 |
Глава 40. Маленькая часть большого мира. 21 глава
|
|
|
|
— Мерлин. Я… смешно. Я ведь знала, что увижу тебя. Вот только все оказалось не так, как я думала.
— А как? — Люциус, не отрывая от нее взгляда, словно боясь, что она исчезнет, переместился к окну и присел на подоконник. Фрида осталась стоять у камина. На его вопрос она рассмеялась. Смех оказался совсем не таким, каким он его помнил. Что-то из него исчезло.
— Знаешь, — Фрида посмотрела в окно поверх его плеча, — я миллион раз за эти годы собиралась написать тебе.
Она замолчала. После паузы Люциус спросил:
— Отчего же не написала?
— Потому что всегда появлялось очередное сообщение в прессе. Смерти… смерти…
Люциус дернулся что-то сказать, но она взмахом руки его становила.
— Твое имя не звучало, но… Ведь я видела все это изнутри. Алан, Фред, ты… Я… ненавидела то, что ты делаешь. Мерлин, как я ненавидела вас всех, когда приходила в клинику и видела людей, пострадавших от этого.
Ее негромкий голос проникал в самое сердце. Голос совести, голос, который молчал двенадцать лет. Люциус зажмурился, вслушиваясь в обличительные фразы. Она была права. И он это знал.
— Сколько бессмысленных смертей, сколько сломанных жизней. Все смешалось. Я так надеялась, что что-то случится, и все изменится. А потом это случилось. Помнишь? Летом. Этого вашего Лорда не стало. Но что это изменило? Теперь обезумело Министерство в попытках поймать, раскрыть, растоптать. Ты помнишь Сириуса Блэка?
Люциус на миг открыл глаза и отрывисто кивнул.
— Ведь он был невиновен. Он не мог быть виновен. Я знала этих людей. Они были... настоящими, понимаешь? А их просто сломали и уничтожили. И в день, когда они все погибли, мир праздновал. Это… это…
Фрида закрыла лицо руками, отвернувшись к стене. Люциус смотрел на до боли знакомую фигурку и понимал, что это и есть расплата. А он все время ждал, какую же форму примет плата за его жизнь. Вот она. Не в пренебрежении сына и отдалении жены, нет. В ненависти самого дорогого человека.
|
|
|
— Прости, — негромко произнес он и направился к двери.
Он не мог здесь оставаться. Не мог слышать слово «ненавижу» из ее уст. Жизнь не повернуть вспять. Им никогда не будет по семнадцать. И ничем невозможно перечеркнуть ошибки, совершенные за эти годы.
— Постой же, — в ее голосе послышались отчаянные нотки.
Люциус замер и обернулся.
— Не уходи, — не глядя на него, произнесла Фрида. — Я… я должна была это сказать. Но я не хочу, чтобы ты уходил. Я…
Люциус приблизился.
— Ты сказала, что ненавидишь. Я… я не могу это слышать. Я не хочу этого знать. Эти годы я… не знаю, верил, наверное, — он усмехнулся. — А вот сегодня верить стало не во что, и…
— Я ненавижу то, что ты делал. Но если бы я сказала, что ненавижу тебя, я бы соврала. Я ненавижу себя за то, что прощаю. За то, что каждый день стараюсь вернуть к жизни людей не ради них самих. Вернее, не только ради них. Но ради тебя. Ради Фреда. Я день за днем искупаю… потому что я так же виновата. Я…
— Фрида, не смей себя винить. Ты самый удивительный человек, который...
— Нет, я могла что-то сделать тогда... В самом начале. Но я предпочла просто сбежать и сделать вид, что ничего не происходит.
Она прижала ладонь к губам, отворачиваясь. Люциус осторожно сжал ее подрагивающие плечи.
— Мерлин, что же мы с собой сделали?
Она промолчала. Мужчина сделал шаг вперед и осторожно коснулся губами ее волос. Запах из прошлого, когда все было светло и легко. Люциус зажмурился, стараясь унестись туда, но мерное тиканье часов на камине возвращало в реальность.
