Глава XXI. Иеремия Бентам и его утилитаризм

Индивидуализм естественно–правовой в конце XVIII и начале XIX вв. в Англии уступает место индивидуализму, основанному на философии утилитаризма. Основателем этого течения мысли является Иеремия Бентам, живший в 1748–1836 гг. Бентаму принадлежат весьма большое количество сочинений в разных областях знания: этики, юриспруденции и политической экономии. Наибольшую известность Бентам приобрел как основатель нравственного учения, называемого утилитаризмом. Утилитаризм, как показывает само название (происходящее от слова utilis — полезный) есть учение, полагающее в основу свою принцип полезности или пользы. Масштабом этики и политики в глазах Бентама является наибольшая польза или, как он часто формулирует, «наибольшее счастье наибольшего числа лиц». Но для того, чтобы достигнуть этого результата или даже для того, чтобы ставить его перед собою как задачу, нужно, очевидно, владеть методом ее разрешения. Для того чтобы стремиться к наибольшему счастью наибольшего числа лиц, нужно уметь вычислить это наибольшее счастье наибольшего числа лиц. Отсюда, естественно, в дальнейшем развитии мысли Бентам устанавливает принцип моральной арифметики или точного исчисления пользы. Принцип пользы, по мнению Бентама, является наиболее всеобщим принципом. «Природа, — говорит он, — подчинила человека власти удовольствия и страдания. Им мы обязаны всеми нашими идеями, ими обусловлены все наши суждения, все наши решения в жизни. Тот, кто утверждает, что он свободен от этой зависимости, тот не знает, что говорит: стремиться к удовольствию и убегать от страдания составляет его единственную задачу даже в ту минуту, когда он отказывается от величайших удовольствий или берет на себя самые сильные страдания». Таким образом, польза есть понятие отвлеченное. «Оно выражает свойство или способность какого–нибудь предмета предохранить от какого–нибудь зла или доставить какое–нибудь благо. Зло есть боль, страдание или причина страдания. Благо есть удовольствие или причина удовольствия. Все, что соответствует пользе или интересу индивидуума, способно увеличить общую сумму его благосостояния. Все, что соответствует пользе или интересу общества, увеличивает общую сумму [благ] индивидуумов, из которых оно состоит». «Логика пользы состоит в том, чтобы посредством вычисления или сравнения открыть элемент страдания или удовольствия во всех умственных операциях, не вводя в них никакого другого понятия». Это определение само по себе нормально и не вводит никакого более точного определения относительно того, в чем именно выражается эта польза, и в дальнейшем развитии своих идей Бентам неизбежно приближается к учению, которое в этике уже называется гедонизмом (от греческого слова ή δ ο ν ή, т. е. удовольствие), с точки зрения которого удовольствие в узком смысле слова является высшим критерием морали и политики. Только с этой точки зрения можно понять желчную критику Бентама по отношению к аскетизму, основанному как на философии античной, так и на религиозно–христианской. Бентам говорит, что аскетизм объясняется или тщеславием, или помешательством и основывается на извращенном принципе пользы. Нужно указать, что у самого Бентама на этой стадии изложения нет еще понятия о норме, о нормальном типе, по сравнению с которым можно было бы определять извращение. Бентам подвергает резкой критике все другие принципы этики, которые выставлялись в английской философии его предшественниками и современниками. Так, принцип симпатии и антипатии, игравший такую большую роль в шотландской школе, им осмеивается как уничтожение всякого принципа, как он выражается, или как анархия идей. Дальше он перечисляет критерии других этических систем и показывает их произвольность: совесть или нравственное чувство, здравый смысл, разум, вечный непреложный закон права, естественный закон истины — все подвергается суровой критике у Бентама. «Принцип аскетизма, — говорит Бентам, подводя общий итог этой критике, — находится в смертельной вражде с принципом пользы. Принцип симпатии не отвергает и не допускает последнего. Он вообще не считается с ним, а идет наугад между добром и злом. Аскетизм до такой степени безрассуден, что самые сумасбродные из его последователей никогда не решались следовать ему до конца. Принцип симпатии и антипатии не мешает своим сторонникам прибегать к принципу пользы. Только этот последний, один из всех, не требует и не терпит никаких исключений. Qui non sub me, contra me (кто не со мной, тот против меня), — вот его девиз. Согласно этому принципу, законодательство есть результат наблюдения и расчета, согласно аскетизму, оно есть дело фанатизма, согласно принципу симпатии и антипатии, дело настроения, воображения и вкуса». При добродетели, по мнению Бентама, приходится делать выбор между двумя интересами или двумя пользами, причем «добродетель есть принесение в жертву меньшего интереса — большему, минутного — продолжительному, сомнительного — обеспеченному. Всякая идея добродетели, не основанная на этом понятии, будет в такой же мере неясна, как ненадежно ее основание». Разница между политикой и личной этикой, с его точки зрения, заключается только в том, что политика имеет дело с обществом, а личная этика с отдельными лицами. Так как принцип моральной