Глава XXIV. Р. Оуэн и чартизм

После неудачи менового банка Оуэн переходит на другое поле деятельности, именно вступает в политику, входит в связь с чартизмом. О чартизме я скажу коротко, ограничиваясь необходимым.

Чартизмом называется, как известно, революционное движение главным образом среди рабочих классов, отчасти радикалов Англии первых десятилетий XIX века, направленное непосредственно к завоеванию всеобщего избирательного права, но выдвинувшее много социальных или даже социалистических элементов. Название «чартизм» происходит от слова charter — хартия. Происхождение чартизма двоякое. С одной стороны, он коренится в политическом радикализме Бентама и его школы, одним из этих видных радикалов был Френсис Плейс (который впоследствии написал книгу «Мемуары о чартизме», представляющую видный вклад в скудную литературу о чартизме). Радикалы ограничивались требованиями политическими: всеобщего избирательного права, равного представительства и тайного голосования, годичного парламента и содержания для депутатов. Рядом с этим радикальным политическим течением обозначилось течение социалистическое, подготовленное Годскином и Томпсоном, и впоследствии и Оуэном. Во всяком случае уже в первом номере журнала «Обозрение бедняка» 1831 г. имеются стихи, содержащие мысль о том, что заработная плата должна быть равна цене благ и что вычеты ренты, налогов, десятин не оставляют из нее ничего; таким образом, с начала уже движение получает определенный, социальный характер. Один из виднейших деятелей чартизма, бывший методистский священник Стеффене, один из видных ораторов и агитаторов чартизма, таким образом формулировал в одной из своих речей социальный характер чартизма. «Друзья мои, — говорил он, — чартизм не есть политический вопрос. Дело идет не об избирательном праве: чартизм — это вопрос вилок и ножей, чартизм означает хорошую квартиру, хорошую пищу и питье, короткое рабочее время», — или, как однажды сказал другой оратор: «Мы сознаем несправедливость, которую совершают по отношению к нам, мы чувствуем то рабство, от которого у нас еще нет силы освободиться. Однако освобождение наше зависит от распространения сознания среди рабочих классов всех стран, ибо это сознание дает нам понять наше действительное положение в обществе и дает нам чувствовать, что мы, производители богатства, имеем преимущественное право пользоваться им». Вот в этой раскаленной атмосфере политических и социальных течений английских рабочих проповедует Оуэн и, в значительной степени сам заражаясь ею, видоизменяет первоначальные свои довольно миролюбивые настроения и точки зрения. Речь идет теперь о том, чтобы образовать всеобщий рабочий союз Англии (мы сказали бы английский совет рабочих депутатов), который называется Национальной ассоциацией рабочих обществ и объединенных промышленников. Как показывает само название, эта рабочая ассоциация имеет в виду организовать всю национальную промышленность страны. Представьте себе такую организацию, при которой каждая профессия, каждая отрасль труда организована на манер средневековых цехов, и затем представители этих лож организуются в центральный орган, объединяющий собою все рабочие ассоциации. Очевидно, по плану Оуэна и других сторонников этой идеи, этот союз приобретает, с одной стороны, политическую непобедимость, а с другой—является достаточно сильным, чтобы захватить в свои руки организацию промышленности. Каждая из этих лож организует ту отрасль промышленности, к которой принадлежит, а совокупность этих лож представляет собою центральный орган, который заведует общим распределением.

Следовательно, если в идее трудового менового банка мы имеем попытку организовать социальное производство посредством реорганизации обмена, то здесь мы имеем попытку достичь той же цели посредством реорганизации производства. В апреле 1833 г. на конгрессе кооперации в Гудесфильде «ассоциация всех классов» была преобразована в «национальную ассоциацию соединенных промыслов Великобритании и Ирландии».

