. По закону епископы и священники не имели права на такие действия, не говоря уж об инициативе по созданию двадцаток, благотворительности или работе с молодежью. Инициатива могла исходить только от мирян. Тем не менее, например, покойный митрополит Никодим Ленинградский занимался всеми этими видами деятельности. Он инструктировал мирян, как создавать двадцатки и как бороться за открытие церквей. Он охотно принимал молодежь, жаждущую веры, щедро помогал нуждающимся, в особенности семинаристам и их семьям, и просто верующим.
После того как епископ был рукоположен и назначен на епархию, он по совету патриарха наносил первый визит на месте уполномоченному СДР и делал ему ценные подарки. Вся его будущая деятельность и возможность послужить Церкви зависят почти исключительно от отношений с уполномоченным: от того, сможет ли он деликатно, осторожно, но и щедро подкупить его. При хороших отношениях епархия будет процветать, откроются новые приходы, могут быть назначены хорошие священники, причем уполномоченный будет докладывать наверх прямо противоположное: что церкви закрываются, атеистическая работа проводится успешно, епископ сотрудничает и не противится деятельности Совета и атеистов. Соответственно отрицательные характеристики епископов не всегда означают, что данный епископ — ярый защитник Церкви (хотя обычно в этом есть зерно правды), они могут просто отражать конфликт уполномоченного с епископом, отказ последнего вознаграждать и благодарить уполномоченного или недостаточную тонкость и скромность в деле его подкупа.
По подсчетам самой патриархии, в 1972 г. в СССР было 6350 официально зарегистрированных церквей и 6180 официально зарегистрированных служащих православных священников. По нашему мнению, с тех пор из-за быстрого сокращения сельского населения и практической невозможности открыть церковь в быстрорастущих городах в 70-е гг. могло наблюдаться дальнейшее небольшое сокращение количества действующих церквей. Число же священников со второй половины 70-х гг. неуклонно растет. В 1979 г. всего было рукоположено по крайней мере 276 священников, но возможно и значительно больше. Затем количество рукоположений продолжает расти. При подсчете мы воспользовались приведенными в таблице сведениями, предоставленными служителями русской Церкви.
Священнические хиротонии в 1979 г.
Ленинградская семинария и академия — Московская семинария и академия — 100 (приблизительно)
Одесская семинария __ с домашним образованием — 50 (не менее)
Всего — 276 (не менее)
Согласно одному диссидентскому источнику в том же году около 200 человек со светским высшим образованием (среди которых было много крещеных евреев) были рукоположены в священники без окончания семинарии. Если это верно, то графу "с домашним образованием" следует увеличить до 250, а общее число рукоположений — до. Хорошо информированный русский клирик высказал мнение, что 200 (с домашним образованием) и 200 — с семинарским — реальные цифры. По русским источникам, новым священникам около тридцати лет (семинаристы — моложе, а с домашним образованием — старше)- Другими словами, если принять это число за постоянное, то за одно поколение священников общее их количество должно было возрасти где-то до 10 —11 тыс. или удвоиться по сравнению с 1972 г. Все источники утверждают, что число рукоположений, количество студентов и кандидатов в семинариях и академиях продолжало расти.
Несмотря на то что режим Брежнева, Андропова и Черненко не разрешал даже открыть пять семинарий, закрытых при Хрущеве, он все же со скрипом разрешил осуществить несколько построек на территории существовавших трех семинарий. В Ленинграде в 1977 г. во дворе семинарии-академии Церкви были возвращены два здания для студенческого общежития. Таким образом, все здание семинарии-академии могло использоваться исключительно под классы. Это позволило удвоить прием, а также открыть курсы регентов и чтецов при академии. Эти трехлетние курсы, которые посещали в основном девушки, разрослись с 16 человек в 1978 г. до более 70 — в 1981 г.15, а в настоящее время их посещает более ста человек. Кроме того, архиепископ Кирилл, ректор Ленинградских духовных школ, получил наконец разрешение занять все громадное здание семинарии-академии при условии, что за счет Церкви где-то в другом месте Ленинграда будет построено здание для студентов светского вуза, занимавшего половину семинарского здания. Эта постройка, требовавшая 3 млн руб., позволила бы ленинградским богословским школам еще удвоить количество учащихся. На самом деле учреждение, занимавшее почти половину здания, съехало в новое помещение лишь в 1988 г., после чего Ленинградские духовные школы наконец смогли расширить свою площадь. Московские (Загорские) богословские школы смогли практически удвоить свои помещения, прибегнув к уловке: администрация добилась у государства разрешения на значительные перестройки старых зданий, но, когда леса были сняты, оказалось, что к старому зданию пристроено новое. Гражданские власти выразили протест: монастырь является историческим заповедником, где нельзя возводить новые здания. Однако постепенно буря утихла, а у семинарии оказались дополнительные помещения.