— Что было бы в том письме? — глухо проговорил он.
Фрида негромко заговорила, теребя браслет часов:
— Думаю, там были бы одни вопросы. Чем ты живешь? О чем думаешь? С кем проводишь время? Такие маленькие бытовые мелочи, которые позволили бы дотянуться до тебя, понять, что ты живешь не только в моем воображении.
|
|
|
— Почему так долго? — Люциус посмотрел в потолок, потрясенный тем, что с ним происходит. — Почему столько лет ты пряталась?
— Потому что я не хотела этой встречи. Я боялась увидеть тебя, боялась снова… Знаешь, миллион раз я представляла себе встречу.
Она усмехнулась, он тоже.
— И как ты себе это представляла?
— Сначала это было совсем наивно. Я очень хорошо помню свою помолвку. Ты не пришел. Помнишь?
Он просто кивнул. Еще бы он не помнил.
— Когда я стояла у алтаря, я все время думала, что ты появишься и заберешь меня. Так смешно. Ведь понимала же, что не появишься, но все равно ждала.
Люциус зажмурился, закусив губу. Зачем волшебникам круцио?
— Потом ждала, что ты появишься в клинике. Ужас. Я почти хотела, чтобы что-то случилось… Чтобы появился благовидный предлог. Смешно. А потом я встретила тебя с сыном в книжной лавке.
— Когда? — Люциус замер. Она была рядом, а он не знал.
— Четыре года назад. И знаешь, я поняла, что не смогу. Сначала хотела тебя окликнуть. Ведь в этом нет ничего предосудительного. А потом…
Люциус прижался щекой к ее макушке. Как давно он не слышал искренних слов. Прямота Фриды просто сбивала с толку. В этом она совсем не изменилась. Она могла вот так просто и безыскусно рассказывать то, что чувствует. Почему же Люциус никогда так не мог? Почему скрывал даже от себя все эти годы?
— Я люблю тебя, — внезапно выдавил он.
В тишине слова прозвучали, как раскат грома. Фрида дернулась из его объятий, но он не выпустил.
— Я люблю тебя, — упрямо повторил он. — Да, я не такой, каким ты хотела меня видеть. Я сделал много ужасных вещей, но я люблю тебя. Так, как умею. Как никого никогда не полюблю и…
— Отпусти меня, — негромко попросила она.
Люциус послушно разжал руки. Фрида медленно обернулась. Он утонул в ее взгляде.
— Это жестоко, Люциус.
— Это всего лишь правда.
— Я не должна здесь находиться. Это неправильно. И ты не должен.
— Но мы оба здесь.
Она опустила голову.
Почему чертов здравый смысл не дает просто притянуть ее к себе и поцеловать? Наплевать на условности и снобизм, который принято называть светским поведением.
|
|
|
— Ведь ты пришла в эту комнату, зная, что я последую за тобой.
— Я надеялась, что у тебя больше здравого смысла, — Фрида подняла на него взгляд и рассмеялась.
Люциус тоже улыбнулся.
— Откуда, интересно, ему взяться?
Фрида коснулась его щеки. Люциус зажмурился и прижался к ее ладони.
— Давай уедем куда-нибудь, — прошептал он. — Просто соберемся и…
— Точно. Многолюдными семействами?
Он посмотрел ей в глаза.
— Да, прости. Я… не то говорю. Просто рядом с тобой как-то плохо соображается.
— Думаешь, рядом с тобой хорошо?
Снова улыбки, необъяснимые и искренние.
Люциус понял, что миллион лет не испытывал одновременно такого сумасшедшего счастья и такого разочарования от того, что наступит завтра, и все это покажется сном. Ведь он не может предложить ей роль любовницы. Всем этим холеным красавицам, с которыми он периодически встречался, — пожалуйста. Но только не ей.
Сколько условностей, сколько проблем. Но ведь есть сегодняшний день. Тепло ее руки и биение ее сердца.
Дверь распахнулась, заставив Фриду отскочить в сторону, а Люциуса негромко выругаться. Мальчишка лет пяти-шести с огненно-рыжей шевелюрой смерил Люциуса недовольным взглядом.
