Глава XXXIX. Социальные идеи И. Г. Фихте

Заветы Канта в области моральной философии продолжает И. Г. Фихте (старший). В области теоретической философии он развивает дальше выводы «Критики чистого разума». Эти идеи Фихте изложены в его сочинении, носящем название «Наукословие», которое было несколько раз переработано и переиздано и имеется в нескольких вариантах в его сочинениях. Эти общие выводы фихтевского «наукословия» сводятся к еще большему возвеличению «я», познающего субъекта, нежели это сделано было в системе Канта. Вместе с тем у Фихте получает еще больше ударение, если это возможно, и этическая идея Канта о долге и нравственном законе как основном начале, руководящем человеческой личностью. Фихте развивает эту идею в целую систему религиозно–метафизического мировоззрения, которое правильнее всего назвать этическим пантеизмом. Мир представляется для Фихте не как мертвый космос вещей, но как система наших действий, определяемых, как и все действия, целями. Но цели эти, поскольку они не являются личной прихотью, произволом, представляют собою осуществление идеальных задач. Эти частные цели, осуществляемые отдельными лицами и отдельными поколениями, в своей совокупности представляют собою осуществление некоторой общей цели, их в себе обнимающей. Этот мир идеальных целей представляет собою нравственный миропорядок, и, осуществляя веление этого нравственного миропорядка, человек осуществляет веление божества. Нравственный миропорядок и есть в философии Фихте божество. Фихтевский идеализм, в сравнении с кантовским, различаясь по существу, является более волевым, более деятельным, нежели созерцательный, кабинетный, профессорский идеализм Канта. Биография Фихте чрезвычайно интересна и во многих отношениях совершенно исключительна, она свидетельствует нам о той силе воли, темпераменте и стремлении к практической деятельности, которыми обладал этот необыкновенный человек. Сын народа, простого ткача, в течение своей недолгой сравнительно жизни (он умер на 53 году), он претерпел много неудач и преследований вследствие своего неукротимого темперамента и, если кому–либо из представителей философии, не только немецкого идеализма, но я думаю, и вообще философии нового времени, по праву принадлежит звание философа–трибуна, философа–гражданина, то несомненно — Фихте. Этот личный его характер отражается не только на его философском миросозерцании, в особенности на тех практических его приложениях, которые он делает, но и на том, что все сочинения Фихте довольно резко распадаются на две категории: очень трудных, к числу которых относится «Наукословие», и затем общедоступных, популярных, которые он произносил обыкновенно в качестве публичных лекций, или, лучше сказать, проповедей, имеющих задачей непосредственное воздействие на слушателей. В особенности таким историческим выступлением Фихте являются его речи немецкому народу, сказанные в Берлине, занятом французами и под опасностью расстрела. Фихте в присутствии завоевателей и перед лицом их обращался к своим согражданам, призывая их к патриотизму, к сознанию своего исторического призвания, к свободе и самоопределению. За эти речи к немецкому народу, больше чем за свою философию, Фихте германским народом в настоящее время признается одним из своих духовных вождей и создателей. Эта его личная особенность сказывается, между прочим, и на темах его сочинений, на тех вопросах, которые привлекли его внимание. В одном из ранних трактатов Фихте полуфилософского, полупублицистического характера ставится вопрос о свободе мысли, Фихте разбирает в этом трактате вопрос, имеют ли правители право ее лишать и принадлежит ли она вообще к отчуждаемым правам. Фихте, который до известной степени, как и Кант, находился под сильным влиянием Руссо и теории договорного происхождения государства, с точки зрения этой теории ставит вопрос об отчуждаемости или неотчуждаемости свободы мысли таким образом: принадлежит ли свобода мысли к числу отчуждаемых, хотя бы волей человека, прав или же безусловно неотчуждаемое право? Отвечая на этот вопрос, Фихте, конечно, причислил эту свободу к числу неотчуждаемых прав, причем он обращается к правителям Европы со своеобразным убеждением не принимать на себя роль опекунов человечества. «Правители, — говорит он, — это хорошо, что вы не хотите быть нашими злыми гениями, но не хорошо, если вы хотите быть для нас богами. Отчего вы не хотите, наконец, решиться спуститься до нас и быть первыми между равными? Правитель, ты не имеешь права стеснять нашу свободу мыслей; а того, на что ты не имеешь права, ты не должен никогда делать, и, хотя бы кругом тебя погибали миры, ты должен был бы быть погребенным под их развалинами вместе со своим народом. О развалинах миров, о тебе и о нас позаботится тот, кто дал нам