Глава XXXIV. Практические начинания Рёскина

Что касается разных практических начинаний Рёскина, то, как легко и a priori догадаться, здесь мы имеем ряд великодушных, часто увлекательных чудачеств, каковым прежде всего является отношение Рёскина к машинам. Пожалуй, можно обойтись без смешных рассказов о его поездке в 1876 г. на север Англии по–старинному на лошадях, на долгих, об его желании, выраженном, впрочем, в полушуточной форме, уничтожения железных дорог в Англии. Мы можем не останавливаться подробно на его стремлении к возвращению изготовления тканей ручным способом и ручными приборами. Рёскин питал ненависть к паровой силе, к тому, что составляет основной нерв промышленного капитализма. Рёскин считал и, исходя из своих основных посылок, по–своему справедливо, что паровая сила, т. е. машинное производство со всеми связанными с ним отраслями труда и прежде всего добыванием руды из–под земли, каменноугольные копи, металлургическая промышленность — все это отравляет современную жизнь и убивает современного человека. Ужасные условия работы в копях, одуряющее действие этой работы, смрад дыма, который навис над городами Англии, обезображивание пейзажа, чему Рёскин придавал такое огромное, такое первостепенное значение, затем поглощение запаса национальной энергии посредством этого служения материальной силе пара и вообще опошление жизни, которое вносится машинной нивелировкой, — вот что делает его врагом машины. Здесь не надо тратить много слов для критики этой стороны воззрений Рёскина, потому что относительная правота его очевидна, а наивность его практических предложений достаточно вскрывается реальной политической экономией. Обличение и критику городской промышленности, обычную в устах Толстого, слышим мы и из уст Рёскина; недаром Толстой так любит и рекомендует Рёскина. Эта критика основана, с одной стороны, на высших гуманных мотивах, а с другой — на недостаточном внимании к суровой действительности. В этом суждении звучит известный привкус социального барства, действительная тягота человеческой жизни и действительная трудность борьбы с природой за жизнь здесь недооценивается, и интересы этой борьбы слишком легко приносятся в жертву интересам эстетическим, и как бы последние ни были ценны, но, во всяком случае [в борьбе], с этой первой основной нуждой, нуждой в хлебе насущном, они не имеют решающего значения. Если бы названные писатели одновременно с критикой машин, с критикой городской промышленности, городской концентрации населения указали бы еще и путь к облегчению этой тяготы, то нельзя было бы не сочувствовать им в высочайшей степени. Если бы они указали путь повышения емкости территории относительно населения, другими словами, прокормления растущего числа ртов в деревне, то, конечно, эта критика была бы принята человечеством, но пока такие указания остаются социальным донкихотством, которое тем страннее, чем меньше оно считается с действительными трудностями положения.