— Мам, ты куда пропала? — тоном избалованного ребенка протянул он.
Люциус ошарашенно оглянулся на Фриду. «Мам»?
— Милый, мы разговаривали с мистером Малфоем — отцом Драко. Ты ведь помнишь Драко? Мы с ним и с Блез ездили в прошлом году на водопады.
Да что же такое происходит? Драко знал об этом мальчишке, а сам Люциус нет?
Но больше поразило не это. Фрида изменилась за доли секунды. Сейчас она была матерью. Той матерью, какую никогда не видел Люциус в своей семье. Во взгляде — смесь гордости и нежности, а еще Люциус вдруг понял, что в мире Фриды его уже нет. Вот минуту назад был, а теперь нет. Теперь в ее мире только этот надутый мальчишка.
— Люциус, — она наконец-то решила объяснить и ему, — это Брэндон — мой сын.
Люциус просто кивнул. Ее сын. Мальчик, которого могло бы и не быть, если бы Люциус не был таким дураком много лет назад. Он вдруг почувствовал жгучую неприязнь к мальчишке. Этот ребенок занял чужое место. Вот сейчас он вмиг занял место Люциуса в сердце Фриды, а несколько лет назад занял место их детей, которые могли бы быть. И неважно, что виноват в этом сам Люциус. Сейчас он обвинял во всем ребенка.
|
|
|
Эгоистично? Да. Но ведь эгоисты — это недолюбленные дети. Дети, которым заменяли любовь дорогие игрушки и подарки в лучшем случае, и полная безучастность со стороны родителей — в худшем.
— Прости, мы пойдем, — Фрида быстро отвела взгляд и вышла за руку с сыном.
Люциус успел заметить вину, отразившуюся в ее глазах. Циник, прочно поселившийся в его душе, рассмеялся. Эта вина не перед ним за поспешный уход и растравленную душу. Эта вина перед сыном за проявленную слабость.
Люциус стоял посреди комнаты, глядя в пространство. Он еще чувствовал запах ее волос и прикосновение ее руки к щеке. Вот только ее уже не было. Сон. Миф. Глупость.
Дверь отворилась, и вошел Фред Забини. Он пересек комнату, опустился в мягкое кресло и закурил.
— У нее есть сын, — глядя перед собой, проговорил Люциус. — Почему я об этом не знал? Почему мой сын знал, а я нет?
Фред выпустил струйку дыма, проследил за ней взглядом и наконец произнес:
— Ты никогда о ней не спрашивал. А Драко познакомили с Брэндом в прошлом году. Он гостил у Блез. Фрида приехала и соблазнила детей поездкой на водопады. По-моему, они здорово провели время.
— Не сомневаюсь.
Люциус со вздохом сел в соседнее кресло.
— Черт, — негромко проговорил он.
— Извини, я должен был предупредить, что она приедет.
— Я не видел ее Мерлин знает сколько лет и…
— Люциус, у нее со здравым смыслом всегда были проблемы, поэтому прошу тебя: не причиняй ей боль. Слышишь?
Люциус Малфой поднялся из кресла и направился к выходу.
— Люциус!
Но он так и не ответил ничего Фреду Забини. Он никогда не давал обещаний, потому что знал, что все равно их нарушит.
Люциус Малфой спустился по ступеням и отворил дверцу экипажа с фамильным гербом. Нет. Ничего не закончилось.
Все только начинается.
03.02.2011
Глава 45. Формула счастья.
С полночного неба дождем осыпаются звезды
И тут же беззвучно, безгорестно гаснут у ног,
Деля твою жизнь безвозвратно на «прежде» и «после»,
Давая свой, в чем-то мистический, первый урок.
Упала к ногам твоя детская вера в чудо...
И мамы слова: «Ты мой самый прекрасный цветок»,
И грезы о сказочном принце из Ниоткуда,
И ворох цветов, что тебе он положит у ног.