права, которым ты оказал надлежащее уважение. Нет, правитель, ты не бог для нас, лишь от него мы ожидаем счастья, а от тебя лишь защиты наших прав. Ты не должен быть относительно нас благим, ты должен быть справедливым». Следующий трактат, который написал молодой Фихте, относится к французской революции[448]. Тот же самый вопрос, который занимал Канта, стал и перед Фихте. Не нужно говорить, что если престарелый Кант оказался таким поклонником великой французской революции, даже в то время, когда она обнаружила свои отрицательные стороны, то тем более юный и пылкий Фихте, обсуждая вопрос а революции, затрагивает между прочим вопрос о вознаграждении за отчужденные привилегии и при обсуждении этого вопроса высказывает несколько идей более общего характера. «Многие, — говорит он, — выражают сожаление к тем, которые лишились возможности удовлетворять свои прихоти. Такие жалобы кажутся весьма добродетельными, а на самом деле бессердечны. При этих жалобах как нечто безусловное предполагается система, что только известный класс смертных имеет, я не знаю какое, право удовлетворять все потребности, которые только может измыслить самое распущенное воображение, — что второй класс людей имеет уже не такие потребности, а в меньшем числе, а третий еще меньше, чем второй и т. д., пока мы не дойдем до класса, который должен обходиться без самого необходимого для того, чтобы быть в состоянии доставлять этим высшим классам наиболее ненужное и излишнее. Или же полагают правовое основание для этого просто в привычке и делают такое заключение: так как потребностями одного семейства до сих пор поглощалось то, что было необходимо для миллионов, то оно и должно необходимо продолжать такое поглощение. Поразительной непоследовательностью в наших мыслях является то, что мы так чувствительны к страданиям королевы, которая не имеет свежего белья, но при этом находим почти естественным нужду другой матери, также родившей своей стране здоровых детей, которых, однако, она сама, прикрытая лохмотьями, видит нагими бегающими вокруг себя, и от недостатка пищи иссохла грудь ее, которую требует малолетний ее ребенок с обессиленным плачем. Такие люди привычны, они не знают ничего лучшего, — говорит давящимся голосом сытый баловень, прихлебывая при этом дорогое вино, — но это неправда, к голоду никогда не привыкают, никогда не привыкают к противоестественной пище, к истощению всех сил и всякого мужества, к наготе в такое время года. Г. Эбер нашел наивным суждение, что тот, кто не работает, не может и есть, но пусть же он дозволит нам считать не менее наивным суждение, что только тот, кто работает, не должен есть или должен есть несъедомое. Не привычка решает относительно того, что необходимо само по себе и без чего можно обойтись, но природа. Пища, достаточная человеческому телу, в количестве, необходимом для восстановления сил, и обеспеченное и здоровое жилище должен иметь всякий, кто работает, — таково основное положение». Мы видим, что уже при разборе этого вопроса Фихте высказывает несколько общих суждений социалистического характера, и эти суждения появляются у него вовсе не случайно, напротив, из дальнейшего развития его мысли, они вырабатываются у него все более и более в стройное мировоззрение. Для оценки его мировоззрения не следует забывать, что Фихте, который родился в 1764 г. и умер в 1814 г., т. е. в такую эпоху, когда Пруссия была страной с преобладанием натурального хозяйства, с крепостным правом, с примитивной зачаточной промышленностью, что в эту эпоху, конечно, экономическая сторона этих его идей силою вещей оставалась весьма слабо разработанной, но принципиальные основания выражены достаточно решительно. Между прочим, одна из основных идей Фихте выражена в том же сочинении о французской революции, изданном в 1793 г. 29–летний Фихте устанавливает то, что в настоящее время можно назвать правом на труд, отчасти и это можно было слышать уже в приведенном мною суждении. В другом более позднем сочинении этот принцип высказывается им еще с большей определенностью. «Каждый должен иметь необходимое, — говорит он, — это есть неотчуждаемое человеческое право. Насколько договор лишает нас возможности иметь это, он является сам по себе юридически несостоятельным и подлежит отмене. Покамест существует хотя [бы] один, кому из–за роскоши некоторых невозможно приобрести своим трудом самое необходимое, эта роскошь должна быть ограничиваема без всякого сожаления. Приобрести своим трудом, говорю я; ибо только при условии целесообразного приложения своих сил он имеет притязание на необходимое, и вовсе от него не требуется, чтобы он кормил всех тунеядцев. Кто не работает, не должен есть. Ни один человек на земле не имеет права оставлять свои силы без употребления и должен жить своими силами».