Позднее широко распространяется перестройка с расширением подсобных церковных помещений. Попытки же получить разрешение на строительство новой церкви или открытие старой практически никогда не бывали успешными. Например, в г. Горьком (теперь Нижний Новгород) с населением в 1,5 млн человек до 1989 г. было только три действующие маленькие церкви, и в течение пятнадцати лет верующие обращались с просьбами во все государственные инстанции об открытии дополнительных церквей (некоторые прошения собирали до 1,7 тыс. подписей), ни одно из них не было удовлетворено. Чиновники советовали просителям организовывать из своей среды двадцатки и адресовать свои прошения соответствующим районным властям. В 1978 г. было организовано пять таких групп в пяти районах города, но они ничего не смогли добиться. Только в 1989—1990 гг. верующим наконец удалось получить два больших собора в центре города. Много прошений приходило и с Камчатки, где на огромном полуострове не осталось ни одной действующей церкви, однако верующие продолжали стучаться в глухие двери. После 10 лет безуспешных хлопот православная община лишь в 1985 г. получила наконец регистрацию в Петропавловске-Камчатском; там началось строительство храма, а в 1990 г. новый горсовет выделил площадь в центре города еще и на строительство собора.
Даже в послехрущевскую эпоху происходили случаи насильственного, вандалистского, грубого закрытия церквей. Однако за исключением взрыва церкви Св. Троицы в Ленинграде 15 ноября 1966 г. и двух церквей в окрестностях Минска остальные известные случаи закрытия разрушения церквей имели место в маленьких, провинциальных городках и сельских районах. Как верно подметил один русский священник, это были изолированные вспышки "хрущевизма" у местных уполномоченных СДР, интеллектуально не поспевавших за своим временем. Общее же направление в отношениях между государством и церковью тем не менее стало иным. По крайней мере, с конца 60-х гг. было вновь открыто или построено несколько крошечных церквушек. В своем докладе на международной конференции, организованной Московской патриархией в мае 1978 г. по случаю шестидесятилетия восстановления патриаршества, в котором патриарх Пимен описывал историю и жизнь Русской православной церкви после революции, он объявил, что "за последние несколько месяцев" в СССР открылись семь приходов и было построено четыре церкви.
Небезынтересно, что из этих одиннадцати церквей только три находились в Европейской части России, а остальные — на Дальнем Востоке, в Сибири, Средней Азии, причем все в относительной близости от китайской границы. Конечно, там особенно не хватало храмов, однако трудно объяснить только этим тот факт, что совершенно неожиданно за считанные месяцы здесь были открыты несколько церквей, тем более что дальше на север, на Камчатке не было ни одной церкви, а в огромной Якутии — только три. Разгадка, по-моему, кроется в близости Китая, в мусульманско-националистическом возрождении Средней Азии и в необходимости оживить русский патриотизм, который, по крайней мере в народе, всегда шел рука об руку с религиозным национальным самосознанием.
Просматривая Журнал Московской патриархии за три года, прошедших после доклада патриарха, можно найти сообщения еще о 10 церквах или вновь открытых, или построенных22, о второй церкви в Волгограде и Пятигорске, нижнем храме в соборе Новосибирска, новой церкви в епархиальном центре Минска и двух действующих церквах в дополнение к одной ранее существовавшей в Суздале, старинном православном центре. На самом деле, однако, таких случаев было, очевидно, больше: за недостатком места и по некоторым другим причинам журнал не сообщал обо всех подобных событиях. Например, не сообщалось об открытии первой православной церкви в Комсомольске-на-Амуре. В этом случае церковь была построена по предложению советских органов, чтобы остановить неконтролируемый рост экстремистских сект в городе. Недостаточность сведений журнала можно обнаружить, например, в следующем случае: он сообщает в 1979 г. о 70 рукоположениях в священники, в то время как, по нашим подсчетам, их было значительно больше.
Как бы то ни было, но количество вновь открываемых церквей было все же совершенно недостаточно, если сравнить его с ростом воцерковленного православного народа, связанного, с одной стороны, с миграцией сельского населения в город, но также и с общим религиозным возрождением. Гораздо чаще, чем строительство новых церквей или открытие некогда конфискованных, происходило расширение церковных помещений под предлогом ремонта и перестройки, а также строительство отдельных довольно обширных крестильных храмов. Об этих последних нередко сообщал Журнал Московской патриархии, в то же время факт расширения церковных помещений косвенно отражается в бесчисленных сообщениях об освящении алтарей в церквах после "значительного ремонта". Художники-диссиденты из эмигрантов, из которых многие — иконописцы, сообщают о росписи многих перестроенных и значительно расширенных церквей повсюду в СССР: от Сибири до Центральной России.