арифметики представляет сведение баланса, требует вычисления для определения наибольшей пользы, то очевидно, что предприятие Бентама осуществимо лишь постольку, поскольку ему удастся суммировать действие разных человеческих свойств или разных видов полезности, количественно выраженных. Перед Бентамом становится, таким образом, проблема, несколько напоминающая собою ту, которую ставит себе австрийская школа в теории ценностей. Там пытаются сделать количественно соизмеримыми разные потребности и основанные на них ценности предметов, удовлетворяющих этим потребностям. Здесь же Бентам пытается сделать количественно соизмеримыми еще менее соизмеримые вещи — разные интересы и всевозможные полезности. Для последней, хотя и странной цели он устанавливает классификацию удовольствий и страданий, причем эта классификация, как он выражается, является точным счетом или инвентарем всех наших ощущений. Таким образом, удовольствия располагаются у него по следующим категориям: 1) удовольствия чувств, 2) богатства, 3) ловкости, 4) дружбы, 5) доброго имени, 6) власти, 7) благочестия, 8) доброжелательности, 9) недоброжелательства, 10) мышления, 11) памяти, 12) воображения, 13) надежды, 14) ассоциации, 15) облегчения или освобождения от страданий. Таким же образом группируются по разрядам и страдания. Именно простые страдания располагаются по следующим пунктам: 1) страдания лишения, которые имеют следующие подгруппы: а) страдания неудовлетворенного желания, б) страдания разочарования и в) страдания сожаления. 2) страдания чувств — их 9 видов: страдания голода и жажды, вкуса, обоняния и осязания, слуха и зрения, болезни, умственного или физического утомления; 3) страдания неловкости, 4) вражды, 5) дурного имени, 6) благочестия, 7) доброжелательности, симпатии или социальных чувств, 8) недоброжелательности или страдания антипатии, или антисоциальных чувств, 9, 10 и 11) памяти, страха, воображения. Я привел этот перечень для того, чтобы дать наглядное понятие о том, как сам Бентам понимает эту классификацию удовольствий и страданий, какая пестрота является следствием этой классификации. (Напр[имер], рядом с доброжелательством и недоброжелательством в отделах удовольствий и страданий, [он] в том и другом [случае] ставит чувство симпатии и антипатии. ) Хотя сам Бентам считает, что этот список, эта таблица есть основное начало всех ясных идей и тезисов для политической арифметики, но справедливо будет сказать, что этой классификацией Бентам дает самую суровую критику своей собственной этической системе, основанной на принципе пользы. Действительно, наблюдения, которые положил Бентам в основу этики, заключаются в констатировании того факта, что со всяким переживанием, со всякой мыслью, мало–мальски затрагивающей нашу психику, связаны известные чувства. Все, что происходит в нашем интеллекте, что афиширует нашу волю и чувство, все это сопровождается известными эмоциональными переживаниями, причем эти переживания могут быть выражены в известном коэффициенте удовольствия или страдания. Для того чтобы из этих фактов заключить, что эти страдания и удовольствия могут быть положены в качестве принципа этики, нужно иметь в виду не самое действие, не самую цель, а сопровождающее ее чувство. Но если, напр[имер], кто–нибудь совершает акт самоотвержения ради другого и этот акт самоотвержения в результате дает ему известное чувство нравственного удовлетворения, то очевидно, что непосредственным побуждением к этому акту являются совершенно другие причины, а это чувство удовлетворения является лишь сопровождающим результатом этого акта. Исходя из того, что все наши переживания известным образом окрашены чувством, Бентам построил свою классификацию, основанную на принципе пользы. Эта классификация представляет собою как бы две корзины, на которых наклеены разные этикетки и в которые свалены в беспорядке приблизительно одни и те же предметы, но только различным образом размещенные. Мы не останавливались бы на принципах пользы Бентама, если бы он не имел такого значения в духовной жизни Англии и, в частности, в истории политической экономии и социальной мысли. В Бентаме отражается то иссыхание этической жизни, то сужение духовного кругозора, которое мы можем наблюдать в развитии английского просветительства. От того религиозно–этического идеала, который был поставлен в эпоху реформации, путем постепенных переходов через просветительство, через деизм получается утилитаризм Бентама. Здесь также проповедуется индивидуализм, но индивидуализм уже не религиозно–обоснованный и уже не героический, полный веры в существование естественных прав и естественной свободы, в возможность естественного их восстановления и торжества, но индивидуализм интересов, утилитарный… Общество является уже не теократическим союзом, не естественно–правовым организмом, основанным на неизменных основаниях, и даже не бытовым союзом, общество объявляется агрегатом, соединением атомов, имеющих свои отдельные интересы. Общество есть арифметическая сумма таких атомов, определяемая арифметическим подсчетом этих атомов. Дальше атомизировать общество, чем это сделал Бентам, вообще нельзя. На этом основании мне кажется справедливым бентамизм охарактеризовать как деградацию индивидуализма в истории англосаксонского мира. Вместе