Для того чтобы понять все историческое своеобразие этого плана, нужно припомнить, что организация труда в тред–юнионы в современной Англии покоится на вертикальном, так сказать, сечении рабочего класса Англии, на дроблении по профессиям, причем эти профессии организуются сначала по местам, а затем в национальные союзы, но во всяком случае это — организация отдельных союзов, которые затем могут объединятся и в общее национальное целое, но лишь снизу. Между тем здесь объединительное рабочее движение в период своей молодости начинается с общей организации всех отраслей труда. Эта всеобщая национальная организация устраивает в Лондоне национальную биржу и с этой целью приобретает большой дом с магазинами, залами и аудиториями, и в мае месяце Оуэн излагает уже здесь всю свою систему, он говорит об отмене религии, брака и частной собственности, и что этот день есть начало возвещенного тысячелетия торжества рациональных принципов и их осуществления. Чем дальше, тем больше. Оуэн в сентябре 1833 г. на съезде Союза строителей в Манчестере возвещает уже «тайну» о том, что «труд есть источник богатства», а в 1834 г. основывается «Всеобщий союз производительных классов». Мечты Оуэна выражаются в следующих словах, сказанных в Лондоне на конгрессе в 1833 г.: «Теперь я дам вам краткий очерк великих, имеющихся в виду перемен, которые ниспадут на общество внезапно, как тать в нощи… Имеется в виду, — продолжает он, — возникновение таких национальных учреждений, которые соединили бы все трудящиеся классы в одну великую организацию, и чтобы каждая ветвь в целом знала, что происходит в других ветвях, чтобы прекратилась всякая индивидуальная конкуренция и чтобы все фабрики велись национальными компаниями, все отрасли труда должно сперва образовать лишь с таким числом членов, которое достаточно для ведения дела… и все лица, принадлежащие к данной отрасли труда, должны стать членами»… Эта идея имела необыкновенный успех, его размеры равны лишь его непрочности; в течение нескольких недель к союзу примкнуло до полумиллиона рабочих. В это число входили такие, которые не существуют и теперь и которые в сущности не являются настоящими рабочими союзами, напр[имер], земледельческие союзы. Вся присоединившаяся масса столь же быстро и растаяла, как только выяснилась практическая несостоятельность движения. Непосредственной целью этого движения была организация всеобщей стачки, для того чтобы добиться реорганизации промышленности. Но этой всеобщей стачке предшествовало неудачное столкновение с предпринимателями в Дерби и поражение в этом столкновении. К этому присоединилась стачка лондонских газовщиков, оставившая в темноте город в течение нескольких вечеров. Это настолько возбудило владельческие классы против этого движения, что решено было повести против него серьезную борьбу. Это решение получило фактическое осуществление в знаменитом деле дорчестерских рабочих, которое состоит в том, что несколько рабочих были приговорены к семи годам ссылки в колонии за то, что они принимали присягу при вступлении в союз, тогда как присяга была запрещена старым законом. Это произвело, конечно, ошеломляющее впечатление, к этому присоединялось еще то, что последовал поток неудачных стачек, которых не в силах был сдержать центральный эрган. Таким образом, в конце лета 1834 г. уже заметно распадение, и з августе того же года на съезде, созванном Оуэном, Национальный эабочий союз был распущен и преобразован в другой союз, носящий название «Британской и иностранной консолидированной ассоциации труда, человечности и знания». Но это учреждение, носящее столь длинное и столь широковещательное название, фактически ничего не сделало, хотя и ставило себе целью примирение всех классов и «установление нового нравственного мира».

Такова была роль Оуэна в чартистском движении. Можно сказать, что он усилил ту социалистическую закваску, которая была и без того в нем сильна. Роль Оуэна в чартизме различно оценивается историками и современниками в зависимости от общих воззрений. Упомянутый уже мною Френсис Плейс, радикал, но экономический индивидуалист, последователь Рикардо и даже Мальтуса, дает очень резкую характеристику деятельности Оуэна в это время. «Конец года (1833), — пишет он, — оставил национальный союз рабочего класса в сильно подавленном настроении. Политические стремления среди рабочего класса были оттеснены на задний план нелепыми теориями, проповедуемыми Робертом Оуэном и другими. Они проповедовали общность имущества, обещали, что всякий будет иметь в изобилии все, чего ни захочет, и все это только при четырех часах работы в сутки; говорили, что всякий человек имеет право на свою долю земли и на продукты работы своих рук, тогда как при теперешней системе предприниматели могут платить рабочим сколько им (предпринимателям) вздумается. В противоположность этому они указывали, что рабочий имеет право за 8 или 10 часов труда требовать такой заработной платы, при которой он с семьей мог бы с комфортом существовать; говорили далее, что всякий человек, не находящий себе работы, имеет право на работу и на заработную плату в указанном размере, и тому подобные вещи, которые постоянно пропагандировались политическими союзами рабочих и маленькими кружками, печатались в брошюрах и летучих листках, пускавшихся в продажу по дюжине за один пенни и расходившихся в громадном числе. Почти все эти брошюры писались людьми с талантом и известным общественным положением — учеными, джентльменами, фабрикантами, купцами и литераторами, Последствием этого было то, что громадная часть рабочих в Англии и Шотландии пришла к убеждению, что им стоит только соединиться вместе, — а это они считали очень легким делом, — чтобы добиться не только значительного повышения заработной платы для всех рабочих, но и работы для всякого нуждающегося в ней — мужчины и женщины — при коротком рабочем дне. Это представление побудило их образовать всеобщий рабочий союз, имевший такую организацию и принявший такие размеры, каких до тех пор никогда не бывало».