План организации экономического быта и борьбы с бедностью при посредстве государственной власти, идею социалистического государства, Фихте подвергнул специальной разработке и изложил в сочинении, озаглавленном «Замкнутое торговое государство» (Geschlossene Handelsstaat, 1800). Это сочинение представляет собою произведение, относящееся к области социалистических утопий, типа утопии Платона. Одним из основных принципов, на котором строится торговое государство, является следующий: «Является не только благим пожеланием для человечества, но и необходимым требованием его права и его предназначения, чтобы оно жило на земле столь легко, столь свободно, столь повелительно относительно природы, столь по–человечески в настоящем смысле слова, насколько лишь позволяет природа. Человек должен работать, но не как вьючное животное, которое засыпает под своей ношей и после необходимого отдыха насильно пробуждается для несения той же самой тяжести. Он должен работать радостно, беззаботно, весело, и ему должно оставаться время поднимать свои глаза и свой дух к небу, для чего он создан. Он не должен есть прямо рядом с вьючным скотом, но пища его должна отличаться от его пищи, а его жилище от его стойла настолько, насколько его телесное строение отличается от телесного строения животного. Это его право уже потому, что он человек»[449]. «Внутренне существенное благосостояние состоит в том, чтобы можно было бы удовлетворять человеческие потребности посредством возможно менее тяжелого и упорного труда. Таково должно быть благосостояние нации, а не отдельных лиц, которых высшее благосостояние является нередко поразительным симптомом и истинной причиной великих бедствий нации; он должен приблизительно в равной степени распространяться на всех»[450].

Заслуживает сочувственного внимание то, что Фихте, при всей напряженности своей философской работы, при многочисленности тем политических, этических и правовых, останавливается так пристально и на проблеме социализма, на социальном вопросе, и трактат этот «О замкнутом торговом государстве» он считает едва ли не самым удачным и наиболее продуманным из своих произведений. Для нас он представляет лишь интерес исторический, но, тем не менее, познакомимся вкратце с его основными идеями.

Фихте считает осуществимым разрешение намеченных задач посредством распространения власти государства на организацию промышленности и торговли. Государство должно заботиться о том, чтобы все общественные потребности удовлетворялись по возможности равномерно и были обеспечены. Это достигается соответствующим распределением населения по разным профессиям или занятиям. В основе всего лежит класс производителей. Это те, которые занимаются добыванием сырья, прежде всего земледелием, горным делом. Нет никаких оснований думать и предполагать, чтобы Фихте знал физиократов, но то, что он разумеет под производительным классом, приблизительно соответствует тому, что Франсуа Кенэ называет classe productive[451]. Это самый важный класс, стоящий у источника богатств. Второй класс, который он называет довольно почетным именем Kunstler — художники — представители ремесленного труда, занимающиеся переработкой сырья и, наконец, третий класс — торговцы, которые содействуют распределению продуктов в руки тех, кто в них нуждается и главным образом сношениям между первым и вторым классом. Задачи торговцев определяются интересами общественной пользы, а отнюдь не стремлением к получению прибыли. Это такой же общественно необходимый класс в фихтевском государстве, как и два предыдущих. Для того чтобы эта машина работала правильно, нужно, чтобы численность этих классов была в соответствии потребностям, необходима пропорциональность в распределении. Эта пропорциональность в распределении осуществима лишь при том условии, если государство представляет собою определенное и замкнутое целое. Наподобие того, как Платон в своем «Государстве» рисует полис замкнутый, ограниченный, так и Фихте, имевший перед собою, впрочем, и без того ограниченное небольшое государство, считает основным условием такую замкнутость государства. Экономическим базисом такой замкнутости является особая организация денег как мерило ценности. Именно он предлагает делать деньги из какого угодно материала, хотя бы совершенно малоценного, но определенного для такой цели государством. Очевидно, что такие деньги имеют значение только внутри страны, уподобляются бумажным, а вне государства они не имеют ценности; если сношения с заграницей неизбежны и необходимы, то ведет их государство. Следовательно, в этом проекте мы имеем как бы ремесленный социализм, цеховую организацию, во главе которой стоит государство, распределяющее производство по отдельным цехам и вместе с тем замкнутое в пределах данной единицы.