Дальнейшая критика машин у Рёскина, в общем, сливается с социалистической критикой, не отрицающей темных сторон машинного производства, но в то же время вполне признающей общую его необходимость. Социалистическая критика в этом отношении впадает, может быть, в противоположную крайность. В своем механизировании человеческой жизни, отношений человека к природе и общественных отношений, она вообще отводит машине слишком много места в своих идеальных проекциях. Машина все–таки отделяет человека от непосредственных отношений к природе и ее силам, жизни с природой, что так дорого в земледелии. Но, во всяком случае, социализм в своем отношении к машинам более прав и, конечно, честнее, нежели эта критика машинизма. У Рёскина мы находим много разных обличительных, иногда поразительно пророческих страниц, направленных на осуждение отрицательных сторон жизни, основанной на механизировании такого машинного производства. Почти сливается с социалистической критика современной социальной праздности, которая у Рёскина основана на машинном производстве, обогащающем капиталистов. Рёскин рисует жизнь владельцев богатых дач и домов, примыкающих к лондонскому пригороду, так: «Из мужчин, — говорит он, — из жен и детей, живущих в этих домах, не наберется, вероятно, и одной пятой лиц, знающих какую–нибудь обыкновенную мужскую или женскую работу, понимающих, что такое счастье, и умеющих его достигать. Мужчины, конечно, умеют писать и делать выкладки; ежедневно отправляются в город, чтобы добывать необходимые средства к жизни; женщины и дети умеют, может быть, читать что–нибудь легкое, вульгарно танцевать и скверно играть на фортепиано, для показу; но ни один член подобного семейства не умеет, в общем, ни стряпать, ни мести, ни вбить гвоздя в стену, ни вбить сваю, ни выпрясть нитку. Еще менее способны они к какой–нибудь тонкой работе. Они не имеют ни малейшего понятия ни о живописи, ни о скульптуре, ни об архитектуре; из наук они знают столько, и то не вполне, сколько требуется для того, чтобы более или менее объяснять дух м–ра Пеппера (английский фокусник, показывающий духов при помощи системы зеркал) для того, чтобы не верить в какой–нибудь другой дух, кроме этого, особенно в Святой Дух; они совершенно незнакомы с классической литературой ни нашей, ни какой–нибудь другой страны; их сады не доставляют им никакого удовольствия, потому что у них нет ни расположения, ни сил, чтобы работать в этих садах. Женщинам и девушкам удовольствие доставляют только визиты друг к другу в фальшивых волосах, в дешевых нарядах из пестрых материй, изготовленных машинами, в ботинках с высокими каблуками, образцы которых взяты ими у парижских проституток низшего разряда; мужчины ни к чему другому не способны, кроме плутовства в делах; они не знают никаких других удовольствий, кроме курения да еды, и не имеют ни малейшего представления и ни малейшей способности составить себе представление о том, что в этом мире было совершено великого или что произошло хорошего». В таких чисто толстовских словах рисует Рёскин жизнь современного праздного общества, и, действительно, с точки зрения развития личности, полноты ее сил, положение праздного в этом обществе, пожалуй, будет еще менее завидное, нежели положение трудящегося и обремененного.

Что касается действительных практических начинаний Рёскина, то они имеют двоякий характер, с одной стороны, филантропический, а с другой — реакционный. Широкая филантропия, помощь нуждающимся, поглотила огромные средства Рёскина и огромный его заработок. Рёскин принадлежит к числу людей, в наибольшей степени осуществлявших личную денежную благотворительность в течение своей жизни. Из систематических его начинаний следует упомянуть о книгоиздательстве ручным способом без рекламы. Эти артистические приемы отразились потом на типографском деле. Рёскин захотел издать свои сочинения наилучшим образом, как это представлялось ему достойным, и они печатались в одной из деревень на произведенной ручным способом бумаге ручной типографией, причем они были очень дороги и распространялись в большом количестве благодаря исключительной популярности Рёскина. Однако этот опыт не имел большого значения. Другой более интересный опыт представляет попытка основать так называемую гильдию св. Георга. Под этим наименованием Рёскин и рёскинианцы мечтали об образовании чего–то вроде толстовских колоний, которые основывались на стремлении возвратиться на землю и соединить земледелие с ручным промыслом. Проект этой гильдии св. Георга был развит Рёскиным в тех же письмах к рабочим под заглавием «Fors Clavigera», была выработана особая декларация, в которой выражались религиозно–этические принципы этой гильдии, но эта гильдия почти не осуществилась в действительности, и после неудачной попытки, из которой ничего не вышло, сам проект был сдан в историю. Третьим начинанием был музей в Шеффельде имени Рёскина, основанный им самим, музей художественной промышленности. Четвертое начинание, связанное с его антипатией к городу, — устройство фабрики сукна с домашним трудом на острове Мэн, — это опять–таки мелочь, интересная лишь в связи с общим мировоззрением Рёскина. Наконец, как при его жизни, так и после его смерти основывался ряд обществ его имени; особенно большое значение, и теперь это является общепризнанным, имеют лекции Рёскина по истории искусства для развития художественной промышленности и для развития вкуса. В этом отношении значение Рёскина отмечено и в известной книге Зомбарта «О современном капитализме», в главе о художественной промышленности.