Однако, возвращаясь к вопросу о семинариях, следует упомянуть третью, Одесскую семинарию. Ей также в 1976 г. было дано разрешение о пристройке, вдвое увеличивавшей учебные и спальные помещения. Так что количество студентов (120 — в 1974 г.) возросло до 260 к 1980 г.
Всего же в 1977 г. на дневном отделении в семинариях и академиях обучалось 788 человек, а заочно —. К 1981 г. это количество возрастает до 1000—1100 заочников и более 900 на дневном отделении. В кругах духовенства общепризнан тот факт, что обучение в семинариях и академиях происходило под неусыпным присмотром Совета СДР, неуклонно отсеивавшего так называемых "религиозных фанатиков", сопровождалось внедрением агентов КГБ в среду учащихся. Все это, а также общая атмосфера лояльности и покорности государству со стороны не только администрации, но и некоторых профессоров приводило к тому, что выпускались менее ревностные священники, чем те, которые готовились к своему служению вне стен этих учреждений под руководством какого-нибудь епископа или священника. Государственные "послабления", позволившие семинариям более чем вдвое расширить прием учащихся, были, по-видимому, вызваны желанием ограничить число рукополагаемых помимо установленной системы обучения, поскольку в таком случае епископ предоставлял местному уполномоченному СДР список рукополагаемых буквально накануне рукоположения. Уполномоченный, таким образом, часто не имел возможности "как следует" проверить кандидатуры, в особенности если рукополагаемый был человек приезжий. Одно из обвинений Фурова против архиепископа Курского и Белгородского Хризостома состояло в том, что последнийчасто рукополагал приезжавших из других районов, на которых подчас был серьезный компромат. Это беспокойство Совета по делам религий свидетельствует о росте числа желающих вступить на путь церковного служения, что в свою очередь свидетельствует о процессе религиозного возрождения советской молодежи.
Как бы то ни было, если цифра в 200 рукоположений в год людей, не прошедших семинарского обучения, верна, то властям следовало открыть больше семинарий, чтобы обезопасить себя от "неприрученного" священства. Очевидно, что наличествовавшие помещения нельзя было расширять бесконечно. Семинарии и прочие духовные учебные заведения начали вновь открываться только с 1988 г. после соответствующего Определения Священного синода от 30 ноября 1988 г.30 Эта непоследовательность в поведении властей, как кажется, указывала на то, что они не могли положиться на свои кадры, а также на церковное обучение и административный персонал на периферии. Власти побоялись введения богословского обучения в других городах, помимо тех трех, где за последние 35 лет контроль и надзор были более надежными с советской точки зрения. Об этом отчасти свидетельствует и следующее заявление Фурова: "Патриарший Синод находится под контролем Совета по делам религий. Избрание и распределение его постоянных членов — полностью в руках Совета; кандидаты на переизбрание в Синод также согласуются с ответственными работниками. Патриарх Пимен и постоянные члены Синода согласовывают с руководством Совета все вопросы повестки дня, как и сами постановления Священного синода". Даже если здесь и нет преувеличения, то на этом все-таки полный контроль и кончался, как следует даже из самого отчета. Во-первых, упомянутые 57 епископов разделены Фуровым на три категории: 1) семнадцать епископов (восемь — молодых, девять — довоенного поколения) "словом и делом подтверждают не только свою лояльность, но и патриотическую преданность социалистическому обществу"; 2) 23 епископа (из которых только семь принадлежат довоенному поколению) "лояльны государству... соблюдают законодательство по религиозным вопросам, однако в своей повседневной административной и идеологической деятельности стремятся активизировать духовенство и приходы, проповедуют усиление роли Церкви в личной, семейной и общественной жизни... отбирают молодых людей и энтузиастов православия для рукоположения в священники"; 3) 17 епископов (десять из них — из "молодых") "стараются обойти законодательство о культах. Некоторые из них — религиозные консерваторы, другие способны искажать (в своих отчетах) положение дел в епархиях и свои отношения с представителями власти; некоторые пытаются подкупить и опорочить уполномоченных Совета и местных советских деятелей". Отчет любопытен и своей нелогичностью, и своей непоследовательностью. Зачем бы епископу стремиться опорочить уполномоченного, после того как он его подкупил? Одно другое исключает.
Интересно отметить, что вторую и третью категории составляли в основном епископы послесталинского поколения, а также выходцы с территорий, включенных в состав СССР накануне и после второй мировой войны, т. е. люди, не знавшие ужасов сталинского террора. Из приведенных фактов следует, что Церковь планиров
|
|
|