По замечанию Куно Фишера, известного историка философии, этот проект Фихте несколько напоминает ликурговский проект, но каков бы он ни был по своему исполнению, мотивы его определенно социалистические. Поэтому право на труд и затем на достаточное вознаграждение труда здесь является основанием всякого производства. Фихте ставит вопрос таким образом, что нужно стремиться к удовлетворению потребностей возможно дешевым, возможно обильным и возможно приятным способом, и чтобы таким образом удовлетворялись потребности всех и дальнейшее повышение удовлетворения наступит только тогда, когда удовлетворены все. Поэтому полное социалистическое равенство положено в основание этого проекта. На основании идей, выраженных в «Торговом государстве», Фихте следует причислить, таким образом, к числу социалистов. Но в дальнейших сочинениях Фихте выражает ряд идей, которые находятся в некотором несоответствии этим социалистическим идеям и правильнее могут быть названы анархическими. У Фихте можно найти зачатки того и другого течений, столь могущественных в наши дни. Если социализм исходит из стремления к расширению функций государства, то анархизм стремится к их сокращению, к постепенному упразднению государства как зла, хотя исторически неизбежного. И вот этот мирный анархизм и характеризует идеи Фихте, выраженные им в сочинениях, написанных в начале XIX века, в особенности в сочинении «О назначении ученых». «Одно колесо за другим, — читаем мы здесь, — в машинах такого государственного устройства останавливалось бы и убиралось, потому что то, на что оно должно было действовать, должно приводиться в движение своей собственной силой, — она становилась бы все проще. Если бы конечная цель могла быть вполне достигнута, никакого государственного устройства не понадобилось бы, машина тогда остановилась бы, потому что на нее не действовало бы противоположное давление. Всеобще приложимый закон разума соединил бы всех в высшем единомыслии и согласии, и никакой иной закон не нужен был бы для наблюдения за их действиями. Никакие нормы не должны были бы уже определять, сколько должен жертвовать для общества каждый из своих прав, потому что никто бы не стал требовать больше, чем нужно, и никто не стал бы давать менее; никакому судье не пришлось бы разбирать их спора, потому что они всегда были бы согласны. Не омрачайте этих утешительных надежд мрачными мыслями о том, что они никогда не исполнятся. Конечно, целиком это никогда не исполнится, но это не одна только сладкая мечта, не одна только обманчивая надежда. Прочное основание для нее заключается в необходимом прогрессе человечества».

«Общественный инстинкт принадлежит к числу основных инстинктов человека, — говорит Фихте. — Человек предназначен жить в обществе; он должен жить в обществе; он не есть вполне совершенный человек и противоречит сам себе, если живет изолированно. Вы видите, как важно общество вообще не смешивать с определенными эмпирическими формами общества, которое носит имя государства. Жизнь в государстве не принадлежит к числу абсолютных целей для человека, оно есть только зависящее от определенных условий средство для основания совершенного общества. Государство подобно всем человеческим институтам, которые суть только средство, идет к своему собственному уничтожению; целью всех правительств является то, чтобы вообще сделать излишним всякое правительство. Конечно, в настоящее время, несомненно, еще не пришел этот момент, и я не знаю, сколько мириад лет или мириад мириадов для этого потребуется, и здесь вообще речь идет не о непосредственном приложении к жизни, но лишь об установлении спекулятивного положения, — теперь время еще не пришло. Но бесспорно, что на пути человечества, насколько его можно обозначить a priori, лежит такой пункт, когда становятся излишними всякие государственные связи. Это тот пункт, когда вместо насилия и коварства один только разум будет всеобщим началом в качестве высшего судьи. На основании сказанного, взаимодействие посредством свободы есть положительный характер общества»[452]. Такую мысль высказывает Фихте в одном из своих сочинений («О назначении ученых»). Если задаться вопросом о том, в каком отношении находятся у Фихте оба порядка идей — социалистических и анархических, то очевидно, что здесь можно не видеть и противоречия, и взаимной исключительности, потому что государство, и в частности, социалистическое государство, рассматривается Фихте как состояние современного исторического человечества, но не как абсолютная самоцель, каким его считает, например, Гегель, как мы познакомимся с этим ниже.