И бабушки шепот — вечерняя добрая сказка,
Стихи о любви, что он должен тебе посвятить,
И белое платье, и счастья волшебные краски...
|
|
|
И хочется плакать, и некого в этом винить.
Но ввысь посмотри: ведь осталось не так уж и мало,
И новые звезды зажглись ярким светом в ночи.
Вот звездочкой ясной Любовь твоя первая стала...
И Вера в друзей светит ярче, чем пламя свечи.
Улыбка его и еще не рожденные фразы
Сложились в созвездие светлое над головой.
И сотни других, пусть пока и невидимых глазу,
Украсили небо, твой путь озаряя собой.
И день ото дня будут падать и гаснуть звезды,
Чтоб новые искорки света в ночи зажглись.
И пусть за улыбкой порой и покажутся слезы,
Ты чувствуешь, значит, еще продолжается жизнь.
Все только начинается.
Гермиона проснулась со странным чувством. Словно она оказалась в сказке. Поцелуй, объятия. Негромкий голос: «Не плачь, я не хотел».
На душе было легко и радужно. Даже здравый смысл, доселе твердивший: «Это все лишь твои фантазии. На самом деле все не так!», уступил и затих после вчерашнего вечера.
Гермиона перечитала записки. На маленьких клочках пергамента целая история. От раздражения до шутки, от легких отговорок до серьезной недосказанности.
Девушка улыбнулась. Праздник в душе, праздник в природе. За окошком вставало зимнее солнышко, раскрашивая морозный узор в цвет добра и уюта. Гермиона закружилась по комнате. Ей было весело и легко. Этот день… Может, для кого-то лишь очередная суббота, но для нее — первый день с крыльями. Крылья, подаренные счастьем, пришлись ей впору, легко отрывали от земли и уносили в мир грез. Как в сказке. Гермиона напевала, пока принимала душ, напевала, выбирая, во что одеться. Кофта все еще пахла его туалетной водой. Девушка прижала к лицу теплую шерсть и рассмеялась непонятно отчего. Просто было радостно и светло. Ночь развеяла вчерашние опасения. Ночь все расставила по своим местам. Сейчас уже казалось глупостью вырываться из его объятий и не отвечать на его вопросы. Маленький упущенный шанс. Но ведь есть сегодня. Можно придумать миллион предлогов для встречи. От все той же книги до Брэнда.
Гермиона быстро сбежала по лестнице в гостиную, весело считая ступени. Надо же. Жила в этой комнате не один год и только сегодня узнала, что к ней ведут тридцать восемь ступеней. Девушка впорхнула в пустую гостиную. Ну вот. Все еще спят.
Мимолетная грусть быстро испарилась. Видимо, ее смахнули легкие крылья.
Гермиона направилась в сторону комнат девочек шестого курса.
Негромко постучала. Никто не отозвался. Тогда она толкнула дверь. Все еще бессовестно спали. Ну как можно спать в такое утро?!
— Джинни! — Гермиона легонько потрясла подругу за плечо. — Джин, проснись.
Джинни резко села в кровати, отбросив одеяло, и испуганно вскрикнула. Соседки по комнате зашевелились.
— Что случилось? — в голосе Джинни послышалась паника.
Гермиона никогда не пробиралась в полутемную комнату тайком и не будила просто так.
— Все хорошо. Извини, — виновато проговорила староста. — Просто подумала…
Глядя на заспанную девушку и непонимающие взгляды других шестикурсниц, Гермиона почувствовала себя дурой. Все правильно, ведь это ей крылья не дают спать и заставляют видеть не обычное зимнее утро, а начинающуюся сказку.
Джинни откинулась на подушку и потерла глаза.
— Хвала Мерлину! Я подумала, что что-то с Роном или Гарри. Который час?
— Без пяти восемь.
— Гермиона! Ты — садистка.
— Знаю. Ладно. Извини.
— Подожди меня в гостиной пять минут, я спущусь.
Гермиона кивнула и, извинившись перед другими девчонками, вышла из комнаты.
Сидя перед пылающим камином и гладя Живоглота, она вдруг подумала: почему люди не могут удержать радость в себе? Хотя нет. Не так. Радость могут, а вот счастье — нет.