Вы видите, что радикальные деятели чартизма судят очень сурово эту социалистическую пропаганду. Трудно сомневаться в том, что известная доля истины есть в этой характеристике, потому что это соответствует тем историческим фактам, которые мы знаем. Но, во всяком случае, ограничиться такой характеристикой было бы односторонне. Несомненно, что, как и все бурные переживания, и это имело воспитательное значение для масс и не только общеполитическое и общесоциальное, но даже непосредственно–практическое, потому что все–таки из идей национальных лож и рабочих организаций родилась в конце концов идея потребительных обществ, а потребительные общества представляют собою настоящую гордость и красу Англии. Лучший историк кооперативного движения в Англии миссис Вебб (Б. Поттер) с благодарностью отмечает роль и значение Оуэна как одного из деятелей, подготовившего развитие кооперативного движения. Но тут же нужно указать, как указывают и Веббы в своей «Истории рабочего движения в Англии», что социализма, в сущности, в этой идее организации рабочих лож и ассоциаций и Национального совета представителей этих лож было вовсе не так много. Скорее это была идея средневековых цехов, хотя имеющая некоторые социалистические черты, но, тем не менее, в целом вовсе не социалистическая. Неизбежно при практическом осуществлении этой идеи должны возникнуть споры о принадлежности к той или другой специальности. История средневековых цехов полна такими спорами, и эти споры были бы и здесь. Следствием этого было бы индивидуалистическое обособление этих лож. Эти ложи, даже если бы они могли реорганизовать производство, превратились бы в монополистов, захвативших данные отрасли промышленности и закрывающие их для конкурирующих лиц. Те недостатки, которые имеет в настоящее время английское профессиональное движение, его исключительный своеобразный корпоративный эгоизм, были бы здесь в увеличенном размере вследствие того, что сама деятельность этих лож была бы шире. Это те же возражения, которые применимы к организации производительных товариществ вообще. Насколько производительные кооперации возникали и возникают самостоятельно вне отношений к потребителям и вне зависимости от них, они всегда подвергаются опасности выродиться в компании мелких предпринимателей. Впрочем, эти замечания имеют только теоретическое значение, потому что неосуществимость этой идеи в то время при тогдашнем состоянии английской промышленности, при тогдашнем состоянии рабочего движения слишком ясна, и если все–таки это движение в экономической области уцелело, то оно вылилось в формы скромной кооперации. Первым семенем, из которого выросло кооперативное движение, было открытие лавки (Рочдэльские пионеры); теперь в нем участвуют больше двух миллионов рабочих с капиталом в 37 миллионов фунтов стерлингов, владеющих, кроме того, обширными землями.

Что касается дальнейшей истории чартизма, прослежу ее только в самых кратких чертах. После того как потерпело крушение движение, направленное к организации национального рабочего союза, дальнейшее течение чартизма представляет два периода: 1836–1839 и 1840–1848 гг. Каждый из этих периодов характеризуется отдельными революционными вспышками и внесением в парламент петиции о всеобщем избирательном праве. Первый период чартистского движения 1836–1839 гг. имеет своим исходным пунктом то обстоятельство, что чартисты получили формальный отказ в парламенте относительно своих требований о всеобщем избирательном праве. В 1832 г. прошел билль, внесенный лордом Грэем об улучшении избирательных законов, на основании которого избирать мог каждый владеющий домом, стоящим не менее 10 фун[тов] стерлингов]. Это изменение избирательного права, во всяком случае, и сделало состав парламента более отзывчивым на требования всеобщего избирательного права, и когда был внесен билль о всеобщем избирательном праве, то он был не только отклонен, но отклонен представителями в окончательной форме, и это отклонение послужило началом чартистского движения. В этом движении образовалось два направления: мирное, склоняющееся к мирному воздействию, и более непримиримое, которое вело к вооруженному восстанию. Во главе первого направления стоял лондонский рабочий Ловетт, во главе второго направления стоял О’Коннор, ко второму направлению примыкал упомянутый мною Стеффене.