Возвращаясь к идеям Фихте относительно государства и его обязанностей, мы можем констатировать, что фихтевский социализм или то, что можно назвать и что обыкновенно называют у Фихте социализмом, есть в действительности производный вывод из его общего учения о государстве, основанного в свою очередь на естественном праве. Фихте принадлежит к числу сторонников естественного права, которых много породил век просвещения. Государство основывается на договоре, этот договор гарантирует известные права. Основанием этих прав, которые должно гарантировать государство, Фихте считает право собственности. Право собственности звучит как будто совсем не социалистически, между тем, именно эта идея и является основанием фихтевского социализма. Особенность ее приложения у Фихте заключается в том, что право собственности признается для каждого; каждый должен быть собственником на основании гарантий государства; отсюда на государство возлагается обязанность следить за тем, чтобы каждый имел признанное владение и возможность пользоваться этим признанным владением. И из начала права собственности у Фихте выводятся право на труд, обусловливающее возможность жить от своего труд. «Каждый хочет иметь возможность жить, — рассуждает он, — объекты, необходимые для жизни, суть жизненные средства. Каждый хочет иметь необходимые средства для поддержания своего существования, а так как всякое обладание обусловлено собственной деятельностью, то каждый хочет доставить себе своей собственной работой необходимые жизненные средства, т. е. каждый хочет иметь возможность жить от своего труда. Возможность поддерживать свое телесное существование есть, очевидно, первое условие личного существования в чувственном мире; это есть первое из всех первоначальных прав, которые необходимо признать, утвердить и защищать. Если кто–либо не имеет средств, чтобы жить, значит, он не имеет того, на что он имеет право, он не имеет своего. Он признает чужую собственность при условии, что и его собственность признается; но он ничего не имеет, тогда и отсутствует условие, при котором имеет место это признание и при котором можно требовать соблюдения закона. Где же обеспеченность чужой собственности по отношению к нему, где же обеспеченность всех, если терпит нужду хоть один? Нужда есть угроза безопасности. Государство должно заботиться о безопасности и не должно допускать нужды. В государстве не должно быть никого, кто бы не жил и не мог бы жить от своего труда; не должно быть ни праздных, ни нуждающихся. Поэтому государство должно иметь право надзирать за деятельностью отдельного лица, чтобы не допускать праздности, и должно иметь возможность основывать учреждения для вспомоществования бедным: такие учреждения суть учреждения для безопасности. Каждому члену государства предоставлено право быть личностью а следовательно, прежде всего право иметь возможность жить, поэтому бедный имеет абсолютное принудительное право на вспомоществование». Каждый должен иметь возможность жить, поэтому всякий член государства не только имеет право работать, но имеет и право на работу, поэтому гражданское законодательство должно быть устроено так, чтобы государство решало эти задачи, чтобы оно выполняло эти условия, обеспечивало бы каждому из своих граждан право на работу и на собственность. Эта точка зрения и делает фихтевское государство социалистическим и ведет к теории замкнутого торгового государства.

Итак, идеи социализма в германской мысли сознательно провозглашены впервые Фихте, в позднейшее время этот факт слишком часто забывается в истории социальной мысли, но с тем большей энергией следует его подчеркнуть.

Следует остановить внимание еще на одной особенности мышления Фихте, которая сближает его из позднейших социалистических теоретиков — больше с Ротбертусом, до известной степени с Лассалем, но, соответственно, отличает его от Маркса. Это именно момент национальный. Его социалистическое государство является вместе с тем и национальным. Идея замкнутого государства существенно основана на национальной независимости государства от всех других. Замкнутость государства в торговых сношениях, как предполагает и Фихте, возможна лишь тогда, когда государство в своих пределах способно удовлетворять все свои потребности. Для этого государство должно найти свои естественные границы. Эти естественные границы намечаются лишь там, где есть возможность удовлетворять все эти потребности, где есть свои рудники, свое земледелие, своя промышленность и т. д. Но против такого понимания является естественное возражение, что весь мир распадается на такие замкнутые государства и общение между людьми, между народами прекратится или сократится. На это Фихте отвечал отрицанием необходимости торгового и промышленного общения, экономического общения, он сводит его не к торговле, а к науке, только она образует связи в человечестве. «Только при ее помощи люди будут и должны беспрерывно находиться в связи, после того как во всем остальном они сформировались в отдельные нации»[453]. Эта идея замкнутого народного хозяйства, конечно, в своем осуществлении непременно привела бы к некоторому ограничению роста народного богатства, потребностей и возможности их удовлетворения, потому что народное богатство развивается, конечно, сильнее и разнообразнее, естественные возможности производства могут быть использованы полнее, если обмен происходит в возможно широких размерах, но зато, как указывает Фихте, если хозяйство будет национальное, оно будет колоритнее, индивидуальнее, нежели в настоящее время.