Наверное, потому, что на то оно и счастье. Горячее, обжигающее. Если им не поделиться с друзьями, в нем можно сгореть.
Гермиона улыбнулась Живоглоту, бесцеремонно улегшемуся спать на ее коленях.
Джинни спустилась быстро. Зевая и натыкаясь на мебель, добралась до Гермионы и устроилась в противоположном кресле. Зябко поежилась и повернулась к подруге.
— Ну что стряслось?
Гермиона посмотрела в синие глаза. Она вдруг поняла, как же обделила сама себя, когда отнеслась с пренебрежением к младшей сестре Рона. Даже не с пренебрежением, а просто без интереса. Были Гарри и Рон. Была учеба, а больше ничего и не нужно. Так казалось тогда. И вот сейчас, стараясь скрыть счастливый блеск глаз, она поняла, что не сможет рассказать. У них с Джинни нет той связующей нити дружбы, что не порвется ни при каких обстоятельствах; нет той близости, что позволяет безоговорочно верить и безоговорочно понять позицию друга, принимая ее. Их же приятельские отношения не позволят Джинни понять Гермиону.
— Прости, ничего не случилось. Просто...
— Ты вчера так и не зашла. Поздно вернулась?
— Угу.
— Гермиона, можно задам вопрос?
— Да, конечно.
— Ты с кем-то встречаешься.
— Я… Джин, с чего ты взяла?
— Это был не вопрос, — Джинни улыбнулась. — Просто нужно иметь глаза. И только. Ты в последнее время странная. То улыбаешься неизвестно чему, то грустишь. К тому же стала часто пропадать.
Гермиона молча смотрела в пол. Что здесь ответить?
— Это явно не Гарри и явно не гриффиндорец, иначе мы бы заметили.
— Джинни… — Гермиона подняла взгляд.
— Постой, — девушка нетерпеливо махнула рукой. — Я ведь не спрашиваю «кто это?». Просто размышляю вслух.
Гермиона нервно передернула плечами. И о чем она, спрашивается, думала, когда будила Джинни?
— Но ты счастлива. Это видно. А значит, все правильно.
Джинни замолчала. Гермиона выдержала паузу.
— Думаешь?
Джинни, казалось, только этого и ждала. Тут же улыбнулась.
— Ты ведь поэтому немилосердно разбудила меня в такую рань. Хотела поговорить. Так?
— Наверное, — сдалась Гермиона. — Только теперь понимаю, что сказать особенно нечего.
— Ты сомневаешься. Это нормально. Первый опыт, первые сомнения…
Гермиона невольно усмехнулась. Джинни, которая была моложе на год, сейчас совсем по-взрослому рассуждала на эту тему.
А младшая Уизли посмотрела в потолок.
— Странно все-таки получается. Казалось, у тебя есть все. Ты же…
Гермиона посмотрела на девушку. Из распахнутого воротника кофты виднелась худенькая ключица, которой касался локон рыжих волос. Совсем девочка, но именно ее слова заставили задуматься о собственной жизни.
— Он лучше Гарри? — Джинни резко опустила голову, и их взгляды встретились.
Гермиона ни на миг не замедлилась с ответом.
— Нет.
— Ты так уверенно говоришь...
Гермиона кивнула. Джинни рассмеялась. Заинтриговала…
— Гарри знает?
Гермиона испуганно оглянулась на девушку.
— Нет.
Джинни верно истолковала взгляд.
— Я не собираюсь ему говорить. Не волнуйся. Но ты сама собираешься?
Гермиона глубоко вздохнула и откинулась на спинку дивана. Живоглот спрыгнул на пол и выгнул спину, сладко зевая. Без него стало пусто. Девушка села ровнее и посмотрела на огонь.
— Я бы непременно сказала Гарри, если бы это было серьезно, — медленно проговорила она.
— Не поняла… Весь твой вид говорит о том, что для тебя это важно. Ты боишься, что неважно для него?