Из этих двух партий стала брать верх последняя. Тон речей все повышался и принимал характер призыва к вооруженному восстанию. Правительство ответило на это запрещением собраний, происходящих при факельном освещении. Это был обычный тип собраний, происходящих по вечерам. 4 февраля 1839 г. в Лондоне собирается рядом с парламентом другой парламент, народный, или, как назывался он, Народный конвент, составленный из представителей рабочих. Этот рабочий парламент, после того как из него отделилась группа более умеренных, постановил обратиться к народу с приглашением вынимать деньги из сберегательных касс, затем предъявить английскому банку билеты для размена, для того, чтобы извлечь золото и вызвать кризис, затем объявить всеобщую забастовку и призвать ко всеобщему вооружению. Одновременно с этим была изготовлена петиция в парламент: о всеобщем избирательном праве, хартия, собравшая 1280000 подписей, но она была отвергнута парламентом 12 июля 1839 г. Это вызвало революционный взрыв, который в Бирмингеме получил характер кровавого столкновения, сопровождавшегося пожарами, здесь сгорело до 30 домов. Это восстание было подавлено. Партия физической силы в Национальном конвенте сделала тогда попытку объявить всеобщую забастовку, начиная с 5 августа, на месяц но она не удалась, и эта неудача подорвала авторитет конвента, он был постепенно распущен за ненадобностью. Начались процессы, аресты, тюремные приговоры, общество уже торжествовало победу над чартизмом, когда выступил Карлейль со своим всемирно известным памфлетом под заглавием «Чартизм» и заявил, что чартизм далеко не исчез. Эти слова Карлейля подтвердились в самом недалеком будущем. Именно 20 июля 1840 г. в Манчестере создалась опять «Национальная ассоциация чартистов Великобритании» с хартией и с требованием всеобщего избирательного права в качестве программы. Вождем движения является Бронтерр О’Брайн, с одной стороны, и О’Коннор — с другой. О’Коннор представляет собою интересную смесь политического торизма[393] и социалистической непримиримости, он заходил так далеко, что относился отрицательно или безразлично к агитации в пользу отмены хлебных законов, имевших такое важное значение для Англии, ввиду того, что это только паллиатив и не разрешает социального вопроса. Течение О’Коннора взяло верх, и 2 апреля 1842 года в Лондоне собрался новый рабочий конвент, и на этот раз он изготовил петицию с 3300000 подписей, петицию, которую по улицам несли 16 человек, так она была велика и тяжела, но парламент отверг и ее… Тогда, 5 августа, началась в Эштоне политическая забастовка, и к ней примкнули другие местности Ланкашира. Масса рабочих двинулась в Манчестер, остановила машины, удалила пробки от котлов, которые превратились в их руках в импровизированное оружие, так что все это восстание носит название Пробочного восстания. На короткое время работа на 50 миль вокруг Манчестера остановилась, исключая мельницы и фабрики, производящие скоропортящиеся продукты. 22 августа движение уже упало, не поддержанное в других местностях. Опять последовал грандиозный процесс, впрочем, с довольно мягким приговором. Последний эпизод истории чартизма был связан с французской революцией 1848 г., которая дала чартизму новый толчок. Под влиянием этого впечатления в Лондоне собрался новый конвент рабочих и была изготовлена опять петиция в парламент, собравшая будто бы 5700000 подписей, но в действительности оказалось всего 1975000 подписей, да и то многие оказались поддельными. За этой вспышкой последовал уже полный упадок движения. Этим и кончается вообще революционная полоса истории английского рабочего движения. Роль Оуэна заметна здесь только в ранний период, когда он выступал здесь лишь в качестве идейного бродила, в дальнейшее развитие он не может вмешаться по самому своему характеру. Его участием в чартистском движении оканчивается видный, яркий период его жизни. Последняя часть жизни Оуэна была менее удачна и менее счастлива. Популярность его за это время вообще падает. С одной стороны, это объясняется враждебным отношением к нему духовенства из–за резких нападок Оуэна на религию и христианство, с другой стороны, враждебностью фабрикантов, а затем и охлаждением масс вследствие перемены настроения, которое наступает среди английских рабочих с середины XIX в. Оуэн умер у себя на родине в 1858 г., следовательно, 87–летним старцем. Насколько кипуча была его жизнь, его деятельность, лучше всего свидетельствует следующий статистический подсчет, приведенный во французской книге Рамбо о социальных реформаторах. За период с 1826 по 1837 гг., стало быть, за 11 лет, Оуэн, которому было от 45 до 56 лет, произнес около тысячи публичных речей, издал около 500 адресов к разным классам общества, написал около 2000 газетных и журнальных статей и сделал от 200 до 800 путешествий. После его смерти в одной из газет его поклонником была написана о нем прекрасная фраза: «Мир стал лучше, потому что ты жил в нем».