Это приводит нас к еще более общей постановке национального вопроса, с которым связал свое имя Фихте. Я уже упоминал, что по всей справедливости немцы считают Фихте одним из духовных создателей своего народа, и когда в 1862 г. праздновалось столетие со дня рождения Фихте, то это выражено было в ряде речей, произнесенных на этом столетнем праздновании (в числе этих речей была и речь Лассаля[454]). Большая заслуга принадлежит Фихте за его речи к немецкому народу. Само по себе произнесение этих речей было актом гражданского мужества, потому что эти речи были сказаны в то время, когда Берлин был занят французскими войсками Бонапарта, когда незадолго до того был расстрелян один купец и та же участь угрожала и Фихте. Он писал одному из своих друзей в это время: «Я очень хорошо знаю, на что отваживаюсь, я знаю, что так же, как Пальма, и меня может уложить пуля. Но это не то, чего боюсь, и я охотно умер бы ради поставленной самому себе цели».

В этих речах Фихте обращается к немцам, раздавленным, политически уничтоженным, находящимся под игом мирового завоевателя Наполеона, с призывом к их национальному самосознанию. Он говорит, что они суть избранный народ, единственный народ в истории, от которого зависит судьба всего мира. В этих речах он развивает целую теорию национальностей, согласно которой национальность определяется ее языком, и чем чище, беспримеснее сохраняется язык, тем чище национальность; на этом основании единственно беспримесной, сохранившейся национальностью он считает немцев и поэтому приписывает им мировое значение и призвание. «Выхода нет, — говорит он, — если вы погибнете, то вместе с вами погибнет человечество без всякой надежды когда–нибудь возродиться». Исходя из такого высокого и, конечно, преувеличенного понимания национального призвания немецкого народа, он взывал к их мужеству, к самообладанию, звал их к созданию национального государства, к политическому освобождению. Но для того, чтобы могла образоваться нация, нужно национальное воспитание и образованность, и потому проповедь национальной идеи у Фихте неразрывно сливается с призывом к национальному образованию и национальной науке. Следует отметить, что настроение Фихте в национальном вопросе довольно резко изменяется на протяжении 4–5 лет. Еще в 1804–1805 г. в сочинении «Об основных чертах современной эпохи» Фихте развивает совершенно космополитические идеи в духе французского просветительства. Согласно этому мировоззрению, естественной родиной для философа является государство мудрых. Здесь Фихте смеется над патриотизмом почвы, гор и холмов, вообще приурочением его к какому–нибудь географическому понятию. Напротив, в речах, сказанных к немецкому народу в 1808 г., немцы превращаются уже в первенствующий исторический народ. В этой постановке национального вопроса в связи с проблемой социализма Фихте является пророческим предвозвестником нового времени. Трудно было при тогдашней раздробленности Европы и в особенности при тогдашней раздробленности и политической раздавленности Германии предвидеть то могущество национальной идеи в ее положительных и отрицательных чертах, которые мы наблюдаем в настоящее время. В этом отношении Фихте невольно напрашивается на сравнение в истории нашей русской мысли с мыслителями, тоже подчеркивающими в своей философии национальную идею, именно со славянофилами, затем Достоевским и Соловьевым, причем он ближе даже Достоевскому, нежели Соловьеву. Достоевский высказывает свое основное убеждение, что тот лишь народ может считаться действительно великим историческим народом, который считает свое призвание совершенно исключительным и мировым, без него мир не может обойтись, он призван сказать совершенно исключительное слово. Это та идея, которую развивает Фихте в речах к немецкому народу. Напротив, в примиряющем учении Соловьева преимущественно делается ударение на равнозначности, на равноправности разных народов, на том, что он называет национальным альтруизмом. Согласно этой идее, хотя национальность есть положительная ценность, нация обязывает, но вместе с тем каждый народ имеет сказать свое слово. Таким образом, принцип национальности является чуждым всякой исключительности. Правда, она может быть чужда и в действительности чужда и Достоевскому, и Фихте, когда они поднимаются до высочайшего национального пафоса, до идеи всечеловечества, универсализма. Но Фихте, до известной степени и Достоевский были ближе к одной из крайностей, в которую грозит выродиться национальное чувство, именно к национализму и некоторому шовинизму. Вообще национальный вопрос колеблется постоянно между двумя взаимоисключающими крайностями — между шовинистическим национализмом и вненациональным космополитизмом.