— Я не могу говорить за него, — усмехнулась Гермиона. — А неважно потому, что скоро все закончится.
Негромкие слова отчетливо прозвучали в тишине пустой гостиной. Наконец-то Гермиона смогла произнести вслух то, о чем боялась даже подумать. А ведь эта мысль всегда была. Как будто, пока о проблеме не говоришь, ее не существует. Великое заблуждение.
— То есть? — не поняла Джинни.
— Ну, скоро все закончится. Он… В общем, просто поверь.
— Это Снейп? И его отправят в Азкабан за связь с несовершеннолетней? — страшным шепотом произнесла Джинни, стараясь придать лицу серьезное выражение.
Обе прыснули.
— Как ты догадалась? — сдерживая смех, ответила Гермиона.
— Трелони говорит, у меня неплохие задатки, — отшутилась Джинни.
— Как там у Рона с этой, как ее?.. — решила перевести тему Гермиона.
— О! — на лице Джинни появилось вдохновение.
Смеясь над рассказом младшей Уизли, Гермиона вдруг поняла, что утренней эйфории как не бывало. Лучший способ не сгореть в собственном счастье — это препарировать его на виду у другого человека. В том, что остужено ледяным потоком здравого смысла, уже не сгоришь, даже не согреешься.
Стало как-то пусто. Наверное, крылья уменьшились в размере или вовсе пропали.
* * *
Драко Малфой задумчиво смотрел в окно. Тусклое зимнее солнышко пыталось отогреть замерзшие стекла. Юноша вздохнул. Ему предстояла непростая беседа со своим деканом, а он вместо продумывания оправдательной речи глупо пялился в окно и беспричинно улыбался. Хотя нет, причина была, но сегодня с утра она казалась эфемерной, нереальной и сказочной. Как книжка, которую он читал на ночь. Понравились ли ему маггловские сказки? Разумеется, нет. Но от того, что это ее книжка, становилось как-то теплее.
Юноша расправил плечи. Впервые он чувствовал себя спокойным. Неужели магия вчерашнего вечера? В тот момент Драко даже не подумал о том, что ночью его не посетил привычный кошмар, не попытался понять причин этого. Как не заметил и тепла, идущего от медальона на шее. Когда нам хорошо, и на душе спокойно, мы не задумываемся о том, что от кого-то это потребовало усилий. И Драко Малфой не знал, что его сон в эту ночь охранял оскаленный дракончик, чьи глазки-бусинки уже несколько лет зорко отслеживали опасности, угрожающие хозяину.
Раздался громкий стук в дверь.
— Войдите!
Пэнси. Бодрая, словно и не девять часов утра.
— Привет.
— Привет.
— Тебя Снейп во сколько четвертовать будет?
— В одиннадцать, а что? Предлагаешь сесть за составление завещания? — Драко насмешливо взглянул на сосредоточенное лицо Пэнси.
— Если сядешь, претендую на твою новую метлу по дружбе. Хотя воспользуюсь вряд ли. Вот...
Драко взял протянутый листок. На бумаге с гербом Слизерина — извещение, написанное почерком декана.
— И тебя? — Драко присвистнул. — Ну хотя бы в вдвоем. Уже плюс.
— Мерлин!
— Можно просто — Драко.
Пэнси отмахнулась от его шутки, но все же усмехнулась.
— Не понимаю, — она прошлась по комнате, резко развернулась в центре и посмотрела на него. — Не понимаю, с чего он так взбеленился. Будто такое произошло впервые. Вспомни в прошлом году Роберта. У него чуть вторая голова после заклинания не выросла. Снейп не снял ни балла. Предоставил нам разбираться самим. А тут… Ничего же страшного с Томом не случилось. С кем не бывает.
— Не смотри на меня так. Я понятия не имею. Может, из-за того, что он первокурсник?
— Ты сам веришь в свою версию?
— Признаться, нет. Но в голову ничего не приходит.
— Странно-странно, — Пэнси вышагивала по ковру, наступая на лепестки вышитых цветов, старательно и планомерно. — Кто такой Том?