с тем очевидно, что есть и деградация личности. После той возвышенности представления о личности, которая была свойственна предыдущей эпохе, рассматривать личность как механизм для расчета пользы и выгоды и при этом просматривать в личности то, что делает ее ценной, то живое «я», которое каждый в себе чувствует и от которого не может отказаться, — это, конечно, значит не возвышать личность, но ее деградировать. Тем не менее сам Бентам, в отличие от бентамизма, является общественным деятелем, имеющим весьма крупные заслуги. Его индивидуализм в области политической благодаря особенности момента преобразовался в своеобразный политический радикализм. Стремление этого политического радикализма по своим практическим требованиям приблизительно совпадало с теми [целями], которые преследовали естественно–правовая доктрина, Адам Смит и физиократы. Бентам к государству относится, исходя из своего атомистического понимания общества, тоже как к неизбежному злу, которое нужно по возможности ограничить. Государство, по его точному определению, есть зло, допустимое лишь ради искоренения еще большего зла и потому чем меньше правительства, тем вообще лучше. Вследствие этого он является сторонником ослабления центральной власти, выразителем антибюрократического настроения, и особенно подчеркивает значение общественного мнения. Пропуская значение Бентама в других областях, что выходит за пределы нашего исследования, я укажу на влияние Бентама в направлении хозяйственного индивидуализма, в области социально–экономической. Бентам здесь сливается почти безраздельно с естественно–правовым индивидуализмом. Он в этом смысле является духовным отцом той школы политической экономии, которая выразила эти принципы индивидуализма в классической форме, именно так называемой классической школы политической экономии. Известно, что Мальтус, Рикардо, Джемс Милль, Джон Стюарт Милль, т. е. наиболее громкие имена классической школы политической экономии (если не считать Адама Смита), все они или ортодоксальные бентамисты или, по крайней мере, утилитаристы. Когда они отстаивают политику государственного невмешательства, то они этим молчаливо, а иногда и открыто подразумевают в качестве основы этой политики идею Бентама о том, что человек есть существо, стремящееся к своей пользе, а государство есть совокупность таких индивидуумов, и следовательно, наилучшая форма социальной политики состоит в том, чтобы предоставить индивидуумам преследовать свою пользу с наибольшей свободой. Это звучит совершенно так же, как призыв к свободе у Адама Смита и физиократов, но идейное содержание здесь совершенно иное. Для физиократов и Адама Смита требование свободы обосновывалось предположением естественных прав, естественного строя, естественного состояния. Для Бентама, Рикардо, Мальтуса, вообще для школы утилитаристов, напротив, эта естественная свобода является выводом из их утилитарного представления о человеке и морали. Эти принципы в социально–экономической политике получили название манчестерства. В этом смысле отцом манчестерства или того, что потом получило название буржуазной политической экономии в Англии, является тоже Бентам. В классической школе политической экономии огромное влияние имеет фикция экономического человека, economic man. Этот экономический человек, [подобно тому] как в юридической фикции каждый знает все законы страны, знает будто бы все рынки, знает все наиболее благоприятные условия для купли и продажи, одним словом, действует наиболее рационально в экономической жизни. Эта фикция сыграла видную роль в истории социальной мысли, потому что она отуманила головы и препятствовала до известной степени взглянуть в глаза действительности и увидеть, что фикция экономического человека не вполне ей соответствует. Но сама эта фикция опять–таки находится в связи с бентамовским индивидуализмом. В Бентаме чаша весов резко перевешивается в сторону индивидуализма. Как я указывал в начале, во всей постановке проблемы социализма и индивидуализма мы имеем антиномически сопряженные понятия и неустойчивое равновесие, которое перевешивается то в сторону социализма, то в сторону индивидуализма. Это равновесие в течение ряда веков в Англии все передвигается в сторону индивидуализма, и в начале XIX в. именно учение Бентама знаменует момент наиболее резкого выражения этого индивидуализма, основанного на рационалистической философии просветительства. Этот индивидуализм в политической экономии значит манчестерство. Очевидно, что дальнейшее развитие мысли после Бентама можно представить себе в двояком направлении: или это будет борьба с философскими основаниями бентамизма, со всем его духовным обликом, тогда это будет направление Карлейля, христианско–социалистическое, этическое, или же это будет борьба не с основами бентамизма, а лишь с его выводами. Манчестерству будет противопоставлено антиманчестерство. Это антиманчестерство будет социализмом, но не исходящим из принципиальной борьбы с бентамизмом, а стоящим с ним в одной плоскости. Мы имеем в духовной истории Англии такую условную противоположность Бентаму в лице знаменитого социалиста Р. Оуэна, социализм которого до известной степени может быть определен как антиманчестерство, но в то же время он остается в одной духовной плоскости с Бентамом.