Драко оторвал взгляд от туфель, в очередной раз наступивших на бледно-зеленый лепесток. Сказать? Лучше сказать. Может, у Пэнси появятся идеи?
— Том — сын Властимилы Армонд.
Теперь пришел черед Пэнси присвистнуть. Так как свистеть она не умела, звук получился больше похожим на писк.
— О Мерлин! Это же… Драко, это же…
— Ты чего так разволновалась?
— Как это чего? Армонд была… любовницей Лорда, — фразу Пэнси закончила шепотом, будто их могли подслушать.
Драко расхохотался.
— Что за чушь! Какая любовница? Ты его видела?
Подождав пока он вдоволь навеселится, Пэнси проговорила:
— Во-первых, он не всегда был таким. Включи воображение. Он был просто человеком. А во-вторых, я не пошутила. Я знаю от мамы.
Драко посерьезнел.
— Пэнси, это чушь. Том не может быть его сыном. Тому одиннадцать, а Лорд исчез шестнадцать лет назад, это…
— Я и не говорю, что он обязательно его сын. Хотя… никто не знает, где Лорд был эти годы. Я просто сказала то, что знаю.
— Нет-нет. Снейп… Лорд… Нет. Ерунда. Снейп же все время здесь.
— Ну да. И к тебе домой он не приходит.
— В последние годы — нет.
— Ой, Драко, мы ведь ничего о нем не знаем.
— О ком?
— Да о Снейпе! О Лорде! О Томе!
— Нет, Пэнси. Что-то здесь не сходится. Снейп защищает сына любовницы Лорда. Бр-р. Голову сломать можно. Давай не будем гадать, а дождемся одиннадцати.
— Ладно. Кстати, я еще хотела поговорить о Блез… Ты когда ее в последний раз видел?
Только этого недоставало.
— Я не видел ее со вчерашнего дня. Вечером вернулся поздно, так что…
— Я заметила, что поздно…
Он оставил фразу без ответа.
— Знаешь, — Пэнси прошлась по комнате, засунув руки в карманы вязаной кофты и втянув голову в плечи, — Блез как-то странно себя ведет. И дело здесь не только в тебе. Словно ее что-то беспокоит или пугает. А говорить об этом она отказывается.
Драко вздохнул и потер переносицу. Почему глобальные вопросы нужно решать непременно до завтрака?
— Есть проблемы с Брэндом.
— Серьезные? — Пэнси резко остановилась.
— Достаточно. Пока рано говорить наверняка. Но… Здесь все покажет время. Блез сейчас тяжело, а я в этой ситуации даже сделать ничего толком не могу.
— Ты можешь просто быть рядом с ней, — Пэнси произнесла эту фразу, глядя в заснеженное окно. — Это очень много. Поверь.
Негромкий голос затих, заставив Драко нервно поправить ворот свитера. Почему Пэнси порой говорит такие вещи, от которых хочется провалиться сквозь землю?
— Ладно. Пойдем на завтрак. Может, ее встретим? — девушка улыбнулась, направившись к выходу.
Видимо, Пэнси в этот день претендовала на роль провидца. По пути в главный зал они столкнулись с Блез. Та была необычно тиха и подавлена.
Чуть нервно поздоровалась и попыталась продолжить путь. Драко быстро перехватил ее, придержав за локоть. Стоило давно покончить с этой неопределенностью. Неважно, что ему легко и радостно непонятно отчего. Да, не хотелось портить это утро. Но пора привыкнуть, что все хорошо никогда не бывает. Всегда найдется что-то… Вспомнилась фраза, как-то сказанная Марисой: «Если вы счастливы больше одного дня, значит, от вас что-то скрывают». Тогда он ее не понял, а вот с недавних пор проникся.
Блез не стала противиться, когда он отвел ее в сторону к большому замерзшему окну. Однако глаз не подняла, продолжая все так же изучать что-то на его плече.
— Блез, в чем дело?
— Я беспокоюсь за Брэнда, — глядя в никуда, проговорила она. — Мне снился плохой сон, да еще не могу его найти, и вообще… — девушка как-то неловко пожала плечами.
Драко закусил губу, вглядываясь в знакомые черты. Нечто похожее на укол совести отравило это утро. Он наслаждался неведомым доселе чувством свободы и тепла и совсем забыл о проблеме с Брэндом. А ведь Блез нужна поддержка. Наивный. Если бы он только мог заглянуть в ее душу. Нет. Не поддержка. А тепло и участие. Чувствовать себя нужной и желанной. Чувствовать рядом надежное плечо и знать, что ты не одна. От осознания того, что этого никогда не будет, хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться, убежать на край света.
Все эти дни она нарочно пропадала, уходя далеко от замка, пока зубы не принимались стучать от холода, а руки не начинало сводить и покалывать. Она проводила время в библиотеке и музыкальной гостиной, помогала с учебой второму курсу. Все, что угодно, лишь бы создать дистанцию. Своеобразная иллюзия. Он не проводит с ней время, потому что она занята. Он не пожелал ей спокойной ночи, потому что она допоздна сидела в библиотеке и вернулась, когда он наверняка спал. Они не виделись за завтраком, потому что она встала ни свет ни заря и отправилась бродить по замку. Это все потому, что она сама так решила. Иллюзия свободы и независимости. И неважно, что где-то в глубине души она знает, что он просто забыл об очередной годовщине их первого поцелуя. Глупость, конечно, но для нее это было важно. И когда она в шутку озвучила этот знаменательный праздник, он подарил ей розу, а на следующий год — часики, пошутив, что теперь она не будет опаздывать на свидания. А потом заколку, которая оттеняла цвет ее волос. А вот теперь он просто забыл, и напомнить ему уже казалось глупостью, а еще стало понятно, что для него это перестало быть важным, если вообще когда-то было. А еще…
Нет, лучше не вспоминать обо всех этих мелочах. Это ведь ее решение.
Теплые пальцы коснулись ее подбородка, заставив поднять голову и заглянуть в серые глаза. Надо же. Тревога. Да не тревогу она ждет! Блез едва не выкрикнула это. Она ждет совсем другого, вот только…
— Блез, милая, все будет хорошо. Мы что-нибудь придумаем. Обещаю.
Девушка закусила губу. Нет, она ни за что не расплачется. Она, вообще, не плакала вот уже два дня. И намерена установить личный рекорд в два года, два века, две жизни…
— Да, знаю. Я просто немного устала от всего этого…
Он притянул ее к себе и крепко обнял. Знакомый запах, ровное биение его сердца. Что стоит просто забыть обо всем и сделать вид, что все хорошо? Еще один день взаймы.
— Давай погуляем. День обещает быть солнечным.
— Давай. Только у вас какой-то серьезный разговор со Снейпом. Разве нет?
— Да. В одиннадцать я у него. А потом, если выживу, погуляем.
— Выживешь. Он тебя любит.
— Скажу тебе по секрету: он никого не любит.
Заговорщический шепот заставил рассмеяться. Все хорошо. Стоит лишь притвориться, и все хорошо…
* * *
— Мисс Грейнджер? — Гермиона оглянулась на зов профессора Макгонагалл. — Будьте добры, передайте напоминания о поведении на рождественских каникулах.
— Да, конечно.
Что еще может ответить идеальная староста, лучшая ученица? Впервые от одобрения в глазах декана стало тошно.
— И другим курсам, пожалуйста.
Вот это уже хуже. Или лучше? Повод.
Гермиона побрела по коридору, разглядывая увесистые свитки, перевязанные разными лентами. Напоминание о поведении на рождественских каникулах. Она знала наизусть каждое слово. Она всегда добросовестно запоминала правила. Вся ее жизнь подчинялась этим самым правилам.
Рождественские каникулы. Всего несколько дней и… Рождество. Как любила она этот праздник в детстве и как не хотела его сейчас. Если бы время можно было остановить. Успеть что-то сказать, сделать. Ведь это лишь начало. Все не может закончиться, едва начавшись! Это несправедливо!
|
|
|
